Снайперы

Может помните такой мультик про черепаху, которая опаздывала на сезон? Зимой с зонтиком, весной на лыжах, летом с корабликом и так далее. Вот и мы сильно затянули работы с костюмом от тепловизора. После пошива нескольких тестовых комплектов для осеннего леса, пошел снег.

Но тестировать всё-равно надо. Позвали хорошего человека с тепловизором-прицелом Pulsar XP50 PRO с матрицей 640х480 и побежали по снегу.

Костюмы все из разных тканей (разная база, разные металлы, разные методы нанесения покрытий). Одна из тканей 100% отечественная. Внешнее наполнение одинаковое, обладающее ремиссией в ближнем ИК диапазоне (работа в ПНВ). С ПНВ картинку снимем чуть позже. На первом видео небольшие дистанции. На другом - дистанция 300-340 метров. Силуэт уже определяется довольно сложно. Если целенаправленно не искать в одной точке объект, то можно его легко пропустить.

В принципе, всё готово к запуску в производство, ткани только крайне мало. На доработке изделий не останавливаемся. Ищем другие варианты.

Есть 1 особенность: при температурах окружающей среды ниже +8 градусов, убрать дельту окр среды и костюма крайне тяжело.

P.S. на видео на руках нет защитных перчаток. Лица практически не закрыты. Делали сейчас тест исключительно по ростовой фигуре. Руки закрыть можно. По лицу - в процессе.

Вскоре после рождества Номоконов ходил в ночной поиск. На краю озера, откуда-то из занесённых снегом камышей, ночами все время постреливал немецкий ракетчик. Таёжный зверобой вызвался вплотную подкрасться к врагу и уничтожить его пулей. Удивился лейтенант Репин, попросил солдата взять его с собой на необычную охоту.

- Хорошо, раз и это нужно для снайперской науки. Только не мешай, командир, ползи в стороне - не сразу приходит искусство скрадывать зверя на солонцах, не за одну ночь. Чего сумлеваешься? Можно ударить зверя и тёмной ночью - по треску веточки, по едва уловимому шуму шагов. Хоть с сидьбы, хоть с подхода. Не услышит немец, вплотную к пасущимся изюбрям подкрадывался Номоконов.

Не помешал командир взвода. В ночи неожиданно выросли перед ним силуэты немецких лыжников, и лейтенант дважды выстрелил в них.

Встревоженные немцы засветили ракетами. Гитлеровец с «хлопушкой» в руке, к которому подкрадывался «таёжный шаман», выскочил из укрытия и стал виден как на ладони. Выстрелил Номоконов, закинул винтовку за плечо, неторопливо пошёл в блиндаж.

А утром все увидели трупы: ракетчика, упавшего на сугроб, а поодаль - лыжника в белом маскхалате. Этого в упор сразил лейтенант Репин. Удалась ночная фронтовая охота! Командир батальона назвал выстрел Номоконова классическим.

Неужели враги обнаружили «звериный» след солдата? Как они узнали, что именно он прикончил «пантача»?
- Наверное, фронтовая газета к ним попала, - высказал предположение Репин.
- Разведка у немцев тоже не дремлет. Проанализировали они некоторые события на этом участке фронта, кое-что узнали. По совету лейтенанта Номоконов на время изменил «почерк».

Разобьёт чья-то меткая пуля стекло стереотрубы, снимет немецкий снайпер наблюдателя или неосторожного пулемётчика - к месту происшествия спешит Номоконов. Он появлялся в траншеях и на огневых точках - маленький, неторопливый и немного смешной в своей странной экипировке. Винтовка, бинокль, несколько касок в руке, пучок рогатинок с зеркальцами, верёвочки и шнуры за поясом.

Улыбались солдаты, с любопытством смотрели на «шамана», увешанного амулетами. Вот здесь, совсем рядом друг возле друга, впились в бревно две пули.

Так, они прилетели справа… Вот следы крови, на этом месте был убит на миг приподнявшийся солдат… И теперь не посмеивайтесь, ребятки. Не случайная пуля сразила вашего товарища. На правом фланге укрылся стрелок, который понапрасну не тратит патронов. «Профессор войны», снайпер!

Молча раскладывал Номоконов свои принадлежности и начинал «шаманить». Каску приподнимет над бруствером, свою шапку или рогатинку с карманным зеркальцем. Со звоном скатывались в траншею пробитые каски, далеко разлетались осколки стекла. Снайпер! Да только нетерпеливый он, неосторожный, обуреваемый злобой и жаждой мести…

Загорались глаза Номоконова, тугие желваки вспухали на обветренных скулах. Он просил солдат «ещё немного поиграть» каской, а сам приникал к бойнице или осторожно, сливаясь с землёй, выползал на бруствер. Один выстрел, редко два…

Скатывался Номоконов в траншею, говорил, чтобы солдаты, когда наступит ночь, вытащили из-под коряги «профессора войны» и принесли во взвод лейтенанта Репина его снайперскую винтовку. А потом, попыхивая трубкой, неторопливо уходил к другим - маленький, в больших валенках с клочьями меха на подошвах. А один из поединков произошёл на глазах командира дивизии генерал-майора Андреева.

Однажды вместе с группой старших офицеров пробирался он по ходу сообщения к наблюдательному пункту, находившемуся вблизи первой траншеи. В гуле артиллерийской перестрелки никто не услышал выстрелов из винтовки. Схватился за голову адъютант генерала, рухнул командир второго стрелкового батальона. Немецкий снайпер увидел какое-то движение на переднем крае русских и догадался, что подстерёг русских командиров.

Шквал пулемётного огня не причинил немцу вреда. Некоторое время он выжидал, а потом снова выстрелил. Целей было много: беспокойные горячие люди, тревожась за командира дивизии, высовывались из траншеи. Немецкий снайпер понимал, что русские начальники вызовут самых искусных стрелков, в борьбу с ним наверняка вступит проклятый «таёжный шаман». И, действительно, вызванный по тревоге, Номоконов пришёл, чтобы скрестить своё оружие с опасным врагом.

Поединок, о котором сообщалось потом во фронтовой газете, продолжался не более четверти часа. Осмотрев трупы убитых, Номоконов понял, откуда стрелял немец, и попросил, чтобы все прекратили огонь, не мешали ему. Солдат осторожно выполз на бугорок. Траншея, крутой спуск к озеру, проволочное заграждение на берегу, полоска сверкающего льда… Противоположный берег, изрытый воронками…

Где выбрал бы позицию Номоконов, будь он на месте немецкого снайпера? На бугре, за озером, конечно. Там большие воронки, пни, сломанные деревья. С бугра хорошо видна русская траншея. Можно хорошо рассмотреть идущих к траншее людей, пожалуй, и с крыши строения. Сарай ставили когда-то возле озера, рыбацкую избушку или зимовье? Обгорела, на виду нашей артиллерии и вроде бы не подходит для снайпера. Семьсот метров до избушки - не меньше.

Несколько раз Номоконов приподнимал на рогатине шапку, уже простреленную во многих местах, но немец «не клевал». Тогда «шаман» обходным путём сполз в свою траншею и краешком глаза осмотрел местность перед ней.

Справа, метрах в пятнадцати, на склоне бугра виднелась большая воронка, образовавшаяся от разрыва тяжёлого снаряда. Надо было привлечь внимание немецкого снайпера на себя. По просьбе Номоконова солдаты вынули из-под брустверной ниши два коротеньких бревна, надели на них телогрейки, застегнули и по команде в разных местах скатили вниз. Немец не успел выстрелить в человека, покатившегося к воронке одновременно с чучелами, но, несомненно, увидел его.

- Теперь стреляй, фашист! - упал Номоконов. Передохнув, он отполз на край ямы и быстро установил там свою винтовку. Приклад упёрся в твёрдую землю, шнур был с собой, а колышек нашёлся. Солдат отполз на другой край воронки, чуть приподнялся, навёл бинокль на крышу сарая и дёрнул шнур.

В тот же миг на крыше чердака блеснула крошечная молния. Она засветилась как раз там, где не хватало нескольких досок. Немец ответил выстрелом на выстрел: возле дула винтовки рассыпался, задымился лёгкой пылью комочек земли.

