Сказки города Венсвоорт. Глава 2 №11-13
Извините за отсутствие, товарищи, рада всех снова видеть (•◡•) / выкладываю одним постом пропущенное!
Извините за отсутствие, товарищи, рада всех снова видеть (•◡•) / выкладываю одним постом пропущенное!
Тут девушке помогли сериал найти по одной сцене, вдруг и мне повезет. Сериал зарубежный и довольно старый, 90-е - начало 00-х максимум.
Сначала сама сцена, которую помню:
В каком-то помещении типа сарая молодой мужчина держит похищенную девушку (или девочку), которая может общаться с призраками. Она привязана и мужчина собирается ее убить. В сцене присутствуют какие-то друзья девушки, которые пытаются ее спасти. В медиума вселяется дух ранее убитой девушки и кричит мужчине: "ТЫ НЕ МОЖЕШЬ УБИТЬ МЕНЯ ВТОРОЙ РАЗ". После чего он сильно пугается, понимая, что в медиума вселилась убитая им невеста.
Теперь предполагаемый сюжет, который пришлось додумать:
Девушка-медиум вступила в контакт с призраком убитой девушки. Ее цель это раскрыть убийство, чтобы призрак успокоился. В процессе расследования оказалось, что убийцей был парень/жених убитой. Он хотел убить медиума, чтобы та не раскрыла всем правду о первом убийстве. Возможно, медиум - младшая сестра убитой, но не уверена. По синопсису очень похоже на "Говорящую с призраками", но по описанию серий я нужную не нашла и время выхода немного не совпадает. По ощущениям искомое произведение все-таки старше.
Прошла неделя. Димка не находил себе места. Отец и мать порядком достали, требуя, чтобы он взялся за ум и устроился на работу. Заходил участковый, намекал, что недоволен их с Пашкой пьянками... и так далее.
Надоели! А может, уехать подальше отсюда, начать новую жизнь, жить свободно, как Вовка.
А Вовка пропал. Димка ждал его появления, думая, что только с ним он сможет выбраться из всеобщего замкнутого круга: работа, женитьба, дети... А жизнь где? Они не видят, что живут как быдло, как животные, довольные тем, что им дают? Есть что-то - хорошо, нет - ну ладно, переживем. Димка так не хотел. Но как по-другому, пока не знал.
Ещё он думал о Наташке, о всем случившемся. И злился, что не сумел ничего изменить, не смог доказать, что он лучше Ивана. Но не он, а Иван спас ее из горящего скита...
Он думал о пришлеце, не понимая, как можно жить и любить всех, даже тех, кто набил тебе морду... Дима не мог понять. Не понимал, как Наташка, умница, отличница, клюнула на этого иисусика, целителя-исцелителя? Как, чем он запудрил ей голову?
И почему сектанты не заложили его, ведь Наташка знала, что это сделал он. Больше всего бесило, что он должен быть благодарен ей, всем им, а значит, и Ивану...
А может, секта в Орешниках (или община, как стали говорить в Покровке) - и есть способ вырваться из скучного мирка, только способ дурацкий и такой же скучный. Вовкин интересней и веселее. Но Вовка пропал.
- Дима, гости к тебе! - крикнула с веранды мать. Дима нехотя оторвался от телевизора и поднялся с кровати.
Пришел Пашка. На его лице читалось, что случилось нечто особенное. Едва войдя, Пашка притворил дверь.
- Здорово.
- Здорово. Слушай, Димыч, я чего узнал! Наш Вовка в Орешниках! Вступил в ихнюю секту!
- Ты что, нажрался спозаранку?
- Да нет же! - Пашка возбужденно завращал глазами. - Мой отец ходил в Орешники, ну, по делам, ну, и видел там Вовку.
- Откуда он его знает?
- Вовку-то? Он его и не знает, просто сказал, что видел парня, здоровенного, в черной кожаной куртке с вороном, с длинными патлами. Ну, кто это, кто еще?
Пашка был прав. Никого похожего на Вовку у них в Покровке отродясь не было. Но что он мог там делать?
- А с чего ты взял, что он в секту вступил?
- Так он там давно живет!
- Интересно. Надо бы сходить, поздороваться.
- Вот и я говорю - интересно, - поддакнул Пашка, - пошли сейчас!
- Пошли.
У Пашки была своя лодка. Приятели в два счета переплыли Комаровку и высадились на другой стороне. До Орешников добрались быстро. Едва расступились деревья, Дима увидел знакомую черную куртку. Неужели правда? Но этого не может быть, потому что... не может! Но вот же Вовка. Стоит и говорит с хромым председателем.
Вовка обернулся. Ничуть не удивляясь, он улыбнулся и помахал им рукой.
- Здорово. Собирался к вам зайти, да все некогда, - сказал он. Дима и Паша поздоровались.
- Каким ветром занесло, ребята? - спросил председатель. Дима застал время, когда тот разговаривал исключительно матом, даже на собраниях не сдерживая дурной привычки. Когда об этом узнали в райкоме, было указание снять косноязычного председателя, но орешниковцы стояли насмерть за Кузьмича, и других кандидатур не желали. Районное руководство прислало стажера, но стажер сбежал, встретившись на лесной тропинке с медведем. Откуда знать городским, что медведей в округе давно не водилось, это был Кузьмич, натянувший шкуру косолапого. И Кузьмич остался председателем.
Теперь ни мата, ни худого слова, лишь прежний хитрый прищур остался. И хромать стал меньше.
- Да так, просто зашли, - буркнул Димка. Он не хотел разговаривать с Кузьмичем, и тот это понял.
- Ладно, толкуйте, молодежь, пошел я.
- Что, удивились? - усмехнулся Вовка. - Вижу, что удивились. А? - он подмигнул.
- Ты что, живешь здесь с этими? - спросил Паша.
- Конечно, - серьезно сказал Вовка и снова усмехнулся. - А что, интересно здесь...
- И давно ты тут? - спросил Дима.
- Третий день. А ты как, созрел для дела?
- Какого дела? - встрял Пашка.
- Не тебя спрашиваю! - отрезал Вовка. Он вглядывался в бывшего дембеля, словно решая что-то. - Я слышал, ты с этим... Иваном подрался? - спросил он. Спросил серьезно, без тени улыбки.
- Да, - нехотя ответил Дима, ему не хотелось вспоминать.
- Это ты зря. С ним так нельзя. Он же не простой человек, понимаешь?
Дима не понял, издевается Вова или серьезно.
- Думаю, понимаешь. Это хорошо. Так вот, время пришло, - сказал Вовка. - Завтра ночью. Идешь со мной?
- Иду!
- Я так и знал! - ухмыльнулся Вовка и добавил:
- Если не с ним, значит - со мной.
Димка никогда не крался ночью по своей деревне, и если бы не компаньон, ловко притаившийся в тени забора, происходящее напоминало странный театр.
- Все, пошли! - две темные фигуры неслышно пересекли узкую улочку. Странно, но даже брехливая собака Репкиных, живших напротив магазина, не почуяла ночных гостей.
Навесной замок сопротивлялся недолго. Проникнув внутрь, Вовка и Дима прикрыли дверь, оставив замок висеть на одной проушине, так что случайно проходящий человек вряд ли заметил бы неладное, тем более в темноте.
- Ну, как, а? - Вовка раскинул руки и повернулся к Диме. - Что чувствуешь?
- Надо брать, что решили, и валить, - тихо ответил Дима.
- Брать, валить, - передразнил Вовка. - Эх, ты... Кайф надо ловить! Кайф от того, что посмел! Смог одолеть комплексы, вонючую мораль, которой тебя пичкают всю жизнь. Твари мы дрожащие, или право имеем, а? Читал классику? Я думаю: мы с тобой имеем! - добавил он уже серьезно. - Не ссы, Димыч, никто нас не видел и не увидит. И вообще, теперь никогда и ничего не бойся! Те, кто со мной, никогда и ничего не боятся. А теперь давай веселиться!
Вовка подошел к витрине-холодильнику и ударом ноги проломил стекло. Зазвенели осколки, и Димка инстинктивно втянул голову в плечи. Услышат же! Вовка вытащил длинную связку сосисок и зашвырнул на люстру. Расквасил о стену банки с майонезом.
- Чего стоишь? Я же сказал: ничего не бойся! - произнес Вовка. В полумраке блестели белки его глаз. Он повел рукой:
- Бери, что пожелаешь!
- Лучше взять деньги, остальное слишком заметно, - рассудительно сказал Дима.
- Хорошо, деньги твои! - легко согласился Вовка, - а я займусь магазином. Не нравится он мне. Скучный какой-то. Надо украсить.
Ударом кастета, зажатого в кулаке, он разбил следующую витрину, вытащил несколько яиц, одно выпил, остальные расквасил о стену. Все это время Дима безуспешно пытался открыть кассу.
- Что, проблемы? - Вовка подошел, взял кассовый аппарат и с силой грохнул об пол. - Ноу проблем!
Димка вытащил деньги из разбитого в хлам аппарата. Поначалу было не по себе. Было страшно не потому, что их могут застать за грабежом, а оттого, что об этом могут узнать родные. Но магия вовкиного голоса была сильна, и страх ушел. Дима уже ни о чем не думал. Он хотел доказать, и он докажет, что не слабак и не гниль!
Меж тем Вовка что-то писал на стене огромными кровавыми буквами, размазывая по пожелтевшей штукатурке томатный соус из литровой банки.
- Зачем это? - спросил Дима.
- Автограф на память! Деньги взял?
- Да.
- Отлично. Сейчас я прихвачу кое-что и пойдем, - Вовка отбросил банку и раскрыл огромную сумку, принесенную с собой. В ее черной бездонной пасти исчезали бутылки водки, какие-то консервы, печенье и всякая всячина.
Наконец, Вовка остановился.
- Уходим! - объявил он. - Финита ля комедия.
Дима вздохнул с облегчением. Ноги просто чесались - пора линять! Парни выскользнули из магазина в темноту, и Вовка повесил замок на место.
- Теперь разбегаемся, - сказал он. - Я взял, что хотел, ты тоже. Прощай.
- Подожди! Мы что, больше не встретимся? - спросил Димка.
- Мы встретимся, - пообещал Вовка, - если ты не будешь бояться никого и ничего. Тогда мы встретимся!
И растворился во тьме. Как он умудрялся беззвучно нести сумку с булькавшими и звенящими бутылками, Димка понять не мог. Ладно, надо идти домой, и так, чтобы никто не заметил.
Поутру прибежал Паша:
- Слыхал, ночью магазин грабанули!
- Нет. И что? - стараясь оставаться спокойным, спросил Димка.
- Как - что? Милиция понаехала, следователи! Короче... - не докончив фразу, он возбужденно взмахнул рукой. - Офигеть!
- Понятно, - проронил Дима.
- А Вовка где?
- А я откуда знаю?
- А ты разве не... - Пашка осекся, глядя на выходившую из дома Димкину мать. - Здравствуйте.
- Здравствуй, Паша. Чего ты такой всклокоченный?
- Так, это... Слышали? Магазин ограбили!
Мать всплеснула руками.
- Вот ведь ироды! Сколько живем, такого не было! Что же делается на свете? Чтоб у них руки поотсыхали, у воров этих.
Дима промолчал. Деньги спрятаны, ночью его никто не видел. Теперь он действительно ничего не боялся.
Следователь по особо важным делам Пилатов сидел у изгаженной неизвестным вандалом витрины и думал. Вроде простое дело: ограбили сельский магазин. Такое случалось и раньше. Вот только здесь впервые. Местные уверяют, что это заезжие, свои, дескать, испокон веков не воровали. Пилатов скептически хмыкнул: все когда-нибудь случается в первый раз. Странно не то, что ограбили, а то - как. Мастерски вскрытый замок, разбитая вдребезги касса, взятый джентльменский набор - водка, закуска, сигареты, всякая мелочь... Вроде понятно: "работали" обычные воры, но сосиски на люстре, без причины разбитые витрины, заляпанные яйцами стена и надпись на ней говорили скорее о неуравновешенных подростках. Мда. Детективы в кино все смотрят и знают, что милиция находит людей по меньшим уликам. Так зачем их оставлять? Зачем куражиться? В неуловимого Фантомаса поиграть захотелось? Если бы так просто...
Пилатов подошел к стене. На добрых три метра по ней тянулась любопытнейшая надпись: "Поистине, говорю вам: добра и зла, которые были бы непреходящими, - не существует!"
Что-то библейское, подумал Пилатов. Интересно. Показательно было то, что подобные надписи появлялись в разных уголках страны, после похожих ограблений, нападений и убийств. Всякий раз неуловимый преступник оставлял погром и надписи на стенах. Единственной зацепкой, связывавшей эти преступления, был парень в черной кожаной куртке и на черном мотоцикле. Он появлялся незадолго до происшествия и исчезал после. Но никто не утверждал, что это делал именно он - свидетелей не было. Еще странным было то, что даже находившиеся в нескольких шагах от места преступления люди ничего не слышали, хотя преступник громил все вокруг.
Вот и здесь, едва он спросил про парня на мотоцикле, все вспомнили: был такой. И в магазин захаживал. Приметы? Ну, здоровый такой, рослый, в черной куртке, лицо такое... Вразумительно никто описать не мог. Никто не помнит. Мистика, да и только. Пилатов уже знал, что составлять фоторобот бесполезно: и раньше пробовали, да впустую. Все описывали разных людей.
Была деталь, которую Пилатов подметил сам: маршрут таинственного парня складывался в одну длинную линию, пролегающую через всю страну. Он куда-то ехал. Куда? Где и чем окончится его путь?
Пилатов побеседовал с местными парнями, которых видели вместе с рокером. Кожин и Панкратьев. Они ничего определенного не сказали, но Панкратьев упомянул Орешники - небольшую деревню за рекой, где он видел парня на черном мотоцикле. Когда видел? "Да вчера днем". Вчера днем...
Пилатов уже заглянул в карту: Покровка и Орешники не связаны дорогой, лишь тропой, дальше же Орешников никаких дорог вообще не было. На всякий случай следователь уточнил это у старожилов и местного участкового. Все подтвердили: дальше идут леса, на мотоцикле по ним не проедешь. Получается, преступник угодил в ловушку. Или решил уйти лесами? В любом случае, пока не поздно, надо нагрянуть в Орешники!
- Николай Степанович, - Пилатов подозвал участкового, крутившегося неподалеку. Тот быстренько подошел. - Как бы нам побыстрее попасть в Орешники? Прямо сейчас.
- Так, это... на лодке. Сейчас все сделаем!
Пилатов подошел к старшему оперуполномоченному Петухову, записывающему что-то в записную книжку.
- Абдуллаев где?
- Да здесь, рядом, - Петухов неопределенно мотнул головой.
- Быстро ищи его, поплывем в Орешники.
- Поплывем?
- На лодке, - пояснил Пилатов. - Давай быстрее. А то вплавь пойдете.
Петухов вышел на улицу. Пилатов в последний раз взглянул на надпись и вышел следом. Интуиция подсказывала: надо спешить.
Лодку участковый действительно нашел быстро. Пилатов, двое оперов и участковый погрузились в деревянную замшелую посудину, и с тягучим скрипом в проржавевших уключинах выплыли на середину Комаровки. Крепыш Абдуллаев несколько раз взмахнул веслами, и нос лодки ткнулся в противоположный берег.
- Здесь тропинка есть, - сказал участковый. Он первым выскочил на берег и придержал лодку, пока остальные выбирались на сушу. - Сейчас покажу.
Он резво вскарабкался на невысокий крутоватый обрыв, и исчез за деревьями. Пилатов последовал за ним. Сзади сосредоточенно пыхтели опера.
Следователь невольно ускорял шаг, ему нравилось предчувствие "момента истины", а в том, что момент настанет в Орешниках, он не сомневался.
Пилатов никогда не видел ничего подобного: маленькие симпатичные домики-пятистенки сгрудились на уютной лесной поляне, а напротив стояла настоящая пирамида, правда, маленькая и деревянная. Как дико видеть подобное в сибирской глуши... Рядом с пирамидой стоял черный мотоцикл.
Сдерживая волнение, Пилатов направился к пирамиде. Опера переглянулись и зашли с двух сторон. Их предупредили, что преступник опасен, и оружие было наготове. Участковый остался на площади.
Пилатов дернул дверь скита. Никого. Внутри аскетически чисто и пусто - ни мебели, ни вещей. Лавка, стол, табурет. А в углу - огромная черная сумка. Нагнувшись, Пилатов расстегнул молнию. Так и есть –
"набор", украденный накануне. Улики налицо. Где же хозяин? Снова искать по стране, но его мотоцикл - здесь.
- Абдуллаев! - не поворачиваясь, позвал следователь. - Найди понятых и сюда.
- Понял, - послышался шум удалявшихся шагов.
- Петухов!
- Здесь, - отозвался опер, появляясь в дверном проеме.
- Вот что, Жорик: оставайся тут и приглядывай за мотоциклом. Интересно, как он его сюда приволок, на лодке что ли?
- На плоту, - высказал догадку Петухов.
- Хм... Может быть.
Пилатов подошел к участковому:
- Значит, здесь живет ваш этот... пришлый?
- Точно, здесь.
- Где ж весь народ, Николай Степанович?
- Не знаю, товарищ следователь, ходят где-то... Ну, может, на охоту подались.
- Все? И женщины?
- Они иногда так уходят, - замялся милиционер, - говорят...
- Что говорят? Куда уходят?
- Не знаю. Куда-то уходят, потом приходят. Они придут, не сомневайтесь!
- Что у вас тут творится? - жестко спросил Пилатов. - Люди куда-то пропадают всей деревней, а вы не знаете, куда и зачем они ходят. Плохо работаете, товарищ участковый.
- Виноват.
- Ну, не стойте столбом, - сказал Пилатов, - поищите кого-нибудь. Может, они недалеко.
В подтверждение его слов из леса раздались веселые голоса, и показались орешниковцы, плотной стеной обступавшие пришлого Ивана. Наметанный взгляд Пилатова сразу выхватил из толпы чужака, о котором рассказывал участковый. Еще взгляд уловил Абдуллаева, заходившего к подозреваемому сзади. Но тот, похоже, не собирался бежать.
Увидав участкового и незнакомца в хорошем костюме, группа остановилась. Смех и голоса затихли.
- Товарищ Лесин, прошу вас подойти сюда! - крикнул Пилатов своим знаменитым голосом, от которого дрожали отпетые уголовники, и представился:
- Я следователь по особо важным делам Пилатов.
Иван подошел и протянул руку:
- Здравствуй, добрый человек.
- С чего вы взяли, что я добрый? - ответил Пилатов, не обращая внимания на руку.
- Все люди добрые, - улыбаясь, сказал Лесин. Улыбка была открытой, не верилось, что этот человек на такое способен. Но Пилатов не полагался на чувства. Они мешают найти истину.
- Не уверен, - ответил следователь и сделал характерный жест рукой. - Пройдемте.
Стоявший за спиной подозреваемого Абдуллаев напрягся, но Лесин не пытался бежать.
- А в чем дело? - меж ними втиснулся хромой старик.
- Вы кто такой? - осведомился следователь.
- Председатель артели, - пояснил участковый.
- Товарищ председатель, мне нужно поговорить с гражданином Лесиным на предмет его причастия к краже из сельхозмагазина. Слышали, наверное? Кстати, нам нужны двое понятых.
Орешниковцы молча переглядывались.
- Какая кража? - переспросил председатель. - Какое причастие? Да он крошки чужой не возьмет!
- Валерий, не надо, - сказал Иван, но орешниковцы, как по команде, сгрудились вокруг него, оттеснив в сторону стушевавшегося Абдуллаева. Пилатов удивленно посмотрел на них:
- Вы что, не поняли? Я - следователь по особо важным делам! А ну, разойдитесь!
"Было бы неплохо позвать и Петухова, - мелькнуло в голове Пилатова, но их глазах это могло сойти за трусость, а Пилатов никогда не проявлял слабости.
- Николай Степанович, наведите порядок! - ледяным голосом обратился он к участковому.
- Кузьмич, ты это... Граждане, разойдитесь! - выдавил милиционер. Пилатов посмотрел на него с презрением.
- Идите по домам, - сказал Иван, - и не бойтесь. Все будет, как должно быть.
Орешниковцы медленно разошлись. "Похоже на организацию или секту, - подумал Пилатов, - ничего себе, таежный уголок!" Он провел Ивана к скиту, где поджидал Петухов.
- Николай Степанович, где понятые?
Участковый потупил взор.
- Никто не хочет идти понятыми, - сказал Абдуллаев.
- Так, понятно, - Пилатов повернулся к участковому. - Видите, что у вас происходит: советские люди отказываются выполнять свой гражданский и человеческий долг! Ни одного сознательного человека! Ладно, с этим потом разберемся.
- Ваш мотоцикл? - спросил он Лесина.
- Нет.
- Понятно, - Пилатов кивнул. Пошел в отказ. Ничего, не таких раскалывали. - Тогда объясните, каким образом в вашем доме оказались украденные вещи? Пройдемте, - они прошлись до пирамиды. Опер открыл дверь и указал на сумку.
- Это не мои вещи, - сказал Иван.
- Понятно, что не ваши. Они украдены из магазина. А мы нашли их у вас. Что скажете?
- Я не брал эти вещи.
