Ну да, - могла бы скромно ответить Нина последнему вопрошавшему, - действительно тянет. Потому как у меня в коллекции, голубчик, около тысячи наименований, в том числе 200 картин, среди которых Микеланджело, Рубенс, да Винчи, Тициан, Эль Греко, Рембрандт, более 150 античных скульптур и барельефов, антикварная мебель, предметы быта ну и ещё кое-что по мелочи.

Давайте же, наконец, познакомимся с нашей супружеской парой. Итак, Элий Белютин, художник, педагог, коллекционер, член Итальянской Академии современного искусства. А Элий он потому, что его отца-итальянца Миккеле Беллучи (потом Михаила Белютина) еще до революции по каким-то творческим делам занесло в Россию, где он родил сына, назвал его в честь святого Элегия, был признан иноагентом и расстрелян. А что вы хотите, время тогда было неспокойное, не то что сейчас. Еще говорят, что он из тех самых Беллучи, которые в родстве с той самой Моникой. Элий особенно известен тем, что был организатором знаменитой выставки художников-авангардистов в Манеже в 1962 году, в ходе осмотра которой тонкий ценитель прекрасного Никита Хрущев топал ножкой, пучил глаза и громко употреблял высокохудожественные эпитеты дерьмо, говно и мазня. И это именно к нему Хрущев после осмотра картины «Глаз в яйце» обратился с проникновенными словами:

Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Вы что – мужики или педерасты проклятые, есть у вас совесть? Вот что, Белютин, я вам говорю как Председатель Совета Министров: всё это не нужно советскому народу! Запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю!

Это Никита Сергеевич еще «Читающую женщину» Пикассо не видел. Внизу поста будет в целях повышения культурного уровня.

Теперь про неё. Нина Молева, доктор исторических наук, профессор, историк, искусствовед, по её словам – дальняя родственница Тургенева. Родилась в Москве, была участницей и ведущей правительственных концертов. Сам Сталин называл ее «символом русской девочки». Через два часа после выступления Молотова о нападении Германии на СССР, именно она обратилась по радио к советским школьникам с призывом считать себя «мобилизованными без повесток».

Романтична история их знакомства: случилось это на церемонии награждения после Парада Победы в июне 45-го, когда польский военный атташе на приёме в Кремле вручал Золотые кресты маршалам Рокоссовскому и Коневу, а также лейтенанту Элию Белютину и старшему лейтенанту Нине Молевой. Сам Сталин жал ей тогда руку. Злые языки правда утверждают, что Элий был награжден польским орденом лишь в начале XXI века Президентом Польши Александром Квасневским во время его визита в Россию, ну да бог с ним. Потому что у обоих было действительно героическое военной прошлое. Он отметился подвигом: в 16 лет вывел из окружения около 400 красноармейцев, сам был ранен и чуть не лишился руки. Она тоже не отставала: тоже в 16 лет была зам. руководителя театральной бригады в составе 2-го Белорусского фронта. Ходил слух, что в перерывах между фронтовыми концертами она даже успевала быть санитаркой и операционной сестрой в сортировочном госпитале. Сама же она вскользь упоминала о близком знакомстве с командующим фронта маршалом Рокоссовским, который и определил её в разведку за блестящее знание немецкого и польского языков. Рокоссовский знал, что делал: благодаря ее разведданным удалось спасти два города от уничтожения. Какие города, правда, не уточнялось, - военная тайна, наверное. Поэтому то советскими наградами эти блестящие подвиги отмечены не были, ну и ладно. Зато красиво то как: парад, Кремль, Сталин, Золотые кресты…

Но вернемся к коллекции. Начало ей положил дед Элия по материнской линии Иван Гринёв, который трудился художником в московской конторе императорских театров и получал по десять тысяч рублей за оформление премьерных спектаклей. Нина упоминала, что количество премьер доходило до десяти в год, а 100 тыс. руб. тогда были колоссальные деньги. Верится во всё это с трудом, поскольку, во-первых, где ж столько премьер то в год набрать, пусть и в Большом, ну а во-вторых, что ж это за расценки такие? Для сравнения сам Лев Толстой за «Войну и мир» выручил от издателей каких-то жалких 25 тысчонок. В общем, честно заработанное дед тратил на выкуп произведений из частных коллекций, ну и что-то покупал на аукционах в Европе. У него была мечта о создании собственного музей (слава Третьякова покоя не давала), для чего он и купил дом в Красносельском переулке. А потом грянула революция. И пришлось прятать коллекцию (картины и скульптуры) на чердаке в тайнике купленного дома, где она, припорошенная строительным мусором, тихо лежала, пережидая революцию, гражданскую войну, индустриализацию и Великую Отечественную. И только после войны Элий смог вскрыть тайник, благодаря женщине, которая работала прислугой в их семье: она случайно получила комнату в коммуналке именно в том самом доме в Красносельском. По другой версии (но это не точно) Моссовет вернул нашей супружеской чете часть жилплощади деда, и они тоже совершенно случайно поселились именно в той комнате, в чердаке над которой и был оборудован тайник.