- Попался, - удовлетворённо сказал сам себе Номоконов. - Ладно стреляешь, а только и у тебя нет терпенья… Выждав с минуту, осторожно потянул за шнур, подтащил винтовку к себе и, сунув в рот холодную трубку, немного полежал. Теперь все решал один выстрел, и надо было успокоить биение сердца.

Потихоньку, сантиметр за сантиметром, стал выдвигать свою винтовку Номоконов. Можно было стрелять. Мушка закрыла половину чёрного проёма на крыше чердака, замерла. Вдруг что-то тупо ударило по лицу, оглушило. Номоконов приник к земле, ощупал щеку, отполз на дно воронки. Меток и внимателен был немец- вместо трубки во рту торчал коротенький обломок мундштука. Звенело в ушах, изо рта сочилась кровь.

Номоконов выплюнул остаток трубки, чуть отодвинулся, мгновенно приподнялся и, наведя мушку на проем в чердаке, выстрелил. Пуля смертельно ранила врага. Цепляясь за доски, он появился в проёме, встал в рост, выпустил из рук винтовку и на виду у всех, кто следил за поединком, рухнул вниз.

Номоконов дважды выстрелил в немецкого снайпера для верности и припал головой к холодной земле. Расслабились мышцы, исчезло напряжение, обручами сковавшее тело в минуты короткого поединка. Одним фашистом меньше. Но нет и трубки - бесценного отцовского подарка. Из крепкого, как камень, корня дерева точил её Данила Иванович Номоконов, охотник-следопыт.

Потом, уже в колхозе, когда распустили охотничью бригаду, отправился старик в тайгу, чтобы прожить там остаток своих дней. Вот тогда в последний раз пришёл он к своему сыну:
- Может, ты, Семён, и научишься ходить за плугом, водить трактор, а мне поздно. В тайге родился, на охоте и умру. Бери мою трубку, сохраняй - счастливая…

Ушёл с дробовым ружьём. И умер зимой в чуме, который поставил в глухом урочище. Десятка три белок было у семидесятилетнего старика и шкурка соболя. С честью закончил Данила Иванович последний сезон охоты. Трубка, выточенная руками отца… Как сокровище берег её Семён Номоконов, хранил в заветном месте. А поехал на фронт - взял с собой, обкурил…

И вот осколками брызнула она в разные стороны. Пропала «сибирская бухгалтерия», как говорил иногда лейтенант Репин… Приподнялся солдат, погрозил кулаком в сторону немецкого переднего края и, уже не опасаясь пули от меткого врага, пошёл к своей траншее.
- Вас ждёт командир дивизии! - встретили Номоконова солдаты.
Сергей Зарубин, «Трубка снайпера», 1967 год.

Однажды лейтенант Репин вернулся с командного пункта очень взволнованный и, не раздеваясь, подошёл к Номоконову. С минуту он с восхищением смотрел на своего солдата, улыбался, качал головой.
- Чего, лейтенант?
- Радуюсь, - сказал Репин. - Крупного гитлеровского гуся, оказывается, пришаманили вы, приворожили. Поздравляю! 25 октября в 14 часов 35 минут, в шестнадцатом квадрате, пулей в голову вы сразили гитлеровского генерал-майора, инспектировавшего войска переднего края.

- Кто сказал? - Теперь все точно, - присел лейтенант на лавку.

- Наши разведчики привели офицера. Неплохо знает русский язык, и мы с ним поговорили. Специально вызывали меня. Приехал, говорит, в тот день генерал, нашумел, накричал на всех и решил сам узнать, почему остановились перед болотом герои восточного похода. Храбро шагал генерал на передний край, быстро!

- Правильно, - сказал Номоконов.
- Толстый явился, как кабан, а быстро двигался.
- Тучный был генерал, - подтвердил Репин, - верно. Важный, самоуверенный, с бобровым воротником на шинели. Я, говорит, задам сибирской стрелковой дивизии! Но и распорядиться не успел - кусочек свинца щёлкнул его прямо в лоб.

Пленный сказал, что это было подобно молнии в зимний день. Никто не ожидал: много разных чинов ходило к роще в день первого снега. И по траншее бродили немцы, высовывались. Тихо было. В общем, верно: «пантача» завалили. А те, что рядом с генералом шли, полковниками были. Эти ушли.

- Шустрые такие, - вспомнил Номоконов. - Так-так… В кусты шмыгнули. Полковники, говоришь? Надо бы и этих. А толстого, правильно… В голову бил, чтоб не вылечился. Гляди, какой оказался!

- Заколотили немцы своего генерала в гроб и на самолёте в Германию отправили, - рассказывал Репин.
- Отвоевал. Интересно вот что: гитлеровцы точно узнали, кто убил «пантача». Пленный так и сказал: на этом участке у русских работает снайпер-тунгус - хитрый, как старый лисовин, и жестокий, как Чингисхан. Знают немцы, что его фамилия - Номоконов. Известно им, что этот снайпер курит «трубку смерти».

- Шутишь, Иван Васильевич, - улыбнулся Номоконов.
- Слушайте дальше, Семён Данилович, - продолжал Репин.
- Офицер сказал, что за головой «таёжного шамана», который и ночами, как призрак, бродит по долине и оставляет на снегу звериный след, охотятся лучшие стрелки и разведчики. Особо метких солдат посылают гитлеровцы в ваш квадрат - некоторые из них тоже отвоевались.

В первую ночь после рождества немецкие разведчики напали на ваш след, долго шли по нему, но напоролись на огонь. Сейчас охота продолжается. Номоконов понял, что лейтенант говорит правду, и задумался.

В морозный рождественский день очень рассердил он гитлеровцев. Перестреляв «мясников», явившихся за чужой добычей, Номоконов и Санжиев затаились. Немцы дали несколько залпов по нашей огневой точке, откуда ударил пулемёт, выкорчевали несколько пней на нейтральной полосе, обстреляли бугорки на снегу, осыпали пулями подбитый танк.

До вечера враги не подходили к лосям, а когда сгустились сумерки, Номоконов уступил настойчивой просьбе беспокойного товарища, требовавшего «сходить за мясом». Возле лосей никого не оказалось. Напарник нагрузился туго набитыми рюкзаками и автоматами, снятыми с убитых немецких солдат, а Номоконову удалось отделить от самца заднее стегно.

Поползли обратно, волоча добычу, и уже далеко позади услышали тревожный свист. Сразу же взметнулась ракета, но все обошлось благополучно. В тот же вечер у раскалённой железной печки, на которой варилось вкусное мясо, Номоконов стал подшивать лосиной кожей свои новые валенки.
- До Берлина не износишь теперь, - шутили товарищи.

А солдат работал себе и, попыхивая трубкой, объяснял, почему закончил расчёт с жизнью немецкий снайпер: его выдал скрипучий снег. Номоконов подшил кожу к валенкам мехом наружу, кое-где, чтобы не скользить, подстриг его, а космы, свисающие с края подошв, не стал срезать.

Не смейтесь, ребятки. Так делают в тайге: шаги охотника становятся совсем мягкими и человеческого запаха меньше. Чудные следы получаются? Это ничего, пусть… Бродит по снегу медведь-шатун, страху на всех нагоняет.
Сергей Зарубин, «Трубка снайпера», 1967 год.

До снежного завала, опоясавшего вражеский опорный пункт, было метров пятьсот, немцы не показывались в ельнике, и стрелкам стало скучно. Как старший в паре, Номоконов разрешил Санжиеву немного отдохнуть. Где-то неподалёку стучал дятел. Трепетные лучи солнца, пробивавшиеся через опаловую дымку морозного тумана, осветили золотистые стволы сосен.

На броне мириадами разноцветных точек заискрился иней. Полюбовался Номоконов тихим зимним утром, осмотрелся и вдруг толкнул задремавшего товарища. Из-за бугра вышли лоси. Тревожно озираясь по сторонам, они стремительной иноходью побежали посередине нейтральной полосы. Два рогача и три самки! Как они оказались здесь, в царстве войны и смерти?

