Новые русские
Про ремейки, переосмысления и черепашек-ниндзя
«Голубая устрица»
Прошло совсем немного времени, и я вырос. Из неуклюжего, смешного ребёнка превратился в ершистого нескладного подростка с кучей проблем, комплексов и первыми литературными опытами. Попробовал первую сигарету, первую кружку пива. Поцеловал первую девушку. Но продолжал учиться в школе, хотя впереди уже замаячил выпускной бал и поступление. Куда? Я пока не думал.
У меня были другие заботы. Закончить четверть без троек, чтоб мать не расстраивалась. Найти денег, чтоб подарить колечко моей очередной пассии. И неплохо было бы, чтоб на пиво осталось.
Кстати, насчёт пива.
Это сейчас с алкоголем как-то строже. Не продают после 23.00, не продают без паспорта. В годы моей шальной юности с этим особо не заворачивались. И если ты совсем дитё и водку тебе всё-таки в магазине на дали, то перед магазином дежурят бабки с мешком семечек. У них в сумках такая же водка. И продадут они её даже младенцу.
Пили. Давились низкокачественной дешёвой гадостью, запивая её водой из-под крана. С тех пор не люблю водку. Не могу обмануть себя качеством «Финляндии» или кристальной чистотой «Абсолюта». Мне пахнет дешёвым пойлом под маркой «Полоцкая», которую мы пили на ступеньках подъезда.
На пенсии сопьюсь текилой.
Но рассказ не про это.
На задворках большого универсама, стыдливо спрятавшись между служебным входом и рампой для выгрузки товара, располагался пивной бар №324. Вонючая комнатушка, в которой толстая тетка в грязном переднике с вечно мокрыми руками наливала из краника в пол-литровые банки смесь из разбавленного пива и невкусной пены. Рядом с тёткой стояла гудящая витрина-холодильник, в которой сиротливо приютились три засохших каменных бутерброда с тоненькими дольками колбасы. Насколько я знаю, на бутерброды никто никогда не покушался. Потому что они были вечны, как памятник Ленину на площади и котлован заброшенной стройки возле моего дома. Они были символом пивной №324. Таким же символом, как пол-литровые банки и разбавленное пиво.
Ещё у тётки можно было купить стакан водки. Торговать водкой ей запрещалось, поэтому тётка наливала страждущим из-под прилавка. Завсегдатаи смущенно благодарили, залпом опрокидывали стакан себе в рот и тут же несли посуду обратно, где взяли. А именно в стоящий у парадного входа автомат газировки. И к стакану относились бережно. Потому что для людей.
Бывали мы в гостях у этой тётки. Набирали трёхлитровые банки пива, потом бахали туда для крепости пару стаканов водки и пили эту бурду на скамейке, рядом с парком. И было нам плохо, а болела на утро голова. Но пить вот так, в хаосе и беспределе было очень романтично. Я бы запретил своему сыну общаться с собой из середины девяностых. Я плохо влиял на хороших мальчиков.
В начале девяностых в одном из видеозалов нашего города с успехом показали американскую комедию «Полицейская академия» и мальчишки тут же принялись играть в Махони и Такклбери. Фильм запомнился робкой комедийной обнажёнкой, которая тут же взбудоражила наши гормоны, незамысловатыми шутками и намёками на другую, заокеанскую жизнь. Мы хотели служить в американской полиции и обнимать молодую Ким Кэтролл.
Однажды ночью кто-то из поклонников «Полицейской академии» навсегда переименовал пивную №324. Он залез на ящики из-под стеклотары и куском угля по белой стенке, вывел над входом в злачное заведение «Бар Голубая Устрица».
Продавщица пива пришла наутро, увидела это безобразие и разразилась длинной тирадой, от которой покраснели все ближайшие грузчики. Тётка попыталась надпись стереть, но роста ей не хватило, поэтому новая «вывеска» украшала заведение ещё несколько дней. Потом кто-то из грузчиков забрался на стремянку и закрасил её.
Той же ночью надпись «Бар «Голубая Устрица» появилась прямо на свежей краске. Не хотелось бы проводить аналогий, но появление её было для нас таким же чудом, как таинственные надписи на пиру Валтасара. Утром от криков хозяйки бара улетели в тёплые края галки и голуби. Хорошо, что стремянку не убрали далеко. Надпись тут же закрасили.