- Уже теплее. А кто брал? Как они оказались здесь? Ведь это ваш дом, не так ли? Если вы знаете, кто их принес, вы обязаны сообщить об этом следствию.
- Я знаю, кто их принес.
- Так, - оживился Пилатов. - Кто же? Жора, записывай! Имя, фамилия?
- У вас его называют сатаной.
Петухов фыркнул. Пилатов замер. Он не любил, когда над ним смеялись.
- Шутите? - произнес он с плохо скрываемой угрозой. - Ты понимаешь, с кем говоришь? Тебя допрашивают органы следствия, ты - основной подозреваемый. Или внятно объясняешь, откуда эти вещи, и кто их принес, или на явку с повинной можешь не рассчитывать.
Он выразительно посмотрел на Ивана. Тот спокойно выдержал взгляд. Глаза Лесина светились чистотой и спокойствием. Он не прятал взгляд, не моргал, не потел, не отворачивал лица.
Не похож на преступника, подумал Пилатов, не то у него лицо. Кажется, этому взгляду можно верить, как себе...
Но он был профессионалом и не мог полагаться на чувства. Есть улики.
- Ну! Ты принес эти вещи? - строго спросил Пилатов.
- Нет.
- Тогда кто?
- Еще его зовут князем мира сего.
- Твою мать... - Пилатов едва не выругался, но сдержался, заметив раскосую усмешку Абдуллаева. Перед подчиненными лица терять нельзя. Опер стрельнул глазами в Ивана и выразительно покрутил пальцем у виска.
- Ладно, - сдержанно проговорил следователь и снова перешел на "вы". - От сотрудничества со следствием вы отказываетесь, несмотря на улики, свидетельствующие против вас. Вынужден задержать вас, гражданин Лесин. Вы поедете с нами. Абдуллаев!
- Я!
Пилатов кивнул. Опер понял, что это означает. Он взял Лесина за руки и мигом защелкнул наручники.
- Петухов, опись вещдоков готова?
- Почти.
- Николай Степанович, распишитесь, как свидетель, - участковый кивнул.
- Я слышал, у вас тут секта, - сказал Пилатов, расхаживая возле задержанного. А вы основатель? Так?
- Они свободные люди. Они просто любят меня, - сказал Иван, - а я их.
- Да, конечно, - с сарказмом сказал Пилатов, - я видел. Отличное прикрытие. Только алиби вам они не обеспечат.
- Ты так говоришь.
- Послушай! - терпение Пилатова лопнуло, он снова перешел на "ты". - Я тебе вот что скажу: вижу, что ты не дурак, хотя и прикидываешься. Так вот, за этим мотоциклом тянется длинный след. В последний раз подобное было совершено в Горноилимске примерно три месяца назад. Как раз тогда ты и объявился в этих местах. Идем дальше. Преступник оставлял на стенах домов надписи религиозного содержания. Ты основываешь здесь секту! - Пилатов внимательно следил за лицом задержанного, но оно совершенно не менялось. - Сегодня мы находим мотоцикл и вещи, украденные в магазине, у тебя в доме. Что скажешь, гражданин Лесин?
- Я сказал, а ты слышал.
- Я ведь чувствую, что это не ты! - сказал Пилатов. - Если дашь показания, пойдешь лишь как соучастник...
Иван молчал. Пилатов вздохнул:
- Ладно, я умываю руки. Молчи.
- Я не молчу. Кто хочет слышать - услышит.
- Все, пошли.
Он взял подозреваемого под руку и вывел наружу. У черного мотоцикла ждали Петухов и участковый.
- Помогите проводить задержанного. И еще... - скулы Пилатова заиграли желваками. - Если не можете поддерживать порядок на вверенной территории, так хотя бы докладывайте о том, что происходит! Анархия у вас в Орешниках. Сегодня понятых не найти, а завтра... Людям дурят головы, а вы мер не принимаете!
- Они - свободные люди, - сказал Иван. - Они могут сами решать...
- Вы их этому учите? - резко перебил Пилатов. - Они прежде всего граждане, и только потом - свободные люди! Свободные... - усмехнулся следователь. - Что есть свобода?
- Ты можешь стать свободным, - сказал Иван. Голос его словно просветлел. - Если захочешь.
- Оставь свои проповеди для них, - кивнул головой в сторону домов Пилатов. - Когда тебе предлагали говорить, ты молчал. А теперь заткнись!
Димка проснулся от шума мотоциклетного двигателя. Отчаянно протирая глаза, он встал и подошел к окну. На улице было темно, капал дождик. Не сразу в черном бесформенном сгустке за окном Дима угадал силуэт человека на мотоцикле. Вовка! Дима второпях надел штаны и босиком пробежал по дорожке, открыл калитку и выскочил на улицу.
- Здорово, - сказал Вовка. На голове его был закрытый шлем, и голос звучал глухо.
- Здорово, - без энтузиазма ответил Дима.
- Я приехал за тобой! - объявил рокер.
- То есть как?
- Ты хотел новой жизни? Хотел стать другим, не таким, как эти... Садись, - Вовка похлопал ладонью по залитому дождем кожаному сиденью. - Едем вместе. Ведь нам по пути.
Дима опешил.
- Я... не знаю...
- Ты не понимаешь, - голос Вовки зазвучал жестко. - Оставшись здесь, ты останешься просто человеком, - последнее слово он произнес с нескрываемым презрением, - а разве ты этого хотел? Говорю ещё раз: не бойся! Признайся в том, что ты действительно хочешь!
Дима молчал. Еще неделю назад он мечтал уехать с Вовкой, но теперь, после того, как он подставил Лесина... Об аресте Ивана говорили все. Кто верил следствию, кто нет, и лишь Дима знал правду.
– Ты все верно сделал, осталось понять, кто ты есть, и с кем тебе по пути.
- Я знаю, кто ты! - сказал Димка. Он не видел лица Вовки, но почувствовал, как рокер улыбнулся:
- Хорошо. И что из того?
- Освободи его! - внезапно осипшим голосом потребовал Димка.
- Нет. Если ты знаешь, кто я, то знаешь, по каким правилам я играю. Сейчас мы говорим о тебе, а не о нем.
- Это... нечестно! Отпусти его, Вова! – Дима вдруг понял: если все не исправить, случится что-то ужасное...
- Нечестно? - рассмеялся Владимир. - Разве я не говорил: будь сильным? Сильный решает сам, что честно, а что нет! Он получит то, за чем пришел. Не думай о нем. Это его путь. Думай о себе. Кто ты есть, и кем можешь стать. Ну, кто ты?
- Я - человек, - произнес Димка как можно внушительнее.
- Этот звучит гордо, - съязвил рокер. - И глупо. Но ты еще молод...
- Я не тот, блаженный, - зло проговорил Вовка, - и не прошу тебя идти против себя самого! Ты что, думаешь: он - добро, а я - зло? Это настолько примитивно, что я даже не стану объяснять, почему. Он - идеал, недостижимый для тебя, не будь дураком, не иди по его пути, все равно не дойдешь. Он - не добро, а эталон, напоминающий каждому, что человек - дерьмо! Я посмел не бояться и не стесняться того, что заложено во мне творцом! И стал тем, кто я есть. И разве ты не завидовал мне, когда впервые увидел? Разве ты не чувствовал силу, которую ты уважаешь? Ты получишь ее! Ты получишь еще больше! Едем!
Дима молчал. Какой же я был дурак...
- Ты же знаешь, какой он. Ты видел. Ты презираешь таких. Слабаки, ничтожества, трусы, подставляющие щеку, изгои, которых возвели в святые только потому, что никто не способен понять их вопиющие глупости! Разве они изменили мир? Поверь, издревле сила руки и сила ума ценились превыше всего! Они правят миром, а не слова безумных философов! Ты похож на меня, и у нас одна дорога. Едем!
В голове была пустота, как внутри большого колокола, и слова существа в кожаной куртке били по стенкам мучительным билом, убеждая, что надо остаться. Остаться человеком. Просто человеком.
- Я больше не могу ждать! - нога Владимира ударила по стартеру. Мотоцикл загрохотал на всю деревню, но Дима отчего-то знал, что их никто не слышит. Как и тогда.
- Ты едешь?
- Нет, – еле выдавил Димка. Никогда в жизни ему не было так трудно произнести одно лишь слово.
- Ну и дурак, человечек! - загремел голос. - Оставайся ничтожеством, таким же, как он!
Черный монстр рванул с места и растворился в ночи.
Дима не вернулся домой, а пошел к реке, уселся на пологий берег и стал смотреть на воду, подернутую рябью из-за дождя.
"Дождь капля за каплей, - подумал Димка, - так и жизнь день за днем".
Дождь кончился, когда рассвело. Последние его капли упали в воду, оставляя маленькие расходящиеся круги. И поверхность вновь стала ровной.
Оставят мои дни след, или растворятся, как эти капли?
Димка вдруг понял, что стал другим. Да, Вовка прав, подумал он, я - ничтожество. Я не знаю, что мне делать. Как жить?
Он чувствовал себя предателем, как Иуда, предавший Христа. Но ведь он же - не Он? Иуда тоже раскаивался, но Дима не знал, был ли он прощен.
Исправить положение могла явка с повинной, но это означало тюрьму, и Наташка останется с Иваном...
И Димка направился к церкви. Приближаясь к ней, он шел все быстрее, под конец едва не побежал, но, оказавшись в тени строения, понял, что войти не сможет. Не сможет и все. Сидевшая на скате ворона насмешливо каркнула.
В этот миг ему захотелось броситься в Комаровку, нырнуть и остаться на заросшем водорослями дне.
- Пришел? - в дверях церкви показался поп. – Это хорошо.
- Нет, я... не могу, - сказал Димка. Он попятился.
- Почему?
- Не хочу.
- Тогда зачем бежал?
- Не знаю... До свидания.
Священник долго смотрел ему вслед, потом перекрестил Димкину спину и скрылся в церквушке.
Днем стало известно, что все орешниковцы пришли в райотдел милиции ходатайствовать за Ивана, но без толку. Говорили, что Лесина ждет суд.
Ночью Димка прокрался к магазину и повесил на ручку дверей пакет с украденными из кассы деньгами.
А на следующий день пришла Наташка. Увидав ее, Димка обрадовался: пришла сама, теперь они могли бы...
Но во двор Наташа не зашла, а осталась стоять у забора. Дима подошел, неуверенно улыбаясь. Лицо Наташки было каким-то отрешенным, голос тусклым и усталым. Мало что в ней теперь напоминало прежнюю жизнерадостную хохотушку.
- Привет, Дима.
- Привет.
- Дима, ты же знаешь, что Иван этого не делал!
Димка сжал зубы. Он думал, она к нему пришла, а она вновь о нем! Жалобить пришла! А он-то надеялся...
- Дима, ты должен рассказать, как было. Ты же все знаешь, ты был с ним.
- С кем?
- С ним. С чудовищем на мотоцикле.
- С чего ты взяла?
- Он сам сказал.
Вовка? Сволочь! Он ей рассказал! Зачем?!
- И что теперь? Пойдешь в милицию?
- Я уже была.
Дима обомлел. Призрак тюрьмы воплощался в реальность. Сейчас за ним придут.
- Мне никто не поверил, сказали, что улик и так достаточно, что я просто не в себе. Но ты-то! - Наташка посмотрела Димке в глаза. - Ты как жить будешь? Ты можешь все исправить, грех снять с души, только приди и скажи правду! Дима, он же погибнет там!
- Ему, значит, нельзя погибать, а мне можно!
- Дима, я все для тебя сделаю, замуж за тебя пойду, ты только скажи!
Дима покачал головой:
- Нет.
- Ты не понимаешь, Дима...
- Все я понимаю, не меньше твоего! Ты представить не можешь, как я все понимаю!
- Нет, не понимаешь. Это Иисус. Он приходит в мир, чтобы показать, что есть добро и свет. Теперь он пришел к нам! Это счастье, Дима, что он появился у нас! Мы должны хранить его, беречь от князя мира...
- Наташа, ну, раскрой глаза! Ну, какой Иисус? Ну, откуда ему здесь взяться? Зачем? Таежный Иисус! Ха-ха!
Он засмеялся, но смех звучал фальшиво.
- Ты знаешь, что это не так. И ты поступил как Иуда, предал его, Дима. Он сказал, что нужно любить всех, но тебя я ненавижу!
Она повернулась и пошла прочь, а Димка закричал вслед:
- Чтобы кто-то стал Иисусом, кто-то должен стать Иудой, поняла! - он сам не понял, откуда взялись эти слова и яростно дернул закрытую калитку. Она не знала, как он умолял Вовку отпустить Ивана! Что он потерял. Не знала и не узнает. Пусть все остается, как есть.
Глядя вослед, Дима вспомнил надпись, сделанную Вовкой на стене магазина: "Поистине, говорю вам: добра и зла, которые были бы непреходящими - не существует!"
Он не понимал, что это значит. Но когда-нибудь узнает и поймет, как узнает и поймет самого себя...
Конец
Дима сидел в кустах и ждал. Быстро темнело. Верхушки сосен и кедров пропали в надвигающейся ночной мгле, но орешниковцы все не расходились. Они собрались в новопостроенной пирамиде, Димка слышал их голоса и смех. Что они там делают? Эх, посмотреть бы, да спалиться можно! Надо ждать.
Наконец, дверь открылась, и народ стал расходиться. Димка приготовился. Сколько же там людей! Наверно, все жители собрались внутри пирамиды. Ладно, кое-кто надолго запомнит этот вечер!
Кажется, все. Ушли. Он подождал с полчаса, потом приподнялся и, согнувшись, перебежал к пирамиде. Из приготовленной канистры плеснул на свежеотесанные, сочащиеся смолой бревна бензина и чиркнул спичкой. Пламя мигом полезло вверх, жадно охватывая стену строения. Теперь отступаем.
Искушение остаться и посмотреть было слишком велико. Он залег на том же месте и стал ждать.
- Пожар! - закричал кто-то. - Скит горит!
"Скит? - подумал Димка. - Что это?"
На пожар сбегался народ. Орешниковцы тащили ведра с водой и заливали пламя, но потушить было непросто. Дима трясся от возбуждения, наблюдая за ними. Ему хотелось хохотать во все горло, но не стоило выдавать себя.
- Куда ты, Наташа?! - крикнул женский голос. Димка насторожился, вглядываясь в разрезаемую оранжевыми всполохами огня темноту и мечущиеся вокруг скита тени.
- Держи ее!
- Назад беги, Наташа, куда ты, назад беги!!
Скит затрещал. Пламя с гулом рвалось вверх, и Дима невольно сжался. Что там делает Наташка?!
- Ей не выйти!
- Лей в проем! Где вода, воду несите!
- Помогите, кто-нибудь! - это был Наташкин голос, и Диму словно дернуло током. Она зачем-то вбежала в пирамиду, а теперь ей не выйти - жар слишком силен! Что же он наделал!? Разум Димки бежал назад, к берегу, садился в лодку и уплывал прочь, но удерживаемое волей тело осталось. Не в силах двинуться, он ждал развязки.
- Иван, что ты!! - крикнул кто-то. Чья-то тень метнулась к дверям, и Дима не глазами - чем-то другим узнал: он! Чужак прыгнул в охваченный пламенем проем. Несколько мгновений - и он выскочил с Наташкой на руках. Люди бросились к ним, и Дима услышал, как заголосила Татьяна Ивановна. Надо бежать, но он вновь пересилил себя и остался, наплевав на алиби.
Девушку опустили на землю недалеко от кустов, за которыми скрывался Дима. Люди обступили обожженную девушку, а пришлый склонился над ней. Наташка молчала, и Дима понял, что она без сознания. - Доктора надо, Иван! - послышался голос. - Давайте ее в лодку! Потащили!
- Да погоди ты, может, нельзя тащить! Надо доктора сюда звать! Семен, беги в Покровку за доктором!
- Ага! - мимо Димы с шумом сквозь кусты ломанулся здоровяк, крутивший Димке руки.
- Смотри, сколько кожи обгорело! Что же делать-то? - застонал кто-то.
- Помрет.
- Молчи, дурак!
Дима понял: пора сматываться. Он подумал, что Семен, побежавший к реке, обнаружит там его лодку и, без сомнения, ею воспользуется. А ему придется перебираться вплавь... А потом всполошится и поселок. И если его обнаружат в мокрой одежде...
Дима осторожно выполз из кустов и помчался по знакомой тропинке, еле угадывая повороты в полной темноте. Пару раз едва не поцеловавшись с деревом, он добежал до реки и в ярости топнул ногой - лодки и впрямь не было. Он услышал удалявшиеся частые всплески - Семен греб, как сумасшедший. Дима осторожно вошел в воду и поплыл. Через две минуты он выбрался на берег у села. Теперь быстрее домой, и желательно никого не встретить.
В Орешниках было тихо. Молчали все. Потому что на их глазах вершилось чудо.
Склонившись над неподвижным телом, Иван что-то зашептал, провел ладонями, и стоявшие рядом увидели крохотные голубые искорки, бегущие из кончиков пальцев. Наконец, Иван замер и, не вставая с коленей, медленно распрямил спину.
- Все, - тихо сказал он, - можете нести ее в дом. Она здорова.
Наташку подхватили на руки.
- Господи! - заголосила Наташкина мать, заламывая руки. - Спасибо тебе! Прости, Господи, что не узнала тебя!
Она повалилась перед Иваном на колени, истово крестясь. Люди с изумлением смотрели, потом кто-то подхватил женщину под руки, поднимая с колен.
- Ты что, Ивановна? Что ты? - испуганно спросил председатель.
- Истерика, - сказал один из мужиков, - понятное дело.
- Не надо этого делать, - сказал Иван. Он шагнул к ней и положил руку на голову. - Успокойтесь. Идите домой.
Татьяна Ивановна умолкла и пошла в дом.
- Тушить надо, - сказал Иван, и его слова разбудили застывших сельчан. Они принялись растаскивать полыхающий остов и поливать его водой. Но каждый нет-нет, да и поворачивал голову, с изумлением глядя на коренастую фигуру Ивана, трудившегося наравне со всеми. Странное, доселе неведомое чувство владело ими. Каждый понимал, что стал свидетелем небывалого, в то же время оставался внутренне спокоен, словно зная, что это не все, что многое еще будет.
На следующий день вся Покровка говорила о пожаре в Орешниках, но Диму интересовало одно: что с Наташкой? Но спросить прямо он не решался.
Лишь поздно вечером, когда отец, как всегда пришедший с работы навеселе, уснул, Димка подошел к возившейся на кухне матери.
- Мам, что там про Орешники говорят? Пожар какой-то случился?
Она посмотрела на него:
- А ты не знаешь?
- Откуда? - он повел плечами.
- А ты там не был? - прямой вопрос сбил с его лица легкую полуулыбку.
- Я? Что мне там делать? - их взгляды схлестнулись, но Димка давно умел лгать прямо в глаза. Жизнь научит.
- Люди говорили: ты к Наташке Фокининой приходил, да с пришлым подрался. Правда?
- Неправда! Не подрался, а отпи... - он осекся, не решаясь ругаться при матери, - а побил его. А этот чмошник мне и сдачи дать не мог!
- Зачем ты его избил, Дима? Из-за Наташки?
- Нет, просто так? - Дима вспыхнул. - Мать, ты что? Не знаешь, что у нас с ней было? Что переписывался я с ней? Что любили мы друг друга?
- "Было" или осталось? - тихо переспросила мать. Дима отвел глаза. Он думал, что не сможет простить ее, но если у них ничего не было... Ведь может это быть? "Ты что, совсем дурак, одернул себя Дима, они что, в куличики вместе играют?" Сердце полыхнуло огнем.
- Осталось, мама.
Она покачала головой:
- Плохо ты сделал, Дима. Он хороший человек.
- Да ты-то откуда знаешь?! Ты что, знаешь его?
- Знаю. И разговаривала с ним. Он добрый человек, ему сила дана от Бога, он людей лечит, понимаешь?
- Кого он там лечит? - воскликнул Дима и осекся, вспомнив, что говорили о чудеп в Орешниках. Что обгоревшую Наташку пришлый Иван одним движением рук исцелил. Да, мало ли что болтают! Может, она почти и не обгорела? Просто показалось, темно ведь было! Вон в газетах про летающие тарелки пишут, а кто их видел?
- Он людей лечит, Дима. А главное - души он лечит.
- Какие души, мама? Ты это видела? Экстрасенс, что ли? Да таких экстрасенсов в городах... Наверно, жулик, гипнотизер хренов. Была бы у него сила, разве смог бы я побить его? Вы тут все обалдели от пары фокусов! Души он лечит! Деньги, небось, не забывает брать?
- Ты поговори с любым, Дима, расспроси об Иване. Никто про него плохого не скажет. Зато про тебя...
- Что говорят? Кто говорит? - взбеленился Димка. Мать подошла и сжала его руку:
- Димочка, сынок, я знаю, что тебе плохо, но не будь таким, ты же не был таким раньше! Прости Наташу, всех прости, тебе легче станет.
- Прощают, мама, только слабаки, потому что не могут дать сдачи! Этому нас хорошо учили! - Дима повернулся и ушел. Мать уронила руки на стол и вздохнула.
Сосед, как всегда по вечерам, сидел с удочкой.
- Здорово, дядя Вася, - проговорил Дима, останавливаясь рядом.
- Здорово, - вяло проронил сосед, почти не глядя на Димку.
