Продолжение поста "Таежный Иисус". Часть 2⁠⁠

Дима сидел в кустах и ждал. Быстро темнело. Верхушки сосен и кедров пропали в надвигающейся ночной мгле, но орешниковцы все не расходились. Они собрались в новопостроенной пирамиде, Димка слышал их голоса и смех. Что они там делают? Эх, посмотреть бы, да спалиться можно! Надо ждать.
Наконец, дверь открылась, и народ стал расходиться. Димка приготовился. Сколько же там людей! Наверно, все жители собрались внутри пирамиды. Ладно, кое-кто надолго запомнит этот вечер!
Кажется, все. Ушли. Он подождал с полчаса, потом приподнялся и, согнувшись, перебежал к пирамиде. Из приготовленной канистры плеснул на свежеотесанные, сочащиеся смолой бревна бензина и чиркнул спичкой. Пламя мигом полезло вверх, жадно охватывая стену строения. Теперь отступаем.
Искушение остаться и посмотреть было слишком велико. Он залег на том же месте и стал ждать.
- Пожар! - закричал кто-то. - Скит горит!
"Скит? - подумал Димка. - Что это?"
На пожар сбегался народ. Орешниковцы тащили ведра с водой и заливали пламя, но потушить было непросто. Дима трясся от возбуждения, наблюдая за ними. Ему хотелось хохотать во все горло, но не стоило выдавать себя.
- Куда ты, Наташа?! - крикнул женский голос. Димка насторожился, вглядываясь в разрезаемую оранжевыми всполохами огня темноту и мечущиеся вокруг скита тени.
- Держи ее!
- Назад беги, Наташа, куда ты, назад беги!!
Скит затрещал. Пламя с гулом рвалось вверх, и Дима невольно сжался. Что там делает Наташка?!
- Ей не выйти!
- Лей в проем! Где вода, воду несите!
- Помогите, кто-нибудь! - это был Наташкин голос, и Диму словно дернуло током. Она зачем-то вбежала в пирамиду, а теперь ей не выйти - жар слишком силен! Что же он наделал!? Разум Димки бежал назад, к берегу, садился в лодку и уплывал прочь, но удерживаемое волей тело осталось. Не в силах двинуться, он ждал развязки.
- Иван, что ты!! - крикнул кто-то. Чья-то тень метнулась к дверям, и Дима не глазами - чем-то другим узнал: он! Чужак прыгнул в охваченный пламенем проем. Несколько мгновений - и он выскочил с Наташкой на руках. Люди бросились к ним, и Дима услышал, как заголосила Татьяна Ивановна. Надо бежать, но он вновь пересилил себя и остался, наплевав на алиби.
Девушку опустили на землю недалеко от кустов, за которыми скрывался Дима. Люди обступили обожженную девушку, а пришлый склонился над ней. Наташка молчала, и Дима понял, что она без сознания. - Доктора надо, Иван! - послышался голос. - Давайте ее в лодку! Потащили!
- Да погоди ты, может, нельзя тащить! Надо доктора сюда звать! Семен, беги в Покровку за доктором!
- Ага! - мимо Димы с шумом сквозь кусты ломанулся здоровяк, крутивший Димке руки.
- Смотри, сколько кожи обгорело! Что же делать-то? - застонал кто-то.
- Помрет.
- Молчи, дурак!
Дима понял: пора сматываться. Он подумал, что Семен, побежавший к реке, обнаружит там его лодку и, без сомнения, ею воспользуется. А ему придется перебираться вплавь... А потом всполошится и поселок. И если его обнаружат в мокрой одежде...
Дима осторожно выполз из кустов и помчался по знакомой тропинке, еле угадывая повороты в полной темноте. Пару раз едва не поцеловавшись с деревом, он добежал до реки и в ярости топнул ногой - лодки и впрямь не было. Он услышал удалявшиеся частые всплески - Семен греб, как сумасшедший. Дима осторожно вошел в воду и поплыл. Через две минуты он выбрался на берег у села. Теперь быстрее домой, и желательно никого не встретить.

В Орешниках было тихо. Молчали все. Потому что на их глазах вершилось чудо.
Склонившись над неподвижным телом, Иван что-то зашептал, провел ладонями, и стоявшие рядом увидели крохотные голубые искорки, бегущие из кончиков пальцев. Наконец, Иван замер и, не вставая с коленей, медленно распрямил спину.
