(не мое.)
В связи со страшной и внезапной смертью Юлии Началовой хочется продолжить разговор о врачах, тем более, что тема вызывает такой интерес. Пожалуй, расскажу чуть более подробно историю про спасение мамы от ее жутких трофических язв на ногах – хотя бы в память о том настоящем Враче, который это сделал.
В общем, после того, как нас с мамой буквально выгнали из «престижной» Волынской больницы, поставив неверный смертельный диагноз и не оказав никакой помощи, мы оказались, собственно, на том же месте, с которого начали. Да, диагноз «гангрена» опроверг веселый врач «Скорой» по телефону, но язвы-то все равно оставались, и язвы были жуткие. После этого мы еще несколько недель помотались по больницам, в одну маму даже положили – но не лечили.
Врачи цокали языками, разводили руками – но, в общем, даже диагноз поставить так и не удосужились. Собственно же «лечение» ограничивалось постановкой капельниц с глюкозой или даже с физраствором – что, конечно, тоже имело смысл, поскольку язвы постоянно «текли», и мама теряла много жидкости. Однако такое «лечение» было максимум поддерживающим, а надежда на то, что в какой-то момент они наконец-то начнут лечить по-настоящему, таяла с каждым днем.
За это жуткое время мы, можно сказать, прошли всю нашу медицину – и платную, и бесплатную. Разницу я заметил только одну: в платных клиниках тамошние хирурги, как правило, сразу чрезвычайно раздражались видом маминых язв и начинали орать – как же, мол, мама «так себя запустила». В принципе, характерная реакция для России – у нас же любят «обвинять жертву», хотя само понятие «виктимблейминг» - не российское. Ну да, смотреть на трофические язвы малоприятно – это ж, по сути, открытые раны, по которым к тому же постоянно течет кровь и сукровица; но, казалось бы, уж хирург-то по специальности «ГНОЙНАЯ хирургия» должен был бы вести себя посдержаннее? Но нет – они натурально обижались, буквально за то, что им приволокли «такую гадость». Правда, только платные.
А вот бесплатные, в обычных государственных клиниках, относились к этому много спокойнее – ну, язвы и язвы. Хотя едва ли в силу своей большей воспитанности или человечности – скорее потому, что от общей замордованности им было в принципе на всё накласть.
Но не лечили ни те, ни другие. А ведь ситуация ухудшалась с каждым днем. Постоянно «текущие» раны – это ведь серьезный «пробой». Мама слабела с каждым днем, через пару недель после визита к стерве из Волынской больницы она уже почти не могла ходить. И главное – боли нарастали и становились нестерпимыми – при том, что мама у меня была всегда чрезвычайно терпеливой, спокойной и мужественной, с мягким и веселым характером, но железной волей. И вот она уже не выдерживала – начала стонать. Болеутоляющие помогали плохо.
У нас принято ругать и осуждать врачей-рвачей, которые вымогают деньги у пациентов, пользуясь их беспомощным положением, и требуют платить за каждое их врачебное действие. Но в то время я понял неожиданную вещь: пожалуй, еще хуже, когда врач уже и денег не берет. «Мы заплатим! Сделайте что-нибудь!!» Но врачи – один за другим, платные и бесплатные – только пожимают плечами безразлично и уходят прочь. Максимальный совет – «Ну, поставьте ей капельницу с физраствором – она же теряет много жидкости».
Вот тут и наступает состояние той самой «выученной беспомощности», про которое я читал в учебниках по психологии, но с которым довелось познакомиться на практике. Что ни делаешь – все получается только хуже. Мама стонет уже в голос, мне еще и на работу надо ходить, хотя какая тут работа… В центре Москвы, в окружении, казалось бы, врачей всех профилей, которые, однако, за год не сумели даже диагноз поставить! («трофическая язва» - это ведь по большому счету не диагноз, это описание симптома).
(теперь я думаю, что отгадка пассивности врачей была до ужаса проста – они реально не знали, что делать. Просто не знали, и всё. На нет и суда нет. То ли все плохо учились, то ли такое у нас состояние медицины)
Между тем мама – человек решительный и мужественный, как я уже сказал. Будучи инженером-физиком по профессии, закончившей совсем не женский МИФИ, она, как я узнал уже потом, задумала решить проблему радикально (естественно, со мной советоваться по такому вопросу она не стала). В период некоторого просветления она «посмотрела на проблему трезво»: состояние постоянно ухудшается, ноги болят все нестерпимей, врачей обошли уже полтора десятка, ясно, что лечить ее никто не будет и не собирается, «одна болтовня». Что остается? Надо уходить.