Ночью она появилась на прежнем месте. И началась война. Стену покрывали двадцатым слоем краски. У двери бара дежурили грузчики, периметр патрулировала сама хозяйка. Но стоило им на минуту ослабить бдительность, как надпись появлялась снова. В её возникновении обвиняли моего соседа Мишку, хулигана Вовку, и даже однажды меня (но у меня алиби). Грозили милицией, побоями, лишением пива. Надпись появлялась снова. Уже через месяц бар №324 иначе как «Голубой Устрицей» не называли.
Мы ждали, кто же победит в этой схватке. Таинственный ночной художник, или владычица пивных морей. Болели, конечно, за художника. Но понимали, что шансов у него мало. Против него выступала целая система.
Закончилось всё неожиданно. Однажды над дверью бара обнаружился патлатый молодой человек с ведром и кисточкой. Рядом с ним, придерживая стремянку, стояла хозяйка и командовала:
- Ровнее выводи. Чётче. Ну что ж ты криворукий такой?!
И над дверью, прямо на новом слое белой краски появлялась ровная и красивая надпись: «Бар «Голубая устрица». От надписи веяло порядком и казённостью. Она была правильная и взрослая. От прежних кривоватых хулиганских каракулей не осталось и следа.
Ночной художник признал своё поражение. И переключился на другие надписи. Эти другие надписи я в книге привести не могу, и так уже 16+.
Фрагмент рассказа "Детство в серых многоэтажках", сборника "Обрывки"
Уважаемые читатели, как я и обещал, осенью 2021 года в белорусском и российском издательствах выходит первая книга дилогии "Обрывки". Рукопись вычитана редакторами и корректорами и на следующей неделе пойдёт в типографию.
Ориентировочно в середине октября появится в продаже. Вторая часть уже дописывается, её выход запланирован на весну 2022 года.
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478
Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov
Все так...
80-е/90-е
Мне вчера :
- Да что в ваших дремучих годах было интересного?
Я :
- ....
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Шесть часов утра
Я лежу в абсолютно тёмной, узкой и крошечной комнате, каждую минуту, как проклятый, поглядывая на табло дешёвой электронной «Монтаны». Табло в темноте не видно и приходится нащупывать подушечкой пальца острую кнопку подсветки, щуриться в попытке рассмотреть цифры.
Без пяти шесть. Ещё пять минут непонятной наполовину дрёмы, наполовину тревожного ожидания писка будильника. Сегодня была очень спокойная ночь и мой напарник Виталик разбудил меня только два раза. С Виталиком мы приятельствуем, да и вообще он человек хороший, поэтому осторожно входил в каморку, слегка тряс меня за плечо:
- Паша, вставай. Везут.
И я вскакивал, натягивая халат, потому что в нашу больницу на скорой везли лежачего. А мы с Виталиком санитары. И нам надо нести носилки с пациентом в приёмное отделение, а потом куда распределят.
Виталик – хороший человек. Бывший сиделец Игорь в таких случаях просто грохочет кулаком в дверь чуланчика. А Аркаша, так и вовсе может пнуть раскладушку, на которой я сплю.
- Подъём, студент!
Они старые и злые. А мы с Виталиком - молодёжь. Я – второкурсник медучилища, а Виталик только из армии, ещё не определился. Поэтому нам с Виталиком всегда есть о чём поговорить, и я люблю с ним дежурить. Игорь может прийти на смену пьяный и полдня парить мозг рассказами о воровских понятиях и тюрьме. Потом добавить и завалиться спать на диван в приёмном, оглушая пациентов и врачей своим храпом. А ты таскай носилки с тоненькими медсёстрами. Аркашка тоже противный мужик. Появится в начале смены, притащит свой старорежимный поцарапанный чемодан со всяким барахлом. Посидит в уголочке, а потом убегает в отделения. В чемодане у него консервы, печенье, ещё какая-то мелочь. Аркашка по кругу обходит палаты и медсестёр, продавая втридорога содержимое чемодана. И пациенты покупают. Не от голода, больше от скуки.
Придёт потом Аркашка довольный, украдкой пересчитывая в кармане халата барыши. И примется учить меня жизни. Терпеть этого не могу.
- Нафиг тебе это училище? Ну отучишься, потом куда? В медицинский? А дальше? Будешь у нас в больнице старым бабкам клизмы ставить? Надо ловить момент, надо раскручиваться.