- Все, - тихо сказал он, - можете нести ее в дом. Она здорова.
Наташку подхватили на руки.
- Господи! - заголосила Наташкина мать, заламывая руки. - Спасибо тебе! Прости, Господи, что не узнала тебя!
Она повалилась перед Иваном на колени, истово крестясь. Люди с изумлением смотрели, потом кто-то подхватил женщину под руки, поднимая с колен.
- Ты что, Ивановна? Что ты? - испуганно спросил председатель.
- Истерика, - сказал один из мужиков, - понятное дело.
- Не надо этого делать, - сказал Иван. Он шагнул к ней и положил руку на голову. - Успокойтесь. Идите домой.
Татьяна Ивановна умолкла и пошла в дом.
- Тушить надо, - сказал Иван, и его слова разбудили застывших сельчан. Они принялись растаскивать полыхающий остов и поливать его водой. Но каждый нет-нет, да и поворачивал голову, с изумлением глядя на коренастую фигуру Ивана, трудившегося наравне со всеми. Странное, доселе неведомое чувство владело ими. Каждый понимал, что стал свидетелем небывалого, в то же время оставался внутренне спокоен, словно зная, что это не все, что многое еще будет.
На следующий день вся Покровка говорила о пожаре в Орешниках, но Диму интересовало одно: что с Наташкой? Но спросить прямо он не решался.
Лишь поздно вечером, когда отец, как всегда пришедший с работы навеселе, уснул, Димка подошел к возившейся на кухне матери.
- Мам, что там про Орешники говорят? Пожар какой-то случился?
Она посмотрела на него:
- А ты не знаешь?
- Откуда? - он повел плечами.
- А ты там не был? - прямой вопрос сбил с его лица легкую полуулыбку.
- Я? Что мне там делать? - их взгляды схлестнулись, но Димка давно умел лгать прямо в глаза. Жизнь научит.
- Люди говорили: ты к Наташке Фокининой приходил, да с пришлым подрался. Правда?
- Неправда! Не подрался, а отпи... - он осекся, не решаясь ругаться при матери, - а побил его. А этот чмошник мне и сдачи дать не мог!
- Зачем ты его избил, Дима? Из-за Наташки?
- Нет, просто так? - Дима вспыхнул. - Мать, ты что? Не знаешь, что у нас с ней было? Что переписывался я с ней? Что любили мы друг друга?
- "Было" или осталось? - тихо переспросила мать. Дима отвел глаза. Он думал, что не сможет простить ее, но если у них ничего не было... Ведь может это быть? "Ты что, совсем дурак, одернул себя Дима, они что, в куличики вместе играют?" Сердце полыхнуло огнем.
- Осталось, мама.
Она покачала головой:
- Плохо ты сделал, Дима. Он хороший человек.
- Да ты-то откуда знаешь?! Ты что, знаешь его?
- Знаю. И разговаривала с ним. Он добрый человек, ему сила дана от Бога, он людей лечит, понимаешь?
- Кого он там лечит? - воскликнул Дима и осекся, вспомнив, что говорили о чудеп в Орешниках. Что обгоревшую Наташку пришлый Иван одним движением рук исцелил. Да, мало ли что болтают! Может, она почти и не обгорела? Просто показалось, темно ведь было! Вон в газетах про летающие тарелки пишут, а кто их видел?
- Он людей лечит, Дима. А главное - души он лечит.
- Какие души, мама? Ты это видела? Экстрасенс, что ли? Да таких экстрасенсов в городах... Наверно, жулик, гипнотизер хренов. Была бы у него сила, разве смог бы я побить его? Вы тут все обалдели от пары фокусов! Души он лечит! Деньги, небось, не забывает брать?
- Ты поговори с любым, Дима, расспроси об Иване. Никто про него плохого не скажет. Зато про тебя...
- Что говорят? Кто говорит? - взбеленился Димка. Мать подошла и сжала его руку:
- Димочка, сынок, я знаю, что тебе плохо, но не будь таким, ты же не был таким раньше! Прости Наташу, всех прости, тебе легче станет.
- Прощают, мама, только слабаки, потому что не могут дать сдачи! Этому нас хорошо учили! - Дима повернулся и ушел. Мать уронила руки на стол и вздохнула.
