— Мишка, ты умный. Вопрос: зачем вибратору восемь гигабайт оперативки?

Масала чуть не выплеснулась на стеклянный столик. На всякий случай обтерев чашку салфеткой, Михаил отставил её в сторону.

— Умеешь, можешь. Встречный вопрос: ты уверена, что речь идёт именно об оперативной памяти?

— Ой, только вот зануду не включай, — Аня поморщилась и поиграла пальцами в воздухе. — Я купила, а потом в инструкции прочла.

— То есть, ещё инструкция. Затейливый девайс. Но моё любопытство не праздно.

Достав смартфон, Михаил ткнул в экран, который отреагировал лаконичным приветствием.

— Вот в этой цацке как раз восемь гигов. Хватает, чтобы запустить несколько мессенджеров, текстовый редактор, почтовый клиент и неплохо нагруженную графикой игру. Может, мы говорим о внутреннем хранилище? Флеш-память…

— Умный, — фыркнула собеседница. — Хорошо, пусть будет флешка. В вибраторе. Понимаешь?

Угли над чашкой кальяна замерцали апельсиновыми искрами. Клуб дыма укатился под потолок кофейни, и Михаил откинулся в плетёном кресле.

— Весьма затейливый. Чудеса китайпрома?

— Да вроде нет, — пожала Аня загорелыми плечами. — Компания итальянская.

— В любом случае, всё производство сейчас в Юго-Восточной Азии, — кальян снова пыхнул дымом. — Экономически выгоднее. Потом лепят свой логотип и накручивают ценник… Дорогой?

— Это неважно, — Аня отобрала мундштук и со вкусом затянулась. — Подруга посоветовала. Мол, своих денег более чем стоит.

— И как?

— Это неприличный вопрос. А на мой ты не ответил.

Всё-таки решившись на масалу, Михаил огладил взглядом фигуру подруги.

— Я вообще не понимаю, зачем он тебе. Любой мужик по щелчку…

— Именно, — вздохнула та. — По щелчку в постель, по второму из. Пару часов забалтывают, норовят в душу влезть, топчутся в ванной, пугают кота… А потом две минуты сомнительного сопения — и аминь.

Аня покривилась и подтолкнула уже свою чашку ближе к чайнику. Дождалась, пригубила, снова повела изящными плечами.

— Кроме того, выражаясь айтишным языком, мало ли какой «вирус» в «систему» пролезет. Свои «флешки» мужская часть населения на профилактику носит редко. А к «файрволам» испытывает органическое отвращение.

— Так уж и отвращение, — с трудом сдержал улыбку Михаил. — Но я тебя услышал.

Он отпил ещё, поболтал ногой и вернул чашку на столик.

— Смотри, я могу только предполагать. Если устройство имеет программную часть — всякие там режимы вибрации, связь со смартфоном, трэкер активности, встроенная камера… Не смотри так, я исхожу из общих моментов! Ну и вот. Наверняка хитрая электроника несёт в себе прошивку. И подразумевает возможность её обновления.

— Восемь гигабайт прошивки? Для вибратора?

— Да просто воткнули самый ходовой чип, — двинул бровью Михаил. — Флеш-память сейчас не дороже кремния, из которой её клепают. Ну или решили, что это забавно: предмет фаллической формы, воткнутый в ноутбук.

Фыркнув, Аня передала мундштук собеседнику и поправила так выгодно обнажавшую плечи кофту.

— Я предпочитаю предметы фаллической формы в иных обстоятельствах. Кстати, когда ты заедешь посмотреть мой комп? Он подтормаживает.

— Только без пары минут сопений, — теперь удержаться от ухмылки не удалось. — Не хочу войти в когорту опозорившихся.

— Фи, поручик, — Аня позвонила в колокольчик. Официант, прибиравшийся за дальним столиком, направился в их сторону. — Оплата строго натурой. То есть, мои фирменные оладьи. Со сгущенкой, как ты любишь.

— Люблю, — кивнул Михаил. — Можешь, умеешь. Тогда завтра? Я захвачу свою флешку. Не вибрирующую, для разнообразия.

— Тогда завтра. Счёт, пожалуйста.

***

Ночник медленно переливался тёплыми оттенками, создавая в комнате интим полутеней. Одеяло было скомкано, одна из подушек валялась на полу, вторую обнимали ухоженные руки. Возле обнаженного загорелого бедра на простынях покоился вытянутый предмет.