- Слушай, дядя Вася, вот мать говорит, в Орешниках экстрасенс появился, людей, типа, лечит. Ты его знаешь?
- Его многие знают. Многим он помог. И никакой Иван не экстра... этот, как его, тьфу, заморское слово! Он знахарь, он больше, чем знахарь! А тебе какое дело? - сосед посмотрел на Диму.
- Да, никакое. Дядя Вася, дай лодку в Орешники сплавать?
- Не дам.
Дима опешил.
- Почему?
- Хватит, наплавался уже.
- Да в чем дело-то?
- Чего орешь? Не дам лодку. Ты и так неплохо плаваешь, вчерась в один миг речку переплыл! Чего это ты так торопился?
- Ну, и пошел ты...
Дима развернулся и пошел прочь. Что они все, с ума посходили?
Он шел, пиная подвернувшиеся под ноги камешки, и думал. Нельзя сдаваться без боя! Надо действовать. А чтобы победить, надо узнать как можно больше.
Осторожные расспросы дали немного информации. То, что Димка узнал, было столь странно и противоречиво, что он не знал, чему верить. Говорили, что орешниковцы - настоящая секта во главе с Иваном. Что пришлец - колдун и знахарь, могущий одним прикосновением излечить человека, но лечит не всякого, а только тех, кто верит. Что однажды Иван был в церкви, и это обернулось каким-то скандалом. Что в Орешники приезжают люди из района лечиться у "целителя". Но главное чудо - исцеление Наташи Фокининой, обгоревшей на пожаре. Правда, кроме орешниковцев, этого никто не видел.
Дима подумал и отправился в церковь.
В последний раз он бывал здесь мальчишкой, когда отпевали соседа, по пьянке утонувшего в реке. С той поры остались смутные воспоминания: малопонятный, заунывный голос попа, полумрак с коптящими свечками, крестящиеся люди, и подзатыльник, полученный от бабки, усмотревшей непотребство в засунутом в нос пальце.
Подходя к церкви, Дима увидел попа, возившегося со старым мотоциклом.
- Здравствуйте, - поздоровался Дима, останавливаясь рядом.
Во дела, поп с мотоциклом ковыряется! К священникам у него было двоякое отношение. С одной стороны, они чокнутые - разве может быть нормальным человек, добровольно отказывающийся гулять с бабами, выпить, когда захочется, молиться все время... И все же Дима испытывал и какое-то уважение, понимая, как трудно сдерживать себя и жить по законам, написанным тысячи лет назад. Такое дано не каждому.
- И ты будь здоров, - ответил поп, на миг оторвавшись от своего занятия, и повернул к Диме узкое прыщавое лицо с жидкой бородкой.
- Помочь? - спросил Дима, опускаясь рядом на корточки. Священник посмотрел с интересом:
- А что, разбираешься?
- Запросто!
- Тогда действуй, сын мой, - ухмыльнувшись, поп уступил Диме место у техники.
- Есть, святой отец! - ответствовал Дима. - В чем проблема?
- Не святой отец я, а батюшка, - поправил священник. - Не заводится что-то. А в технике я не силен.
- Да, молитвами здесь не справиться! - усмехнулся Дима, разглядывая наполовину разобранные внутренности железного коня.
- Откуда ты знаешь? - прищурился священник. - Вот я помолился Господу, он мне тебя и послал. Или думаешь, что от молитв все само починится?
- Хм, пожалуй, - согласился Димка. Поп ему понравился. Дима не думал, что тот вот так запросто станет с ним разговаривать. - Тут просто надо свечи подрегулировать, я думаю, зазор выставить и все. Остальное вроде все в норме, не надо было так разбирать.
Он скоро закончил, и мотоцикл завелся, оглашая округу сухим треском двигателя.
- Ну, вот. Руки есть где помыть? - спросил Дима.
Руки он помыл в пристройке возле церкви. Поп выдал хозяйственное мыло и полотенце.
- А вообще вам лучше свечи поменять. Плохие они, - сказал Дима.
- Понятно, - сказал священник, - пошли-ка со мной.
Они вошли в церковь со стороны пристроек, а не с главного входа, как прихожане, и остановились возле алтаря.
- Веруешь? - неожиданно спросил поп. Здесь, среди развешанных на расписных стенах икон и потемневших от времени медных подсвечников, в чуть душноватом воздухе было что-то не от мира сего. Дима чувствовал себя неуютно, и вопрос был задан слишком резко. Конечно же, он не верил, но ответить попу так здесь и сейчас он не посмел и потому неопределенно мотнул головой.
- Понятно, - сказал поп, - все вы такие сейчас, молодежь, ни то ни се. Раньше в бога все веровали, и была страна. Потом в коммунизм веровать стали, и что толку? Вот ты комсомолец, наверное?
- Ну да.
- А есть у тебя вера в комсомол?
- Чего?
- Вера должна быть в идею, юноша. Тогда она живет. Наша вера живет века. Все проходит, а Он - непреходящ, - поп перекрестился.
Дима спорить не стал. Хотелось свалить побыстрее - еще проповедей не хватало, но оставался один вопрос.
- Ты подумай: если бы ты не верил, что можешь починить мой мотоцикл, разве взялся бы за дело? Ведь нет. Значит, вера для любого дела необходима, никуда без веры-то. А сейчас народ пошел: не верят! Ни в бога, ни в черта, прости Господи, ни близким, ни родным. Никому не верят. Даже себе. И в себя тоже.
Поп вздохнул, и Дима воспользовался паузой:
- А я вот хотел спросить...
- Спрашивай, сын мой, - с готовностью отозвался поп.
- А чудеса всякие, исцеления... Как вы к этому относитесь?
- Ну, это смотря какие. Не все от Бога бывает, даже исцеление.
- А вот в Орешниках, говорят, один человек живет. Лечит людей. Одни говорят: он колдун, другие - что хороший человек, потому что лечит. А вы как думаете?
Священник замер. Дима не ожидал такой реакции. Поп просто молчал, взгляд его был устремлен куда-то мимо Димы.
- Что вы молчите? - спросил Дима.
- Мне нечего сказать, - произнес поп.
- Неправда, - возразил Дима, - вам есть что сказать. Только вы боитесь. Кого боитесь? Этого экстрасенса? Чего его бояться - я его недавно разукрасил, так он и не пикнул!
Дима дерзко посмотрел на попа. Тот, наконец, сконцентрировал взгляд на парне. Глаза его были пугающе осмысленны, зрачки неподвижны:
- Я боюсь не его, я боюсь, что это может быть правдой.
– Что может быть?
- Ты же не веруешь, к чему тебе... Будет нужда, заходи. Спасибо за помощь.
Поп повернулся и направился куда-то мимо алтаря. Дима посмотрел вслед и пошел домой.
Дорога в Орешники казалась участковому длинной и трудной. Давненько он не бывал здесь. Да и не было нужды: за более чем двадцать лет работы он не помнил, чтобы в Орешниках случалась драка или какое-нибудь безобразие. Это было тихое, спокойное место, и люди, живущие там, отличались радушным и незлобивым нравом.
Велосипед пришлось оставить в Покровке у Василия, у него же взять лодку, а теперь топать километров пять по кривой полузаросшей тропке. Все же, несмотря на длинный путь, участковый наслаждался выпавшей возможностью пройтись по земле предков. Отец его был из этих мест, и участковому до детского восторга нравились огромные кедры с играющими на коре солнечными пятнами, прыгающие в полумраке крон белки-летяги, и запах, чудесный, неописуемый запах леса.
Странные вещи стали болтать про Орешники. Будто там секта. Что чужак, поселившийся там, творит чудеса и лечит всех, кто к нему обращается. Но есть и другая сторона дела. Потому-то он и здесь.
Взгляду открылся свежесрубленный дом, и участковый невольно остановился. Он не ожидал увидеть в Орешниках копию египетских пирамид. Но в пирамиде была дверь и окна, значит - не гробница. Уже легче.
- Степаныч? Здорово! Ты чего здесь? - из-за пирамиды показался хромой председатель.
Участковый подошел. Они поздоровались. В молодости они были друзьями.
- А что это у вас такое? - милиционер кивнул на пирамиду.
- Дом, - сказал председатель.
- Странный дом какой-то. Кто в нем живет? Чего нормальный дом не построили?
- А чем он ненормальный? - обиделся председатель. - Стены есть, крыша есть, не каплет. Дверь есть, вон окна тоже. Чего тебе еще надо?
- Так... странный он какой-то...
- Ну, заладил! Так это кому как. Мне - не странный, а тебе - странный. На всех не угодишь, - старик хитро прищурился. - Зачем пожаловал? У нас спокойно, никаких нарушений порядка и всего такого.
- А где ваш новый? Ну, экстрасенс ваш? В пирамиде этой?
- Нету его, - негромко сказал хромой. - Ушел в лес. Когда будет, не знаю.
- Не надо обманывать, - раздался голос Ивана, - здесь я.
Он вышел из скита.
Участковый с интересом рассмотрел его. Он видел пришлеца раньше, когда тот объявился в Орешниках, голодный, ободранный, говорящий на непонятном языке. Да, он здорово изменился. Иван Лесин - так его теперь зовут по новым документам. Говорить стал так, словно здесь родился. Странно, конечно, что языку так быстро выучился, способный, видать. Одет обычно, как все, лишь лицо... Вроде открытое, глаза честные, но лицо нездешнее, чужое. Сразу видно: не в этих краях человек родился. А где - бог весть...
- Жалуются на вас, - повернулся к нему участковый. - Незаконной лечебной деятельностью занимаетесь. Есть у вас разрешение на целительство? Вы вред людям можете нанести.
- Я лечу людей. Это правда. Но никому не вредил, - сказал Иван. Глаза его смотрели прямо, да мало ли таких глаз на скамье подсудимых, подумал участковый.
- Какой вред, Степаныч? - встрял председатель. - Кто это болтает?
- У меня есть бумага. Заявление. Между прочим, не анонимка какая-нибудь, а с подписями, так что обязан принять меры. И предупредить, - он посмотрел на Ивана. - Также без разрешения и регистрации запрещена любая религиозная деятельность.
- У нас, между прочим, свобода вероисповедания! - сказала Наташка. Участковый внезапно обнаружил, что его окружили все орешниковцы: человек двенадцать.
- Свобода свободой, а закон уважать надо, - сказал он, поправляя фуражку.
- Я знаю, кто говорит всякое про меня. Это неправда, - сказал Иван.
- Хм. А почему я должен верить тебе, а не им? - спросил участковый.
- Загляни в свое сердце, - сказал Иван, - захочешь - увидишь.
Участковый опешил.
- Скажи, кто это тренькает, - пробасил здоровенный парень. - У меня быстро язык проглотит!
- Эх, Семен, - Иван повернулся к верзиле, - то, что они делают - их беда, не наша.
Он посмотрел на участкового:
- Прости, я не могу отказать тем, кто просит помощи.
Милиционер посмотрел ему в глаза и тут же отвел взгляд.
- Я вас предупредил! Официально.
Председатель подскочил к нему, взял под локоток и увел в сторонку.
- Степаныч, замни, а? Ведь хорошему человеку жить мешают! Не слушай ты этих... - губы председателя ясно дали понять, что он думает о жалобщиках, но вслух не выругался, хотя слыл отчаянным матерщинником.
Милиционер покачал головой:
- Не могу, Кузьмич. Я и так...
- Замни, как друга прошу! - председатель, прихрамывая, шел за участковым. Тот все ускорял шаг, желая, чтобы проситель отстал. Они скрылись за деревьями, орешниковцы смотрели им вслед, и никто не проронил ни слова.
Следующий день Димка провел в компании другана Пашки и пришлого Вовки, приехавшего в Покровку навестить родственников. Вовка был плечистый, крепкий парень с черными, блестящими и длинными, до плеч, волосами. Он носил кожаную проклепанную куртку с вышитым на спине раскинувшим крылья черным вороном, тесно обтягивавшие ноги потертые джинсы и невиданную в округе обувь - "казаки", как он их называл. Приехал он на большом, внушавшем уважение к владельцу, байке с широко раскинутым рулем, блестящим хромированным баком и подножкой в виде когтистой птичьей лапы. Они легко познакомились и быстро нашли общий язык.
С ним было интересно: Вован часами рассказывал истории о своих похождениях, и парни слушали его, развесив уши. Если верить хотя бы половине рассказанного, Вовка исколесил всю страну, выпил не меньше цистерны спирта, сотни раз сидел в КПЗ, знаком со "крутыми и авторитетными" людьми, и любые проблемы решает на раз.
– А ты к кому приехал? - спросил Паша, разливая по стаканам водку.
- А-а, - Вовка неопределенно махнул рукой в сторону домов, - бабка вон там, знаешь, живет?
- Алексеевна, что ли? - моргнул Пашка.
- Ну!
- А ты кто ей? Внук, что ли?
- А ты кто, прокурор, что ли? - Вовка рассмеялся, и ребята вслед за ним.
- Ладно, давай дернем, - он потянулся к стакану. Водку Вовка умел пить мастерски. Ребята не без зависти смотрели, как он ловко опрокинул в горло полный стакан, шумно выдохнул и потянулся за помидором.
- Ну, а вы чем здесь занимаетесь? Дурью маетесь? - усмехнувшись, спросил он.
- Дурью, - признался Пашка.
- Это плохо. Делом надо заниматься, делом! - Вовка посмотрел на Диму так, словно впервые увидел его - пристально и изучающе.
- Да, какие здесь дела? - сказал Дима, опуская глаза на почти пустую бутылку "Столичной".
- Дело всегда можно найти, - сказал Вовка, - вот нормальных пацанов - труднее. Слабаков вокруг много, гнили всякой, дел делать не с кем... Вот ты! - он указал пальцем на Пашку. - Способен взять от жизни все? Способен играть с судьбой? Можешь поставить на все, что имеешь, и рискнуть всем?
- Чего? - переспросил Пашка, моргая белесыми ресницами.
- Так, ясно, свободен. А ты? - теперь вопрос был адресован Димке.
- А я могу! - заявил Димка, поднимая глаза. Их взгляды встретились, и в этот момент он вдруг осознал, что где-то видел это волевое лицо, а может быть, и знал этого человека.
- Молодец, - равнодушно сказал Вовка. Он сочно вгрызся в помидор, роняя похожие на кровь капли. - Учись, студент! - кивнул он ничего не понимавшему Пашке.
Они посидели еще немного. Бутылка опустела, и Вовка встал.
- Ладно, парни, - сказал он, подавая приятелям руку, - у меня дела. Скоро увидимся. Если какие проблемы, подходите - помогу.
Он сел в седло, звонким ударом сапога поднял подножку, завелся и скрылся в клубах поднятой пыли.
- Да-а, - протянул Пашка. По его лицу было заметно, как он завидует Вовке и представляет себя на его байке. Дима видел эту неприкрытую зависть, и ему стало противно. Лично он не завидовал никому. Зависть - удел слабых. А он не слабак, и не будет слабаком!
Когда Вовка уехал, стало скучно. Раньше им не было скучно вдвоем, а если и было, значит, мало водки. И сейчас можно пойти и взять еще бутылку, но не хотелось. А хотелось Диме не кататься на байке, а заглянуть в другой мир, изведать нового, вкусить запретного, стать другим человеком...
И от мысли, что всего этого с ним может никогда не произойти, что он можно остаться никем и ничем, душу Димы заволокло черным тоскливым облаком. Он так глянул на Пашку, что тот испуганно заморгал:
- Ты чего, Дим?
- Ничего, - Дима подумал, что Вовка посчитал его нормальным пацаном, а он даже не может отбить свою девчонку у пришлого! Так быть не должно.
- Паша, я помню, у тебя ружье есть?
- Ты чего, Дим? - друг аж привстал. - Зачем тебе ружье?
- Да, не боись, - Димка внезапно нагнулся и схватил друга за руку. - Принеси мне ружье, слышь? Сегодня принеси!
- Зачем? - похоже, Пашка испугался не на шутку. "Гниль" - равнодушно подумал про него Дима.
- Кассу брать буду! - сделав зловещее лицо, сказал Дима. Он усмехнулся, глядя, как дружбан трезвеет на глазах. - Да, пошутил я! Пострелять хочется по белкам.
- Правда, по белкам?
- Да, правда! Ты чего, Пашка, сбрендил совсем? Шуток не понимаешь? Пошли за ружьем.
В Орешниках с ружьем показываться не стоило, и Димка, недолго раздумывая, оставил его недалеко от тропинки, у разбитого молнией засохшего дерева. Теперь осталось выманить пришлеца из пирамиды.
Как и той ночью, он кустами приблизился к скиту и некоторое время наблюдал за деревней, пока не увидел Наташку, выходящую из дома. Она направлялась к пирамиде, и сердце Димки замерло. Наташка прошла в нескольких шагах от него, открыла дверь и вошла. Дверь закрылась, и звук громом отозвался у него в ушах. Что она делает там так долго? Что там происходит?
Он еле сдержался, чтобы тотчас не ринуться к дому, но дверь вновь отворилась, и Наташка вышла. Диму поразило ее лицо: такого счастья в ее глазах он не видел никогда.
Она пошла к лесу и исчезла за деревьями. Дима чуть помедлил и отправился следом. Сначала поговорю с ней.- Наташа!
- Это ты? - она обернулась. Счастье в ее глазах медленно угасало.
- Наташа, ты... прости меня. За то, что было... тогда. Я часто думаю о тебе. Мне больше не о ком думать.
- Конечно, я прощаю тебя, - сказала Наташа. Губы Димки невольно раздвинулись в улыбке, однако следующая фраза повергла его в шок:
- Иван говорит: надо всех прощать. Даже тех, кто причинил тебе боль. Ибо не ведают, что творят. И ты не ведал, Дима, когда скит поджигал.
- Ты... С чего ты взяла? - Он мог соврать, что это не он, но отчего-то не смог. Слова застряли в горле.
- Знаю, Дима. И не сержусь. Только мне не хочется тебя видеть. Извини.
- Подожди! - Димка преградил ей путь. - Мы еще не поговорили!
- Я знаю, что ты скажешь, Дима. Я многое теперь знаю и понимаю.
- Тогда давай отбросим слова, - Димка улыбнулся и обнял Наташку за талию. К его удивлению, она не отстранилась, лишь замерла, как солдат по стойке "смирно". Ничего в ней не осталось от прежней Наташки, и Дима отпустил ее.
- Что он с тобой сделал? - зло спросил он.
- Научил любить. Всех нас научил. И тебя научит, Дима, если захочешь! Ты станешь счастливым, как я. Мы вместе будем счастливы.
- Разве нельзя быть счастливым без всего этого? - Дима помахал рукой подле виска. - Жить, как нормальные люди?
- Ты думаешь, люди живут счастливо? - Наташа посмотрела на него широко раскрытыми глазами. - Ты сам счастлив?
- Нет! - выкрикнул Дима. - Потому что ты... с ним, а не со мной!
- Счастье всегда с тобой, Дима, и я тут ни при чем.
- Значит, ты его выбрала?
- Прости, Дима, он лучше тебя...
Дима замер. Потом махнул рукой, повернулся и пошел прочь. В сторону Покровки, чтобы Наташка ничего не заподозрила. Через метров двести он развернулся и, на всякий случай сделав большой крюк, вновь вышел на тропу, ведущую в Орешники.
Подобравшись к скиту, Дима огляделся: вроде никого вокруг. Он подошел к двери и дернул за ручку. Внутри было хорошо и уютно. И удивительно пусто.
Сквозь усеченную верхушку, закрытую куском стекла, на застеленный домашними половиками пол падал столб солнечного света. Пахло хвоей и смолой. Димка протянул вперед руки. Свет упал на ладони, и они ощутили тепло.
Дверь скрипнула, и Дима обернулся. Он!
- Хорошо здесь? - сказал, улыбнувшись, Иван. Он смотрел на Диму, как на старого знакомого, будто и не было ничего!
- Нам поговорить надо! - как можно тверже проговорил Дима. - Пойдем.
Он прошел мимо, едва не задев плечом, и вышел наружу. Иван следовал за ним. Дима углубился в лес. Он шагал молча, наклонив голову, с наслаждением давя попадавшиеся под ноги мухоморы. Хорошо, что пришлый идет за ним - проблем меньше... Вот и дерево с раздробленным почерневшим стволом. Ружье было здесь.
Что ж, вторая часть Марлезонского балета, она же последняя.
Он взял двустволку и повернулся к Ивану.
- Что тебе нужно, добрый человек? - спросил Иван. Он словно не видел ружья.
- Чтобы ты встал на колени! - зло сказал Дима, поднимая стволы. - Ну!
- Зачем? - искренне удивился Иван, и Дима с изумлением заметил, что оружие Ивана не пугает. Он смотрел на Диму как на ребенка с веточкой в руках. Дима вдруг подумал, что, если попросить вежливо, этот больной на голову с удовольствием упадет на колени.
- Затем, что я сейчас тебя убью! - пообещал Дима. Он почувствовал возбуждение и дрожь в пальцах, сжимающих цевье. Сладкую дрожь. Что-то похожее он испытывал раньше, в темной казарме пиная провинившегося «духа». Тот елозил по полу, стараясь заползти под кровать и спрятаться от ударов. Но "дух" боялся смотреть в глаза, а этот - ничуть. Взгляд Ивана был пронзителен и ясен, он бил, как луч света, и Дима отвел глаза. "Гипнотизер хренов! Но меня этими штуками не возьмешь!"