Сосед, как всегда по вечерам, сидел с удочкой.
- Здорово, дядя Вася, - проговорил Дима, останавливаясь рядом.
- Здорово, - вяло проронил сосед, почти не глядя на Димку.
- Слушай, дядя Вася, вот мать говорит, в Орешниках экстрасенс появился, людей, типа, лечит. Ты его знаешь?
- Его многие знают. Многим он помог. И никакой Иван не экстра... этот, как его, тьфу, заморское слово! Он знахарь, он больше, чем знахарь! А тебе какое дело? - сосед посмотрел на Диму.
- Да, никакое. Дядя Вася, дай лодку в Орешники сплавать?
- Не дам.
Дима опешил.
- Почему?
- Хватит, наплавался уже.
- Да в чем дело-то?
- Чего орешь? Не дам лодку. Ты и так неплохо плаваешь, вчерась в один миг речку переплыл! Чего это ты так торопился?
- Ну, и пошел ты...
Дима развернулся и пошел прочь. Что они все, с ума посходили?
Он шел, пиная подвернувшиеся под ноги камешки, и думал. Нельзя сдаваться без боя! Надо действовать. А чтобы победить, надо узнать как можно больше.
Осторожные расспросы дали немного информации. То, что Димка узнал, было столь странно и противоречиво, что он не знал, чему верить. Говорили, что орешниковцы - настоящая секта во главе с Иваном. Что пришлец - колдун и знахарь, могущий одним прикосновением излечить человека, но лечит не всякого, а только тех, кто верит. Что однажды Иван был в церкви, и это обернулось каким-то скандалом. Что в Орешники приезжают люди из района лечиться у "целителя". Но главное чудо - исцеление Наташи Фокининой, обгоревшей на пожаре. Правда, кроме орешниковцев, этого никто не видел.
Дима подумал и отправился в церковь.
В последний раз он бывал здесь мальчишкой, когда отпевали соседа, по пьянке утонувшего в реке. С той поры остались смутные воспоминания: малопонятный, заунывный голос попа, полумрак с коптящими свечками, крестящиеся люди, и подзатыльник, полученный от бабки, усмотревшей непотребство в засунутом в нос пальце.
Подходя к церкви, Дима увидел попа, возившегося со старым мотоциклом.
- Здравствуйте, - поздоровался Дима, останавливаясь рядом.
Во дела, поп с мотоциклом ковыряется! К священникам у него было двоякое отношение. С одной стороны, они чокнутые - разве может быть нормальным человек, добровольно отказывающийся гулять с бабами, выпить, когда захочется, молиться все время... И все же Дима испытывал и какое-то уважение, понимая, как трудно сдерживать себя и жить по законам, написанным тысячи лет назад. Такое дано не каждому.
- И ты будь здоров, - ответил поп, на миг оторвавшись от своего занятия, и повернул к Диме узкое прыщавое лицо с жидкой бородкой.
- Помочь? - спросил Дима, опускаясь рядом на корточки. Священник посмотрел с интересом:
- А что, разбираешься?
- Запросто!
- Тогда действуй, сын мой, - ухмыльнувшись, поп уступил Диме место у техники.
- Есть, святой отец! - ответствовал Дима. - В чем проблема?
- Не святой отец я, а батюшка, - поправил священник. - Не заводится что-то. А в технике я не силен.
- Да, молитвами здесь не справиться! - усмехнулся Дима, разглядывая наполовину разобранные внутренности железного коня.
- Откуда ты знаешь? - прищурился священник. - Вот я помолился Господу, он мне тебя и послал. Или думаешь, что от молитв все само починится?
- Хм, пожалуй, - согласился Димка. Поп ему понравился. Дима не думал, что тот вот так запросто станет с ним разговаривать. - Тут просто надо свечи подрегулировать, я думаю, зазор выставить и все. Остальное вроде все в норме, не надо было так разбирать.
Он скоро закончил, и мотоцикл завелся, оглашая округу сухим треском двигателя.
- Ну, вот. Руки есть где помыть? - спросил Дима.
Руки он помыл в пристройке возле церкви. Поп выдал хозяйственное мыло и полотенце.
- А вообще вам лучше свечи поменять. Плохие они, - сказал Дима.
- Понятно, - сказал священник, - пошли-ка со мной.