Не поднимая винтовки, тревожными глазами смотрел Номоконов на животных, приближавшихся к танку. Позади раздалась короткая пулемётная очередь: лосей заметили с нашего, переднего края. Номоконов живо представил солдата, лежавшего за щитком пулемёта. Не удержался, нажал гашетку… Пули полоснули по снегу, напугали лосей, остановили.

- Бей теперь! - подался вперёд Номоконов. - Самый момент!

Пулемётчик не стрелял, и звери опять пошли иноходью.

- Жалеет! - понял охотник.
- Все равно… не пройдут звери по тайным проходам через минные поля и проволочные заграждения, не добежать им до студёного моря, где кончается линия фронта, убьют… Захлопало впереди. В вышине со свистом пролетели мины и разорвались возле нашего переднего края. Отсекают? Теперь Номоконов представил немецкого корректировщика. И этот заметил лосей, схватил трубку телефона, дал команду.

Перелетев через заметавшихся зверей, две мины разорвались вблизи от них. Стадо разделилось. Рогач и две самки шарахнулись обратно, к ельнику, зеленевшему за бугром. По ним, торопясь, беспорядочно, как на облаве, ударили с двух сторон, - видно, многим хотелось свежего мяса. Возле бугра чья-то меткая очередь срезала всех трех.

- Нашим достанется, - оглянулся Санжиев. Огромный прихрамывающий бык и лосиха двигались к танку. Разрывы мин пугали зверей, они останавливались, крутились и все отдалялись от нашего переднего края. Заметив, что лоси выйдут к ельнику, где укрепились гитлеровцы, Санжиев стал поднимать винтовку.

- Укыр! - предупредил Номоконов. Вплотную к танку подбежали носатые звери, хватили зубами снег, остановились и, почуяв людей, бросились к снежному завалу, где чуть чернели бойницы. Дрогнул Санжиев, но его напарник сердито цыкнул. Отпустив лосей метров на триста, Номоконов быстро выстрелил два раза.

Самку пуля сразила наповал, а рогач перевернулся через голову, забился и пытался встать. Короткая пулемётная очередь из снежного завала добила лесного гиганта. Рогач подался всем телом на пули, рухнул и затих.

Санжиев оглянулся на товарища. Чего же ты, земляк? Надо было положить зверей здесь, возле танка. Сюда не придут за мясом немцы. Отрезали бы вечером по жирному стегну и унесли домой. Много чувств отразилось во взгляде Санжиева: недоумение, досада и… любопытство.

Он понимал, что его товарищ, расчётливый, с железной выдержкой, беспощадный к врагам, что-то задумал. Номоконов хорошо понял, что хотел сказать Тагон. Свежее, вкусное мясо они будут жарить позже, когда возвратятся домой. Пусть тогда приезжает Тагон поохотиться, погостить.

Здесь идёт война не на жизнь, а на смерть. Крепко надо думать, хитрить. Посмотрим, посмотрим… Наверняка клюнут «умные» фашисты на крючок «варвара-сибиряка». Номоконов нарочно отпустил сохатых поближе к переднему краю немцев - всё равно что удочку с жирной наживой закинул в глубокий омут.

Забыл Тагон о немце, подходившем утром к танку. Разве бы стал он стрелять в зверей здесь? Как их вывезешь отсюда? Кому бы они достались? Знают немцы, где выбрал позицию ихний снайпер, а только призадумались бы. Не занял ли русский стрелок его место? Теперь ругают, поди, своего меткого солдата: рано открыл огонь, не дал зверям прибежать прямо к повару…

Ещё не знают фашисты, чья пуля положила зверей. Так думаю, Тагон. Минут через пятнадцать чуть дрогнула в руках Санжиева винтовка с оптическим прицелом, прояснилось нахмуренное лицо. Номоконов в бинокль увидел человека в белом маскхалате, крадущегося к лосям.

- Ладно получается, - прищурился он. - Пусть ползёт. Не ожидаёт нашей пули, думает, что ихний стрелок положил недалеко от немецкой траншеи целую гору мяса. Вот в чём штука! Погоди, Тагон, чего горячишься? Не унесёт этот немец двух лосей, не завалит на свою спину.

Маскируясь за глыбами снега, человек подполз к рогачу и прилёг рядом с ним. В бинокль было видно, как он вынул нож и, не снимая шкуры, вспорол лосю живот. Долго «мясник» выгребал внутренности, несколько раз пытался перевернуть рогача, но сил не хватало. Зажав в зубах поблёскивающий нож, гитлеровец отполз к самке и тоже вспорол ей живот.

- Ночью возьмут, - заметил Санжиев. Номоконов вспомнил, что вечера стоят тёмные, безлунные, и пожалел, что не взял с собой хотя бы пару противопехотных мин -можно было бы поставить ловушку.
- Погоди, не печалься, Тагон. Как только стемнеет, поползём к лосям, устроим засаду, забросаем врагов гранатами.

Придут они за мясом, обязательно придут! Гляди, потащил! Простым глазом было видно: немец отделил от туши самки стегно и, скрываясь за снежными надувами, пополз к завалу. Санжиев поднял винтовку, вопросительно посмотрел на товарища, но тот опять сердито цыкнул:
- Хара-хирэ. - Санжиев пожал плечами.

Молод Тагон, не понимает… Пусть уползёт этот немец в укрытие. Вокруг него соберутся люди, которым «в божеский праздник» приходится лежать за снежным завалом, у пулемётов. Пусть смелый человек всем расскажет о вкусном мясе лесного зверя, пусть его товарищи подумают, что сам бог послал им подарок. Враги съедят лосей - это так. Только дорого заплатят они за свежее мясо.

Давние счёты у таёжного охотника с вороньём, не любит он этих шумливых и грязных птиц. В молодости дело было, оконфузился как-то из-за воронья перед стариками Номоконов. Долго шёл по следу изюбра - голодно было на стойбище, а возле ключа всё-таки поймал зверя на пулю, сбил, освежевал.

Прыгали на деревьях чёрные птицы, поживу чуяли. Не смог унести охотник все мясо, в ключевую воду его погрузил, чтобы не испортилось и зверушкам да птицам не досталось. За помощью побежал.

А вот исчез изюбр. Следы медведя увидели люди, явившиеся за мясом, да кусочки обглоданные. Ладно подзакусил добычей Номоконова хозяин тайги. А вороны сидели на деревьях и каркали. Это они на весь лес расшумелись, позвали-навели к ключу Топтыгина. Тому что…

Зацепил лапой и вытащил мясо из воды. Немецкий солдат, который волоком тащил стегно лосихи, - всё равно что ворон. На весь лес раскаркает.

Немцам выдали сегодня водку. А кому на «божеском празднике» не хочется свежего мяса на закуску? Одного стегна на всех фашистов не хватит- целая орава их за снежными брустверами. Приготовься, Тагон, идут! Трое немецких солдат появились среди сугробов и с разных сторон поползли к добыче. Они набросились на дымящиеся туши, кромсали их ножами, хватали куски мяса, торопливо наполняли мешки.

«Мясников» заметили из нашей огневой точки. Застучал пулемёт, возле копошившихся людей в белых маскхалатах вскипели снежные бурунчики. Волоча вещмешки, гитлеровцы поползли в разные стороны. Таёжный зверобой не мог допустить, чтобы его добычу безнаказанно растащили средь бела дня.

- Угыр ха! - прицелился Номоконов. Выстрелил и Тагон. Он метил в немца, который, волоча большой кусок мяса, подходил к завалу. Уже едва различимый в белом маскхалате, тот взмахнул руками и упал. Земляки стреляли быстро, поочерёдно, на выбор.

Сергей Зарубин, «Трубка снайпера», 1967 год.

Утром, перед разводом на занятия, командир взвода кому-то позвонил по телефону, сказал: «На двадцать четыре человека один убит», тут же потянулся к списку личного состава, висевшему над столиком, и вычеркнул одну фамилию. О гибели Дубровина знали не все. Прислушался к телефонному разговору молодой солдат, вытянул шею, осмотрел хмурые лица товарищей: - Кого? Ему не ответили. Небритый и помятый, подошёл к строю лейтенант Репин, задумался, встрепенулся. Тугие желваки заходили на скулах командира взвода. - Дубровин хотел мстить, - сказал он.

