Шёл по деревенской дороге к висячему мосту. Конец сентября, после дождя — пахнет мокрой листвой, в руках банка пива, рядом двое корешей. И вдруг — бац: в голове крутится набор цифр. Похоже на телефон. Ввел на мобиле - Полный номер телефона.
Не первый раз уже крутятся данные цифры. Но когда и где я его слышал — ни в какую не вспоминаю.
Спрашиваю у пацанов: — Не ваш ли, случаем? (тогда еще можно было знать последние цифры номеров) — Да ну, не знаем такого.
Логика шепчет: «Если не позвонишь — всю неделю будешь думать об этом». Ну и ладно. Набрал.
Через два гудка — девчачий голос: — Алло?
Я, конечно, растерялся. Но вместо «извините, ошибся» — вылетело: — Привет… давно не виделись. Как дела? Куда пропала?
И тут началось самое странное. Она не удивилась. Начала отвечать — легко, как будто мы правда знакомы. Несколько минут разговора ни о чем
Я уже почти поверил, что забыл её… Пока здравый смысл не включился: — Слушай… а кто я , вообще напомни?
Пауза. Потом — смех: — Ты что, тоже не помнишь меня?
Оказалось — никто никого не знает. Просто случайный номер из ниоткуда. Поржали. Поболтали ещё минут десять. А в конце — она говорит: — Давай завтра встретимся? Вдруг это знак?
Я согласился.
Встретились на следующий день. Но это — уже совсем другая история…
Случайная встреча в парке перевернула всё — собака без хозяина, звонок по номеру с ошейника и неожиданное открытие, что мир тесен настолько, что сводит незнакомцев через одну-единственную нить. Та встреча стала началом чего-то большего, чем просто знакомство. Но каждое начало требует смелости — смелости впустить в свою жизнь того, кто появился случайно.
Собака сидела посреди дорожки — маленькая, рыжая, с ошейником, но без поводка.
Дима остановился, оглянулся — никого.
Парк был почти пуст: только пара пенсионеров у фонтана и бегунья вдалеке.
Собака посмотрела на него — не с надеждой и не со страхом, а с какой-то усталой обречённостью, будто знала, что её давно ищут, но сил вернуться не осталось.
Дима присел. Пахло мокрой листвой и холодным октябрьским вечером. На ошейнике болтался металлический жетон с выгравированным номером телефона.
— Ну что, девочка, позвоним твоим?
Он набрал номер. Длинные гудки. Потом — женский голос, растерянный, быстрый:
— Алло?
— Здравствуйте. Вы не потеряли собаку? Рыжая, маленькая.
— Боже мой! Где вы?! Я сейчас, я еду!
Она даже не спросила, где именно. Дима успел только сказать «центральная аллея», как связь оборвалась.
Он сел на скамейку. Собака устроилась рядом, положив морду на лапы.
Дима достал сигарету, но не закурил — просто держал в пальцах. Ветер шуршал по опавшим листьям.
Через двадцать минут она появилась — высокая, в длинном пальто, волосы растрёпаны, дыхание сбито.
Собака вскочила и побежала к ней. Женщина опустилась на колени прямо на мокрую дорожку, прижимая её к себе.
— Чёрт, Лиза, откуда ты убежала?
Дима неловко убрал сигарету в карман. Она подняла голову. Их взгляды встретились.
Улыбка — усталая, благодарная.
— Спасибо вам. Я даже не поняла, как она ушла... Калитку не закрыла, а потом — тишина.
— Бывает.
Пауза. Женщина поднялась, держа собаку на руках.
— Я Вера.
— Дима.
— Подождите... Катя Соколова — не ваша сестра?
Он замер.
— Катя? Да, сестра.
— Не может быть. Мы с ней учились вместе.
Она рассмеялась коротко, легко.
Дима тоже улыбнулся.
— Мир тесный.
— Да уж.
Собака зевнула, и напряжение рассеялось.
— Слушайте, можно я угощу вас кофе? За спасение Лизы.
Он хотел отказаться. Но не стал.
— Давайте.
Кофейня на углу парка пахла ванилью и дождём.
Вера рассказывала про Катю, про их студенческие истории.
Дима слушал и чувствовал, как внутри оттаивает что-то давно забытое.
— А вы чем занимаетесь?
— Инженером. Скучно.
— Не похоже, что скучно.
— Почему?
— Вы улыбаетесь.
Он и правда улыбался.
Вера посмотрела на часы:
— Мне пора. Но... можно я вам напишу? Катю давно не видела.
— Конечно.
Она ушла, а Дима остался у окна, глядя, как вечер опускается на парк.
Через три дня — сообщение.
Катя в городе?
Да, но уезжает завтра.
Понятно. Тогда в другой раз.
Пауза.
Как Лиза?
Отлично. Не убегает.