Они вошли в церковь со стороны пристроек, а не с главного входа, как прихожане, и остановились возле алтаря.
- Веруешь? - неожиданно спросил поп. Здесь, среди развешанных на расписных стенах икон и потемневших от времени медных подсвечников, в чуть душноватом воздухе было что-то не от мира сего. Дима чувствовал себя неуютно, и вопрос был задан слишком резко. Конечно же, он не верил, но ответить попу так здесь и сейчас он не посмел и потому неопределенно мотнул головой.
- Понятно, - сказал поп, - все вы такие сейчас, молодежь, ни то ни се. Раньше в бога все веровали, и была страна. Потом в коммунизм веровать стали, и что толку? Вот ты комсомолец, наверное?
- Ну да.
- А есть у тебя вера в комсомол?
- Чего?
- Вера должна быть в идею, юноша. Тогда она живет. Наша вера живет века. Все проходит, а Он - непреходящ, - поп перекрестился.
Дима спорить не стал. Хотелось свалить побыстрее - еще проповедей не хватало, но оставался один вопрос.
- Ты подумай: если бы ты не верил, что можешь починить мой мотоцикл, разве взялся бы за дело? Ведь нет. Значит, вера для любого дела необходима, никуда без веры-то. А сейчас народ пошел: не верят! Ни в бога, ни в черта, прости Господи, ни близким, ни родным. Никому не верят. Даже себе. И в себя тоже.
Поп вздохнул, и Дима воспользовался паузой:
- А я вот хотел спросить...
- Спрашивай, сын мой, - с готовностью отозвался поп.
- А чудеса всякие, исцеления... Как вы к этому относитесь?
- Ну, это смотря какие. Не все от Бога бывает, даже исцеление.
- А вот в Орешниках, говорят, один человек живет. Лечит людей. Одни говорят: он колдун, другие - что хороший человек, потому что лечит. А вы как думаете?
Священник замер. Дима не ожидал такой реакции. Поп просто молчал, взгляд его был устремлен куда-то мимо Димы.
- Что вы молчите? - спросил Дима.
- Мне нечего сказать, - произнес поп.
- Неправда, - возразил Дима, - вам есть что сказать. Только вы боитесь. Кого боитесь? Этого экстрасенса? Чего его бояться - я его недавно разукрасил, так он и не пикнул!
Дима дерзко посмотрел на попа. Тот, наконец, сконцентрировал взгляд на парне. Глаза его были пугающе осмысленны, зрачки неподвижны:
- Я боюсь не его, я боюсь, что это может быть правдой.
– Что может быть?
- Ты же не веруешь, к чему тебе... Будет нужда, заходи. Спасибо за помощь.
Поп повернулся и направился куда-то мимо алтаря. Дима посмотрел вслед и пошел домой.

Дорога в Орешники казалась участковому длинной и трудной. Давненько он не бывал здесь. Да и не было нужды: за более чем двадцать лет работы он не помнил, чтобы в Орешниках случалась драка или какое-нибудь безобразие. Это было тихое, спокойное место, и люди, живущие там, отличались радушным и незлобивым нравом.
Велосипед пришлось оставить в Покровке у Василия, у него же взять лодку, а теперь топать километров пять по кривой полузаросшей тропке. Все же, несмотря на длинный путь, участковый наслаждался выпавшей возможностью пройтись по земле предков. Отец его был из этих мест, и участковому до детского восторга нравились огромные кедры с играющими на коре солнечными пятнами, прыгающие в полумраке крон белки-летяги, и запах, чудесный, неописуемый запах леса.
Странные вещи стали болтать про Орешники. Будто там секта. Что чужак, поселившийся там, творит чудеса и лечит всех, кто к нему обращается. Но есть и другая сторона дела. Потому-то он и здесь.
Взгляду открылся свежесрубленный дом, и участковый невольно остановился. Он не ожидал увидеть в Орешниках копию египетских пирамид. Но в пирамиде была дверь и окна, значит - не гробница. Уже легче.
- Степаныч? Здорово! Ты чего здесь? - из-за пирамиды показался хромой председатель.
Участковый подошел. Они поздоровались. В молодости они были друзьями.
- А что это у вас такое? - милиционер кивнул на пирамиду.
- Дом, - сказал председатель.
- Странный дом какой-то. Кто в нем живет? Чего нормальный дом не построили?