- Гитлеровцы сожгли его село, убили младшего брата. На самые опасные задания просился наш товарищ…

Старший сержант Юшманов! - Я! - Выйти из строя! Чёткий поворот, щёлк каблуков - и Юшманов предстал перед солдатами, спокойный, подтянутый.

- Чтобы ускорить обучение, - сказал Репин, - старший сержант предлагает разбиться на пары. Считаю это правильным. Вчера мы прочитали в газете, что в боях на юге отличились снайперы Юсупов и Ключко. Их называют бесстрашными народными мстителями. Подробностей мало. Сообщается, что издавна дружат эти бойцы. Ещё в мирные дни настойчиво и терпеливо учились, лежали на тренировках бок о бок, совместно маскировались, советовались. Сейчас, в бою, на позиции, они понимали друг друга без слов, по движениям оружия. Надо и нам спаяться в пары. И первой будет такая: Юшманов - Медуха. Как считаете, товарищ Медуха?

- Есть, товарищ лейтенант, - произнёс солдат, прибывший во взвод вместе с Номоконовым. - Только что я подскажу старшему сержанту? Не выходил ещё за передний край… Может, я не подходящий? - Вполне подходящий! - сказал Репин.

- Старший сержант Юшманов решил помочь вам быстрее стать снайпером. Делитесь опытом, подружитесь. И у вас, товарищ Медуха, найдутся ценные жизненные навыки- в трудовой семье выросли! Вместе будете ходить на учебное поле, вместе пойдёте за передний край. Тема сегодняшних занятий: выбор позиции, маскировка. Так укройтесь, товарищ Медуха, чтобы похвалил вас старший сержант. Недостатки разберёте вместе. Все обсудите, посоветуйтесь.
- Есть!
- Номоконов! - Я! - вышел солдат из строя.

- Крайне необходимо, чтобы вы передали нам свой опыт скрадывания зверей. Мне, старшему сержанту Юшманову, Горбоносу, Медухе, Павленко, Поплутину… Всем нам. Будете ежедневно рассказывать, как готовились в тайге к охоте, искали зверей, подкрадывались, сидки делали, маскировались, в засадах затаивались.
- Есть, - вскинул солдат руку к пилотке.

- Это первое. Кроме того, обязываю вас подготовить напарника, который бы все понимал с полуслова. Чтобы мы сказали: вот хорошо обученная, крепко спаянная снайперская пара. Кого берете для обучения? Большие, широко раскрытые, будто чем-то удивлённые, глаза видит Номоконов и прищуренные, вроде бы недоверчивые. Лейтенант часто беседует с молодыми солдатами, расспрашивает о житьё-бытьё, об участии в боях, и Номоконов слышит, что говорят они. Работали до войны в колхозах и совхозах, стояли у станков, учились. У всех есть отцы и матери, которые беспокоятся, конечно, за своих сыновей, понимая, что в армии не положено отсиживаться в теплом углу и прятаться за чужие спины. Будущие снайперы… Как будут выцеливать они фашистов? Или пули врагов закроют им глаза? Ощутил Номоконов ответственность, которая ложится на его плечи. Но сумеет ли он научить человека?

- К вам прикрепляю Поплутина, - сказал Репин.
- Слушаюсь, лейтенант. - Санжиев возьмёт Жукова, - записал Репин.
- Следующие пары: Тувыров - Лоборевич, Лосси - Васильев, Павленко - Кодин, Канатов - Семёнов, Горбонос - Князев… Есть возражения? Все согласны? Очень хорошо. Срок дан жёсткий. Через неделю все должны выйти за передний край. Уважайте старших, - наказал Репин, обращаясь к новичкам, - слушайтесь. Плохому они не научат. Обучающие, вы считайте, что выполняете особо важное задание. Когда ученики убьют первых фашистов, пусть радостью наполнятся ваши сердца. Так и скажите себе: легче стало защитникам Ленинграда. Командир взвода приказал приступить к занятиям, и Номоконов подошёл к Поплутину: - Слышал? Пара мы теперь с тобой, как руки одного человека. Вот так… Учиться будешь?

- Смотря чему, - вежливо и спокойно произнёс Поплутин. Строго, теперь уже внимательно и бесцеремонно, Номоконов осмотрел солдата с головы до ног. Худой и прямой, как гвоздь. Шея тоненькая, с большим бегающим кадыком. Руки длинные, а пальцы тонкие, нерабочие. Загорелый и курносый. В чёрных глазах - блеск и смешинка.
- Зачем пришёл сюда?
- А вы? - Уничтожать, - сказал Номоконов.
- Из винтовки бить фашистов. Меня позвали сюда.
- А я добровольно, - сказал солдат и переступил с ноги на ногу.
-Наверное, не гостить.
- Откуда родом?
- Отгадали вчера: не бегал я по кошеной траве. В городе жил.
- Как зовут? - Михаилом.
- Так, - произнёс Номоконов.
- Ладно… Ну, начнём, Мишка? Урок дали важный: выбор сидки.
- Позиции, - поправил Поплутин…
- Наиболее удобной и скрытой от вражеских глаз. Секторы обстрела чтобы были хорошие, наблюдения…
- Правильно, - согласился Номоконов.

- Я только сказать не могу, а так понимаю. Вали на поле, а я позади тронусь. Сперва посмотрю, как ходишь по земле. - Ого! - рассмеялся солдат. Решительно шёл к учебному полю Михаил Поплутин, смотрел по сторонам. Просвистел шальной снаряд, упал за бугром, взмётнул чёрные комки земли, рассеял вокруг свистящие стальные зерна. Обстановка для боевой учёбы непростая! Оглянулся солдат на спутника, следовавшего по пятам, пошёл быстрее. Учебное поле сразу же за первой позицией обороны, километрах в трех. Идёт Поплутин смело, ступает мягко. На склоне старой лесной вырубки остановились солдаты, осмотрелись.
- Ну? - спросил Поплутин.
- Молодцом ходишь, - похвалил Номоконов.
- Лоб сухой, дышишь легко. На вид хлипкий, а так ничего, сила есть. Однако много места занимаешь. Худо это.
- Как? - не понял Поплутин.

- Ноги по сторонам кидаешь и шеей крутишь. Все равно как тымэн. Не важничай, слушай. За три версты заметят тебя фашисты. Надо так ходить, хорошенько гляди! Встал Номоконов, закинул за плечо винтовку, весь съёжился, согнулся и пошёл по склону. На ровной поляне остановился он, замер, маленький, издали похожий на старый пень, и, постояв немного, двинулся вправо. Теперь хорошо был виден неторопливый крадущийся шаг охотника. Под ноги смотрел Номоконов, а когда озирался по сторонам, то лишь чуть поворачивал голову. Возле валуна опять остановился солдат, прилёг, и вдруг не стало его - камень да и только! Опять появился на поле человек и размеренной, очень скупой на движения походкой подошёл к Поплутину.

- Фашист - это зверь, - сказал Номоконов.
- А мой народ, Мишка, издавна бьёт зверя. Самого осторожного и хитрого бьёт -соболя. Старики, стало быть, так ходили за зверем и мне таёжную науку передали. Всегда может появиться цель, в любой момент сумей застыть, укрыться. В комок соберись, низко голову держи, ворочай одними глазами. Тогда и под ногами все увидишь, и впереди. На пятку сильно не дави: устанешь быстро и все одно нашумишь. На скрад пойдёшь - обязательно ступай носками. Это когда зверь близко.

- Походка с детства вырабатывается, - нерешительно сказал Поплутин.
- Меняй, - развёл руками Номоконов.
- Так думаю, что далеко нам придётся шагать. Туда, к немецким домам… Не понравится, поди, фашистам, когда на германскую землю явимся? Стрелять будут. Война велит скрадывать. Потом бросишь этот шаг - тебе не нужен будет. Высоко голову поднимешь, прямо. Так… Теперь туда шагай, - показал Номоконов за бугор.
- Подальше от меня. Выбирай место для стрельбы, сидку. Как по правде делай. Спрячься хорошенько, от пуль закройся. Приду посмотреть, хитрый ты али нет.
- Сколько времени на это? - оживился Поплутин.
- А сколько надо?
- Часок потребуется, пожалуй.
- Бери.
- Мне показаться, когда пойдёте?
- Зачем? - махнул рукой Номоконов.