Наши герои взрослели и мужали. Она закончила Щепкинское училище, была принята в труппу Малого театра, следом закончила МГУ и аспирантуру. После распределения назначена консультантом по искусству ЦК КПСС. Преподавала, начала печататься. Он в это время творит и тоже преподает, организовывает выставки. Чем одна такая выставка закончилась, вы уже знаете. Зато еще не знаете, что было потом. А потом к ним домой, сразу после выставки, приехал сам консул США и, вытирая слёзы восторга, просто умолял немедленно выехать в Штаты и даже показывал уже выписанные на них грин-карты. Но они были советскими людьми и категорически отказались от этого провокационного предложения. Но КГБ всё равно прознало об этом визите (кто бы сомневался) и они в наказание стали невыездными до самой перестройки. Правда в 1968 они как-то попали в Париж, Варшаву и Милан с курсом лекций, но это уже мелочи.

Шли годы и вот наступила пора предъявить коллекцию миру. Тем более, что она с тех пор даже несколько увеличилась. Ходили ничем не подтвержденные слухи, что Элий, помимо основной работы художником (по призванию), служил в КГБ (для души), где якобы занимался перемещенными после войны ценностями. Да еще сам Элий иногда невзначай упоминал, что его мастерские частенько посещали руководители партии и страны, и делая строгое лицо, даже давал понять, что он очень близок к власти предержащими. Чета даже была дружна с Нобелевскими лауреатами по физике Петром Капицей и Игорем Таммом. У подъезда всегда дежурил милиционер – Нина, провожая гостей, кивком головы показывала ему, что все в порядке. Иногда у посетителей даже спрашивали паспорта.

Что касается подлинности коллекции, то оценку провели только 1991 году. Бригада экспертов из Парижа оценила её в 400 млн долл. (сейчас – уже 2 млрд). И это без учета Тициана, Эль Греко, да Винчи, Микеланджело и Рубенса. Нина говорила, что

Раньше такую оценку не проводили – было бессмысленно. Картин в Москве в коммуналках было очень много, а разобраться, где Тициан, а где Вася Пупкин было некому и незачем. Даже если разберешься – принесешь в Третьяковку, а у них уже есть, им уже не нужно.

Другие же источники утверждали, что коллекция никогда не была научно исследована, её не изучали в инфракрасных и рентгеновских лучах, и что вся информация о ней основывается только на рассказах владельцев.

Визитеры, побывавшие у них в гостях в трехкомнатной квартире на Никитском бульваре, позже рассказывали, что в квартире присутствовал соответствующий антураж: свечи в старинных подсвечниках, антикварная мебель в сочетании с затемнением создавали мистическую, сказочную атмосферу. При этом шептались, что «для Москвы того времени было несколько странно слышать открытое хвастовство коллекцией: вот Тициан, тут у нас Рубенс и так далее. Картины у них висели везде, даже на потолке. Вопросы о происхождении коллекции не задавали, заведомо знали, что любой ответ будет враньём».

Разговоры на раутах тоже были высокодуховные и пахли историей: «Товарищи, обратите внимание, вот за этим столом (Италия, XVIII век, принадлежал Савве Морозову), сидя в этом кресле (Италия, XVI век), под бой этих напольных часов (Англия, XVIII век) прямо под картиной Леонардо «Мадонна с книгой» Есенин, перед отъездом в Ленинград на свою смерть, читал «Черного человека». Боже, кто здесь только не бывал… Даже Рерих и Маяковский». Иногда отвлекались и на бытовые темы: «Вы же знаете, что Моника Беллучи – четвероюродная племянница мужа? Когда мы гостили в Италии у его родственников, то говорили о ней и встречались тоже – но семья не очень ее любит, они совершенно не понимают жизнь бедной девочки».

В нашей истории есть и попытка кражи в 1993. Чета должна была улететь в Италию (о чем вся Москва была оповещена), но с паспортами вышла заминка, и они остались дома. Нина рассказывала:

Сидели, пили чай и вдруг раздался страшный грохот, и потолок стал проваливаться. Я помчалась наверх, там была коммуналка, позвонила (звонок не работал) и я со всего маха ударила в дверь. Дверь открылась. В квартире весь пол был поднят, выпилены пять балок перекрытия, около дыры – электроподъемник с тросами, рядом – несколько человек в камуфляже, а на подоконнике – каталог нашей коллекции, изданный в Италии.

Негодяи трусливо и позорно бежали при виде бодрой шестидесятивосьмилетней дамы, энергично вышибающей плечом закрытые на ключ двери. Потом, по ее словам, мэрия Москвы шантажировало их ремонтом с целью передачи коллекции Москве, но не на тех напали.