- А чем он ненормальный? - обиделся председатель. - Стены есть, крыша есть, не каплет. Дверь есть, вон окна тоже. Чего тебе еще надо?
- Так... странный он какой-то...
- Ну, заладил! Так это кому как. Мне - не странный, а тебе - странный. На всех не угодишь, - старик хитро прищурился. - Зачем пожаловал? У нас спокойно, никаких нарушений порядка и всего такого.
- А где ваш новый? Ну, экстрасенс ваш? В пирамиде этой?
- Нету его, - негромко сказал хромой. - Ушел в лес. Когда будет, не знаю.
- Не надо обманывать, - раздался голос Ивана, - здесь я.
Он вышел из скита.
Участковый с интересом рассмотрел его. Он видел пришлеца раньше, когда тот объявился в Орешниках, голодный, ободранный, говорящий на непонятном языке. Да, он здорово изменился. Иван Лесин - так его теперь зовут по новым документам. Говорить стал так, словно здесь родился. Странно, конечно, что языку так быстро выучился, способный, видать. Одет обычно, как все, лишь лицо... Вроде открытое, глаза честные, но лицо нездешнее, чужое. Сразу видно: не в этих краях человек родился. А где - бог весть...
- Жалуются на вас, - повернулся к нему участковый. - Незаконной лечебной деятельностью занимаетесь. Есть у вас разрешение на целительство? Вы вред людям можете нанести.
- Я лечу людей. Это правда. Но никому не вредил, - сказал Иван. Глаза его смотрели прямо, да мало ли таких глаз на скамье подсудимых, подумал участковый.
- Какой вред, Степаныч? - встрял председатель. - Кто это болтает?
- У меня есть бумага. Заявление. Между прочим, не анонимка какая-нибудь, а с подписями, так что обязан принять меры. И предупредить, - он посмотрел на Ивана. - Также без разрешения и регистрации запрещена любая религиозная деятельность.
- У нас, между прочим, свобода вероисповедания! - сказала Наташка. Участковый внезапно обнаружил, что его окружили все орешниковцы: человек двенадцать.
- Свобода свободой, а закон уважать надо, - сказал он, поправляя фуражку.
- Я знаю, кто говорит всякое про меня. Это неправда, - сказал Иван.
- Хм. А почему я должен верить тебе, а не им? - спросил участковый.
- Загляни в свое сердце, - сказал Иван, - захочешь - увидишь.
Участковый опешил.
- Скажи, кто это тренькает, - пробасил здоровенный парень. - У меня быстро язык проглотит!
- Эх, Семен, - Иван повернулся к верзиле, - то, что они делают - их беда, не наша.
Он посмотрел на участкового:
- Прости, я не могу отказать тем, кто просит помощи.
Милиционер посмотрел ему в глаза и тут же отвел взгляд.
- Я вас предупредил! Официально.
Председатель подскочил к нему, взял под локоток и увел в сторонку.
- Степаныч, замни, а? Ведь хорошему человеку жить мешают! Не слушай ты этих... - губы председателя ясно дали понять, что он думает о жалобщиках, но вслух не выругался, хотя слыл отчаянным матерщинником.
Милиционер покачал головой:
- Не могу, Кузьмич. Я и так...
- Замни, как друга прошу! - председатель, прихрамывая, шел за участковым. Тот все ускорял шаг, желая, чтобы проситель отстал. Они скрылись за деревьями, орешниковцы смотрели им вслед, и никто не проронил ни слова.

Следующий день Димка провел в компании другана Пашки и пришлого Вовки, приехавшего в Покровку навестить родственников. Вовка был плечистый, крепкий парень с черными, блестящими и длинными, до плеч, волосами. Он носил кожаную проклепанную куртку с вышитым на спине раскинувшим крылья черным вороном, тесно обтягивавшие ноги потертые джинсы и невиданную в округе обувь - "казаки", как он их называл. Приехал он на большом, внушавшем уважение к владельцу, байке с широко раскинутым рулем, блестящим хромированным баком и подножкой в виде когтистой птичьей лапы. Они легко познакомились и быстро нашли общий язык.
С ним было интересно: Вован часами рассказывал истории о своих похождениях, и парни слушали его, развесив уши. Если верить хотя бы половине рассказанного, Вовка исколесил всю страну, выпил не меньше цистерны спирта, сотни раз сидел в КПЗ, знаком со "крутыми и авторитетными" людьми, и любые проблемы решает на раз.