Сам Аркашка раскручивается. Подторговывает продуктами, разводит на своей старой даче белых мышей и крыс, продаёт их на рынке. Без налогов, чеков, без гарантий и разрешений. Лихой и хаотичный бизнес середины девяностых. Выгода с этой торговли копеечная, но Аркашка очень своим бизнесом гордится. На работу ходит только для того, чтоб пенсия потом капала.
С Виталиком проще. У нас одинаковые проблемы, одинаковые взгляды на жизнь. И будит он меня осторожно, аккуратно:
- Паша, вставай. Везут.
Первый раз привезли в полвторого ночи. Чумазая от сельской грязи скорая притащила бабульку с обострением холецистита. Бабулька знать таких слов не знает. У неё «унутрях болит». В толстенной карте целый набор болячек, рекомендаций, лечения. Рекомендации бабулька привычно игнорирует. Любит сало и выпить. А в больницу ложится только к зиме, когда огород убран и скотина пошла под нож. Она и сейчас недовольна, «несогласная госпитализироваться», потому что утром «курей» кормить и козу доить.
Кое-как уговариваем её. Тащим до лифта, оттуда в отделение хирургии. Коридоры успокаиваются. Я опять иду в чуланчик, урвать от ночи пару часов тревожного сна.
Второй раз привозят уже почти на рассвете. Законная добыча субботней дискотеки – ножевое ранение. Тут возни побольше. Надо аккуратно раздеть окровавленного пациента, постараться с ним не подраться, а пациент нетрезв и возбуждён. Потом на каталке – в операционную. Там уже не наша работа. Виталик остаётся ждать вызванных ментов, я опять иду спать.
И вот утро. Тревожное ожидание писка будильника подбрасывает меня над раскладушкой минут за двадцать до нужного времени. Несколько секунд я ошалело таращусь в темноту, стараясь понять, что происходит и где я. В голове ещё вертятся остатки какого-то сна, но я уже не помню, что там было. Постепенно прихожу в себя и тянусь к часам. Можно ещё подремать.
Потом бесконечные двадцать минут я лежу в темноте, на грани сна и яви, каждую минуту поглядывая на табло часов.
В каморке неприятно пахнет старым слежавшимся бельём, мышами, какой-то химией. Ещё пахнет сыростью и старыми стенами, которые никак не проветрить. Ещё неприятно пахнет от самой раскладушки. Игоря не раз тут рвало, а брезент раскладушки уже никак не отмыть.
Здание больницы древнее, ещё дореволюционное. В его стенах был кадетский корпус, и мальчишки в каких-нибудь эполетах маршировали по коридорам и во дворе, который тогда, наверное, назывался плацем. В нашем актовом зале, где сейчас на стене выцветшее пятно от давно снятого портрета Ленина, кадеты танцевали вальсы и мазурки с какими-нибудь барышнями-курсистками. И скрипел начищенный до зеркального блеска паркет, и каблуки начищенных до зеркального блеска сапог оставляли на нём чёрные полосы. И хрустела французская булка. Или не хрустела.
А в мою каморку они забирались, чтобы с бьющимся сердцем тискать этих курсисток. И эти стены слышали десятки шепотков-признаний.
Интересно, что в каморке было при кадетском корпусе? Может хранили пыльные папки с документами, может тут стояли швабры и вёдра, при помощи которых стриженные кадеты драили полы. А может в чулане, за железной дверью прятались длинные шкафы с винтовками. И с этими винтовками в 1920-м году последние кадеты корпуса шли в атаку на «красных» под Одессой.
Фантазия у меня хорошая. И стоило мысли о шкафах с винтовками проникнуть в мой полусонный мозг, как меня тут же окружили призраки мальчишек в белогвардейских шинелях. Их увезли из этого здание в далёком 1914-м, когда к городу подступали немецкие войска (к этому городу постоянно кто-то подступал, при Иване Грозном и Петре – шведы, при Александре – Наполеон, при Николае и Иосифе – немцы). Но когда-то по городу ходила байка, о том, что при ремонте здания в подвале нашли обвалившийся подземный переход (о, этот таинственный подземный тоннель из Верхнего в Нижний город). Начали копать, естественно надеясь найти клад, а нашли три полуистлевших детских скелета в военных дореволюционных шинелях. И в кармане у одного были оловянные солдатики.