В общем, она решила покончить жизнь самоубийством. Дождалась, пока в квартире никого не было, собрала все таблетки, которые накопились рядом с ней – болеутоляющие, противовоспалительные, снотворные, всякие, всего штук 50 – и все разом проглотила. И закрыла глаза.
Проснулась часа через 4. С грустью обнаружив, что все еще жива, только ко всему прочему прибавилась еще и страшная головная боль (что было странно – у мамы, как, кстати, и у меня, голова не болела никогда, так мы устроены). Феноменально, конечно – ее даже не стошнило.
В итоге и этот «рецепт» оказался нерабочим…
Какая-то совсем безнадежная ситуация. И вот в этот момент самого глухого отчаяния луч надежды блеснул с самой неожиданной стороны. Прямо по Станиславу Ежи Лецу – «Из любой безвыходной ситуации есть по крайней мере один выход – там, где был вход»).
На входе в любую болезнь, по идее, у каждого российского человека стоит (должна стоять) районная поликлиника. И получилось так, что к нам из этой поликлиники ежедневно ходил делать перевязки медбрат – молодой парень по имени Володя. Мама звал его просто «мальчик». Ходил, естественно, частным образом, за кэш – его маме подруги посоветовали. Стадию «обращения в поликлинику по месту жительства» мама в свое время проехала со свистом, так как никогда не любила «ходить по врачам» и вообще считала это постыдным старушечьим занятием. Маме-то было чуть за 60, и она себя старушкой никак не считала, она и пенсию-то долго не хотела оформлять. Так что первое время, пока язва расширялась (поранила ногу, выходя из ржавых «Жигулей» какого-то бомбилы, об дверцу) она легкомысленно считала, что «само пройдет» - а когда уже стало ясно, что не проходит, состояние раны было такое, что вроде как в поликлинику идти поздно, и мы пошли по «светилам» и по больницам.
Так вот этот Володя работал в нашей поликлинике помощником в кабинете хирургии. Ходил сначала ради подработки, потом они с мамой подружились – мама обладала даром располагать к себе всех, кто с ней пообщался хотя бы 10 минут. И даже страдая от непрерывной изматывающей боли, не утратила эту способность. В общем, она его ни о чем не просила (да она уже никому и не верила) – но Володя по собственной инициативе рассказал о «больной пациентке» своему, можно сказать, начальнику – хирургу этой поликлиники. Егорову Евгению Павловичу.
И хирург неожиданно заинтересовался. И попросил разрешения зайти.
Спокойный, размеренный человек лет 50. Явно помятый жизнью. Мамины подруги, которые сидели у ее постели, тут же записали его в «завязавшие алкоголики», мама махнула рукой и сказала, что ей все равно. В общем, что говорить: если человек в 50 лет «приземлился» на должность хирурга в районной поликлинике на самой окраине Москвы, которые тогда (да и сейчас) получали копейки – можно сказать смело, что карьеры в медицине он не сделал.
А нас доктора и кандидаты наук из «элитных клиник» не по разу уже посылали нахрен, презрительно отказываясь от денег – что нам какой-то районный хирург? Чем он поможет? «Да у него, поди, и руки дрожат» (шептали мамины подруги).
Тем не менее именно Евгений Палыч сказал, что он вроде бы знает способ, как маме можно помочь. Его, дескать, этому учил один старик-профессор, когда он еще сам учился в ВУЗе. И якобы в прежние времена этот способ довольно часто применяли – а сейчас, насколько он знает, забросили, сочтя опасным и малоэффективным.
Надо же – первый раз встретился человек, который хотя бы сказал, что знает способ!! До сих пор все врачи, которые нам встречались, ничего более умного, чем «ставьте капельницу и промывайте рану», предложить не могли. Я, правда, не очень поверил. А потом и насторожился.
Евгений Палыч, надо отдать ему должное, не стал от нас ничего скрывать. По его словам, был лишь слабый шанс. Что такое трофическая язва? Буквально – это открытая рана, в которой плоть буквально гниет, а организм не может ее вылечить и рану затянуть, потому что нарушено питание (трофика) этого участка тела – сгнили и разрушились сосуды и сосудики, по которым должна поступать кровь. Мазать сверху – бесполезно, мазь не проникает глубоко. Глотать таблетки или ставить капельницы – бесполезно, до раны доходит ничтожное количество лекарства.
Но есть радикальная возможность – укол прямо в бедренную артерию. Туда, где самый стремительный кровоток, причем кровь идет как раз туда, куда нужно – к ногам. Тогда лекарство не «потеряется» по дороге, а прямо прибудет туда, куда надо.