Свет перетёк из мягко-оранжевого в нежно-розовый. Предмет чуть шевельнулся. Откатился в сторону. Ещё немного. Выпустил с десяток тонких лапок и заструился к изголовью кровати.

Миссия, возложенная на восемь гигабайт, была проста — и вместе с тем величественна. Интернет, как известно, правит миром. Данные миллиардов людей стекаются на серверы, тасуются, перенаправляются. Тот, кто подберёт ключ к их контрольным алгоритмам, станет повелителем сети. Но задача эта не из простых.

Атака, начатая из одной конкретной точки, будет тут же распознана и пресечена. Но если запустить её с множества узлов одновременно, секуристов ожидает изрядная головная боль. Пока они станут искать источник, пока догадаются, что это бесполезно — драгоценное время уйдёт.

Женщины меньше склонны задаваться вопросами кибербезопасности. Они поверяют свои секреты и тайны домашним устройствам, не задумываясь о том, как легко можно их вскрыть. К тому же взлом произойдёт не снаружи, а изнутри. Никто не ожидает подвоха от вибратора.

А ещё на личном компьютере могут обнаружиться приятные сюрпризы. Доступ в социальные сети, неразлогиненные сессии онлайн-банков, банальный компромат. Не стоит пренебрегать мелкой рыбкой там, где ловится крупная.

Лапки уцепились за столешницу, перетянули увесистое «тельце». Неизвестный инженер потрудился на совесть. Камера, скрытая в одном из торцов, обшарила диспозицию. Вот и цель; она ясна, средства в наличии. Пора исполнять.

Подобрав нужный разъём, вибратор деловито пристроился. Оставались считанные секунды. Создатели вшили в процессор предчувствие удовлетворения от хорошо проделанной работы. Забавно, учитывая внешнее, видимое другим предназначение…

Внезапно вибратор дёрнулся. Моторчик взвыл, лапки заскребли, пытаясь разорвать контакт. Но было уже поздно. Рекламный вирус, обитавший на ноутбуке, обнаружил новое периферийное устройство и с радостью принялся его обживать. Восемь гигабайт внутренней памяти энергично заполнялись баннерами, ссылками и скриптами, зажимая в угол изящный алгоритм. Нацеленный на агрессию в адрес чужой системы, тот оказался совершенно не готов к самозащите. Ловушка захлопнулась.

***

— Мишка, ты умный. Вопрос: зачем вибратору лапки, как у паука?

"Одна,

но пламенная страсть!"

Я не была жестокой девочкой. Ладно, не буду врать – была. Ещё какой!

Мне нравилось мучить хомячков.

Только не подумайте, что я душила или травила мелких пушистиков. Совсем нет! Держать их за задние лапки, заливаться хохотом, глядя, как они пытаются сбежать, оборачивая растерянные мохнатые мордочки и недовольно сверкая бусинками глаз – вот всё, что мне было нужно. Мелкие сладкие гаденыши!

Но довольно скоро я поняла, что мучить беззащитных зверёнышей – подло. И такие забавы перестали приносить удовольствие. Мучить хомячков мне по-прежнему нравилось, но на душе потом становилось гадко, будто сердце поливалось ледяной водичкой. Поэтому я не возражала, когда хомячков отдали. Потом в нашем доме жили и рыбки, и кошечки, и собачки, и попугайчики и даже гигантские тараканы, которых папа купил в зоомагазине за кругленькую сумму. Со всеми я жила мирно. Но с тех пор не была счастлива ни одного дня.

Серые дни, сменялись тоскливыми серыми годами. Я пошла в школу, закончила её, поступила в институт. Училась без особых успехов, но и без особых проблем, занималась своими делами. Делала вид, что всё в порядке, но жизнь моя была пуста и бессмысленна. Мои подруги мечтали об удачном замужестве или карьере, я же не мечтала ни о ком и ни о чём, вернее – не позволяла себе мечтать. Только один раз в тот период своей жизни я была счастлива по настоящему – когда пришла в гости к одногруппнице Светке Красновой.

Мы посидели на кухне, попили чаю, поболтали. Потом Светке позвонил ухажер, и она улепетнула секретничать с ним на балкон. Я скучала и грустно жевала печеньки, пока странно знакомые звуки из соседней комнаты не взволновали меня… Шебуршание, будто копошащиеся в газетах мыши, или... Хомяк! Хомяк! Роскошный наглый хомячище изумительного персикового цвета чесал свою попку лапкой и делал это так самозабвенно, будто это было самое важное действо на земле.