А вы часто гуляете в том парке?
Каждый вечер.
Я тоже.
Он улыбнулся экрану телефона.
Тогда увидимся.
Встречи стали привычкой. Сначала случайно, потом — специально.
Разговоры — простые: про работу, про погоду, про собаку.
Но между словами звучала тишина, которая не давила.
Однажды, когда шёл дождь, Вера сказала:
— Я не верю в судьбу. Но если бы Лиза не убежала, мы бы не встретились.
— И что это значит?
— Не знаю. Может, ничего. А может, что-то важное.
Дождь барабанил по листьям. Дима шагнул ближе.
— А если важное?
Она подняла глаза и тихо улыбнулась.
— Тогда посмотрим.
Лиза залаяла, и они оба рассмеялись.
Прошёл месяц. Потом второй.
Вечера без парка уже не существовали.
Однажды Вера спросила:
— Дим, а что мы делаем?
— Гуляем.
— Только гуляем?
Он посмотрел на неё: покрасневший нос, снежинки в волосах.
— Нет.
— Что тогда?
Он взял её за руку.
— Не знаю. Но не только гуляем.
Она крепче сжала его ладонь.
— Хорошо.
Они пошли дальше по белой аллее, а Лиза бежала впереди, оставляя следы на снегу.
* * *
🌅 Дорогие друзья!
Спасибо, что заглянули ко мне! 🎯Каждый ваш визит — это маленькое чудо для меня.
Знаете, что самое приятное? То, что мои истории находят отклик в ваших сердцах. И это вдохновляет меня создавать ещё больше интересного контента для вас. 😊
Если вам понравилось, буду рад:
Поставить лайк — это как сказать «спасибо»
Подписаться на канал — чтобы не пропустить новые истории
Поделиться с друзьями — пусть и они получат удовольствие
Каждый из вас особенный, и я ценю каждого читателя. Ваши комментарии делают общение живым и тёплым.
Есть такие люди с заразной энергией, вот когда общаешься с ними ты скорее наполняешься энергией, а не отдаешь ее. Рядом с ними и улыбка сама откуда-то появляется и спокойствие какое-то чувствуешь. Так вот это я.
Утром была сессия с психологом, обсуждали какой я взрослый и смелый котенок! Настроение было отличным, это видно из утреннего поста, который я наклепала пока ехала в автобусе на учебу, улыбка не сходила с лица и поэтому на парах я тоже шутила и разговаривала с преподами. А на одной из мы даже устроили кофепитие. Ох мне нельзя пить этот напиток. Во мне энергии прибавилось х5
Так вот на последней паре, как мне кажется, произошел эффект смелости. У нас есть очень хороший преподаватель, очень умный и все его бывшие студенты называют его : "преподаватель с часами ролекс". Начало пары, что-то рассказывают молодые люди в коридоре шумят и громко болтают я решила сходить вежливо попросить быть потише.
На что преподаватель с часами ролекс ответил: -Надо было их пожестче, чтобы вот прям! Я: - Первый выстрел все таки предупредительный, сразу расстреливать не будем.
Но они не перестали болтать поэтому немного погодя, я во второй раз в уже более грубой форме сказала: -Так, молодые люди, давайте тихо.
И было видно как он заулыбался.
И когда зашел мой коллега, который имеет свойство опаздывать на каждую пару от 5-30 минут
Он первый раз возразил: -А что это вы все опаздываете? На каждую пару! У вас это что жизненный стиль такой??
Так вот мелочь, а заметно, какое влияние мы оказываем друг на друга) -Кем ты хочешь быть когда станешь взрослым? -Добрым)
1. Повар был под кайфом. Он достал из мышеловки дохлую крысу и бросил ее в мясорубку. Получился фарш с крысятинкой, из которого он наделал котлет. Удивительно, но никто из клиентов не обнаружил ничего странного.
2. Мой муж как-то раз проводил проверку в одном заведении. Осматривая холодильник, он заметил там кошачий корм. Корм Whiskas. Он собирался поговорить с хозяйкой, чтобы она не кормила бездомных животных, но вместо этого она начала рассказывать, как ей удалось купить поддон корма по выгодной цене, и она добавляет его в блюда с тунцом. И никто не замечает разницы. Это заведение славилось своими блюдами из тунца.
3. Я осматривал пиццерию. Там для приготовления теста использовали специальный шкаф (представьте себе большой, тёплый и влажный шкаф). Я открыл его, и на меня налетел миллион мух. Я закрыл дверцу и посмотрел через стекло. Кто-то надолго оставил поднос с тестом в этом шкафу. Поднос был полон личинок.
К этому времени тесто уже стало жидким. Менеджер магазина пытался убедить меня, что его оставили только на ночь. Понимаю, они всё равно будут лгать.