– А ты к кому приехал? - спросил Паша, разливая по стаканам водку.
- А-а, - Вовка неопределенно махнул рукой в сторону домов, - бабка вон там, знаешь, живет?
- Алексеевна, что ли? - моргнул Пашка.
- Ну!
- А ты кто ей? Внук, что ли?
- А ты кто, прокурор, что ли? - Вовка рассмеялся, и ребята вслед за ним.
- Ладно, давай дернем, - он потянулся к стакану. Водку Вовка умел пить мастерски. Ребята не без зависти смотрели, как он ловко опрокинул в горло полный стакан, шумно выдохнул и потянулся за помидором.
- Ну, а вы чем здесь занимаетесь? Дурью маетесь? - усмехнувшись, спросил он.
- Дурью, - признался Пашка.
- Это плохо. Делом надо заниматься, делом! - Вовка посмотрел на Диму так, словно впервые увидел его - пристально и изучающе.
- Да, какие здесь дела? - сказал Дима, опуская глаза на почти пустую бутылку "Столичной".
- Дело всегда можно найти, - сказал Вовка, - вот нормальных пацанов - труднее. Слабаков вокруг много, гнили всякой, дел делать не с кем... Вот ты! - он указал пальцем на Пашку. - Способен взять от жизни все? Способен играть с судьбой? Можешь поставить на все, что имеешь, и рискнуть всем?
- Чего? - переспросил Пашка, моргая белесыми ресницами.
- Так, ясно, свободен. А ты? - теперь вопрос был адресован Димке.
- А я могу! - заявил Димка, поднимая глаза. Их взгляды встретились, и в этот момент он вдруг осознал, что где-то видел это волевое лицо, а может быть, и знал этого человека.
- Молодец, - равнодушно сказал Вовка. Он сочно вгрызся в помидор, роняя похожие на кровь капли. - Учись, студент! - кивнул он ничего не понимавшему Пашке.
Они посидели еще немного. Бутылка опустела, и Вовка встал.
- Ладно, парни, - сказал он, подавая приятелям руку, - у меня дела. Скоро увидимся. Если какие проблемы, подходите - помогу.
Он сел в седло, звонким ударом сапога поднял подножку, завелся и скрылся в клубах поднятой пыли.
- Да-а, - протянул Пашка. По его лицу было заметно, как он завидует Вовке и представляет себя на его байке. Дима видел эту неприкрытую зависть, и ему стало противно. Лично он не завидовал никому. Зависть - удел слабых. А он не слабак, и не будет слабаком!
Когда Вовка уехал, стало скучно. Раньше им не было скучно вдвоем, а если и было, значит, мало водки. И сейчас можно пойти и взять еще бутылку, но не хотелось. А хотелось Диме не кататься на байке, а заглянуть в другой мир, изведать нового, вкусить запретного, стать другим человеком...
И от мысли, что всего этого с ним может никогда не произойти, что он можно остаться никем и ничем, душу Димы заволокло черным тоскливым облаком. Он так глянул на Пашку, что тот испуганно заморгал:
- Ты чего, Дим?
- Ничего, - Дима подумал, что Вовка посчитал его нормальным пацаном, а он даже не может отбить свою девчонку у пришлого! Так быть не должно.
- Паша, я помню, у тебя ружье есть?
- Ты чего, Дим? - друг аж привстал. - Зачем тебе ружье?
- Да, не боись, - Димка внезапно нагнулся и схватил друга за руку. - Принеси мне ружье, слышь? Сегодня принеси!
- Зачем? - похоже, Пашка испугался не на шутку. "Гниль" - равнодушно подумал про него Дима.
- Кассу брать буду! - сделав зловещее лицо, сказал Дима. Он усмехнулся, глядя, как дружбан трезвеет на глазах. - Да, пошутил я! Пострелять хочется по белкам.
- Правда, по белкам?
- Да, правда! Ты чего, Пашка, сбрендил совсем? Шуток не понимаешь? Пошли за ружьем.
В Орешниках с ружьем показываться не стоило, и Димка, недолго раздумывая, оставил его недалеко от тропинки, у разбитого молнией засохшего дерева. Теперь осталось выманить пришлеца из пирамиды.