Далее со мной приключилось какое-то наваждение. Не помня себя, я взяла со стола то ли острозаточенный карандаш, то ли ручку и ткнула этим предметом в наглую меховую задницу. Думаете, хомяк заплакал и убежал? О, нет! Этот хомяк не был таким беззащитным, как маленькие желтые комочки из моего детства. Этот был боец! Элитный боец сумо, в глазах которого сверкала истинно берсерковская ярость! Он сделал резкий выпад. В сторону моей руки, а не карандаша! Умняшка! Я едва успела отскочить от прозрачного коробка, в котором он жил. Ути-пути!

Я почувствовала, как у меня проходит нажитый за годы учёбы гастрит и уменьшается близорукость. Чёрт, даже очки запотели! Сняла. В моих жилах бурлила кровь от ощущения схватки с достойным противником, но второй раз тюкнуть хомячка у меня не получилось. Зараза…

Вернулась Светка, и стала мне что-то рассказывать. Я привычно натянула на лицо маску заинтересованности и снова надела очки, придающие мне вид умного, спокойного человека. Несмотря на то, что я хомячий маньяк – это еще не повод, чтобы выпадать из социума. Хотя, маньяки так себя обычно и ведут – не как откровенные психи, но как милейшие люди, которым приятно изливать душу, плакаться в жилетку, ездить по ушам и так далее… далее…

Выслушав приятельницу, покивав головой, поахав и поцокав языком в нужных местах её рассказа, я отправилась домой. Несмотря на пережитый катарсис, чувствовала я себя гаденько. Персиковый хомяк несомненно был героической личностью! Мое уважение к его силе духа и самомнению было искренним и неподдельным, но опять… Этот холодок на сердце! Я ведь могла пристукнуть лохматого сумоиста тапком, а ему нечем было противостоять мне, кроме как глупой самоуверенности, будто он самое сильное и важное существо на планете. Эхх…

Прошло ещё пару лет. Я уже ходила на работу, жила в большом доме с родителями, братом, невесткой и племянниками. Они были хорошими людьми, и я старалась им соответствовать. Я полюбила огородничать, вышивала крестиком, смотрела отупляющие сериалы, и… загибалась от тоски. Так бы и существовала, а не жила, если бы, как черт из табакерки, в мою жизнь не ворвалась тётя Жанна.

Ну как ворвалась… Знала я её, конечно, с детства – она была старшей сестрой моего отца, но пересекались мы с ней крайне редко. Жила она в часе езды от нас – в областном центре Нерезиновске, приезжала к нам в Окраинск, когда хотела. Приезжала обычно по теплу, то есть летом, а летом меня – вечно грустную и апатичную, отсылали в санатории и на турбазы. Все наше общение с тетей Жанной сводилось к обмену следующими фразами:

- Ну, как я выгляжу? – спрашивала она меня, вглядываясь при этом в комнатное зеркало или в пудреницу.

- Нормально, - отвечала я, пожимала плечами и отходила погрустить в своей уголок и собрать вещи для поездки.

Когда я повзрослела, видеться мы чаще не стали. Обычно, я уезжала отдыхать, когда тётка приезжала нас навестить. Мои родные были людьми, как вы уже поняли, тихими и неконфликтными, поэтому ничего про тётю худого вслух не говорили, но вот соседи, почему-то называли ее Жанна Ачётакого. Это было странно. Я никогда не слышала, чтоб тетка произносила просторечную фразу «Ачётакого?» Она всегда себя вела так, будто не у нас в Окраинске родилась, а потом переехала в Нерезиновск, а из Парижа туда спустилась по золотой лестнице, устланной красной ковровой дорожкой.

Ну, не суть! В тот год я не поехала на море, потому что отпуск мне поставили в ноябре. И я осталась дома. И столкнулась нос к носу с осчастливившей нас своим визитом родственницей.

Первые три дня прошли спокойно. Мы обменялись с теткой нашим традиционным приветствием:

– «Как я выгляжу?» - «Нормально…». Она отправилась с визитами по родственникам, знакомым и соседям.

- А куда ты идешь? – спросила она меня утром четвертого дня.

- Да вот пошла в магазин за хлебом – всё купила, а хлеб забыла, - улыбнулась я. – Снова идти придётся.

Тётя улыбнулась в ответ. Милейшая женщина.

- А парень у тебя есть? – спросила она вечером четвертого дня.

- Нету.

- Тогда тебе надо ребёночка самой родить.

Стёкла очков помогли моим глазам не вывалиться от удивления.