- По правде делай, тихо сиди, спрячься, думай. Дождь прошёл, глина кругом, трава. По следу тебя найду. Пожал плечами Поплутин, улыбнулся, вынул из чехла лопатку и, пригнувшись, более собранной, но ещё неровной походкой пошёл за бугор.

Номоконов посмотрел вслед ученику и задумался: ладно ли делает он? В памяти всплыли августовский день и берёзовая роща, где отдыхал полк, отходивший под натиском врага. Неслышно ступая в след друг друга, прошла среди деревьев цепочка людей в пёстрых маскхалатах, исчезла из виду, словно растаяла. В тыл врага уходили разведчики. Мягок и выверен был их шаг, решимостью светились лица. Шли спаянные, хорошо обученные люди. Номоконов невольно залюбовался ими.

Вспомнились и рассказы солдат, выходивших из окружения. Нарывались на засады, не замечали чужих следов, не все умели ориентироваться, бесшумно ходить, ползать… Толкнуть, конечно, можно Поплутина: иди на позицию, бей фашистов, целься! Не откажется… Правильно, лейтенант! Оберегать надо людей, хорошенько подготовить к смертельной борьбе. Вчера на занятиях командир взвода рассказывал теорию стрельбы. С юношеских лет держал Номоконов в руках нарезное оружие, а вот не все знал.

Оказывается, даже в зависимости от температуры воздуха надо вносить поправки в прицел. В тайге часто вплотную подходил охотник к цели, а здесь придётся стрелять издалека. Если, скажем, бить на пятьсот метров, то даже умеренный ветер отклоняет пулю от цели более чем на полтора метра. И этого не знал Номоконов, выносил мушку против ветра на глазок. Многое, оказывается, надо учитывать при стрельбе вверх, вниз, через воду. Лейтенант все время изучает стрелковую науку - пожалуй, она вернее. Есть наставление для стрельбы по движущимся предметам, таблицы выноса точек прицеливания. Наизусть знает командир взвода, как стрелять по машине, которая движется, по самолётам и танкам.

А ночная стрельба по далёким вспышкам? Нет, тут не на солонцах. Не выручит кусочек бересты, привязанный к мушке. Но все же у него, Номоконова, большой опыт потомственного охотника. А откуда быть ему у молодых солдат - вчерашних колхозников, слесарей, школьников? Правильно, учиться нужно друг у друга. Что посоветовать Поплутину? Прежде всего, пусть обувь переменит. Болтаются худые ноги в широких голенищах новых сапог, шаркают. Ботинки и обмотки удобнее - надо подсказать лейтенанту. И часы пусть снимет с руки Поплутин - блестят. И портсигар, который часто достаёт из кармана солдат, тоже пулю наведёт.

А по звёздам умеет он ходить? Да и днём можно закружиться. Взять, скажем, этот камень. Знает ли человек, выросший в городе, что зелёные капли лишайника гуще расплываются на северной стороне? А по ветвям деревьев ещё легче определиться. В раздумьях незаметно летело время. Номоконов достал из кармана гимнастёрки часы: «Пора!». Раньше он узнавал время по солнцу - в тайге не нужно было следить за минутами. На фронте нельзя без точного времени - хорошими часами обзавёлся Номоконов. Большая стрелка описала полный круг.

Встал Номоконов, увидел след Поплутина, поднялся на бугор. Далеко простиралось бугристое учебно-тренировочное поле. Траншея, бруствер, проволочное заграждение, копны сена, одиночные стрелковые ячейки… Где укроется Поплутин, в каком месте выберет позицию? Здесь прямо шёл солдат, спустился вниз, стал подниматься, круто свернул вправо. Почему? Бревно заметил. Так и есть: копнул два раза твёрдую землю, пошёл дальше. Не понравилось. Примятая трава, отпечатки подошв с ракушками на влажной глинистой земле, сломанные стебельки полыни, вдавленные в землю или стронутые с места камешки указывали путь Поплутина. Ещё через один холм перевалил солдат - голо кругом, не укроешься, направился вниз. Здесь густо наследил: камни осматривал, пни, а потом догадался, что ничего не увидит из ямы, и наверх двинулся.

К копне подошёл Поплутин, отвернул пласт сена, снова уложил, примял. - Правильно, что не остановился, - одобрил Номоконов. - Издаля видно копну, обстреляют фашисты, подожгут. Понял, что не похвалю… Опять почему-то вниз подался, - рассматривал следы Номоконов.
- Здесь заторопился, быстро пошёл. Эге, наверно, на часы посмотрел, время вспомнил. Возле пня, торчавшего на склоне ложбины, прервался след солдата. - Зарылся? Ни бугорка, ни клочка ветоши… - И под корнями пня не оказалось Поплутина. Номоконов описал большой полукруг, обнаружил чёткий отпечаток знакомой подошвы сапога, возвратился к пню и увидел выбоины от каблуков. - Разбежался и со всего маху прыгнул, - догадался следопыт.

-Смётку, как заяц, сделал. Отсюда вправо скакнул, поскользнулся на грязи. Так… Здесь вроде покатился Поплутин, траву примял. Нет, не упал… Специально скрывает след. Время выигрывает али посмеяться вздумал? Чтобы подольше поискал его? Номоконов заторопился. Следы рассказывали, что Поплутин встал на ноги, перепрыгнул через песок, намытый на дне канавы, и пошёл в обратную сторону. - Настоящий заяц! - рассердился Номоконов. Попетляв по ложбинкам и склонам, солдат вышел на дорогу, по которой недавно, наверное утром, прошёл строй. Здесь, среди десятков одинаковых отпечатков, потерялся след Поплутина. Номоконов остановился и обидчиво шмыгнул носом: не о деле думает человек! Вспомнил улыбку Поплутина и ещё больше рассердился.

- Где он может быть? - осматривался вокруг Номоконов.
-Минут сорок шёл сюда, не меньше. Не зарыться ему теперь как следует, не замаскироваться. Наверное, было так: какое-то укрытие искали с этого места глаза Поплутина. Где бы остановился Номоконов, будь он на месте ученика? На возвышенности, наверное: снайпер должен иметь хороший обзор для наблюдения и стрельбы. Номоконов осмотрел близлежащие бугры, увидел на одном из них большую каменистую россыпь и направился к ней. Вскоре встретился знакомый след, теперь прямой, очень торопливый, ведущий от дороги к россыпи, -неровным зубчатым пятном выделялась она на жёлтой скатерти холмистого поля. Номоконов усмехнулся.

Так в тайге, напрямик, уже не пряча следов, уходил к укрытию зверь, тронутый его пулей. Можно было не спешить. На склоне бугра занимался со своим учеником снайпер Степан Горбонос. Услышав позади себя шаги, оба враз оглянулись. Номоконов двигался осторожно, внимательно осматривал одиночные валуны. Он увидел горку камней, возвышающуюся на средине россыпи, издали осмотрел её и решительно подошёл. Камни, ещё влажные, с налипшими кусочками земли, шевельнулись.

- Лежи, - сказал Номоконов. Растёртый на камне окурок, дуло винтовки, высовывающееся из маленькой амбразуры… Номоконов деловито осмотрел со всех сторон позицию Поплутина, подозвал Горбоноса и спросил: - Ты заваливал?
-Да.
- Зачем?
- Попросил.
- Как сказал? - строго нахмурился Номоконов.
- Подошёл, закурил, - непонимающе оглянулся на горку камней Степан Горбонос.
- Сказал, что вы идёте следом. Обломок доски принёс, попросил обложить камнями. Правильно, сказал, совместно надо маскироваться, парами лучше действовать.
- Выходи! Опять хрупнули, зашевелились камни. Поднатужился Поплутин, отбросил груз, наваленный на доску, встал и, отряхиваясь, подошёл.
- Как, Семён Данилович? Живые, беспокойные глаза встретились со строгим взглядом прищуренных глаз, загорелись смешинкой, стрельнули по сторонам: - Обзор, секторы наблюдения и обстрела?
- Худо, - сказал Номоконов и покачал головой.
- Чего крутился, играл?
- Что случилось? - спросил Горбонос.
- Шутить взялся, - сказал Номоконов, закуривая трубку.
-Меня, парень, чего путать? Фашиста обмани.
- Правильно, - сказал Поплутин, нимало не смущаясь.
- Старался запутать вас, уйти. Только я не на солнышке прилёг. О позиции скажите. Сам выбрал место, сам все придумал.
- Для того и говорю! Худое место выбрал, смерть на себя навёл! Не думал о деле, торопился. Гляди!
- Номоконов потянул ученика за собой.