Как и той ночью, он кустами приблизился к скиту и некоторое время наблюдал за деревней, пока не увидел Наташку, выходящую из дома. Она направлялась к пирамиде, и сердце Димки замерло. Наташка прошла в нескольких шагах от него, открыла дверь и вошла. Дверь закрылась, и звук громом отозвался у него в ушах. Что она делает там так долго? Что там происходит?
Он еле сдержался, чтобы тотчас не ринуться к дому, но дверь вновь отворилась, и Наташка вышла. Диму поразило ее лицо: такого счастья в ее глазах он не видел никогда.
Она пошла к лесу и исчезла за деревьями. Дима чуть помедлил и отправился следом. Сначала поговорю с ней.- Наташа!
- Это ты? - она обернулась. Счастье в ее глазах медленно угасало.
- Наташа, ты... прости меня. За то, что было... тогда. Я часто думаю о тебе. Мне больше не о ком думать.
- Конечно, я прощаю тебя, - сказала Наташа. Губы Димки невольно раздвинулись в улыбке, однако следующая фраза повергла его в шок:
- Иван говорит: надо всех прощать. Даже тех, кто причинил тебе боль. Ибо не ведают, что творят. И ты не ведал, Дима, когда скит поджигал.
- Ты... С чего ты взяла? - Он мог соврать, что это не он, но отчего-то не смог. Слова застряли в горле.
- Знаю, Дима. И не сержусь. Только мне не хочется тебя видеть. Извини.
- Подожди! - Димка преградил ей путь. - Мы еще не поговорили!
- Я знаю, что ты скажешь, Дима. Я многое теперь знаю и понимаю.
- Тогда давай отбросим слова, - Димка улыбнулся и обнял Наташку за талию. К его удивлению, она не отстранилась, лишь замерла, как солдат по стойке "смирно". Ничего в ней не осталось от прежней Наташки, и Дима отпустил ее.
- Что он с тобой сделал? - зло спросил он.
- Научил любить. Всех нас научил. И тебя научит, Дима, если захочешь! Ты станешь счастливым, как я. Мы вместе будем счастливы.
- Разве нельзя быть счастливым без всего этого? - Дима помахал рукой подле виска. - Жить, как нормальные люди?
- Ты думаешь, люди живут счастливо? - Наташа посмотрела на него широко раскрытыми глазами. - Ты сам счастлив?
- Нет! - выкрикнул Дима. - Потому что ты... с ним, а не со мной!
- Счастье всегда с тобой, Дима, и я тут ни при чем.
- Значит, ты его выбрала?
- Прости, Дима, он лучше тебя...
Дима замер. Потом махнул рукой, повернулся и пошел прочь. В сторону Покровки, чтобы Наташка ничего не заподозрила. Через метров двести он развернулся и, на всякий случай сделав большой крюк, вновь вышел на тропу, ведущую в Орешники.
Подобравшись к скиту, Дима огляделся: вроде никого вокруг. Он подошел к двери и дернул за ручку. Внутри было хорошо и уютно. И удивительно пусто.
Сквозь усеченную верхушку, закрытую куском стекла, на застеленный домашними половиками пол падал столб солнечного света. Пахло хвоей и смолой. Димка протянул вперед руки. Свет упал на ладони, и они ощутили тепло.
Дверь скрипнула, и Дима обернулся. Он!
- Хорошо здесь? - сказал, улыбнувшись, Иван. Он смотрел на Диму, как на старого знакомого, будто и не было ничего!
- Нам поговорить надо! - как можно тверже проговорил Дима. - Пойдем.
Он прошел мимо, едва не задев плечом, и вышел наружу. Иван следовал за ним. Дима углубился в лес. Он шагал молча, наклонив голову, с наслаждением давя попадавшиеся под ноги мухоморы. Хорошо, что пришлый идет за ним - проблем меньше... Вот и дерево с раздробленным почерневшим стволом. Ружье было здесь.
Что ж, вторая часть Марлезонского балета, она же последняя.
Он взял двустволку и повернулся к Ивану.
- Что тебе нужно, добрый человек? - спросил Иван. Он словно не видел ружья.
- Чтобы ты встал на колени! - зло сказал Дима, поднимая стволы. - Ну!