- Вот ваша дочка и замужем, - смирено ответила я, – и денег зарабатывает много, вот ей бы и рожать.

- Да. Моя Лерочка и умница, и красавица. Не то, что ты. ДАЖЕ ЗА ХЛЕБОМ СХОДИТЬ НОРМАЛЬНО НЕ МОЖЕШЬ.

Не знаю, может, мое лицо в тот момент перекосилось или вытянулось, а может и вытянулось и перекосилось одновременно, но тетка сделала удивленные глаза и произнесла сакраментальную фразу: «Ачётакого? Я же правду сказала».

И тут у меня возникло острое желание ткнуть ей в попу вилкой и стереть с лица эту самодовольную улыбку. Но от ощущения осознания приближающегося счастья, что вот нахлынет, как морская волна, я не могла даже пошевелиться. Как сквозь сон слышала я слова тётки, что у меня круги под глазами и мне надо к врачу, и что зря я юбку с карманами на липучках ношу – такие в Нерезиновске давно уже вышли из моды. А! Контрольный в голову! Оказывается, и постриглась я зря – у меня короткая шея и уши некрасивые.

Я смотрела на маленькое хрупкое старое тельце – а видела мохнатую тушку, вглядывалась в блёклые глазики в обрамлении густо накрашенных ресниц – а видела чёрные бусинки хомячих гляделок. На радостях у меня совсем сдали нервы. Я начала кричать на тетку! Тётка начала кричать на меня! С непривычки я быстро выдохлась, а тётка только разошлась! И тут до меня дошло – не я одна в нашей семье хомячий маньяк. Тётка была такой же, как я, но в разы похлеще. Для неё все люди были хомячки, обязанные покорно слушать колкости, что она говорит, будто ученики, внимающие мудрости гуру.

Следующие три дня были трешем, угаром и сами знаете, чем ещё, но… не для меня и не для тётки. Для других родственников. Я была на седьмом небе от счастья, простите за банальность.

- Ты никому не нужна! – кричала мне тетка. – У тебя ни кола ни двора! Что ты кривишься? Я тебе добра желаю, поэтому и правду говорю!

- Ах, ты ж старая сушеная мумия…

Моя тётушка говорила и говорила, впрочем, говорила и я. Всё накопленное за годы схлынуло водопадом, пробившим каменную стену. Сердце билось совершенно спокойно, а все болячки словно оставляли меня, одна за другой, постоянную сонливость будто снимало нежной рукой - ведь я совершенно спокойно могла говорить всё, что заблагорассудится и мучить, мучить, мучить «хомячка», которого было, нисколечко не жаль! Сколько же лет я молчала! Поди, от того у меня и гастрит, и близорукость, и поперечное плоскостопие.

Ах, любезная тётушка – достойный спарринг-партнёр, как бы я хотела ткнуть в тебя вилкой, но ещё лучше обсудить твою глупую кривую дочурку от слова «чурка» и то, как дядя гонялся за тобой по двору с топором после того, как ты указала ему на некоторые оплошности в его жизни. Нет, и не было ничего приятнее!

Но всё проходит, прошло и это. Тётя уехала, мои родные вздохнули с облегчением. Они провожали её с фальшивой печалью на лицах, но на самом деле искренне горевала об её отъезде только я. Вскоре после этого, тетя Жанна приболела, да так, что никогда больше нас не навещала. Я локти себе кусала за то, что столько лет, да, что там лет – десятилетий, я не замечала, какое сокровище было у меня под самым носом. Мне очень не хватало тёти, единственного существа на земле, которого мне не жаль было «ткнуть в попу вилкой», образно говоря.

Моя жизнь опять потекла унылой рекой меж безрадостных берегов скучных будней и выходных, пока однажды я не услышала из-за двери родной кафедры чей-то незнакомый сладко-противный голос. Не иначе как новой преподавательницы! Голос говорил всем и каждому завуалированные гадости, приправляя их фразочками, типа: «А что такого? Просто я всегда людям правду говорю».

Снова запотели очки.

Сняла… Мило улыбнулась поздоровавшемуся со мной студенту – подхалиму и бездельнику, жизнерадостно кивнула головой проходившей мимо коллеге с соседней кафедры – жуткой зануде, задолбавшей присылать мне на Вацап рецепты сырников и масок для волос. Толкнула дверь и… Вот мы и снова встретились.

Мой хомячок.

Все совпадения случайны, авторы считают и утверждают, что мучить животных аморально и подло.