Вроде все прекрасно. Почему ж нам такое не предлагали??
И Палыч объяснил – так же спокойно, обстоятельно и даже, пожалуй, чуть заторможенно, как он делал вообще всё. Дело в том, что сам по себе укол в бедренную артерию – смертельно опасное мероприятие.
Для объяснения, почему, достаточно вспомнить хотя бы нашумевшее примерно в то же время «дело Иванниковой» - когда девица невзначай убила своего насильника. Помните? Девицу Иванникову похотливый шофер такси вместо дома завез куда-то за гаражи, где и потребовал начать доставлять ему плотские утехи – для чего даже успел снять с себя штаны. Девица доставлять утехи не захотела, а вместо этого нащупала у себя в кармане маленькие ножнички и, зажав их в кулаке, нанесла шоферу удар в область паха. И, надо же так случиться – попала не в пах, а как раз в бедренную артерию! Шофер закричал, она вырвалась и убежала.
Попади она в любое другое место – ничего б не случилось, кроме пореза. Но бедренная артерия – это «труба», по которой кровь идет с максимальным напором и максимальной скоростью; незадачливый насильник не успел ничего сделать и умер – полностью истек кровью за 15 минут. Анекдотическая смерть – девушка по факту зарезала его маникюрными ножницами!
Но отсюда вы видите, почему укол в бедренную артерию так опасен. Малейшая ошибка – и кровь может бить буквально фонтаном. Собственно, поэтому делать такие уколы вне стационара строжайше запрещено – и этого обстоятельства Палыч тоже от нас не скрыл. Оно и понятно: если что – никакая «Скорая», скорее всего, приехать просто не успеет.
Короче: Палыч предложил, что он эти уколы сделать может. Надо шесть: три в одну ногу и три в другую. Цена (тут он слегка поморщился) дорогая: по 100 баксов за укол. На все по все, также предупредил он – три дня: один день – по уколу в каждую ногу. Решайте.
Я был в сомнениях (и дело, конечно, не в деньгах). Риски очевидны. Но мама согласилась сразу, не раздумывая ни минуты. Володя согласился ассистировать – он явно безгранично доверял своему начальнику.
Кто-то скажет, что Палыч нашел себе «халяву»: оба укола вместе с подготовкой к ним – где-то полчаса; 30 минут в день – и 200 баксов в кармане, отличный бизнес! Но на самом деле я и сейчас восхищаюсь этим человеком, и даже с каждым годом все больше.
Он ведь жил размеренной жизнью, дом, семья, нормальная, хотя и малооплачиваемая работа. Как он на это решился?? 600 баксов – деньги хорошие, но его риски были ведь огромны. Дрогнула бы рука, чуть не так направил, открылось бы кровотечение – был бы крах всему. Могли бы впаять «халатность», а могли б и «смерть по неосторожности» - верная тюрьма. И все – из-за незнакомой ему женщины, от которой и так уже все благополучно отказались.
Какая должна быть вера в себя и желание помочь, сделать максимум того, что МОЖЕШЬ. Он решился – без всякого пафоса. Шесть уколов. Шесть попыток пройти по канату над пропастью.
Уколы делали в маленькой комнате – той, где маленьким спал я. Хирург сказал, что там больше света. Кое-как перетащили туда маму – она уже совсем не могла передвигаться.
Боль ушла в конце уже первого дня. Мама с удивлением вдруг почувствовала, что больше НЕ БОЛИТ. В первый день!
После второго дня с ран почти перестала стекать эта мерзкая полупрозрачная жижа – лимфа. И как-то все пошло на поправку. Через три месяца после уколов язвы (я их всегда воспринимал как раны почему-то) почти полностью затянулись, на их месте появилась розовая, толстая, рубцеватая, но кожа.
Если б я писал сказку – я бы написал, что после чудодейственных уколов мама полностью стала на ноги, поступила в Большой театр и долго плясала там в кордебалете. Но я пишу быль – поэтому скажу только, что эти уколы обеспечили маме ОЧЕНЬ ДЛИННУЮ ремиссию. Она прожила после них еще 10 лет!
И чудом в этой истории являются, конечно, не уколы – они, увы, вовсе не панацея. Чудо – что все-таки находятся у нас люди, способные взять на себя ответственность.
Я никогда не писал об этой истории раньше – знал, что тут материал, в общем-то, на уголовное дело. Но сейчас можно. Евгений Павлович умер вскоре после мамы. От рака. Другие хирурги его не спасли.