- За что ты хочешь убить меня?
А-а-а, понимает!
- За то, что ты с Наташкой сделал! Она была счастлива со мной, письма мне писала, пока ты не появился! А теперь с ума сошла, молится на тебя, придурка! Да кто ты такой, чтобы на тебя молиться?! Подумаешь, чудотворец, исусик таежный! Скажи, спишь с ней? Давно спишь?
- Я не делал того, что ты говоришь.
- Даю последний шанс! Убирайся туда, откуда пришел! И нам всем будет хорошо!
- Не будет.
Дима замер. Он не ожидал такого ответа.
- Почему это?
- Никому не будет хорошо. И тебе тоже.
Дима потерял дар речи.
- Она не любит тебя, - сказал Иван, и - странное дело! - в голосе его мелькнуло сожаление. - Просто твоя любовь не от сердца, потому не имеет силы.
- После того, как ты умрешь, у нее не останется выбора, - сказал Дима, взводя курок.
Время потекло медленно-медленно, обволакивая и обходя их тягучими, как сосновая смола, струями столетий. Обступившие их деревья напряженно замерли, едва шевеля листвой, и невесть откуда взявшийся ворон, раскаркавшийся было хриплым и тоскливым голосом, внезапно умолк, следя за парой черными бездонными глазами.
И Диме показалось, что все это было. Он увидел вместо ружья стальной наконечник копья, упиравшийся в грудь человека в грубой домотканой одежде. Человек был с бородой, закрывавшей пол-лица, но взгляд! Взгляд пронзительно-голубых глаз был так же кроток и силен, как холодный лед айсбергов и теплая синева неба.
Дима мотнул головой, и видение исчезло. Время потекло по-прежнему, но теперь он ЗНАЛ.
Знал, что и сейчас, и тысячу лет назад у него и у таких, как он, был выбор. И он, и такие как он, всегда выбирали смерть. Он поднял глаза на сидящего над ними ворона:
- Разве с тех пор что-то изменилось? - спросил ворон. - Разве не такие, как ты, правят миром и берут, что захотят, по праву сильного? Разве его любовь смогла хоть что-то изменить, а его прощение хоть кого-то исправить? Нет, все осталось, как прежде, а они были отторгнуты миром и уничтожались, как сорная трава...
Курок медленно поддавался.
Но он безоружен, а у тебя ружье! Мысль мелькнула, подобно падающей искре от костра и сгинула во тьме глаз ворона.
- Не смей! Дима! Не надо!
Дима вздрогнул и увидел Наташку.
- Ты что! - она вцепилась в оружие. - Отдай ружье!
- Не отдам, не твое! - отрезал Дима. Он понял, что выстрелить не сможет. Время упущено. Потревоженный ворон, тяжело взмахнув крыльями, снялся с ветки и улетел.
- Отдай! - она боролась, но Дима держал оружие намертво. Наташка ударила его по лицу, Дима вскинул руку, не выпуская ружья. Ладонь девушки с силой врезалась в стальное дуло.
Наташка ойкнула и согнулась от боли. Иван подошел, взял за предплечье, и гримаса боли быстро сменилась улыбкой.
- Ты сама виновата, - сказал он.
- Я поняла, - она смотрела на него так, что... Грохнул выстрел.
Они обернулись. Дима уходил, волоча дымящееся ружье.
Иван подошел к дереву с развороченной дробью корой и нагнулся, поднимая оторвавшиеся кусочки. Прижал к стволу, а когда отнял руки, кора приросла так, что не осталось и следа.
Старенький «ЗИЛ» трясло и раскачивало на ухабистой проселочной дороге. Димка Кожин сидел рядом с водителем, одной рукой придерживая глухо позвякивавшую сумку, другой упираясь в «бардачок», чтобы при очередном толчке не вмазаться носом в стекло.
- Как зовут тебя, служивый? - водитель, маленький жилистый мужичок, всю дорогу молчал, а теперь, когда подъезжали к Покровке, вдруг обрел дар речи.
- Дима.
- Митька, значит. Был у меня брат Митька...
- Дима я, - недовольно поправил Димка.
- На побывку или насовсем?
- Насовсем, - выдавил Дима. Родина встречала неприветливо. Едва он сошел с поезда, полил дождь, автобус уехал, и пришлось изрядно помокнуть, пока не удалось поймать попутку до Покровки. Предвкушение праздника, на котором он будет героем, так долго лелеянное в дороге, куда-то испарилось, чертов непрекращающийся ливень и мелкие неприятности испортили настроение. Дима смотрел на мокрые сосны и думал о Наташке. Сколько раз она являлась, голая и податливая, в тревожных армейских снах, сколько писем он написал, сколько передумал, стоя на посту или слушая нудные политинформации замполита. И вот, когда дембель стал близок, как крах капитализма, она перестала отвечать. Это могло означать только одно. "Узнаю кто, ноги выдерну!" - пообещал себе Дима, но спокойней от этого не стало.
- Далёко служил-то?
- Далеко.
- Десант, что ли? - косясь на самодельные аксельбанты, спросил водитель.
- Пограничник, - поправил Димка. - Что, погон не видно?
- А что мне твои погоны, - отмахнулся мужик. - Я еще тогда служил, когда и погон-то не было. А про десант подумал, потому как из нашей округи парней только в десант и берут. Здоровые, значит, не то, что городские!
Водитель замолчал, а Дима увидел знакомый изгиб реки, и сердце забилось чуть сильнее. Вот и дом! Приехали.
Дорога стала чуть лучше, деревья расступились, открывая глазу ничуть не изменившиеся одноэтажные дома-пятистенки, кирпичное здание магазина, школу и накренившуюся, как знаменитая Пизанская башня, старинную деревянную церковь. Дождь утих, и водитель выключил "дворники". Машина подъехала к магазину и остановилась.
- Мне сюда, - сказал водитель, - ну, бывай, служба! - он протянул Диме крепкую сухую ладонь.
- До свидания, спасибо, - Дима вяло пожал ладонь, нахлобучил фуражку, открыл дверцу и спрыгнул на расползавшуюся от влаги землю.
В еще подергивавшихся рябью лужах отражались куда-то несущиеся рваные облака. Полоса ливня уходила, и где-то коротко пропел петух, объявляя конец дождя. Стараясь не запачкать начищенные до блеска сапоги, Дима аккуратно перескочил через лужу и пошел по заросшей травой обочине к дому, одергивая на ходу парадную форму. Выглядел он на все сто, и ждал восхищенных, удивленных или, на крайний случай, заинтересованных взглядов, но село как будто вымерло. Дима даже сбавил шаг, надеясь, что пока он подойдет к дому, хоть кто-то оценит его выправку, но тщетно. На улице было пусто, не считая копошащихся в канаве гусей. Тем не менее - и Дима сам этому удивился - дурное настроение прошло, едва он открыл родную калитку. Лохматый Борька выскочил из-под крыльца, оглашая округу истошным лаем, потом замолк, признавая хозяина и завилял хвостом.
- Иди сюда, Борька! - улыбаясь во весь рот, позвал Дима. Пес подошел, на всякий случай принюхиваясь к димкиным рукам, которые через секунду цепко схватили его в охапку. - Вы-ырос, кобель!
Вдоволь потрепав пса за уши и загривок, Дима, наконец, отпустил его и поднялся на крыльцо. Борька семенил следом, радостно скалясь и вывалив язык. Толкнув дверь, Дима вашел в дом. Как же хорошо пахнет внутри! Хлебом, луком, топленым молоком и сосной... Наверно, отец принес сосновые поленья на растопку. Димка заглянул за печку: так и есть! Он вернулся на веранду и тщательно вытер ноги, потом снова зашел в комнату. Все было, как и раньше - будто он не исчезал на два года. Там же стоит телевизор, там же цветы, так же сложены книги на полке...
Он поставил сумку на кровать и вытащил бутылку шампанского, две поллитровки "Столичной", блок дефицитных болгарских сигарет, пару матерчатых мешков с сушеной курагой и изюмом, и завернутого в полиэтилен, истекающего прозрачным жиром копченого толстолобика. Послышались шаги, и в дверях появилась мать.
- Димка! - улыбаясь, он обнял ее, - вырос-то как! На фотографии-то совсем другой. Чуяла я, приедешь ты скоро, а сердце-то не обманывает! Ох, слава Богу, вернулся! Сынок...
- Ну ладно, мам... чего там... не на войну же ходил, чего плакать?
- Ничего, Димочка, это я так... по-матерински. Кушать хочешь?
- Да нет, - Дима усадил мать на табуретку, и достал из сумки сиреневую кофту:
- Это тебе, мама.
- Что ты, сынок, зачем? Дорого, поди.
- Ничего не дорого, - отмахнулся Дима. - Я и отцу кое-что привез.
- Отцу? Вон те пол-литры?
- Нет, это я так, отметить...
- Да отцу больше ничего и не надо, разве не знаешь? А мне Макаровна прибежала и говорит: твой Димка весь при параде домой идет! Ну, и я побежала. Ты, может, все же покушаешь? Я быстро щи сготовлю. Голодный ведь с дороги.
- Да не голодный я. Вот отец придет с работы, вместе и поедим. Я пойду прогуляюсь.
Димка спрыгнул с крыльца и вышел на улицу. Борька успел протиснуться сквозь закрывавшуюся калитку и увязался следом.
У реки сидел мужик с удочкой.
- Здорово, дядя Вася!
- О-о! Димка приехал! - сосед привстал и, осторожно перешагнув через край качнувшейся лодки, оказался на берегу. - Молодец!
Он оглядел невольно расправившего плечи дембеля.
- Ну, как служба?
- Нормально. А как улов?
- Тоже неплохо. Садись, порыбачим.
- Спасибо, дядя Вася, я в Орешники хочу смотаться. Лодку не дадите?
- Отчего же не дам? Бери.
- Спасибо, дядя Вася, - Дима отвязал цепь от столбика и взял в руки весла.
- Слышь, Дима, а зачем тебе в Орешники?
- Дело у меня там.
- Ты... Смотри, не заплутай. Осторожнее.
- Чего там плутать, сто раз ходил!
- Так то раньше,- старик махнул рукой и, не замечая дергающийся поплавок, долго смотрел Диме вслед.
Сделав с десяток взмахов, Дима выплыл на середину реки. Течение медленно сносило лодку, но дембель не спешил, точно зная место, где надо начинать грести. Пора! Он снова сделал ровно десяток сильных гребков, и лодка уткнулась носом в песок там, где и было рассчитано. Димка ухмыльнулся: с точностью до миллиметра! Не забыл!
Здесь начиналась тропинка в Орешники. Да Димка и без тропинки знал, куда идти, мало ли было здесь хожено.
Лес ничуть не изменился. Да и что будет ему, простоявшему века? Могучие, в два обхвата сосны и кедры устремлялись ввысь, мощью и статью вселяя уважение у всех, кто когда-нибудь ходил по тайге. И что бы ни делал человек, как ни возносился выше этих крон, они всегда оставались истинными хозяевами здесь.
Дима шел по знакомой тропинке и думал о Наташке. Как она там, что делает, почему не писала? Он остановился и постоял, пытаясь привести мысли в порядок. Закурил, пнул шишку и пошел дальше. Что делать, если она там не одна? Если с кем-то? Бить морду? Как-то это... глупо. И ничего уже не изменишь. А, что там думать, придем - увидим.
Оп-па! А Орешники изменились! Дима с удивлением увидел, что домов в поселке прибавилось, а ведь когда он уходил в армию, говорили, что орешниковцы скоро переедут в Покровку, потому как деревня хирела, молодые уезжали в ту же Покровку или в райцентр, оставались одни старики да охотники, живущие лесом.
Дима вошел в поселок. Вот и Наташкин дом.
- Здравствуй.
Дима обернулся. Позади стоял незнакомый мужик в кирзовых сапогах и клетчатой рубахе. В руках он держал топор.
Отчего-то он сразу не понравился Диме, не понравился настолько, что он не стал отвечать на приветствие.
- Ищешь кого?
- Ищу, - ответил Дима и двинулся к Наташкиному дому.
- Кого ищешь? - крикнул вослед мужик, но Дима даже не обернулся. Он подошел к дому и вошел, спиной ощущая чужой взгляд. В доме не было никого. Димка огляделся. Наташкина комната неуловимо изменилась. Он точно помнил: раньше что-то было не так, но что не так, не понять. Все стало строже, что ли. Впрочем, Наташка всегда любила порядок. Дима посмотрел на старый сервант с раздвижными стеклянными дверцами и увидел между стеклами фотографию. Он подошел ближе: на него смотрел тот мужик, что встретился на улице. Фото было черно-белым, мужик стоял среди деревьев, а вокруг фигуры разливалось белое свечение.
- Забавный эффект, - проговорил Димка. В детстве он некоторое время занимался фотографией и знал, что пленка может вытворять и не такие фокусы. Особенно черно-белая. - Архангел Гавриил. Только крылышек не хватает...
Неясная тревога зашевелилась внутри. С чего бы ей хранить эту фотографию? А моей фотки нигде не видно, хоть и посылал не одну...
Дима вышел. Мужик с фотографии, не торопясь, постукивал топором по бревну.
- Где Наташа, знаешь? - Димка подошел к нему. Мужик выпрямился, поднимая удивительно ясные голубые глаза.
- В лесу она, шишки собирает. Вечером вернется.
- А ты кто такой? - нагло спросил Димка. Фотография жгла глаза, и злость всколыхнула сердце. - Я раньше здесь бывал, а тебя не знаю.
Он ждал, что мужик ответит вызывающе, и это будет прекрасный повод для драки. Но тот лишь улыбнулся:
- Я здесь недавно. Поселился тут. Помогаю людям.
Димка смерил мужика взглядом. Крепкий. Очень даже крепкий. А разговаривает, как чухан. Подробно отвечать на вопросы и не замечать, что на тебя наезжают - признак слабости. Часто достаточно недолгого разговора, чтобы понять, кто перед тобой: равный по силе или слабак - этому в армии быстро учили.
- Ладно. Я пошел. Увидишь Наташу, скажи: Дима приехал. Пусть придет. Понял?
Мужик улыбнулся и кивнул:
- Конечно, понял.
Но Наташка не пришла. Не пришла и на следующий день. Впрочем, и Димке было не до нее. Вечером с работы явился отец, и праздник по поводу дембеля затянулся за полночь и продолжился почти до утра.
Выйдя во двор покурить со старым друганом Пашкой, не служившим из-за какой-то болезни, Дима спросил:
- Слушай, что там с Орешниками случилось? Я чего-то не догнал, что там говорят? Какая-то секта там, что ли?
- Да не, это так, бабки болтают.
- Я вот был там вчера. Никого не застал. Куда все делись?
- А кого ты там хотел застать? А-а, Наташку, что ли? Так она, действительно, того...
- Чего? - Дима взглянул на приятеля. Тот лениво повел белесыми глазами:
- Сдвинулась по фазе, вот чего. Все девчонки - как девчонки, а она сидит в Орешниках, ни в кино, ни в клуб не ходит. Никуда.
- А почему?
- А хрен знает!
- Понятно, - на самом деле Дима ничего не понял. - А ты в Орешниках давно не был?
- Да был как-то. А что?
- Не видел там мужика такого странного? Вежливый такой... до отвращения.
- А-а, знаю. Пришлый он. Приехал откуда-то, и поселился в Орешниках. А кто говорит: в тайге его нашли. Да мне пофиг. Рассказывали, он и по-русски-то не говорил. Потом научился.
- Так он что, иностранец, что ли? - удивился Димка.
- Да черт его знает. Тебе-то что?
- Да так, - Димка бросил окурок под крыльцо и вернулся в дом.
Наутро Димка подошел к матери:
- Мам, что за мужик новый в Орешниках объявился?
- Зачем ты спрашиваешь? – мать внимательно посмотрела на него.
- Да вот, встретил там. Не припомню, чтобы он там раньше жил.
- Ты с ним говорил?
- Говорил.
- И что он тебе сказал? - глаза мамы блеснули неподдельным любопытством. Дима пожал плечами:
- Да ничего. Странный он какой-то. Кто он такой?
- Просто человек, - мать повернулась и пошла на веранду. Дима опешил. Ему не понравился ее тон. Кажется, она очень хотела услышать, что говорил незнакомец, но не хотела говорить о нем самом.
Мать взяла ведро с объедками, оставшимися от застолья, и вышла во двор. Дима догнал ее:
- Мама, почему ты не хочешь говорить о нем? - мать остановилась.
- А почему я должна о нем говорить?
- Мне интересно.
- Тебе интересно, так и спроси у него сам, - мать толкнула дверь сарая, и поросенок довольно захрюкал, узнавая хозяйку. Дима вышел на улицу. Путь до магазина занял не больше минуты. Еще с детства Дима знал, что продавщице тете Варе известно все (или почти все) про всех в деревне. Все слухи, сплетни и новости неизменно проходили через нее. Он толкнул давно не крашеную, обшарпанную деревянную дверь и вошел.
Грузная, в белом халате и ярко-красной помадой на губах - за два года она ничуть не изменилась.
- Димочка! Наконец-то зашел! Дай-ка полюбоваться на тебя.
- Здравствуйте, тетя Варя, - поздоровался он.
- Ну, ты молодец. Изменился, сразу видно, мужиком стал! Армия, она любому мужику только на пользу - правильно я говорю?
- Правильно, тетя Варя.
- Ну, чего зашел? Надо чего-нибудь?
Димка глянул на прилавок и усмехнулся: действительно, ничего не изменилось. Разве что цены.
- Просто так зашел. Показаться. Поговорить.
- А я видела, как ты приехал, - разулыбалась тетя Варя. Половина ее зубов блистала золотом. - Такой красавец! Так в форме и будешь ходить?
- Похожу пока. А что нового в округе? - небрежно спросил Дима.
- Да что у нас может быть нового? Живем, как можем. Вот если работу надумаешь искать, так лучше езжай в Земское. Там точно тебя возьмут.
- Кем?
- Водителем, например. Чем плохо?
- Да нет, нормально. Лучше чем шишки в лесу собирать.
- Ну, это уж кому как.
- А что, в Орешниках все так же живут?
- Мало кто там остался, молодежь вся уехала.
- А Наташка Фокинина почему осталась?
- Вот ты о чем, - тетя Варя облокотилась на прилавок и, подперев щеку пухлой рукой, посмотрела на Диму. — Не знаю, почему она осталась...
- Тетя Варя, - как мог, проникновенно, сказал Дима, - вы все знаете. У ней что, жених объявился? Я хочу знать.
- А что случилось?
- Перестала она мне писать уже давно. И встречаться, похоже, не хочет.
- С чего ты взял? - продавщица доверительно наклонилась к нему.
- Был я в Орешниках. Наташу не видел, просил передать, чтобы пришла, и нет до сих пор! А ведь раньше... - Димка прикусил язык. Незачем трепаться о том, что было раньше.
- Раньше и Орешники другими были.
- Как это "другими"?
- А вот так. Бригадира хромого помнишь? Ну вот: раньше не было недели, чтобы он ко мне за водкой не бегал, а теперь не приходит. Заходил как-то, так я его не узнала! Раньше через слово мат в перемат, а теперь - как подменили! Чудеса прямо. А Татьяна Ивановна, помнишь, какая была?
Димка невольно усмехнулся. Еще бы не помнить! Как гнала его ухватом до брода, прознав, что они с Наташкой...
- ...так представь себе: приходит, здоровается, вся вежливая такая, аж противно. Не пойму, может, она издевается? На днях в церкви она батюшке такое сказала, что тот чуть ее не выгнал! И с твоей Наташкой тоже не пойму. Все девки на нормальную работу устроились, кто уехал, кто замуж выскочил - а она сидит в Орешниках, носу не кажет. Я думала: тебя ждет, а теперь-то чего?
- А что за мужик в Орешниках появился? Молодой такой. Что он там забыл?
- Никто не знает, откуда он появился, - продавщица перешла на тихий, доверительный тон, точно рассказывала страшную тайну. - Орешниковцы говорят: из лесу пришел. Говорят, память человек потерял, кто он и что он - не помнит. Участкового вызвали. Он забрал его сперва, думал, беглый уголовник. Отвез в район, проверили там. Сказали: не судим и в бегах не числится. Ну, и отпустили. Правда, сперва к докторам свезли, но те тоже ничего не нашли. Сделали ему документы, он и живет теперь в Орешниках. Хороший мужик, говорят, не пьющий. Ты, Дима, водочкой-то не балуешься?
- Да нет, - ответил Дима, смиренно опустив глаза на стеклянный холодильник с одинокой горкой плавленых сырков.
- Смотри, водка до добра не доведет. Мой-то от водки помер...
Димка вышел из магазина неудовлетворенный. Ну, их к черту, эти слухи! Только запутаннее становится. Надо сходить в Орешники и разобраться. Самому.
Дима шел по тропе, пиная попадавшие под ноги шишки. С дерева вниз головой проворно сбежала белка, посмотрела глазами-бусинами и так же стремительно скрылась в зеленой хвое.
Подойдя ближе, Дима услышал стук топоров.
Строили дом. Странный дом, похожий на египетскую пирамиду, только из бревен. Если б не мужики, которых он помнил, Димка подумал бы, что у строителя "не все дома". Но все вместе с ума не сходят. Он подошел ближе и сразу признал чмыря без памяти и хромого бригадира. Улыбаясь, тот кивнул Димке:
- Здорово, солдат!