Так неумолимо шло время, они старели, и стал вопрос, а что делать с коллекцией? Продажа в частные руки даже не рассматривалась, они, как патриоты, хотели всё оставить России. И начались переговоры с разными юридическими лицами. Начали с Русского музея, но неудачно: представитель музея осторожно выразился в том духе, что

«в коллекции не оказалось практически ни одного из заявленного громких имен, а многие произведения вообще не соответствуют музейному уровню и не представляют никакой исторической и музейной ценности».

Хотели передать коллекцию Москве, но тоже не сложилось. Подозреваю, что крепкому хозяйственнику Лужкову советник по культуре шепнул на ухо: «Юрий Михайлович, мутная тема какая-то, бля буду... Чую, что фуфло. Можем облажаться, давайте с благодарностью откажемся – целее будем». А может и не шептал, черт его знает. Меня там не было – врать не буду.

В общем, коллекция еще не была пристроена, когда в возрасте 87 лет умирает Элий. Его кремировали, прах оставили на хранение и стал вопрос о месте захоронения. И здесь налетели стервятники. Сначала появились поляки и напирая на то, что в Кракове находится могила деда Элия по отцовской линии, представили документ, что Польша не возражает против его захоронения в Варшаве. Правда потом, когда это начало обрастать скандальными подробностями, выяснилось, что это был лишь ответ на просьбу Нины, в которой она даже обязалась перевести коллекцию в Польшу в случае если Элий обретёт покой на аллее Героев, где захоронены самые известные поляки. Учитывая, что сам Элий в Польше бывал исключительно с туристическими целями и кроме подвига в 16 лет более никаким заслугами перед Польшей отмечен не был, поляки, мягко говоря удивились. Получив вежливый отказ, Нина обиделась и заявила, что поляки сами предложили захоронение лишь с целью забрать коллекцию. В общем переговоры зашли в тупик и, как элегантно выразились в посольстве, «было принято решение более никаких переговоров с пани Молевой не вести».

Не успела улечься пыль от двери, с грохотом закрытая за подлыми поляками, как в нее вновь постучали. За дверью оказался сам Президент Литвы Бразаускас, лично пришедший к ним на Никитский и протянувший им два свежих, только что изготовленных литовских паспорта (зачем же паспорт покойнику, спросите вы?), и предложил незамедлительно обменять коллекцию на паспорта ну и квартиру в Вильнюсе. Ну что сказать, просто подлец и жадина! Нечего и говорить, что и это предложение Ниной и покойным мужем было с негодованием отвергнуто.

Потом появились итальянцы. Но там скучно. Услышав твердое бескомпромиссное «Нет!», быстро сказали Арривидерчи и испарились.

В итоге, коллекция, перешедшая в собственность Нины после смерти Белютина в 2012 году, была ею завещана Владимиру Владимировичу. Ну не лично, а должности. То есть тому, кто на момент ее смерти Президентом будет. А наследователем все-равно будет Россия через вот такую вот сложную юридическую конструкцию.

Вы думаете на этом всё? Плохо вы знаете Нину… В одном из последних интервью она намекнула об идее использовать квартиру (после её смерти) в качестве некого полузакрытого музея, где первые лица государства могли бы проводить теплые неформальные встречи. Предложение, мол уже направлено, в Администрацию Президента. Ей, наверное, грезилось, как Путин и Трамп теплой летной ночью, ближе к рассвету, выходят из Кремля через Кутафью башню, и незаметно, чтобы не тревожить москвичей, идут по Воздвиженке до Никитского. И там, под музыку Вивальди и в окружении мировых шедевров, они, утирая слёзы восторга, вершат судьбы мира… А быть этому или не быть, она, загадочно улыбаясь, отвечать отказалась.

Думаете, что теперь то точно всё? О как же вы ошибаетесь... Она объявила, что опубликует, наконец, полный каталог коллекции, но что-то опять пошло не так. В окончательном варианте получилась книга «В саду времён», в которой каталога, конечно, никакого не было. Зато там была «биография художников» и «живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций». «Ткань повествования» там были украшена такими изысками как «Трактовка света, цвета и материальных особенностей тканей», «Плотность заполнения изобразительного поля», ну и моё любимое «Энергия светотеневых контрастов и активность моделировки».

Наконец, достигнув почтенного возраста 99 лет, она умерла (мир ее праху!) и была похоронена вместе с мужем на Новодевичьем (что тоже неплохо). После ее смерти Министерство культуры сообщило о создании экспертной комиссии для оценки коллекции. Вы удивитесь, но комиссия уже предварительно сообщила, что в коллекции нет работ да Винчи, Тициана и ван Дейка. В наличии лишь русская живопись и западные картины разных школ, написанные «в эпохе».

Ну и напоследок обещанный аналитический кубизм: картина «Читающая судебную практику по вопросам взыскания морального вреда от пластического хирурга женщина». Пабло Пикассо. 1936. 41 х 33 см. Холст / масло.

The End.

Бонусом початок кукурузы.