- Зачем перетаскивал камни? Фашист хорошо знает, что такое место - самое подходящее для нашего брата. Все время будет следить. Однако увидит, что новая кучка выросла, на заметку возьмёт. Куда ударит из миномёта? Сюда, в подозрительную кучку. А если так делать: на этом месте перевёртывай камни, поднимай, ворочай, а сам в сторону вали, яму для сидки рой. Куда ударит фашист? Понимаешь? Ну и пущай бьёт по камням, припасы зря тратит. А ты притихни, подожди, а потом наблюдателя сними, коли глупый он. Теперь наперёд гляди. Подходяще? Вот… И позади ладное место. Успел бы и камни зарыть для защиты, землю раскидать, ветошь принести, дёрна нарезать. Можно, при нужде, и на твоём месте лечь. Однако зарывайся, а камни не шевели! Нет тебе похвалы, давай снова. Теперь опять скрадывай след, путай, сидку выбирай.

Только и я… тихо пойду, скрадом, хорошо глядеть буду. Патрон истрачу на твою сидку.
-Как?
- А так. Если опять плохо ляжешь, не подумаешь - пулей покажу, где сидишь. Издалека ударю. Чего краснеешь?
- Нисколько, - пожал плечами Поплутин.
- Я уже слышал, как поют пули.
- Нехорошо поют, страшно.
- Для всех по-разному. Много пришлось поработать в этот день Поплутину. Заблестела его новенькая лопатка, а на ладонях вспухли мозоли. Не понадобилось Номоконову показывать пулей позицию своего ученика -он вплотную подошёл к его новой, теперь искусно замаскированной ячейке и искренне обрадовался этому. А потом Поплутин учился ползать. - Пластом ложись! - покрикивал Номоконов.
- Ниже голову! Снова ленишься, торопишься. Думаешь, научился? А гляди, след какой. Коленками землю пашешь, локти вымазал. Не научишься по-таёжному скрадывать - недалеко уйдёшь.

В этот же день узнал Номоконов, как попал Поплутин в снайперский взвод. Уставший, встревоженный увёртками ученика, он привёл его в овраг, и хоть очень дорожили во взводе патронами, велел Поплутину стрелять в далёкую цель. У мишени, густо пробитой пулями в самом центре, потеплевшими глазами посмотрел Номоконов на молодого солдата, похлопал его по плечу, погладил мокрые, коротко остриженные волосы, похвалил: - Острый глаз, боевой. Пойдёт дело. - Вот так, товарищ обучающий, - блеснул глазами Поплутин. - Городские разные бывают. В детстве за рогатки их ругают, за самопалы… А когда началась война и стрелять потребовалось, увидели, что Михаил Поплутин не маменькиным сыночком рос, что кое-чему научила его жизнь.

В техникуме уже, на курсах военной подготовки… взял боевую винтовку, прицелился - и попал! Опять выстрелил - снова десятка! Те, которые разбирали меня, на собраниях вопросы ставили, обрадовались, сказали, что в боях я не одну фашистскую голову продырявлю. Сами, кстати, ещё там… Не спешат идти в снайперские взводы.
- Понимаю теперь, - кивнул Номоконов.
- Боевым в городе рос, а старших людей не слушался. На собраниях за это ругали?
- Да, не любил тихо ходить и ползать, - жёстко сказал Поплутин.
- Без таёжных прикидок стрелять научился. И на передний край сражаться пришёл!
- Правду говорю, - положил Номоконов руку на плечо солдата.
- Послушайся. Ещё не умеешь стрелять как следует, понапрасну пропадёшь.
- А давайте так проверим, - вдруг развеселился Поплутин.
-Чего вам не жалко? Ставьте! С любого положения прострелю! Красивый кисет у вас. Поставите?
- Кисет? - подумал Номоконов.
- Чего ж… Давай! Ишь ты… Ну, ладно… А потом так: я ударю в твою вещь. Согласный?
- Идёт!
- Погоди, парень, - остановил солдата Номоконов.

- Хорошему стрелку зачем зайца в угол ставить? Далеко я уйду, в яму, на палке подниму кисет, качать буду. Просыпешь табак - через денёк-другой вместе пойдём дырявить фашистов. Промахнёшься - до пота ползать будешь, слушаться, признавать. Три патрона возьмёшь.
- Договорились! Трижды свистнули пули Поплутина - не тронули они неожиданно уплывавший в разные стороны кожаный кисет Номоконова. Огорчённый промахами, Поплутин сердито смотрел на свою винтовку, щёлкал затвором.
- Теперь твой табак сыпать будем, - подошёл Номоконов.
-Вали, свою поднимай коробку, как хочешь качай. Вынул Поплутин из кармана брюк небольшой, поблёскивающий на солнце портсигар, улыбнулся: - Мой кисет подороже… ' - Эх, Мишка, - покачал головой Номоконов.
- Вы чего? - вспыхнул Поплутин.
- Бейте! Я только так… Ещё попасть надо!

- Ставь! Номоконов ждал новой уловки и весь напрягся. Но всё произошло просто. На краешке рва появился поблёскивающий предмет, вскинулся вверх, поплыл в сторону. Поймав цель на мушку, стрелок с наслаждением нажал спусковой крючок. Почувствовав удар пули, Поплутин бросил шест и вышел из укрытия. Присели на землю, закурили. Поплутин задумчиво смотрел на свой портсигар, пробитый пулей, трогал заусеницы большой дыры, что-то насвистывал.
- У меня, Семён Данилович, невеста есть, Лидочкой зовут, -вдруг сказал он.
- Это она подарила портсигар.
- Думаешь, мой кисет хуже? - улыбнулся Номоконов.
- А если бы попал? Гляди, это жена шила, бисер ставила. Марфой называется.
- Я не об этом, - отвернулся в сторону Поплутин.
- Не жалко, что пробили… На память ещё об одном промахе оставлю. Извините меня, Семён Данилович… Буду слушаться.

- Тогда домой прибежишь, - облегчённо вздохнул Номоконов.
-К матке да к невесте. У меня глаз шибко меткий, а вот тоже учиться надо. Коробку для табака купишь, не жалей. А теперь практикуйся, не теряй время. Чего-чего я скажу, потом лейтенант научит… Вот тогда страшный будешь фашистам.
Сергей Зарубин, «Трубка снайпера», 1967 год.

У родника выпрямился солдат, стал собирать оружие. Трофеев было много - он складывал их на камень. На холодной руке немца, осевшего под берёзкой, ровно тикали часы, и, подумав, Номоконов снял их. Он знал: ровно в полночь у своих кто-то стреляет в небо светлыми пулями, и у ловушек, зарытых в землю, сапёры встречают людей, выходивших за передний край. Случается, что блуждают солдаты в сырой долине, сбиваются с пути. Таёжный человек не потеряет свой след, выйдет точно к проходу задолго до последнего срока, однако с машинкой времени на фронте всё-таки лучше.

Мало часов у лейтенанта. Сокрушаясь, он выдал их не всем. Не мешкая, солдат отправился к большой сосне. Он посмотрел вверх, но густые ветви, закрывавшие звёздное небо, не дали рассмотреть того, кто пришёл убивать, а теперь висел на сучьях. Номоконов решил было забраться на дерево, сбросить фашиста вниз, забрать у него документы, но, подумав, подмигнул темноте: «Хоронить придут, отвязывать».

Стрелок разыскал винтовку немца, отнёс её к роднику, а потом решил сходить к повозке. Он забрал у возницы автомат и, что-то вспомнив, вдруг вынул свой острый охотничий нож. Вглядываясь в темноту, озаряемую далёким светом ракет и лесных пожаров, Номоконов прилёг к убитой лошади и обкорнал у неё гриву. Ночной воздух по-прежнему доносил спокойные звуки, и, возвратившись к источнику, солдат подошёл к берёзке.