- Отслужил уже, - буркнул Димка, наблюдая, как мужики ловко обтесывают свежесрубленный, сочащийся смолой, ствол.
- Какими судьбами? - спросил бригадир, не прерывая работы.
- Да так.
- Помочь не хочешь?
- Не-а.
- Ну, как знаешь, - кивнул мужик, остальные даже не подняли голов. Топоры продолжали стучать.
Дима пошел к Наташкиному дому. Подошел к крыльцу, дернул за ручку... Наташка была дома. Ничуть не изменившаяся, как показалось ему, она обернулась и встала из-за стола, за которым что-то читала.
- Димка! - Димка ждал, что она подойдет и повиснет на шее, как это бывало два года назад. Он помнил ее жар, помнил мягкую грудь, нежно прижимавшиеся к нему. Он ждал.
Она подошла, но остановилась, не дойдя два шага. Легкое платье, перевязанное в талии узеньким пояском, подчеркивало крутые бедра и красивую полную грудь.
- Привет, Дима, - голос был тем же, приятным и добрым, и Дима воспрял духом Он все простит, если все будет, как прежде...
- Здравствуй, Наташа! Как приехал - сразу к тебе пришел, а ты все пропадаешь где-то. Чего не писала?
- Да все как-то... Не могла, Дима.
- Почему это вдруг? - спросил он. Радость уходила, в груди наливался свинцовый шар. - Писала, писала, а потом - ни ответа, ни привета! В чем дело-то?
- Помнишь, разговаривали мы, - тихо сказала Наташка, поправляя темный локон, упавший на щеку, - раньше... Мечтали, что будем жить вместе. В общем, не получится у нас ничего, Дима. Все изменилось. Прости меня, если сможешь.
- Да что изменилось? - выкрикнул Димка.
- Все. Я изменилась, Дима.
- Значит, пока я там... ты изменилась? Ты не изменилась, ты изменила! То, что обещала ждать, забыла? То, что в письмах писала, забыла?
- Я все понимаю, Дима, прости. Я виновата и... Хорошо, что ты зашел. Вот, возьми, мне он больше не нужен. Извини, - она разжала ладонь, протянув Димке серебряный кулон с тельцом, ее знаком Зодиака, подаренный им до отъезда на призывной пункт.
- Ну... - Дима не знал, что сказать, но брать кулон не стал, а ударил по раскрытой ладони, так что серебряный бычок улетел куда-то на пол. Он развернулся и вышел, в душе надеясь, что сейчас Наташка окликнет его. Вот сейчас... Не дождался.
Дома легче не стало. Прошел день, другой. Охи и ахи кончились, даже деревенская мелюзга уже не обращала на Димкины значки и неуставные шевроны внимания. Теперь только делом можно было показать, чего ты стоишь, и Димка чувствовал это молчаливое ожидание. Но делать ничего не хотелось. Не лежала душа. А все после того случая в магазине...
Утром он отправился за пивом. Подходя к магазину, через стеклянную витрину Дима увидел Наташкину мать. Та разговаривала с тетей Варей. Димка помедлил, раздумывая, светиться ли с пивом перед Татьяной Ивановной, но потом махнул рукой: черт с ней, вперед, погранцы! Он вошел в двери и услышал:
- А уж она-то как его любит... - Татьяна Ивановна осеклась, увидав вошедшего, и тут же попрощалась:
- До свиданья, Варвара, тороплюсь я. Пойду.
Подхватив сумку с покупками, она прошла мимо Димы и поздоровалась:
- Здравствуй, Дима.
- Здравствуйте, - машинально ответил он. Дима хотел передать Наташке привет, но стоял, как оглушенный. А может, не о ней речь была? О ней, он сердцем чувствовал - о ней!
- Дима, ты чего? - спросила замершего в дверях дембеля продавщица.
Дима очнулся. Пива ему уже расхотелось.
- Да так... Зашел, - неопределенно ответил он.
- А-а, о Наташке думаешь? - участливо сказала продавщица. - Я же вижу. Ну, ты же солдат, борись!
- Ничего я о ней не думаю! - отрезал Дима. - И не ваше это дело!
Хлопнув дверью, он вышел, так ничего и не купив. На душе было мерзко. Да что же это? Он, местный парень, дембель, отличник боевой подготовки, пограничник - и пасует перед каким-то безродным! Любит? Ничего, узнает, какое тот чмо - разлюбит!
Дима едва ли не бегом вернулся домой, переоделся и вышел на улицу в обычном деревенском: штанах, заправленных в смятые кирзовые сапоги, и рубашке с засученными рукавами.
Лодка была на привязи, дяди Васи не наблюдалось, ну и отлично! Он прыгнул в лодку, едва не перевернувшись, это лишь прибавило злости. Он меня надолго запомнит, думал Димка, берясь за весла. Он быстро переплыл речку и двинулся к Орешникам.
Странный дом, что строили в деревне, стал выше, напоминая пирамиду с усеченной вершиной.
- Что это за дерьмо? - зло процедил Димка, - они, что, здесь все гребанулись?
Как кстати! Из недостроенного дома вышел тот чухан. Не медля ни минуты, Димка подошел к нему:
- Ты чего к Наташке подкатываешься, а? Кто ты такой? Откуда ты здесь взялся? Запомни, козел: она - моя девчонка, усек?! Моя! Ты понял?!
- Подожди, - мужик ничуть не испугался, но забазарил, как настоящее чмо:
- Я ничего не понял. Чего ты хочешь?
- В морду тебе дать! - не выдержал Димка. Он размахнулся и ударил в ненавистное лицо. Мужик свалился наземь. Потом встал.
- Зачем ты бьешь меня?
Он не набросился на обидчика, и Димка удовлетворенно хмыкнул: точно, чмо!
- Потому что ты не понял! - и снова удар, под ложечку. Сразу не встанешь!
Пришлый упал на колени и закашлялся. Димка стоял над ним. Сейчас последний удар!
- Дима-а-а! - из дома выскочила Наташка. Она бежала изо всех сил. - Дима, не смей!
Он промедлил. В следующий миг его рука была перехвачена. Один из орешниковцев, парень немалого роста, играя желваками, молча смотрел на Диму, сжимая его руку, словно в клещах.
- А ну, пусти! - Дима попытался вырваться, но верзила молча скрутил его.
Подходили люди.
Когда Дима устал вырываться, его отпустили. Наташка помогла избитому подняться и мокрыми глазами взглянула на Диму:
- Зачем? Зачем ты его бил? Что ты доказать хочешь? Дурак! Какой же ты дурак! Уходи!
Дима огляделся. Орешниковцы молча смотрели на него, и в их глазах он не видел ни капли злобы, лишь сожаление. Они жалели его! Почему?
- Зря ты это, Димка, - сказал хромой председатель, - совсем зря...
- Наташа, ты посмотри на него! Он же не мужик, он чмо болотное! Он даже ударить меня не может! Зачем тебе такой?
- Такой, как ты, мне тоже не нужен! Что ты доказал? Что сильнее? Не в кулаках сила!
- Да, не в кулаках! А здесь! - Димка хлопнул себя по груди. - В личности!
- Ты... Личность? Это ты - личность? - несмотря на слезы, она рассмеялась. - Ой, Димка, не могу... Да что ты сделал в жизни, личность? Для людей что сделал?
Димка опешил. Он не знал, что ответить, и потому проигрывал. А проигрывать было нельзя.
- Что мне люди? Для тебя я мало сделал? Ну, вспомни!
- Спасибо, Дима, но это все прошло. Да ведь почти ничего и не было...
- Как "не было"? Как целовались - не было? Как трахались - не было?
Он услышал, как охнула Наташкина мать, но ему было все равно. Наташа подошла к нему и... Он ожидал пощечины, но Наташка не ударила. Она только посмотрела в глаза, и он понял, что проиграл. Однозначно, как говорил один знакомый.
- Прости, если чем обидел, - сказал Наташкин хахаль. Под его глазом наливался здоровенный синяк.
Димка сплюнул ему под ноги и пошел прочь. Он еще посмеется последним.
Долго стоял возле знакомого подъезда, не решаясь позвонить в дверь и попросить помощи. Денег было мало. Всего лишь тысяча рублей. Но - была, не была.
- Чего надо? - хрипло спросил мужской подростковый голос.
- Вовка, это я.
- Кто? - Пауза. Наверное, думал. - Мильтов, ты, что ли? С чем пожаловал?
Перешёл сразу к делу. Сынок весь в отца. Если верить местным сплетням и всему тому, что рассказывал про полковника Димон.
- Глянешь на фото. Поможешь кое в чем. Получишь полсотни.
- Маловато, - протянул, торгуясь, пацан.
- Твою мать, бери, что дают, и лучше не жадничай, пацан! - рявкнул угрожающе.
Бип - и дверь открылась.
Лифт меня не прельщал, и я побежал, прыгая через две ступеньки. Разминка мне не помешает, да и этаж-то третий. Железная дверь была не заперта, и я вошёл. Первое, что бросилось в глаза: порядок идеальный.
- Заходи, - донеслось из конца коридора, и я понял, что Шаляпин в доме один.
Снял туфли. Повесил на вешалку куртку. Глянул в зеркало. Уставший. Под глазами круги. Свитер топорщится. Значит, опять стал терять в весе. Гладкий паркет не скрипел, и мои полосатые носки со стороны смотрелись, наверное, забавно.
Рыжий сидел на мягком чёрном офисном стуле. Кинул взгляд на меня, жестом показал на кровать. Я сел и уставился на монитор. Заставка из фильма "Матрица". Всё ясно, чем увлекается пацан.
- Давай фотку, - сказал не оборачиваясь. Я вынул из кошелька.
- Держи. Посмотри внимательно на женщину в чёрном. Мне нужно знать, кто она.
Схватил и сразу положил на сканер. Затем увеличил на мониторе.
- Глянь, какая смазанная.
- Ты прав, - согласился я.
- Мильтов, - обратился ко мне после паузы, в течение которой что-то быстро искал. Может, пытался свериться с базой данных. Кто его знает. - Чувак, дело - дрянь. Черты слишком смазаны. Ничего не выйдет. Уж извини, - встав, развёл руками. Вышло театрально.
Я забрал фото. Противоречивые мысли и безнадежность душили меня изнутри. Говорить не хотелось, я уже выходил в коридор.
Не знаю, что нашло на пацана, но он окликнул меня:
- Постой. Не надо мне денег. Я Димычу должен. Давай отдам долг тебе. Рассказывай всё, что нарыл, и выкладывай козыри. Помогу, чем смогу, только возьми меня с собой.
Смерил его взглядом. Малой ещё. Тринадцать-то лет. Бойкий. А в глазах горит тоска по приключениям. Подумал, посмотрел в его хитрые зелёные глаза. Он хоть и умный, но я не вправе брать на себя такую ответственность. Открыл было рот, но отказ не вышел. Вместо этого ответил, а отчётливой вспышкой - воспоминание: я был таким же в юности. Таким же шустрым и острым на язык. И также любил участвовать в деле. В любом, в котором мог почувствовать на собственной шкуре, что значит риск.
- Хорошо, едешь со мной. - Увидел радость в глазах. Отрезвил слегка, продолжив: - Мои правила не нарушать, а будешь плохо себя вести, спроважу обратно. - Ухмыльнулся, чувствуя, как его проняло. Увиденная картина позабавила. Осторожность ещё никому не повредила. - Собирайся, едем к Фроловой.
Он ничего не сказал. Злился. Я медленно одевался, ожидая его в коридоре, рассматривая изящный торшер и дорогие обои.
Ехали мы молча. Костя всю дорогу дулся. Я не собирался идти ему навстречу и просто смотрел в окно. Маршрутка была свободной, и я расслабился и прикрыл глаза. Сон подступил незаметно.
- Не спи, Мильтов, ты что? - возмущённый голос зазвенел над ухом.
- Не сплю я, Шаляпин. Не сплю. На следующей выходим, кстати.
Слегка улыбнулся, глядя на его побледневшее лицо и лёгкий страх, показавшийся в глазах. Попляшет он ещё у меня. Ой, как попляшет. Я же говорил, что злопамятный.
......................
Они приходят к вам ночью,
Демоны, Духи, злые феи.
Они выползают из подвала
И заглядывают к вам под одеяло.
Mein Herz Brennt ( Rammstein)
По лицу Фроловой, открывшей мне дверь, я понял, что женщина уже давно меня дожидается. Ждала, что позвоню и разгоню тревогу. Как бы не так. Ах, эти женщины. Всегда надеются до последнего.
При виде мальчишки, прятавшегося за моей спиной, её глаза расширились. Хорошенькое лицо побледнело. Тонкие, дугообразные брови взметнулись вверх. Я опередил её, сказав:
- Он со мной.
Не тяня время, перешла к делу:
- Андрей. Сестра сегодня не пошла в школу. Ей плохо. Врачи не знают, что с ней.
Я снял куртку. Туфли оставил. Вовка бежал следом за мной, словно преданная собачка. Спешил, хотел посмотреть на Олю. В комнате было прохладно, хотя отопление включено. Я бросил взгляд на измождённое лицо Оли. Девочка боролась со сном. Я чувствовал её сонливость на вкус. Лилово-красная, жаркая, невыносимая. Отгородился, приглушив свой талант. Посмотрел в окно. Смеркалось.
- Можно мне кофе? - не оборачиваясь, спросил, чувствуя, что Фролова в комнате.
Она не обратила внимания на мой вопрос, задав встречный:
- Ну как, что ты думаешь?
Я пожал плечами. Правда была суровой.
- Только одно. Женщина на этом снимке как-то замешана. Ангелина, кто она?
Задумалась, рассматривая фотографию. Тонкий шёлковый халат. Короткий. Обрисовывал стройные ноги. Мальчишка уставился во все глаза. Я дотронулся до его плеча, жестом показывая, что всё вижу...
Вовка встал с дивана и подошёл к Оле. Улыбнулся, присел на краешек кровати:
- Владимир - помощник Андрея. - Улыбка сделалась шире.
Да он издевался! Я молчал, буравя его взглядом.
- Не знаю я её и раньше никогда не видела, - подумав, сказала Фролова. - Кто она?
Вопрос на штуку баксов. Хотел бы я знать.
- Работает в музее. Экскурсовод. В отпуске. Завтра выходит в первую смену.
- Думаешь, она каким-то образом убивает мою сестру? Это же смешно.
Я посмотрел на Олю и спросил:
- Попытайся вспомнить. Женщина-экскурсовод, её звали Снежаной.
- Не помню, - тихо прошептала девочка. Затем, после длительной паузы. - Она была красивая. Очень красивая. Чем-то цыганку напомнила. Глаза чёрные.
- Она до тебя дотрагивалась?
Фролова смотрела на меня как на умалишённого. Интересно, насколько её хватит? Когда решит выгнать меня в три шеи?
Да, моим вопросам не хватало житейски привычной логики. Но случай Ольги был в корне лишён здравого смысла.
- Точно, вспомнила, - продолжила тихо говорить Ольга. Её бледное лицо покрывала испарина. Девочка выглядела больной. - Она случайно зацепилась пуговицей за мои волосы. Но я сама виновата. Подошла слишком близко.
Уже что-то. Прикосновение. Оборванная волосинка. Энергия. Её можно запомнить, а потом выследить. Это известно любому, кто интересовался эзотерикой.
- Хорошо. Ольга, сегодня мы будем охранять твой сон. На всякий случай. Ты сильная девочка, поэтому ей тяжело сломить твою волю. - А почему ты лежала в клинике? - спросил невзначай.
Фролова-старшая побледнела. На её лице выступил пот. Рука дёрнулась. Чем обусловлена её реакция? Может быть, она думает, что причина не относится к делу. Скорее всего, именно так.
- Лежала, когда мать умерла. У меня нервный срыв случился. Но я справилась. А это важно, да?
- Может быть, - ответил неопределённо.
Приятно, когда ты знаешь что-то существенное. В моём понимании, Снежана питалась эмоциями. Как и я в какой-то мере. Только она вытягивала их полностью. Заряжалась энергией самых сильных инстинктивных чувств. Дед рассказывал мне о таких эмпатах. Они не люди вовсе. Они сосуды других тёмных существ. Такое случается, когда дар отторгается организмом, и человек умирает. Если его неправильно похоронить. Тогда он воскресает и становится порталом. В нём поселяются тёмные существа. Слишком страшно, чтобы поверить? Я тоже не верил. До сих пор считал легендой. Эх, если бы дедушка был жив. Он бы помог. Он бы справился. А я слабый, и это существо легко слопает меня на завтрак.
- Отдыхай, - сказал я. - Ночь предстоит долгая.
На электронных часах, стоящих на письменном столе, без пяти двенадцать. Время замерло. Близится колдовской час. Я выпил чашек пять кофе и сбился со счёта, Шаляпин - три чашки и хотел еще, но я остановил его, сказав: "Хватит!"
Парень резался в игрушку на дорогом, купленном родителями телефоне. Меня он не доставал, Ольгу тоже не мучил. Терпеливо ждал, сидя на табуретке. Я строил планы. Один краше другого. Ангелина дремала в кресле. Охранника всё это время где-то носили черти, но пару минут назад он пришёл и теперь курил на балконе. А так всё шло тип-топ. Я расслабился и совершенно не был готов к тому, что произойдёт позднее.
Вырубилось электричество. Резко, внезапно. С тихим "хрусь", словно ломается лезвие бритвы. Кто-то закричал. Может, охранник? Затем всё стихло. Я позвал:
- Эй, всё нормально? Отзовитесь! - И сам испугался своего голоса. Такой тихий.
Еле слышное бормотание:
- Андрей, помоги, я не могу подняться.
Ольга. Слава богу, жива.
Вспомнил про телефон. Достал из кармана джинсов. Чёрт возьми, батарея разряжена. "Ааа!" - уже вопил внутренний голос.
- Оля, ты на кровати?
- Да, - прошептала. И вдруг в воздухе замерцала белая дымка. Опаньки. Темнота - и вот это. Светилось напротив окна. В дверь забарабанили, а я думал, как бы отвесить шторы. Мысль включить свет даже не приходила в голову. Наверное, подсознание знало, что это было бы зря.
- Ангелина, Оля, вы в порядке?! - кричал охранник, стоящий за дверью.
По именам. Без официальности. Словно член семьи. И почему он просто дверь не откроет? Усмехнулся собственным мыслям. Всё складывалось не в нашу пользу. Дверь удерживало то, что скрывалось в дымке.
- Ломай дверь! - закричал я.
Дымка приблизилась.
Холодом могилы и стылой земли повеяло на меня. Я рассмотрел контуры женской фигуры. На меня она не обратила внимание. Даже скорость не снизила.
Глухие удары, сильные. Лёгкий треск и тишина. Дверь не поддавалось. Сделана на совесть, дубовая.
- Держись, Оля! Будь храброй, слышишь? Не паникуй!
- Спаси меня, Андрей! Пожалуйста! Я встать не могу!
Бросился к кровати. Споткнулся. Упал через чьё-то тело. Видно, рыжий Шаляпин - мёртвый. Только не это! Скорее всего, спящий.
Крик пронзительный и жуткий:
- Нет!!! - И свист ветра. Запах тлена и стылой воды.
Ощущения играли злую шутку. Я потерял ориентацию в пространстве. На полу наткнулся на книгу, схватил и закричал, бросая её в существо, стоящее возле кровати. Наклоняющееся размытой фигурой всё ниже и ниже над Ольгой.
А я ничего не чувствовал. Её мысли и эмоции были скрыты. Только мой собственный страх клокотал в горле. Мой страх, леденящий ужас Ольги и безысходность.
Шлепок. Книга попала во что-то. Тишина, а потом книга пролетела сквозь существо, ударяясь о стену. Голос, наполненный яростью и нестерпимой злобой:
- Ты, жалкий щенок. Не смей мешать мне.
Мне явно удалось отвлечь ее. Это хорошо.
Дымка дёрнулась, затем, словно передумав, поплыла ко мне. Оля поднялась с кровати. А я видел свой самый страшный кошмар наяву. По-видимому, мой страх пришёлся твари по вкусу.
- Ты не получишь её, - сказал, сам поражаясь своей уверенности.
Грохот. Косяк двери стукнулся об стену. Резкий жёлтый свет крупногабаритного фонарика. Шелест - и тварь исчезла. Я забыл, как дышать. Глаза слезились. Не поверите, но я был несказанно рад появлению охранника.
Щёлк. Свет включился, словно по волшебству. Застонал на полу Шаляпин.
- Какого черта тут происходит? - спросил охранник, чертя фонариком световые круги. Злобно глядя на меня и явно считая во всём виноватым.
Я рассмеялся. Мой смех подхватила Ольга, подошедшая ко мне и крепко обнявшая сзади.
- Спасибо. Спасибо, - безостановочно твердила она, но я знал - это временная передышка.
- Давайте так, - привлёк я внимание всех, остановив охранника, намеревавшегося взять меня за шкирку и вытурить вон, пока хозяйка окончательно не проснулась. - Так, полегче, мужик. Избавишься от меня - и Ольге конец. Из всех в этой комнате только Ольга и я не заснули. А ты вообще ничего не сделал.
Он покраснел. На шее вздулись жилы. Ещё чуть-чуть - и он бы кинулся на меня. Ангелина вовремя проснулась, резко сказав:
- Он прав, Павел. А ты, - глянула на него, - лучше сядь.