Байка, не больше чем байка. Но для моей разгулявшейся фантазии этого хватает. Сна, как не бывало, потому что призраки стоят вокруг и касаются меня своими холодными пальцами. Чуть в стороне – долговязая фигура, выше на голову, чем остальные привидения. Тонкое породистое лицо великого князя. Олег Константинович, окончивший этот корпус в 1910-м и убитый на фронте первой Мировой. Один из редких погибших в войне Романовых.
И мне уже жутко и зябко, хочется спрятаться от привидений под одеялом. Но мне лень шевелиться. Каждое движение впускает под одеяло сырой и холодный воздух чулана, а пока я лежу неподвижно, под одеялом хоть немного теплее. Привидениям придётся отступить.
Я лежу и собираюсь с силами, чтобы ровно в шесть встать к раскладушки рывком. Такое ощущение, что каждая секунда чувствительным электроном проскакивает через мой мозг. А сам уже представляю, как встану, как открою скрипящую дверь, как выйду в коридор, потом загляну в приёмное. На столе, положив голову на руки, будет дремать медсестра Танечка. У Танечки поверх белого халата наброшен ещё один, тёплый и цветастый. Виталик услышит меня, выберется из угла.
- Пошли, покурим, - хриплым голосом предложит он.
Мы спустимся по высокой лестнице во двор, стена из красного потрёпанного столетиями кирпича скроет нас от ветра и от глаз начальства. Виталик достанет из кармана помятую пачку, в которой болтаются оставшиеся на утро две сигареты. Чиркнет спичкой, сложит ладони лодочкой. Из двери, которая ближе к РАО, выползет во двор санитарка тётя Валя. Тоже затеплит огонёк спички, поморщится от едкого дыма, шумно сделает первую затяжку. Тётя Валя на нас слегка дуется. Вчера днём резались мы с Виталиком в карты. А что, день тихий, пациентов почти нет. Особенно лежачих, а жидкий поток плановых нас не касается, они своими ногами дойдут. От скуки сели мы оба на диван, за перегородкой. Виталик вытащил потрёпанную колоду карт. На третьей партии в дурака за перегородку заглянула тётя Валя.:
- Пацаны, отнесите мочу в лабораторию.
Мы иногда помогали ей. Лаборатория от приёмного далеко, тётя Валя уже немолода, варикоз там и всё такое. А значит мы подхватывали деревянный ящичек с банками, в которых плескалась желтоватая биожидкость и тащили его в лабораторию. Игорь с Аркашкой тётю Валю сразу посылали, а мы жалели. Но не в этот день. Виталик в третий раз отчаянно проигрывал, поэтому огрызнулся через плечо. Тётя Валя обиделась, дулась на нас полдня. И утром тоже продолжит дуться.
- Ва-а-аль, - подаст голос Виталик.
- Пошёл нахрен! – ответит санитарка.
- Ну Ва-аль! – Виталик фамильярно приобнимет тётю Валю за плечо. – Ну не дуйся.
Санитарка начнёт таять, но гордость не позволит ей сразу сдаваться.
- Ну хочешь, мы в следующий раз за жрачкой в столовую сгоняем?
- Сгоняете? – оживится Валя.
- Зуб даю.
- Ну ладно, - тётя Валя окончательно нас простит и некоторое время мы будем стоять рядом, прижимаясь плечами к шероховатой кирпичной стенке и болтать о пустяках.
Потом мы с Виталиком вернёмся в приёмное. Поставим чайник, заварим в кружках нерастворимый кофе. Будем потягивать его, смотреть в окно и плеваться от коричневых крошек. Проснётся Таня. Зазвонит стоящий у неё на столе телефон. Заскрипит тормозами первая скорая. В конце улице покажется пошатывающаяся фигура Игоря или скрюченный Аркашка. Начнётся очередной рабочий день.
Будильник пищит на моей руке. Пора, сжав зубы откидывать колючее одеяло и вставать. Снимать с гвоздя, наощупь, помятый белый халат. Идти к умывальнику в приёмник, курить, ежась на утреннем сквозняке, первую за сегодня сигарету. Передавать половину недокуренной сигареты сонному Виталику.
Пора начинать новый день.
Шесть часов утра.
Рассказ из сборника «Шесть часов утра»
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
Группа автора в ВК https://vk.com/public139245478
Группа в Телеграмме https://t.me/PavelGushinec_DoktorLobanov