По старому обычаю своего народа он мысленно попросил у любимого светлого деревца прощения за рану, срезал колечко бересты и накрутил её на конец ствола своей винтовки. Теперь Номоконов чувствовал себя властелином ночи. Среди больших и малых звуков его слух по-прежнему не улавливал собачьего лая, а больше он ничего не боялся. Ракетчик явится, разведчики приползут? Долго придётся им искать охотника, умеющего скрадывать и брать на мушку ночных зверей. До утра проканителятся немцы. Бегать зачнут, стрелять по сторонам. Для того и береста на винтовке зверобоя, чтобы ударить по огню самого опасного фашиста, а самому ускользнуть в сторону, в темноту.

Склонившись к воде, Номоконов уловил едва различимый звон холодных струек, выбивающихся из недр. Он представил, как на дне родника кипят круглые комочки земли, и приподнялся. Стрелок ещё днём думал о том, как отвадить пришельцев от уголка, где человеку, птицам и животным природа подарила место для наслаждения жизнью, отдыхом и покоем. Напрасно ругался сапёрный командир Колобов: всяким хламом набивал свои карманы Номоконов. Рука солдата ещё днём нащупала в кармане брюк крепкий комочек шпагата. Кто-то выбросил возле блиндажа, а Номоконов поднял и приберёг. Шибко пригодится теперь!

Стрелок потихоньку открыл затвор немецкой винтовки, почувствовал пальцами, как пружина приподнимает патрон с острой пулей, и пополз по тропинке. Вот здесь, на возвышении, в камнях он укрепит «насторожённое» оружие, между двумя кустиками протянется ниточка смерти. Таёжный следопыт презирает такой способ охоты: в тайге только слабые старики, потерявшие былую силу и ловкость, оставляют взведённые ружья на тропах зверей. Но теперь и он сделает так. Солдат хорошо понимает, что фашистские убийцы снова явятся к роднику. Острая пуля, отлитая на немецком заводе, ударит в спину каждого, кто пройдёт по тропинке. Дурное дело, а верное.

«Насторожив» винтовку, Номоконов отполз к роднику, нащупал увесистый камень, прикрепил к нему клок конской гривы, распушил его, склонил к трупу врага вершину берёзки и подвесил к ней странный груз. - Хугур! - прошептал солдат. Не только волки… и вороньё, и ползучие гады долго не трогают добычи охотника, над которой подвешены закопчённый котелок, стреляная гильза, волосяная верёвка или исподняя рубаха охотника.

Для человека хугур - предостерегающий знак. Здесь добро охотника - только слабым, больным, выбившимся из сил разрешается тронуть оставленное. Хугур предупреждает и об опасности. Берегись, человек! Впереди, на тропе, «насторожённое» ружьё, волчий капкан, пасть на медведя. По древнему обычаю рода подвешивал Номоконов над могилками своих сыновей оленьи бабки. Не для игры усопшим… Здесь запрещалось нарушать тишину, стрелять, здесь могилы детей или предков. У каждого знака- свой смысл. Стрелок понимал, что пришельцам из чужих мест неведомы законы тайги, и, ласково потрогав свой тяжёлый подсумок, поднялся. Кто поселится здесь, возле родника? Страх, слепая ярость?

Номоконов зарыл в песок немецкое оружие, выбрался из оврага и осторожно двинулся вдоль обрыва. Ещё днём, по привычке, как бы между делом, он облюбовал новое место для сидки и вот теперь добрался до него. На бугорке высился обгорелый пень. Стараясь не повредить растений, солдат лопаткой вырезал дёрн и принялся рыть землю. Теперь он покараулит родник с другой стороны. Любой фашист, явившийся за убитыми, догадается, откуда прилетела смерть.

Пусть опасаются враги пуль из старой сидки, пусть они найдут её пустой. Нет, удачливый стрелок, крепко наказавший пришельцев, не ушёл радовать командира. Он лишь переменил место. Пусть и фашисты подумают так, приглядятся, посмотрят кругом. Много деревьев, пней, но только совсем глупый ляжет за ними. Нет, не скоро поймут фашисты, что пень, облюбованный таёжником, засох лет двадцать назад, что у него должны быть гнилые корни и под ними маленькому человеку можно быстро вырыть новый скрадок.

Так и есть! Солдат делал для себя надёжное укрытие, горстями в разные стороны разбрасывал землю. Ночь выдалась тихой, лёгкий ветерок тянул с запада. Вначале за лесом послышались протяжные крики. Вечерами на деревенских околицах так зовут родители заигравшихся ребятишек. Вскоре стрелок услышал шаги. Трое или четверо людей, спотыкаясь о неровности на дороге, группой шли к оврагу. Немцы наткнулись на телегу: после минутной тишины пугливая автоматная очередь ударила в небо. Один, шумно пробираясь по лесу, убежал обратно.

Остальные где-то затаились. Номоконов рыл землю, прислушивался. Минут через двадцать, почти напротив новой сидки, послышались шаги. Стуча оружием, люди спрыгнули в овраг, перебрались через него, спокойно разошлись в разные стороны. Один из них прошёл совсем рядом. Номоконов выждал, когда стихли в ночи шаги, уложил на место дёрн, сделал по сторонам маленькие бойницы, залез под трехпалый корень и, направив винтовку в овраг, застыл.

По дороге, ведущей к роднику, торопливо прошёл человек, у повозки его встретили свистом, и Номоконов подумал, что один из фашистов «бегал жаловаться». Снова все стихло, а потом громко хлопнул выстрел. С треском взлетела вверх ракета, все залила вокруг мерцающим зеленоватым светом, потухла. «Хлопушку принесли?». Номоконов взялся за винтовку. Сейчас немцы сойдут по проторённой тропинке в овраг и послышится выстрел. Один наверняка упадёт, а остальные? Тогда надо ударить по врагам несколько раз подряд, окончательно их напугать и снова переменить место. Есть ещё время сделать новый скрадок…

А если не напугаются фашисты, залягут, вызовут помощь? Придётся уходить… А трофеи? А немцы, которые ушли за овраг? Кто такие? Охрана или разведчики? Можно в темноте натолкнуться на дурную пулю. Ждать! Послышался конский топот: по дороге кто-то ехал верхом. У повозки лошадь тревожно всхрапнула. Стук оглобли, сердитый возглас, едва различимый звон бидона, сваленного на камень - уже там, у родника… И… выстрел. Он прозвучал в ночи глухо и зло - винтовочный выстрел в упор. Всполошились немцы, бросились прочь. Сердитые автоматные очереди ударили с обрыва по роднику, по деревьям.

- Вот так, - удовлетворённо произнёс Номоконов. Отец учил своего маленького сына «настораживать» ружья. Пригодится, сказал, когда заболят старые кости и трудно будет выслеживать зверя. Придётся иначе зарабатывать кусок хлеба. Всю науку передал Данила Иванович: с какой стороны зверь выходит к солонцу, на каком уровне винтовку ставить, как предупреждать людей об опасности. В колхозе запретили такие дела, а на фронте?

Вспоминались солдату контратаки, в которых он участвовал. Сколько людей погибло, наступая на немецкие ловушки! На брустверах окопов снимали их сапёры, в домах, на дорогах, в колодцах. Есть совсем чудные: прыгающими жабами прозвали их солдаты. Поработал учёный немецкий люд, всяких мин наготовил для войны -нагляделся на них таёжный человек. А теперь что скажешь, фашист? Какая ловушка тебя ударила? Тишина и… торопливый стук колёс.

Номоконов послушал, как растворились в ночи знакомые с детства звуки, попил из фляжки воды и, закрывшись полой телогрейки, раскурил трубку. Много было ночью далёких выстрелов и криков. Поблизости кто-то снова стучал лопатами по деревьям и камням. Порой наступали спокойные минуты. Стрелок чутко прислушивался, изучал звуки и, как в тайге, старался определить лазы зверей, начавших ходить к солонцу. Только к терпеливым приходит удача - давно научили этому стрелка таёжные дебри. Уже никто не подходил к серым мшистым камням, где кипел родник, но охотник, посасывая давно потухшую трубку, слушал и слушал.