- Зачем? - искренне удивился Иван, и Дима с изумлением заметил, что оружие Ивана не пугает. Он смотрел на Диму как на ребенка с веточкой в руках. Дима вдруг подумал, что, если попросить вежливо, этот больной на голову с удовольствием упадет на колени.
- Затем, что я сейчас тебя убью! - пообещал Дима. Он почувствовал возбуждение и дрожь в пальцах, сжимающих цевье. Сладкую дрожь. Что-то похожее он испытывал раньше, в темной казарме пиная провинившегося «духа». Тот елозил по полу, стараясь заползти под кровать и спрятаться от ударов. Но "дух" боялся смотреть в глаза, а этот - ничуть. Взгляд Ивана был пронзителен и ясен, он бил, как луч света, и Дима отвел глаза. "Гипнотизер хренов! Но меня этими штуками не возьмешь!"
- За что ты хочешь убить меня?
А-а-а, понимает!
- За то, что ты с Наташкой сделал! Она была счастлива со мной, письма мне писала, пока ты не появился! А теперь с ума сошла, молится на тебя, придурка! Да кто ты такой, чтобы на тебя молиться?! Подумаешь, чудотворец, исусик таежный! Скажи, спишь с ней? Давно спишь?
- Я не делал того, что ты говоришь.
- Даю последний шанс! Убирайся туда, откуда пришел! И нам всем будет хорошо!
- Не будет.
Дима замер. Он не ожидал такого ответа.
- Почему это?
- Никому не будет хорошо. И тебе тоже.
Дима потерял дар речи.
- Она не любит тебя, - сказал Иван, и - странное дело! - в голосе его мелькнуло сожаление. - Просто твоя любовь не от сердца, потому не имеет силы.
- После того, как ты умрешь, у нее не останется выбора, - сказал Дима, взводя курок.
Время потекло медленно-медленно, обволакивая и обходя их тягучими, как сосновая смола, струями столетий. Обступившие их деревья напряженно замерли, едва шевеля листвой, и невесть откуда взявшийся ворон, раскаркавшийся было хриплым и тоскливым голосом, внезапно умолк, следя за парой черными бездонными глазами.
И Диме показалось, что все это было. Он увидел вместо ружья стальной наконечник копья, упиравшийся в грудь человека в грубой домотканой одежде. Человек был с бородой, закрывавшей пол-лица, но взгляд! Взгляд пронзительно-голубых глаз был так же кроток и силен, как холодный лед айсбергов и теплая синева неба.
Дима мотнул головой, и видение исчезло. Время потекло по-прежнему, но теперь он ЗНАЛ.
Знал, что и сейчас, и тысячу лет назад у него и у таких, как он, был выбор. И он, и такие как он, всегда выбирали смерть. Он поднял глаза на сидящего над ними ворона:
- Разве с тех пор что-то изменилось? - спросил ворон. - Разве не такие, как ты, правят миром и берут, что захотят, по праву сильного? Разве его любовь смогла хоть что-то изменить, а его прощение хоть кого-то исправить? Нет, все осталось, как прежде, а они были отторгнуты миром и уничтожались, как сорная трава...
Курок медленно поддавался.
Но он безоружен, а у тебя ружье! Мысль мелькнула, подобно падающей искре от костра и сгинула во тьме глаз ворона.
- Не смей! Дима! Не надо!
Дима вздрогнул и увидел Наташку.
- Ты что! - она вцепилась в оружие. - Отдай ружье!
- Не отдам, не твое! - отрезал Дима. Он понял, что выстрелить не сможет. Время упущено. Потревоженный ворон, тяжело взмахнув крыльями, снялся с ветки и улетел.
- Отдай! - она боролась, но Дима держал оружие намертво. Наташка ударила его по лицу, Дима вскинул руку, не выпуская ружья. Ладонь девушки с силой врезалась в стальное дуло.
Наташка ойкнула и согнулась от боли. Иван подошел, взял за предплечье, и гримаса боли быстро сменилась улыбкой.
- Ты сама виновата, - сказал он.
- Я поняла, - она смотрела на него так, что... Грохнул выстрел.
Они обернулись. Дима уходил, волоча дымящееся ружье.
Иван подошел к дереву с развороченной дробью корой и нагнулся, поднимая оторвавшиеся кусочки. Прижал к стволу, а когда отнял руки, кора приросла так, что не осталось и следа.