-Вовка, звони отцу, - сказал я, обращаясь к рыжему. Парень был бледный. Веснушки казались кляксами.
- И что я ему скажу? Я же сказал, что ночую у друга.
- Я с ним поговорю, - уверила его Фролова. - Ты давай, звони.
Две минуты мы ждали, пока отец Шаляпина поднимет трубку.
Заспанный голос полковника милиции напоминал рычание медведя.
- Если это шутка, сынок, тогда... - прозвучало зловеще. Не договорил, Фролова вмешалась:
- Полковник. Вас беспокоит Фролова Ангелина. Ваш сын сейчас у меня дома. Не беспокойтесь, ничего страшного. Он помогает мне в одном деле. Куда влез ваш сын? Успокойтесь, да, прошу вас. Да, я та самая Фролова, - её голос стал мягче. Значит, полковник понял, с кем имеет дело. - Окажите мне услугу. Это будет стоить денег? Не проблема. Называйте сумму. Мне нужен адрес и телефон женщины работающей экскурсоводом в музее этнографии на Первомайской 42. Как зовут? Стропилова Снежана.
- Срочно?
- Да. Буду ждать.
- Он приедет? - испуганно спросил растерянный Вовка. Посмотрел бы в зеркало. Уверенности в себе как ни бывало.
- Нет, твой отец перезвонит. А он торгаш, ты знаешь, Андрей? - констатировала Фролова.
Догадываюсь, подумал, неопределенно пожимая плечами. Надо было мне сразу обратиться к нему за помощью через Фролову, конечно. Меня бы полковник выставил бы вон, как шута. Да, признаю, я горе-сыщик, лоханулся. Вот блин.
На споры времени не было. Я сказал:
- А теперь все собираемся и едем к Снежане. Будем брать с поличным.
От собственных слов стало смешно. Но моё лицо сохраняло бесстрастность, а тон был уверенным. Хотя меня реально трясло, и даже пришлось сжать пальцы в кулак.
Возражения были. Охранник что-то рычал. Возможно, так зашифровано и непонятно он выражал, как будет со мной расправляться в случае моего провала. Вовка просился домой. А я, не в силах терпеть, рявкнул:
- Едем все! Кто знает, на что способна Снежана. Тем не менее, лучше напасть первыми. Есть шанс застать женщину врасплох.
Оля и Ангелина поддерживали моё решение взглядом. Шаляпин испуганно жался, переглядываясь с Павлом. Когда мы собрались, на часах было четыре часа утра.
Возле подъезда стояла "тойота корола". Тёмно-синяя, практически чёрная на фоне белого снега. Ветер стих. Было очень красиво. Снег покрывал белоснежным ковром асфальт и дорожку. Тучи рассеялись, и на тёмном небе кое-где пятнами рассыпались звёзды, мерцающие серебром. Такое утро идеально подходило бы для завершения свидания. Чашечка кофе на завтрак и долгий сон. Но, я отвлекаюсь: недосып и всё такое...
Ольга опиралась на моё плечо. Ангелина держалась рядом. Павел и Вовка, похоже, сговорились. Наверняка Шаляпин чувствовал себя в безопасности, скрываясь за крепким плечом охранника и верным "Макаровым" в его кобуре на бедре.
Навигатор проложил маршрут, и мы поехали. А я всё пытался вспомнить всё, что рассказывал дед мне в далёком детстве. Тогда я думал, что это сказочки-байки, но сейчас жалел, что пропускал всё мимо ушей. Ах, если бы знать её слабое место. Ах, если бы сожаления были лошадками, тогда бы мы все верхом ездили.
Добрых сорок минут провели в дороге - и это на ста километрах в час. Благо в такую пору пробок нет. Лишь рассеянно мигали светофоры. Кое-где проезжала снегоуборочная техника. Круговерть поворотов. Затерянный двор. Полуразрушенные здания, обнесённые высоким забором. Пустырь и овраг - и вот её дом. Одинокий, двухэтажный. Обшарпанный в свете фонарей. Свет не горел в окнах. Только ветер завывал, зловеще и гулко, словно голодный зверь...
Я открылся полностью, пытаясь прощупать обстановку. Ничего. Пустота. Только легкие всполохи голубого утреннего сна людей, живущих в соседних квартирах.
Выйдя из машины, мы напряжённо шли, чуть ли не оглядываясь через плечо. Настороженные, с натянутыми до предела нервами. Если бы внезапно каркнула птица, то ставлю двадцатку - подпрыгнули бы все.
Собратья по несчастью ничего не спрашивали, полностью надеясь на меня, горе-эксперта. Признаюсь, план был, но жалкий. Забрать одну вещь и просто свалить. Как победить такую тварь, как нейтрализовать её - я не знал. Но твёрдо решил одно: Ольгу спасу любой ценой.
Самый первый подъезд. Лавочка возле. Фонарь не работает, и только слабое мерцание синего отблеска телевизора на втором этаже давало рассмотреть обстановку. Шиповник закрывал сломанный остов железного стола. Металлические брусья чёрными пятнами виднелись на белом снегу. А в окнах темнота, будто живущая своей жизнью. Шторы и жалюзи не давали рассмотреть внутренность её квартиры.
Фонари мы пока не включали. Не хотели привлекать внимание. Надежда была, что существо боится света. Хотя это было маловероятно.
Никакого домофона нет и в помине. Только старая тёмная деревянная дверь. Протяжно скрипнула, открываясь, впуская нас в подъезд. На лестничной площадке темно. Лишь ядовито-красный, словно лазерный, свет маленькой лампочки освещал пятачок между квартирами жильцов, светлую выщербленную продолговатую плитку и светораспределительный щиток.
- Куда? - спросила Фролова.
- Шестая, - сухо ответил ей охранник, Павел Петрович.
Он подошёл к двери, следуя плану и доставая набор универсальных отмычек. Его талант сейчас был весьма кстати. Я подошёл к Ольге и шепнул ей пару слов в надежде подбодрить, тихо, чтобы никто не слышал. Отойдя в сторонку, встретился взглядом с испуганным Вовкой. В его глазах страх смешался с предвкушением.
- Что за чёрт? - прошипел охранник. Он толкнул дверь. Она медленно раскрывалась, по-видимому, не запертая.
Мы замерли. Стало так тихо, что я чувствовал, как пульс колотится в горле. Ну и дела! Выходит, Снежана ждала нас? "Ловушка!" - мелькнула запоздалая мысль, но Павел уже переступил порог.
Я бросился за ним, пытаясь остановить. Но темнота поглотила его, скрыв от взглядов. Кто-то что-то кричал. Вакуум поглотил слова. Молчание. Та самая тишина, которую можно назвать зловещей. Коридор манил. Я ступил за порог - и дверь сразу захлопнулась. Хрясь - и тишина.
Зажмурил глаза, пытаясь сконцентрироваться, дать глазам привыкнуть. Скрипнула дверь. Близко. Рядом. Я подошёл к стене. Стал спиной, пытаясь сориентироваться. Погладил обои ладонью: а вдруг найду выключатель. Надежда, что свет включится, жила, но слабая. Пара шагов влево. Руки уткнулись в тяжёлые занавески. Стал тянуть на себя, отодвигая, впуская белизну снега, слабые отблески лунного света и отсвет далёкого фонаря.
Чьё-то шипение. Голос словно морозный иней, такой же скрипучий. Такой же холодный.
- Ты попался, Андрюша. Ты заменишь девчонку. Ты вкуснее...
Звучало многообещающе.... Моя фантазия рисовала картины, одну похлеще другой. Опять скрипнула дверь. Звуки вернулись. В дверь барабанили уже оглушительно.
- Держись, Андрей! - кричала Фролова.
- Я позвонил в полицию. Папа скоро приедет!
- Не сдавайся, Андрей! - ободряюще - Ольга.
Тихо скрипит дверь, ведущая в гостиную. Тёмное стекло отражает обои и шторы. Дверь в паре шагов от меня. Разворачиваюсь назад, лицом к парадной двери. Дёргаю ручку, не открывается.
- Умоляю - не надо! - ранее мужественный, голос охранника писклявый и жалкий.
Волосы поднялись на затылке. Я нутром ощутил его страх и страдание. Что она там с ним делает? Гнев вспыхнул, подстёгивая к действию.
Я ворвался в зал, распахнув дверь так сильно, что стекло задребезжало.
- Давай, стерва, выходи! Вот он, я. Иди и попробуй меня.
Раз - и стекло двери рассыпалось вдребезги. Упал на пол, чувствуя под руками ковёр. Лёгкая белесая дымка окутала комнату, и голос сказал:
- Ты мой.
Женское лицо. Меняется, пульсирует. То до жути красивое, то древней старухи, злой и жестокой. Тело не поддаётся контролю разума. Холод нестерпимый. Ничего не чувствую. Оно всё ближе. "Не дрогну я. Не дрогну!" - но чёрные глаза поймали мой взгляд, тянут на самое дно, в чёрный омут, в могилу. Я борюсь. Пытаюсь зажмуриться, но поздно.
Камыш и ряска. Сумерки - и в отдалении лес. Белые всполохи сливаются с ядовито-зелёными, притягивая меня. Голова слегка кружится. Ощущения одновременно тревожат и возбуждают меня. Иду дальше по следу из дымки, ловя её, уходя в топь. Туфли промокли насквозь. Я углубляюсь в камыш - и вот дымка всё гуще. А потом падаю на колени, увидев Борьку, спасённого когда-то давно трёхлетнего малыша. Лежит без сознания. Проволока окутала босые ноги. Одна сандалия рядом - красное пятно на чёрной земле.
Неба не видно. Солнце зашло. Ветер шуршит, забирается под одежду, холодя кожу. А я всё смотрю, затем трогаю Борьку за руку. Не могу говорить и кричать не могу. Он тёплый. Затем переворачиваю его на спину. Лицо грязное. Глаза закрыты. Что же с ним? Как помочь ему? Как? В голову не приходит ничего путного, только хлопаю его по щекам. Кожа покраснела, и я слышу стон. Дымка всё гуще. Она исходит от него. Окутывает, и я могу потрогать её руками. Странная.
Внезапно Борька открывает глаза, хватает меня за руку, и я тону в зелени его боли, страхе и ужасе. Крик застрял в горле. Резко кольнуло сердце. Стук, стук трепещет, ударяясь о грудную клетку. Я не в силах дышать. Моя кожа горит огнём. О нет, я не хочу умирать. Так больно, так невыносимо больно.
Зелёные глаза трёхлетнего Борьки смотрят в самую душу. И этот смех - издевательский холодный смех. Всё сильнее, всё громче. Боль давит на виски. Сердце скачет галопом. Не могу вздохнуть. Смех такой невыносимый. Стоп. Смех. Откуда он? Перед глазами чёрные точки. Борьки больше не вижу. Лишь чернота. Лишь страх. Смех. Его не должно быть. Всё было не так...
Каким-то чудом цепляюсь за эту мысль. Отголосок здравого смысла в хаосе и безумии. "Нет", - сжимаю кулак. "Нет!" - нахожу в себе силы закричать. "Нет, я не сдамся!" И открываю глаза.
Я лежу на полу. Надо мной склонилась черноволосая женщина. Её лицо близко, словно для поцелуя.
- Убирайся. Слышишь, ты, ведьма чёртова, прочь из моего разума! Я не боюсь тебя! - крикнул я, и страх исчез.
Она завыла в бешенстве. Я встал и оттолкнул её. Она опешила, растерянная. Далёкие крики, и словно препятствие им - войлок звукоизоляционной комнаты:
- Взламывай!
Входная дверь раскрылась с грохотом. Женщина закричала, как дикое животное. Свет фонарей ослепил меня. Я успел рассмотреть полицейских в форме. Затем всё смешалось. Событий, происходящих одновременно, было слишком много.
- Стоять на месте! Руки за голову!
Издевательский смех. Фонари замигали. Ругань. Движение. Звуки борьбы. Выстрелы. Хрясь - пуля разбила окно. Звенели стеклянные осколки, падая на пол. Кажется, я оглох.
Теплая кровь попала мне на лицо. Я, в шоковом состоянии, мог только смотреть, как Снежана набросилась на полицейского. Рычание. Выстрелы. Раз, два. Щёлкнула пустая обойма. Чем можно убить чудовище? Пули явно не доставляли ей неудобства. И тут я вспомнил концовку истории, которую дедушка частенько рассказывал мне, пугая до дрожи на ночь.
Могила. Шиповник. Солнечный свет. А главное - вовремя сказать слова. Эх, была не была. Я отчаянно бросился к женщине и толкнул её, приближая к окну. Пытка страхом от холодной кожи. Питается от меня, а я смотрю на мёртвого полицейского с разорванным горлом. Второй мужчина что-то кричал.
Терплю. Невыносимо, боюсь потерять сознание. Слабость волнами накатывает на меня. Но и тварь ослабела. Я чувствую, свинец не пошёл ей на пользу, пробил брешь в обороне.
Щёлкают зубы. Пена у рта. Наверное, сегодня провиденье хранит меня. Собрал последние силы и подтолкнул её к подоконнику. Женское лицо при свете раннего утра резко старело. Она ударила меня наотмашь по лицу, разбивая губы. Моя голова отклонилась в сторону, и я чудом избежал пули. Секунда - и я смотрю, как под действием толчка Снежана теряет равновесие и падает спиной на подоконник. Секунда, чтобы принять решение. "А, твою мать!" Адреналин придал мне силы, и я выбросил её из окна. Звериный крик, сначала оглушив меня, резко затих, обрываясь бульканьем. Я смотрел, как её тело под собственной тяжестью осело на кольях. Хрипы замерли, слова женщины остались непроизнесёнными. И только я видел, считая минуты и ожидая, когда полицейский схватит меня, как белесая сущность покинула женщину, выглядевшую полусгнившим трупом. Тонкая, серая кожа черепа. Волосы как солома, и взгляд безжизненный. И только я видел, как куст шиповника не даёт свечению покинуть место своего погребения.
"И так будет, пока корни его живые и уходят в землю. Мёртвому смерть в забвении".
Протокол о неразглашении был подписан. Ольга осталась жива. Криминалисты забрали тело Стропиловой, напоминавшее иссохшую мумию. Прессу не подпустили. В новостях крутилась липовая история. Очень и очень далёкая от того, что происходило здесь на самом деле.
Спать не хотелось никому. Последствия шока.
Мы сидели на кухне. Я, Ольга и Ангелина. Я пил горячий чай и всё никак не мог согреться. Внутри меня воцарился арктический холод.
- Вот, держи, - сказала мне Ангелина, протягивая пухлый конверт.
Я хотел спрятать его в карман куртки, но она взглядом дала понять: раскрой. Развернув, увидел купюры и билеты на самолёт. Честно сказать, я был удивлён. Откуда Фролова могла знать, насколько сильно я хотел побывать в Гонконге?
- Визу получишь в конце недели. Спасибо за труды, Андрей. - Улыбнулась, встала из-за стола и обняла меня. Я ощутил терпкость духов. Мне стало очень жарко, когда она тихо шепнула мне на ухо: - Возвращайся скорее, мы будем ждать тебя.
Лёгкий румянец лепестками роз расцвёл на её щеках. Ольга улыбалась, переводя взгляд то на меня, то на сестру. Я понял, что небезразличен этим двоим.
- Как ты узнала про озеро? - задал я давно интересующий меня вопрос.
- Причины и следствия, Мильтов. Ни за что не поверишь: Борька, которого ты в детстве спас, - мой троюродный брат.
- А про Гонконг?
- Дятлов упомянул, когда речь зашла об оплате.
Ноги меня не держали. Истерический смех рвался из горла. Ну и дела! Не поверил бы, если бы кто-то сказал, что в реале такое бывает.
Ошарашенный, сел обратно, на табуретку, и преспокойно допил тёплый чай.
В квартире царил кавардак. Но обстановка, даже с нагромождениями коробок, валяющихся киношных дисков и вещей, была шикарная. Я вздохнул. В голове вертелся вопрос: почему Шаляпин не в школе? Словно угадывая мои мысли, парень сказал:
- Карантин. Занятий не будет до четверга. Кстати, меня Вовкой зовут, а для друзей рыжим чудилой, но это не для тебя.
Говорил на равных, словно я не авторитет. Хорошо ж, придётся что-нибудь придумать. Меня задевало такое пренебрежительное отношение.
Вовка завёл меня в узкую комнатушку. Возле стены размещалась односпальная койка, а на коричневом столе стоял навороченный монитор. Парень залез в ящик стола и сказал:
- Вот, сделал тебе распечатку. Список жертв. Даты. Имена. Всё, что просил Димон. Давай баксы.
Вытянул из кармана сложенную вдвое купюру. О, как дороги его услуги. Но Вовка дело знал. В качестве инфы я не сомневался.
Заграбастал деньги. Проверил на свету, высматривая водяные знаки. Хмыкнул, улыбнулся, довольный. Мальчишка есть мальчишка. Пусть и шибко умный сын полковника полиции. А всё-таки неуверенный. Пусть и скрывает, но его сущность для меня, как на ладони, плавает сизой дымкой. Теперь улыбался уже я. Он опешил. А я сказал, направляясь к двери:
- Не бойся, твой дед спит крепко. Твою тайну не выдам. Маленький хакер.
Входная дверь захлопнулся, но я успел почувствовать его растерянность, смешанную с облегчением.
В списке было шесть фамилий. Адреса и возраст. Фото из морга - их я уже видел. Фролова показывала. Две девчонки и четверо мальчишек.
Две семьи меня на порог не пустили. Просто не хотели открывать дверь. Их горе пропитало подъездную площадку насквозь. Я их понимал, но оттого не легче. Хозяйки двух других дали мне от ворот поворот, захлопнув дверь перед моим носом, обозвав психом, пригрозив вызвать полицию, а злобный песик, находившийся в коридоре, лаял так яростно, что закладывало уши. Еле сбежал не солоно хлебавши.
Вечерело, и мне оставалось посетить всего лишь одну квартиру.
Бабуля Вера Григорьевна - милая старушка-кошатница. Одинокая, лет шестидесяти пяти, растила осиротевшего внука. Я вздохнул. Заходить не хотелось. Её утрата было настолько сильной и острой, что мне стало физически больно.
- Мильтов Андрей Викторович - детектив, - и показал ей визитку. Она хмыкнула. Нет, честное слово. Я был удивлён.
- Заходи, голубчик, чайком угощу. Верю я тебе на слово. Хороший ты человек, добрый.
Я растерялся, не ожидая такого расположения. С чего бы это ей мне верить? Внешность у меня обычная, ничем не примечательная. Да уж, бабушка странная...
Кухонька светлая и просторная. Чистая и бедная. Я сидел на деревянной лакированной табуретке и пил чай. Свежее овсяное печенье остывало, лежа на бумаге. Пахло ванилью и какао. Кошки, рыжая и чёрная, дремали на тёплой батарее, иногда просыпаясь и поочерёдно бросая на меня ленивые взгляды, словно оценивали. Но не боялись, впрочем я этому и не удивлялся. Кошки в отличие от собак, всегда были ко мне неравнодушны, а почему - я сам не знаю.
- Не стесняйся, голубчик, кушай. Мне теперь некого баловать. Ванюша помер, отправился в поднебесье, к маме с папой. Эх, - она вздохнула. Пришлось напрячь всю волю, чтобы не чувствовать её горечи.
- Вы не могли бы мне рассказать, как умер ваш внук? С чего всё началось?
Если вопрос и задел её, то не подала виду. Только глаза стали отрешённые, будто Вера Григорьевна находилась не здесь.
- Тот день был самым обычным, только Ванечка пришёл на час раньше. Экскурсия прошла быстро, и деток отправили по домам.
- Постойте, - перебил её я. - А куда ходил ваш внук?
- В музей, - просто ответила и продолжила говорить как ни в чём не бывало.
Её руки рассеянно теребили полу халата. Затем на мгновение сжались в кулак. Мне было её жаль, но я знал, что должен услышать всё, что касалось дела.
- Он кричал во сне. Говорил, что кто-то душит, а потом прячется за шторой, возле подоконника. Я не верила, глупая старуха. - Опять вздохнула. - Напоила святой водой, и всё вроде прошло. Но на следующий день Ванюша был вялый. От завтрака отказался. Сонный. В школу пошёл, хотя я уговаривала вызвать врача и денёк отлежаться. Эх, отличником был мой Ванечка.
Мой телефон завибрировал, нарушив тишину. Я проигнорировал. Старушка внезапно улыбнулась. Меня накрыла ядовито-жёлтая грусть. Я задал вопрос, чтобы отвлечься:
- Вера Григорьевна, в какой музей ходил ваш внук?
- Этнографический. Помню, так как Ванюша мне всё рассказывал.
Возможно, это была ниточка. Лучше чем ничего, на худой конец.
Старушка тихо заплакала. Её плечи поникли.
Я не допил чая, не попробовал печенья. Я просто дотронулся до её руки, нежно прикасаясь к коже, не говоря ни слова, открыл "заслонку" и впитал её боль через поры. Её лицо посветлело, взгляд стал ясным. Боль ушла. Моё тело поглотило её. Знаю, чёрт возьми, это ослабит. Но не мог смотреть на её страдания равнодушно. Ведь я сам сирота.