Рано утром в густом тумане Номоконов уловил осторожные шаги человека, вышедшего к оврагу. Не дорога привела его сюда - лесная тропинка. Человек нигде не запнулся, не сломал ни одну ветку, не кашлянул. «Этого караулить послали, - подумал Номоконов.
- Не простой…». На краю оврага человек остановился, а минут через десять осторожно двинулся по направлению к старой сидке стрелка. Шаги затихли, пропали, и Номоконову не удалось разгадать намерения осторожного фашиста. Вернулись немцы, зачем-то выходившие на ночь за овраг. Номоконов их узнал. Стуча оружием, они в разных местах спрыгнули вниз, собрались вместе и, переговариваясь, пошли к своим окопам.

Всходило солнце, рассеивался туман. В вышине неба опять послышался гул моторов. Номоконов хорошо видел местность вокруг родника и внимательно исследовал её в бинокль. Повозки с мёртвым фашистом нет, с завалившегося битюга снята сбруя. «Склад» с трофеями не тронут. Одного водовоза не стало - утащили. Второй немец, осевший под берёзкой, тот самый, над которым чуть раскачивается хугур, - на месте. На тропинке, ведущей к роднику, лежит новый фашист. Вроде бы встать намеревается - на локтях затих намертво. Номоконов перевёл бинокль на дерево, кора которого была ободрана солдатскими ботинками, и в густом сплетении ветвей различил серое пятно.

Ждать! Когда солнце осветило верхушки деревьев, росших напротив, Номоконов увидел человека, подползающего к оврагу. Он был в каске, в маскировочном халате и осторожно выдвигал вперёд винтовку. У корней дерева человек долго лежал не шевелясь, а потом прижался к земле и швырнул на открытое место обгорелую чёрную палку. Видел Номоконов в бинокль каждое движение врага. Полежав несколько минут, немец надел на ствол винтовки каску и осторожно приподнял её, направляя в сторону старой сидки.

- Эге, - вытянул шею Номоконов.
- Так-так… Живо вспомнились солдату Даурские степи. Не раз бывал он там с колхозной охотничьей бригадой, жирных тарбаганов бил. Запросто не подберёшься: за версту вокруг все видит и слышит хитрый степной зверёк. А только чудной он, любопытный. Вот так, как этот немец, обманывал Номоконов тарбаганов. Маши руками, платком, выставляй из-за бугра шапку, бросай в сторону комки земли и ползи потихоньку. Крутится на бутане жирный зверёк, тявкает, свистит, а не прячется. Тут и попадает на пулю.

- Тарбагана манишь? - насупился Номоконов. Немец полз по выемке и временами поднимал каску. Он ждал выстрела, удара пули, и Номоконов шевельнул винтовкой: не раз мушка застывала на высовывающейся спине врага. Гитлеровец вдруг вскочил, перебежал к обрыву и упал в яму. Снова появилась, поплыла в сторону железная, поблёскивающая на солнце, каска. Но вот опять привстал фашист, махнул рукой.

Поодаль вышел из кустов другой немецкий солдат. Высокий, с непокрытой головой, с автоматом наготове, он быстро подошёл к оврагу, спрыгнул вниз и, направляя оружие по сторонам, осмотрелся. Успокоившись, он быстро зашагал по тропинке, проторённой по дну оврага. Номоконов услышал шаги и, глянув вниз, опешил. К роднику направлялся ещё один немец - этот зашёл откуда-то сзади. Куда тронулся высокий фашист с автоматом в руках? Искать сидку русского снайпера или отвязывать «кукушку»? Открыть огонь, когда он положит оружие и полезет на дерево? Выстрелить в немца, затаившегося на обрыве? Этот все вынюхивает, командует…

Турнуть фашиста, который ползает теперь возле родника и щупает камни? Вот он склонился над убитым, огляделся по сторонам, боязливо потрогал винтовкой пучок волос, свисающих со склонённой берёзки. «Сапёра послали, - озирался Номоконов. - Начинать али ещё подождать? Может, много фашистов за кустами? Притаились, охраняют». Немец, уходивший по ложбине, поравнялся с большой сосной и, круто свернув влево, стал карабкаться по склону.

Легонько свистнуло над оврагом. Немец взмахнул руками и, рухнув на спину, покатился вниз. - Как? Снова свистнула пуля. В грохочущих звуках войны Номоконов уловил далёкий винтовочный выстрел и увидел, что из рук немца, лежавшего на обрыве, выпало оружие. И этот был сражён чьим-то далёким молниеносным ударом. Солдат перевёл винтовку к роднику, но было поздно. Взвизгнула пуля, отскочившая от валуна, со звоном унеслась в вышину. Немец, уползавший за камни, остановился, задёргался, выкатился на открытое место и затих. Все произошло в считанные секунды. «Кто-то позади наладился, - догадался Номоконов.

- Ловко ударил, быстро. Кто? Тагон Санжиев свил гнездо али Дубровин явился? Чего сам оплошал, скажут, струхнул? Так-то так, а однако, моих взял!». Солдат рассердился. Долго приманивал он фашистов, а только проворонил, навёл на пули другому. Чьи-то линзы бинокля обшаривают сейчас родник, замирают на серых камнях, видят мёртвых фашистов, склонённую берёзку с клоком чёрной шерсти, смеются. Зорко всматривался и Номоконов, переводя бинокль с места на место. Не шевелились ветви кустов, никто не сбегал в овраг, и солдат совсем расстроился. Он поймал себя на мысли, что много говорил в эти дни и плохо слушал других.

Лейтенант предупредил на прощанье: нельзя бродить по квадрату, сворачивать. Двести - триста шагов в любую сторону оврага - здесь разрешалось выбрать сидку. «Однако на чужую делянку вышел, -догадался стрелок.

-Али кого на помощь отправил лейтенант? Али для проверки, посмотреть? Так или не так, а боевой явился, грамотный, шибко меткий. Вчерась не было его - ночью сел». Сложное чувство охватило сердце таёжного человека. Эге-ге… Есть стрелки во взводе! В тайге все больше вплотную подходил к зверю охотник - сутками выслеживал, поближе подкрадывался. А почему? Боялся промахнуться, патрон зря истратить - вечно не хватало припасов. Здесь не повоюешь так - быстро засекут.

О разных звуках и шумах толковал лейтенант перед охотой, а он, Номоконов, дремал, на свою старинную сноровку надеялся. Место выбрал неважное, закрытое… А этот- молодцом. Правильно сел, хорошо… Давно увидел фашистов, но подальше их отпустил, издаля, в самый момент ударил! Теперь ищи его - кругом стреляют. А может, и поторопился человек? Глядишь, к закату солнца большой зверь вышел бы из леса, офицер? Не любит караулить, молодой… Понял таёжную приманку, догадался? На готовое всякий мастак… Но теперь, если ещё кто придёт на хугур посмотреть, не будет жалеть патронов Номоконов, первым ударит, сразу.

Оправдается стрелок, покажет себя. Пусть целая орава фашистов выйдет, пусть хоть один из них серой тенью мелькнёт среди деревьев. Пора обеда миновала, на «немецкую сторону» пошло солнце, а враги не появлялись. Заметил стрелок однажды: вдали, на склоне оврага, ярко блеснуло что-то и исчезло. Стёклышко разбитой бутылки, банка? Разглядеть ничего не удалось, и Номоконов перевёл бинокль в сторону. Кругом, как обычно, стреляли.

Над оврагом, цвикая и посвистывая, изредка проносились пули. Шальные, они осыпали хвою, сбивали ветки, стукались о стволы деревьев. Легонько треснуло над головой. Солдат определил, что прилетевшая откуда-то пуля прошила трухлявый пень, но продолжал наблюдать. Вторая пуля легла точнее. Злая и стремительная, она взбила землю перед маленькой амбразурой, пробила корень, чиркнула по рукаву телогрейки и где-то зарылась. Номоконов вспомнил про осторожного фашиста, поступью рыси уходившего в тумане по направлению к его старой сидке, опустил бинокль, тесно прижался к своему холодному ложу, застыл.

Сергей Зарубин, «Трубка снайпера», 1967 год.