Мои родители погибли в горящем доме, по вине соседей-алкашей. А меня забрал дед, приехав из далёкой Казани. Вытянул из психушки, вопреки воле врачей. Научил всему, что знаю, только жаль - мало прожил.
На встречу с Фроловой я опоздал, приехав лишь под вечер. Дима меня уже ждал. Расслабленно потягивая кофе, удобно устроившись на диване в гостиной радушной хозяйки дома. Пока охранник решал, впускать меня или нет, я ещё раз всё обдумал. Детали вырисовывались, но всё ещё не складывались в картину.
Её квартира полностью занимала восьмой этаж. Двухъярусная, с мансардой и широким балконом на крыше. Стекло высоких окон напоминало хрусталь, такое же прозрачное.
Димыч был как всегда в костюме. Чёрный цвет стройнил, придавая солидность.
Ангелина без каблуков казалась ещё изящней и миниатюрней, и всё тот же запах пиона шлейфом сопровождал её.
- Андрей, - сказала она, - Оля ждёт тебя. Пройдёшь через коридор, минуя ванную комнату, белая дверь - её спальня. А мы, - перевела взгляд на Димыча, - продолжим беседу.
Кивнул, соглашаясь. Как пожелает заказчик. Если сумею распутать дело, энная денежная сумма давала возможность строить далеко идущие планы.
Шёл по узорчатой дизайнерской плитке, слыша отголоски формально-дружеской беседы. Димыч умел располагать к себе людей. Думаю, что Ангелина не станет исключением.
Коридор закончился. Синяя ковровая дорожка скрывала дубовый лакированный паркет. Всё в этой квартире буквально кричало: роскошь и шик.
Я удивился, зайдя в комнату Ольги. Белокурая девчонка в потёртых синих джинсах и футболке ждала меня, сидя на узкой односпальной постели. Такая комната больше подошла бы мальчишке, чем этому ангелочку.
Фотообои, на них осенний лес. Жёлто-коричневая гамма и серые стволы берёз.
Худенькая, хорошенькая и настороженная - такое впечатление складывалось на первый взгляд. Но стоило посмотреть ей в глаза - и понимал: сильная душа, и характер не из легких. Она не боялась меня. Оля просто сидела и смотрела в окно, а потом сказала:
- Скоро она придёт.
"Что придёт?" - хотел переспросить я, но слова замерли, вертясь на языке. Оля посмотрела на меня, и я ощутил её страдание. Серая безнадёга. Липко-розовый, с чёрными прожилками страх. Удушающая ненависть к тому, кто приходит, и равнодушие ко мне. Некоторые вещи для меня словно дыхание: естественны и привычны. По сильным эмоциям я практически стопроцентно рисовал мысленную картину.
Считывая с девчонки, понимал, что она мне не верит. Никому не верит, даже сестре. Я - прихоть сестры, заставившей её поговорить со мной. Вытерпеть моё общество, так сказать. Ей никто не верил. Все притворялись, что слушали, а сами боялись, что Фролова-младшая сходит с ума. Так она интуитивно чувствовала.
Пропуская через себя её эмоции, я понял, чего Ольга боится больше всего - беспомощности.
- Рассказывай всё как есть и в деталях. Ольга, я сделаю всё, чтобы помочь тебе, - бодро сказал, внимательно рассматривая уставшее худое лицо, запавшие голубые глаза и сухие волосы. На фото они блестели на солнце. Сейчас напоминали солому.
- Обещай не смеяться, - устало произнесла она. Но я чувствовал её колебание. Она хотела довериться мне. Я замер, боясь спугнуть её необдуманным словом или движением.
Снег падал, прилипая к стеклу. В отблесках лампы приобретал жёлтизну. Ольга начала рассказ. Не знаю, что она разглядела во мне, если это вызвало у неё желание облегчить душу. Может, надежда? Может, просто я не выглядел так, как она себе представляла детектива. Не был супергероем, красивым, крутым. Скорее - обратное, но это не важно. Она говорила, а я всё лучше понимал ее. Что-то домысливал, но главное - просто смотрел в глаза, не таясь, обнажая душу, слушая голос и полностью выпуская силу. В такие моменты мой дар - подарок судьбы. Главное - уметь управлять им.
- Всё началось на прошлой неделе, в пятницу. Обычный день. Школа. Музей. Уроки. Я играла в компьютерную игрушку - и внезапно почувствовала, что в комнате не одна. Оборачиваться не хотелось - так было страшно, хоть я не из пугливых. А затем что-то коснулось плеча и позвало меня: "Олечка!" ласково так, нежно, и я обернулась, а дальше темнота, и сон слился с явью. Ангелина говорила, что я кричала во сне. Компьютер был выключен.
Я смотрел на девчонку, которая сжимала и разжимала пальцы в кулак, неосознанно нервничала.
- Продолжай, - прокашлявшись, нарушил я тишину. Девочка испуганно глянула на часы, стоящие на письменном столе напротив кровати. У неё маленькая комната. Шкаф-купе. Кровать, стол и компьютер, и, кажется, обруч лежал под кроватью. Полка с книгами, диски, учебники - и ни одной игрушки, ни одной заколочки или резинки. Чистота и порядок - идеальные. Одно это многое говорит о человеке.
- Прошла неделя, - продолжила Оля, - затем всё повторилось. Внезапно, и это не было сном.
Она вскочила. Её лицо побледнело ещё больше, а взгляд стал колючим и жестким, осуждающим, как бы говоря: "Не веришь, да?"
Поддавшись порыву, я взял её за руку и честно сказал, глядя в глаза:
- Оля, твое дело мне не понравилось сразу, я не эксперт в случаях такого рода, понимаешь?
Она нахмурилась и продолжила нападать, защищаясь в силу привычки. Бедная девочка. Непонятая и одинокая.
- Так какого чёрта ты здесь? Сестру в заблуждение вводишь. Хочешь денежки заграбастать, да?
- А вот и нет, - ответил и улыбнулся. - Я сделаю всё, что смогу. А твоя сестра тебя любит и хочет помочь.
- Как бы не так, - оборонила и хмыкнула.
- Опиши мне то, что приходило к тебе по ночам. Ангелина сообщила мне, что ты её видела.
- Белая, как привидение. Глаза угольки, словно чёрные дыры, и рот. Она забирала моё дыхание, питалась мной. Пожирала меня. Слышишь, ты, детектив хренов, он придёт за мной и закончит начатое. Ты понимаешь, что мне мало осталось?
- Понимаю. Время в обрез, но я попытаюсь... - сухо сказал я и встал, собираясь уйти.
- Постой, Андрей, (оказывается, она помнила моё имя) Я сказала не всё. То существо, женщина - может быть, привидение - явилось из преисподней. Никто и ничто не поможет мне, я знаю, но всё же...
- Ты не сдашься так просто, я прав?
- Ага, - она кивнула.
- Я приду завтра. Скажи, в музее ничего не показалось тебе необычным?
- Нет, всё банально. Знаешь, сыщик-любитель. Я лежала в психушке. Пару лет назад.
Ободряюще улыбнулся. Внутри сжался тугой комок. Это дело самое странное из всех, за которые я брался. И, если честно, первое дурно пахнущее потусторонним дерьмом - и я влип.
- Пошли, Димыч, дома поговорим. - Я дотронулся до плеча друга, намекая, что пора бы закругляться. Дятлов вошёл во вкус. Флиртовать он любил.
- Ты придёшь, Андрей? Ты ведь обещал? - спросила Ангелина, и я ощутил панику в голосе. И чего это Фролова так надеется на меня? Я же практически обычный человек.
Димыч поцеловал даме на прощанье руку и мило улыбнулся, словно галантный чеширский кот.
Надевая туфли, завязывая шнурки, я поднял голову, чтобы встретиться взглядом с Ангелиной и утонуть. Столь сильна была в них вера. Вера и надежда на меня. Призовой лошадью я себя не чувствовал, но сегодня впервые мне не хотелось выпить, это был плюс.
Дома нас ждал разговор. Димыч пил апельсиновый сок. Я освободил кухонный стол. Пусть пепельница, сахарница с розочками и солонка отдыхают на подоконнике вместе с геранью, подарком одной милой старушки, живущей ниже этажом.
- Так, Дятлов, слушай, есть у меня мысля.
- Давно пора, сыщик. У меня уже от этого дела реально едет крыша.
- Ты фотки достал? - спросил я.
- Рыжий чудила скинул на почту.
Ах, вот как.
Мой ноутбук дышит на ладан. Пришлось принести: стоял в зале, на пороге, граничившем с балконом. Не застекленным, кстати, но очень просторным. Порой оттуда поддувало. Но, как всегда, у меня нет денег ни на что, кроме еды, квартплаты и кое-чего по мелочам. Жизнь сурова - этому научил меня дед. Но тяга к азарту, бухлу и красивым женщинам у нас семейное. Так, заговариваюсь.
Димыч подключился, используя беспроводной интернет. Так-так, складываются детали. Фотки тел в морге реально жуткие. Похороны. Грустные лица. Горе и страдание даже на мониторе оставляли след. Чёрный, серый, мёртвый. Наверное, я никогда не забуду детских лиц, и мне будут кошмары сниться.
- Ничего, за что можно было бы зацепиться, ничего, чёрт побери! - Димыч выругался и глянул на дорогие часы, спрятанные под манжетой шёлковой белой рубашки. - Андрюха, придется тебе самому идти и в музей, и к Азариной.
- Что так? - спросил я, удивлённый.
- Шеф застолбил для меня командировку.
"И когда ты хотел меня обрадовать, друг?"
Я кивнул. Слов нет. Вот так всегда. Димыч меня покидает. Неожиданно, нет - внезапно, но предсказуемо. Зря я понадеялся. Врёт табличка над нашим офисом. "Детективное агентство Мильтов и Д". То есть Дятлов. Платим за аренду вместе. А я как всегда один парюсь и расследую. Ох, лучше бы я тогда не оборачивался. Но женщины - моя слабость.
- Андрюха, ты где? Спишь сидя? Записывай всё подробно: и адрес, и номер квартиры. Пиши, пиши, а то будешь опять в пролёте. Рыжий мне всё рассказал.
Он хмыкнул.
Я скривился. Твою ж мать. Говнюк мелкий. Ну, я ему припомню. Злопамятность - лучшая черта характера.
- Диктуй давай, тебе ж вставать рано, а время не ждет. Не выспишься, Дятлов, будешь злой как чёрт.
Мои слова вызвали сухую улыбку. Димыч продиктовал, а я записал в электронный блокнот. Главное - не забыть поставить будильник. Вставать рано - хочешь, не хочешь.
- Ты это, - обратился Димыч ко мне у дверей. - Не забудь представиться психологом Александром Зайцевым. Карточка на столе. Липа, но для обывателя сойдёт. Уверенней, Мильтов, уверенней и улыбайся, понял меня?
"Детально всё продумал".
- Приедешь - позвони, - буркнул я.
- Ага. Удачи, Мильтов. Я верю в тебя.
Да, удача мне не помешает. Еще бы веры в себя, и маленькое чудо тоже было бы кстати. Закрывая дверь, вспомнил, что не обедал. Интересно, есть ли что-нибудь в холодильнике, кроме куска вчерашнего торта? Сладкого не люблю. Но не ложиться же спать голодным. Ну и что, что уже почти полночь. Кому - кому, а мне с моим обменом веществ голодать вредно.
Часам к десяти я пришёл к моему пациенту. Им оказался мальчик лет восьми: робкий и пухлый, чертами лица напоминавший мамашу. Азарина открыла мне дверь и так рада была моему приходу, что даже не потребовала документы. А надо бы. Я пил чай, жадно расправляясь с домашним лимонным пирогом. "Хозяйка - хорошая кулинарка. Готовит с душой", - подумал я.
Кухня была просторной, выдержанной в бежево-жёлтых тонах. Современная мебель, напольная плитка и блеск надраенной посуды.
- Так мальчик боится умереть так, как его сестра? - спросил я.
- Да, Александр, - мягко сказала она, потуже стягивая фиолетовый тёплый халат. - Вы, как специалист, должны понимать, что это всё фобия. Её надо лечить. Но в клинику отдавать Костика не хочу. Знаю, моему малышу тяжело одному будет.
Я кивнул. Костик выглядел мягкотелым. Слишком неуверенным, безвольным. Мать явно была его опорой.
- Покажите мне комнату.
Она даже не стала спрашивать зачем. Просто показала - и всё. Я рассматривал фотографии и инстинктивно спросил:
- Можете принести фотоальбом? - и улыбнулся, зная, что вопрос выглядит нелогично.
Наверное, я ей понравился. Азарина колебалась, слегка хмурилась, но, по-видимому, всецело доверяла вызванному специалисту.
В комнате я не уловил ничего. Стоял на кухне и думал. Мальчик сидел на стуле, опустив голову и обнимая себя руками. Его страх, беспомощность, слабость окутывали меня, не давая спокойно вздохнуть.
- Костя, иди сюда, - сказал я, стараясь голосом заставить его подойти.
Слабая воля. Любит исполнять приказы. Не удивлюсь, если Костик - любимчик учителей. Может, даже отличник. Но уж точно в классе его дразнят.
Он подошёл, спросил:
- Что мне делать?
Я хмыкнул. Печальная картина, да и только.
- Дай мне руку. Не бойся. Ничего не случится. Я помогу тебе.
Он послушался. Слабовольный. Привык доверять старшим. Но я всё, что мог, сделал. Раскрылся полностью, давая его эмоциям ослабнуть, а потом по каналу, соединённому с кожей, перетечь в меня. Мой лоб вспотел. Сердце бешено колотилось в горле. Во рту стало кисло. Вкус чая совсем исчез. Очищение - болезненная процедура. Вскоре, если останусь жить, я пройду её. Такова цена за возможность помочь.
Когда мать зашла, Костик уже улыбался и рассказывал мне про школу. Она принесла фотоальбом, поминутно глядя (с удивлением и радостью) на сына. А я пролистал его весь. В конце были фото, сделанные на похоронах. Ничего необычного. Угрюмые, замкнутые лица. Мужчины и женщины. Я уже закрывал его, ничего не найдя. Что-то вздрогнуло внутри меня. Я открыл снова, заново вглядываясь в людей. Неужели показалось? Кого-то я уже видел. Так и есть: высокая женщина в чёрном платке. Стояла боком. Лица разглядеть не удалось.
- Кто это? - резко спросил я.
Женщина вздрогнула. Вгляделась внимательно, затем задала вопрос:
- А зачем она вам?
- Напомнила давнюю знакомую, - соврал.
- Не знаю я. Какая-то родственница. Может быть, пришла с кем-то из друзей.
- Можно мне взять фото?
- Да ради бога.
Она недоумевала: "К чему это всё?"
Я собирался уходить и придумывал, что бы такое сказать. Реплики вертелись на языке. Я настраивал мысли подходящие для психолога.
Она сама спросила меня:
- Вы ведь придёте, да? Костика не узнать. Не знаю, что у вас за чудо-методика. Я вам заплачу, только не оставляйте нас, - попросила умоляюще.
Ложь. Терпеть её не могу. Выходит себе дороже. Поэтому ответил, обманывая её. А что оставалось делать?
- Я вам позвоню. Назначу встречу. Выпишу Костику лёгкое успокоительное. А там посмотрим.
Погладил мальчишку по волосам. Посмотрел в глаза и мысленно пожелал удачи. Дверь закрылась. Я решил спуститься не на лифте - по лестнице. Какая-то часть меня не любит замкнутых пространств. Видимо, наложило свой отпечаток время, проведённое в клинике.
Маршрутку ловил недолго. Повезло, успел удобно устроиться напротив окна. Заплатил и задумался. Так, все жертвы были легковнушаемые. Многие слабовольные, только Оля исключение. Типичные ботаники-заучки, имели расшатанные нервы. Кое-кто лежал в неврологической больнице. Значит, убийца, кем бы он ни был, выбирал слабых. Понятно, почему Оля смогла держаться так долго. Связующей цепочкой в событиях, происходящих в нашем городе, был музей. И что я найду там? И найду ли вообще?
Такие мысли сопровождали меня всю дорогу. На людей я практически не обращал внимания. Пытался сосредоточиться. Внутренне был уверен: если ничего не найду, участь Ольги предрешена.
Моя остановка. Встал, держась за поручень, протиснулся к двери и вышел на улице Первомайской. Здесь располагается этнографический музей. Рядом кинотеатр, через дорогу - ресторан.
Тихая спокойная улочка - и вот, перейдя через мостик, раскинувшийся над прудом, - вышел к музею. Давно я здесь не был. Со школьных времён. Ничего не изменилось. Первый этаж - музей этнографии, а наверху - выставочные залы с картинами молодых художников нашего города. Здесь часто можно увидеть выставку всевозможных камней, драгоценных и редких. Браслеты, ожерелья, кольца, камни-обереги и прочие типично женские штучки.
Может, мне повезло - в зависимости оттого, как посмотреть. В музее никого не было, кроме седовласой кассирши, сидевшей за регистрационным столом, и рыжеволосой женщины в деловом костюме, стоящей возле окна - по-видимому, экскурсовода.
Я поздоровался, показывая ей визитку и намереваясь задать пару вопросов.
Печально видеть, как она помрачнела. Нахмурила высокий лоб и сразу постарела лет эдак на пять.
- На вопросы полиции мы уже ответили. И без специального постановления разговора не будет. - В тоне был намек, и я не сразу догадался, что речь о деньгах.
В кармане красного пуховика лежал мой бумажник. В бумажнике лежала валюта. Эх, полностью опустошил заначку. Да, ещё в бумажнике лежали деньги Фроловой, выданные на деловые расходы.
Достал двадцать баксов, положил на стол. Рыжая странно посмотрела на меня, а кассирша подмигнула. Честное слово. "Мало", - повисло в воздухе. Я вытянул из кошелька ещё десять баксов. "Ишь, какие жадные". Что сказать: наверное, низкая заработная плата.
Кассирша пробила билет. Деньги исчезли в одно мгновение. Раз - и уже нет. Кассирша посмотрела на дверь. Клиентов не предвиделось.
- Молодой человек, - обратилась ко мне экскурсовод. - Пройдемте в зал, я расскажу вам много интересного о культуре и обычаях наших предков, а заодно вы узнаете то, за чем пришли, согласны?
Улыбалась, предвкушая. Да уж, встречаются такие тётки, влюблённые в работу. Это одна из них. Нудная лекция, как минимум час потерянного времени, и ещё надо придумать правильные вопросы. Эх, жизнь. Запутывает меня ещё больше, гоняет, а финал близится к завершению.
?
Залов было восемь. Бессмысленное блуждание. Монотонная речь и мои тревожные мысли. Когда экскурсовод уставала, я задавал вопрос:
- Как долго выработаете в музее?
Стандартный ответ:
- Три года.
- Ничего подозрительного не происходило за это время? Странные случаи, например.
Она покачала головой.
Домотканая одежда. Прялка. Горшки. Деревянные стены. Традиции и обычаи наших предков. Праздники, вероисповедание. О, слушать это было так тоскливо. Так мучительно. Но я терпелив.
Прислушивался, приглядывался, прощупывал энергию этого места. И ничего. Пустота. Зла как такового не ощущалось. И женщины ничем не примечательные. Начинался второй круг. Я ощущал её беспокойство.
- И как часто приходят школьники?
- По плану. Молодёжь, к сожалению, сюда калачом не заманишь.
- А вам нравится ваша работа?
Я собирался уходить.
- Ага, только если бы не Снежана, - и замолчала. Я понял, что она оговорилась.
- Снежана, кто она?
Ответила нехотя:
- Сменщица. У нас график три на три.
Ни с того ни с сего я достал фотографию.
- Посмотрите.
Рыжая взяла фото. Поднесла к глазам.
- Это она, точно. Еле узнала. Снежана очень красивая.
Вздохнула. Я был удивлён. На фото красоты как таковой не наблюдалось.
- Когда я смогу её увидеть?
- Завтра с утра. Снежана была в отпуске.
По тону, по ощущению от слов, Снежана вызывала у женщины неприязнь. Что-то здесь было личное.
- Чем она насолила вам? - прямо спросил.
Экскурсовод внимательно на меня посмотрела. Удивлённо и уважительно. Не ожидала, наверное, моей прямоты. А что ходить вокруг да около? Жаль, что раньше не спросил. Не потерял бы столько времени.
- Злая она. И глаза черные. Может, я придумываю, но пообщаешься с ней, и становится не по себе. Жутко. Красивая она и выглядит молодо. Время словно не властно над ней. Знаю, что говорю, так как Стропилова десять лет в музее работает.
- Хм, - буркнул я. - Спасибо за экскурсию и за честное мнение.
- Не за что, - улыбнулась она. - Приходите завтра. Мы открываемся в десять утра. Она будет.
- До свидания, - сказал и направился к двери. Возле кассы толпилась куча народу. Малолетки школьники с трудом сдерживали переполнявшие их возбуждение и энергию, которую им не терпелось пустить в ход. Помню себя в их возрасте. Вздохнул. Если верить моей интуиции, Снежана со всем этим связана. Глянул на часы - полвторого. Мне нужна помощь, а вечером поеду к Фроловой.
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Аннотация:
Часики тикают, время идёт. Андрей не успеет - сестра Ангелины умрёт...
Трус и до смерти часто умирает;
Но смерть лишь раз изведывает храбрый.
Уильям Шекспир. Юлий Цезарь
Оглушительно громко, с перерывом в пару секунд гремит гром. Грохот невыносимый - и стук в дверь. Так-так - поднимает голову сознание, окутанное пеленой сна. Кто-то стучит, или мне кажется? Скорее второе. Спросонья открываю один глаз. Встаю с постели, едва не спотыкаюсь о пустую бутылку. "Да чтоб тебя". В дверь уже дубасят. Явно со всей дури, не жалея хлипкой фанеры. Кричу:
- Иду, иду!
Выходит нечленораздельным мычанием. Будто язык онемел. Прокашливаюсь, повторяю:
- Да иду я!
Стук затихает. Басистое рычание доносится из-за входной двери:
- Андрюха, ты в порядке? Какого чёрта не открываешь? Я же волнуюсь за тебя, говнюк ты мелкий!
Ах это Димка! Вот уж не ждал. Сегодня же воскресение? Или понедельник? В голове стучит наковальня. Раз, два - высекая искры под веками. Что было вчера? Память отшибло начисто. Но случилось наверняка что-то скверное, раз я так нажрался.
Друг ждёт на кухне. Слышу, как закипает чайник. Закрываю вентиль. Холодная вода привела меня в чувство. Стягиваю полотенце с округлого полотенцесушителя. Вытираюсь, бросая взгляд в квадратное зеркало. Так-так. Бледный, мешки под глазами и эта щетина... Краше в гроб кладут, а мне ещё предстоит деловая встреча.
Тонкая струйка воды стекает в щербатую раковину. Бритвенный станок нежно скользит по белой пене. Кап-кап, уносится в водосток, а я ощущаю, что Димыч очень взволнован.
Кофе разлит по чашкам. Димыч сидит, смотрит внимательно. Форточка приоткрыта чуть-чуть. И всё равно в квартире воздух спёртый.
- Андрюха, - начинает он. Хмурит лоб, положив локти на стол, упёршись ладонями в подбородок. В шерстяном сером свитере он выглядит полней обычного. Он сидит и всё равно напоминает ленивого медведя. - Какого лешего ты опять пьяный? У тебя ж встреча. Дело и деньги, мать твою. У тебя холодильник пустой, через пару дней месяц заканчивается. Чем платить будешь, Мильтов, а? - повысил голос на тон. Вышло рычание.
Если бы я не знал его, как облупленного, то, возможно бы, испугался. Димыч высокий, плотный и коренастый. Выглядит грозным, хотя добряк добряком и мухи не обидит, не то что я - взрывной, тощий и мелкий, эдакий пацанёнок. Как это меня порой бесит.
Кофе горячий и сладкий - такой, какой я и люблю. Глотнул не спеша, наслаждаясь, чувствуя, как Димыч закипает. Улыбаться заставляю себя через силу, а потом говорю:
- Вчера опять, Димыч... Я потерял контроль.
Гнев друга стихает. Ярко-алые всполохи искры угасают, будто и не было, сменяясь серыми с синевой искорками боли и грусти. Он берёт меня за руку, говоря:
- Твою ж мать, - на выдохе, - Андрюха. Как же я тебе сочувствую.
- Переживу, - бодро ему отвечаю. Допиваю кофе и ухожу в зал, чтобы собраться.
Офисное здание ничем не примечательно. Возле дороги, серое и двенадцатиэтажное. Даже взгляду не за что зацепиться, кроме как за жёлтую вывеску прямо на карнизе: "Аренда офисов. Недорого".
Димычев джип остановился возле бордюра. Так что я даже куртку не набросил.
Подхожу к двери, открываю. Внутри, за регистрационным столом, сидит лысый охранник, читает журнал. По напряжённой позе и сильному возбуждению понимаю: читает порно, может - "Плейбой". Поднимает взгляд. На лице написано недоумение. Кривит губы в ухмылке, приходя в себя от созерцания откровенных фотоснимков.
- Вы к кому? - выдавливает из себя, так как не может определить моего возраста.
- Фролова ожидает меня в полпервого, - бодро отчеканиваю каждое слово. Смотрю ему в глаза, считываю эмоции. Недоумение, презрение и жёлто-фиолетовая нотка страха. Охранник слегка бледнеет. С трудом отводит взгляд, разглядывает широкие ладони. Он нутром почувствовал: я не так прост, как выгляжу. Теперь уже я улыбаюсь, смотря, как он нажимает кнопку переговорного устройства.
- Ангелина Станиславовна, к вам посетитель!
- Мильтов? - спрашивает у меня. Я киваю.
- Да, - подтверждает в интерком, затем переспрашивает: - Пригласить?
Кивает, получив одобрение. Хмурится и показывает мне взглядом в сторону лифта.
Чёрные матовые двери. Светится жёлтым кнопка. Чёрно-белая напольная плитка выдраена на совесть. Гулко стучат мои начищенные туфли. Тишина. Такое чувство, будто все вымерли. Но это не так: я чувствую лёгкое дуновение эмоций людей, сидящих за закрытыми дверями. Вдох, выдох, снова вдох - настраиваю себя. Я эмпат, и приглушить свой дар удаётся с трудом.
Зеркало в лифте узкое, упирается в пол. Мой серый костюм в жёлтом свете выглядит блеклым и на спине топорщится. Волосы уложены гелем на совесть: короткие, вьющиеся. Голубые глаза в окружении красной сетки полопавшихся сосудов. Взгляд жёсткий, усталый. Щёлк. Лифт замер. Двери открылись, и я вышел в коридор, приехав точно по расписанию.
Белая дверь; вокруг сплошные, покрытые серой мраморной крошкой стены. Минидиванчики - как раз такие стоят в приёмных дорогих частных поликлиник. И тишина. Неуютно, мрачно. Высокое окно в самом конце коридора выходит на теневую сторону. Свет здесь яркий, но всё равно меня не покидало ощущение, что нечто притаилось, скрываясь в углах, под днищем дивана и там, куда ни бросишь взгляд. Притаилось, наблюдая за мной, ожидая, когда я отвернусь, чтобы напасть. Я шел, боясь обернуться, напряжённый и неуверенный, не зная, чего конкретно надо от меня Фроловой.
Дверь мне открыл охранник, верзила лет сорока, массивный и коротко стриженный. Квадратное лицо. Угрюмое и бесстрастное. Мы встретились взглядом, и я понял, что убивать ему не впервой. От такого типа надо держаться подальше - как говорится, обходить за версту.
- Здравствуйте, Андрей. Прошу вас, садитесь.
Женщина, произнёсшая вежливую фразу, ничуть не напоминала ту особу, которую я вчера встретил в баре, которая неожиданно подошла ко мне, когда я топил в водке тягостное бремя прошлого.
- Здравствуйте, - откликнулся я и сел в кресло напротив письменного стола. Мельком бросил взгляд на охранника. Он стоял возле двери, сцепив руки на груди. "Да уж, атмосфера самая располагающая к разговору".
- Значит, важное дело, раз вы, Ангелина, пригласили меня в свой офис?
Её аура завибрировала. Я ощутил волнение, смешанное с ноткой страха. Присмотревшись внимательнее, я различил тонкие морщинки и бисеринки пота на лбу, проступающие сквозь умело наложенный макияж. "А ей уже не двадцать и даже не двадцать пять, - мелькнула мысль, - а я-то думал..."
Она достала белую папку из приоткрытого ящика стола, пока я рассматривал кабинет: на стенах висели полотна в стиле поп-арт, а возле окон каким-то чудом затерялась парочка симпатичных натюрмортов. Совсем другое дело. Просто и со вкусом. Полки, заставленные книгами и статуэтками. На стенах награды и дипломы, а ещё я рассмотрел фотографии Ангелины и девчонки лет десяти, светленькой и голубоглазой.
- Это моя сестра Ольга, - сказала она, заметив, что я рассматриваю фотографии. - Мы не похожи, потому что отцы у нас разные. Вот о сестре я и хотела поговорить. - Её тон стал жестче, но нотка страха возросла.
Я обернулся, посмотрев на телохранителя. Свидетели нам ни к чему.
- Павел Анатольевич, выйдите в коридор, - произнесла Ангелина официальным тоном.
"Но..." - было написано у него на лице...
- Немедленно, - жёстко и властно, добавив себе баллы в моей характеристике, мысленно составляемой на её счет. Интересно. Охранник замер. Она сказала тоном, в котором звенела сталь: - Я ему доверяю. Репутация Андрея говорит сама за себя.
Интересно вдвойне. По-видимому, она нашла меня не случайно.
Когда Павел Анатольевич вышел, она раскрыла папку.
Фотографии детей смотрели на меня. Голые тела лежали на металлической поверхности стола. Бледные лица. Вытаращенные в ужасе глаза. Застывшие черты лица буквально впитали страх. Дрожь пробежала по моей спине, когда мозг сложил картинку воедино, сопоставив детали: волосы детей - совершенно седые.
Я отложил папку в сторону. Больше всего на свете мне хотелось уйти. Оставить всё как есть. Не знать ничего и со спокойной совестью жить по-прежнему: искать пропавших кошек и собачек милых богатых старушек.
Ангелина встала и наклонилась над столом. Невольно я заглянул в глубокий вырез её чёрного узкого платья. Ложбинка между маленькими, упругими грудями выглядела соблазнительно. Я сглотнул слюну и встал. Намереваясь сбежать.
- Подожди, - выдохнула она. Её зелёные глаза заглядывали мне в душу. Жалость кольнула сердце. Ну, не могу я бросить женщину в беде. Один из принципов. Порой самый нелюбимый. - Я знаю про озеро, Андрей. Я всё знаю. Поэтому и прошу твоей помощи. Моя сестра в беде.
Это я уже и так понял.
- Продолжай, - ответил, садясь и оценивая хрупкость черт и изящную фигуру. Что-то в ней было неуловимое, очень женственное. Это "что-то" и заставило меня вчера в шумном клубе кивнуть на её вопрос: "Вы частный детектив Мильтов?"
Её замершая поза. Всё в Ангелине было напряжено, и неуверенность буквально ощущалась на вкус. Голубовато-синяя и трогательно-розовая с чёрной горечью, когда она подумала, что я уйду. Запах пиона, слегка терпкий, но приятный, распространялся в воздухе, когда она приблизилась.
- Моя сестра... Её преследуют кошмары. Ольга слабеет, и что-то мучает её, вытягивая жизненные силы. Я не знаю, в чем причина, но начинаю думать: а вдруг её фантазии - правда?
- И чем могу помочь я? - удивлённо спросил я. - Я простой детектив, практически без опыта. - Точки над "и" хотелось расставить сразу.
- Андрей, я знаю, кто ты и какие способности есть в твоём арсенале. Внешность порой обманчива. Это сказано как раз про тебя. Послушай, что я расскажу тебе, а потом обещай подумать, хорошенько подумать, прежде чем принимать окончательное решение.
Беседа затягивалась. Я чувствовал нетерпение и ярость охранника, стоящего за дверью. Буквально ощущал на вкус. Весьма неприятное чувство, но эта та цена, когда мои способности в силе. Я приготовился к рассказу, но Ангелина посмотрела на запястье, блеснули серебряные часики. Нахмурилась и достала жёлтый широкий конверт, лежащий всё в том же ящике стола.
- Прошу меня извинить, дела. В конверте найдёшь все, что я успела разузнать. Фотографии, имена адреса. Кое-какие не афишированные подробности. - Улыбнулась печально и грустно. В глазах блестели непролитые слёзы.
Я собирался уходить, когда она внезапно схватила меня за рукав. Жар её ладони просочился сквозь тонкую ткань бархатного пиджака.
- Пожалуйста, подумай дважды, - сказала Ангелина и разжала ладонь.
Когда я садился в лифт, то физически ощущал презрительный взгляд Павла, впивающийся мне в спину. Да, он очень хотел бы со мной потолковать. Показать своё превосходство и силу. Ангелина нравилась ему как женщина. И он не мог понять: почему она обратилась ко мне за помощью. Но внешность порой обманчива, и так не зря про меня говорят.
Димыч работает. Он журналист. А меня выперли ещё на первом курсе. За пьянство, за прогулы и за плохую успеваемость.
Ванна наполнена до краев. Вода пахнет жимолостью и мятой. Мужской наборчик, типичный ширпотреб, подаренный когда-то благодарной старушкой.
Вода зовёт. Пробую пальцем. Хороша. На грани между тёплой и горячей.
Конверт оставил на кухонном столе. Очищение важно для меня. Вода в моём деле очень много значит.
Разделся - и вот я уже погружаюсь. Тело млеет, согреваясь. Обжигающе горячо, а потом приятно до дрожи. Нежусь пару мгновений абсолютной тишины и спокойствия. Вода забирает звуки, глушит эмоции. Вода и музыка - моё спасение. Помогает привести мысли и чувства в порядок. Помогает разделять мой собственный и чужой мир, отсекая, создавая барьер.
Без этих средств я давно бы сошёл с ума. Как когда-то давно, после того как спас Борьку.
Воспоминания нахлынули непрошеными. И хотелось бы не вспоминать, но у странной штуки, подсознания, свои законы.
Борька был самым младшим из наших дворовых ребят, друживших со мной.
В конце того августа ощущалась стоящая на пороге осень. Жаркий день - и холодные, порой дождливые вечера. Стылый воздух и порывистый ветер. Ты стоишь разгорячённый от бега и игр, а ветер пробирает до дрожи.
В тот день, играя в казаков-разбойников, мы не сразу поняли, что Борьки нет рядом. Стали искать, но безрезультатно.
Случилось это тринадцать лет назад, тогда мои родители были ещё живы. Я был вполне обычным ребёнком, а о деде даже не слышал. Только потом узнал почему. Но тогда, отчаявшись: поиски не дали результата, - я был готов на всё, лишь бы трёхлетний Борька был найден.
Сорванец вечно увязывался за нами, и, пока его не обнаруживали, прячущегося, он наблюдал за нами, словно щенок, державшийся поблизости, боясь подойти. Он прятался, подражая нам, и лишь вечером кто-то из пацанов обронил, что видел его светлую макушку. Тревога кольнула сердце. Беда - почувствовал я.
Мне было девять, паника душила меня. Я боялся, что накажут, боялся того, что с нами будет, если Борька не вернётся к родителям. Тогда и проснулся мой дар.
Маленькое озеро с тёмной водой неудержимо притягивало меня. Что-то не так было с водой. Что-то не так было с камышом. Я видел. Наяву ощущал белые всполохи, перемешивающиеся с ядовито-зелёными. Тогда я не знал, что это. Но эмоции: страх, паника - переполняли моё сердце. Яркие, жутко реальные, но не мои.
Я нашёл его под утро в тех самых камышах. Ещё бы чуть-чуть - и стало бы поздно. Борька бы замёрз и умер. Маленькие ручки запутались в проволоке, сандалии потерялись, и мальчик просто лежал, от страха утратив голос, мог только всхлипывать и бояться, что его никогда не найдут...
А я... Меня поместили в психушку. Я нашёл Борьку, но перестал воспринимать окружающий мир. Я только слышал звуки, и калейдоскоп красок играл разноцветными гранями в моём мозгу.
... Вода остывала, я собирался покинуть ванну и вспомнил ещё кое-что. Вчерашнюю попойку в баре и девушек, не поделивших парня. Я по глупости вмешался, когда увидел виновника сильных чувств. Он не любил ни одну из них, а просто пользовался. Связанные узами брака светятся по-другому. Может, не стоило подходить и шептать пару слов на ушко? Мимоходом, той, что любила сильней. Она не поверила, но всё же спросила: "Ты женат, Сергей?" Он покраснел, не ожидая такого вопроса. Скандал. Разбиты сердца на осколки. Боль и едкая чёрная грусть. Вина - гадкое чувство, не спрашивает, где правда, где ложь. И понеслось: одна стопка, вторая, бутылка.
Сейчас, ведя мысленный диалог, предполагая иной расклад, я бы поступил так же. Правда порой режет, как нож, но ложь гораздо хуже.
Неожиданно в дверь позвонили. Ди-инь. Резкое дребезжание. Давно пора было звонок поменять, да всё откладываю. Я жил от дела, к делу, безнадёжно пытаясь отложить на чёрный день. На первом плане - поездка в Гонконг, к человеку, способному закончить моё обучение. Последние слова деда - город и имя мастера. А денег всё никак не удавалось достаточно накопить.
Полдесятого - время не позднее, но за окном темным-темно. Конец ноября. Холодно - зима вступила в свои права. Димка пил чай, я цедил кофе. Он хмуро посматривал то на меня, то на шоколадный торт. "Чего не ешь?" - спрашивал его взгляд, а я не хотел, мне кусок в горло не лез.
Конверт был раскрыт, и на столе лежали фотографии и вырезки из газет. Жёлтая пресса. Сплетни. Но кое-что эти статьи связывало. Погибали в основном дети, не старше тринадцати лет. Все умирали во сне. Страх отчётливо проступал на лицах. Остановку сердец констатировали врачи. А седина в волосах так и осталась загадкой. Пестрели заголовки газет. Но многие детали не выходили за рамки следствия.
Ведомство, где работал охранник Фроловой, за деньги сумело кое-что разузнать, а потом им просто намекнули, чтобы не лезли не в своё дело. Таинственность настораживала, но не остановила Фролову, которая обратилась ко мне.
- Да уж, - пробурчал Димон. Сегодня он был в вязаном белом свитере. Мягкий пушистый. Эх, мне бы такой...
- Димыч, - задал я другу вопрос. - А может, мне отказаться? Может, просто позвонить и сказать, что я пас?
Он долго смотрел на меня. Буравил тяжёлым взглядом, а потом сказал:
- А я думаю, что надо. Хочешь - не хочешь, Андрей, но такова судьба. У тебя есть дар, и ты просто обязан помогать людям.
Димыч иногда мне завидовал. Но даже лучший друг не знал всего. Возможно, когда-нибудь я расскажу ему. Надо поторопиться, так как для него плюсы моего таланта всё перевешивали. А по мне, это всё же проклятье. Отличать правду от лжи. Знать настоящие чувства. Чувствовать, ощущать человека буквально на вкус, на время погружаться в его эмоции, надевать чужую маску. Я с радостью отдал бы такой талант кому-то ещё. Честно и без сожаления. Но судьба коварна, и кто-то сверху, по-видимому, знает, что будет лучше для нас, чем мы сами...
Время незаметно перевалило за полночь. Я устал. Я злился. Я ненавидел его, Димыча, спокойствие. Пара секунд. Глянул в окно. Тускло мерцал фонарь. Опять пошёл снег. Утром будет скользко. Посмотрел на Димыча. Гад улыбался. Самодовольно так доедая предпоследний кусочек торта. "Что лыбишься?" - хотел спросить я, но не успел. Друг поставил чашку на стол и сказал:
- Будешь делать то-то и то-то.
План был хорош. Впрочем, как всегда. Димыч ушёл, ему на работу с утра. А я присел на скрипучий старый диван, служивший постелью. Телевизор не работал. На ремонт денег нет. Полупустая сигаретная пачка лежала возле ковра, напротив диванной ножки. Я закурил. Затянулся, пуская сизые кольца. В голове был туман. До жути хотелось выпить. Но я пересилил себя и лёг спать около двух ночи...
Вставать не хотелось. Как всегда. Но звонок телефона не дал времени на раздумья.
- Иди к Шаляпину, Мильтов. Он дома. Заначку не забудь, а дальше езжай в офис. Вечером тебя ждёт Фролова, - сказал, как отрезал. Медведь есть медведь. "Надо, Андрюха, надо", - поторапливал я сам себя, ловя позитив в мыслях о кофе и хороших деньгах, обещанных за дело той же Фроловой. "И да, чуть не забыл ей позвонить, сказать, что согласен".
Серая железная дверь. "Квартира тринадцать", - прочитал описание, оставленное мне Димычем. Дом пятиэтажный, в шесть подъездов. Все двери одинаковые. Нумерация квартир нигде не указана. И как, чёрт побери, узнать, где живёт Шаляпин?
Побродил по двору, высматривая сам не зная что. Гениальная идея, увы, не озарила мою невыспавшуюся голову. Со злости звонить Дятлову не хотелось. Сел на скамейку, задумался и стал ждать первого встречного.
Маленький паренёк в чёрной куртке с логотипом: "Металлика" выскочил из подъезда и стал возле куста шиповника, настороженно озираясь. Капюшон съехал, открывая бледное лицо и рыжие кудряшки. Смазливый, напоминал девчонку. Щелкнула зажигалка. Мелкий собирался устроить перекурчик. Явно кого-то ждёт. Может, подойти? Всё равно делать нечего.
- Сигаретки не найдётся? - начал я разговор.
Пытливые зеленые глаза вперились в моё лицо.
- Ты Андрюха. - Не спрашивал. Утверждал.
Я нахмурился, недоумевая. Что за?..
- Мужик, не переживай. Мне Димыч показывал твою фотку. Там ты помоложе, да и кудрявый, точно овечка.
- Малец, полегче, - рассерженно пробурчал я, затем спросил: - Ты что - Шаляпин?
- Не похож?
- Как сказать. Я думал, ты старше.
- Да и ты, чувак, не выглядишь на двадцать пять. От силы дашь восемнадцать.
Я хмыкнул. Он протянул мне тонкую сигарету. Щёлкнула зажигалка. Я закурил. Блаженство.
- Пошли, мужик, поговорим. Есть у меня кое-какая инфа.