4. Я санитарный инспектор. Я чувствую запах тараканов, как только вхожу в здание (если они там есть). У них ореховый маслянистый запах, который очень заметен, если находишься рядом с ними достаточно часто. Этот запах невозможно забыть.
Я был в популярном ресторане и не мог найти тараканов, запах которых чувствовался. Я искал везде. Я позвонил своему приятелю, специалисту по борьбе с вредителями. Он пришёл, схватил БОЛЬШОЙ пылесос и сказал: «Быстрее!». Он поднял заднюю часть аппарата для приготовления мороженого, и тараканы водопадом посыпались на пол.
5. Моя мама — санитарный инспектор. Она проверяла китайский ресторан, и на кухне под столом увидела ведро с мочой. Повара использовали это ведро вместо того, чтобы ходить в туалет.
6. Я работал помощником повара в ресторане. Через две недели работы я открыл шкафчик, чтобы достать банку томатного соуса, и увидел огромного тарантула, шмыгнувшего за банки. Я рассказал об этом начальнику и предложил найти кого-нибудь, кто разберётся с этим огромным пауком, живущим на кухне.
Босс поворачивается ко мне и говорит: «Вижу, ты познакомился с Эдуардо. Только не подноси к нему руки слишком близко, и всё будет хорошо». Позже другой повар объяснил мне, что паук живёт там уже два года, и они это разрешают, потому что он отпугивает грызунов и тараканов.
7. Мой друг осматривал ресторан и, выйдя через заднюю дверь, увидел мужчину, помешивающего огромную кастрюлю карри. Рукой. Без ложки или чего-либо ещё. Он был весь по волосатые локти в карри.
8. На стадионе Coors Field в Денвере один санитарный инспектор обнаружил живую мышь в пакете с попкорном со вкусом патоки и арахиса.
Подборки, которые вы больше нигде не найдете, можете прочитать на моем канале https://t.me/realhistorys
Дмитрий приехал в деревню к бабушке в конце октября, когда земля уже схватилась первым морозом, а воздух пах гнилой листвой и дымом из печных труб. Пять лет он не был здесь. Пять лет, два месяца и одиннадцать дней — если считать с того августа, когда уезжал из Светланиного двора ранним утром, целуя её на прощание и обещая вернуться к Новому году. Не вернулся.
Бабушка встретила его на пороге молча, прижала к груди, пахнущей мятой и старым ситцем.
— Похудел, — сказала она, ощупывая его плечи узловатыми пальцами. — Небось опять не ел ничего, кроме этой ихней доставки?
— Бабуль, — он улыбнулся уставшей улыбкой, — я же взрослый человек. Тридцать два.
— Взрослый, — хмыкнула она и отвернулась к печи. — А толку-то.
Он разбирал сумку в своей старой комнате, когда бабушка крикнула из сеней:
— Вон Светка с мужем идут! С девчонкой своей.
Сердце ударило один раз — тяжело, глухо, словно о него стукнули кулаком изнутри.
Дмитрий подошел к окну. По дороге шли трое. Светлана — всё та же, только волосы длиннее и движения медленнее, рядом незнакомый мужчина в тёмной куртке, а между ними девочка в красной шапке. Четыре года, может, пять. Она прыгала через лужи, и мужчина придерживал её за руку.
— Красивая девочка, — сказала бабушка из-за его спины. — Лизой зовут.
Он не ответил.
— Дима, — голос бабушки стал жёстким, — ты зачем приехал-то?
Он обернулся.
— Просто соскучился.
Бабушка посмотрела на него долгим, колючим взглядом, каким смотрят на лжецов.
— Да, — выдавил он. — Я знаю.
Она вздохнула и ушла на кухню. А он остался у окна, глядя вслед красной шапочке, пока та не скрылась за поворотом.
Дмитрий узнал случайно. Месяц назад, в Москве, в кафе у Третьяковской, встретил Машу — Светкину подругу. Она замялась, когда он спросил про Светлану. Говорила неуверенно: «Всё хорошо, замужем, ребёнок». А потом — словно сорвалась: «Дима, ты правда не знал? Тогда… в тот август… она забеременела. Хотела сказать, но ты пропал. Телефон сменил, в соцсетях закрылся».
Он помнил. Помнил, как сменил номер после разрыва с Аней. Помнил, как удалил все аккаунты, потому что не хотел видеть её сообщений. Помнил, как Светлана писала последний раз в старый номер — в середине сентября. «Нам нужно поговорить». Он не ответил. Решил, что она просто скучает.
А она была на втором месяце.
Маша говорила дальше — отрывисто, торопливо, словно каждое слово причиняло боль:
— Она пыталась тебя найти. Через общих знакомых, через кого могла. Но ты исчез. А у неё живот рос. Родители устроили скандал. И тогда появился Саша. Её одноклассник. Он всегда в неё был влюблён. Предложил расписаться. Сказал — будет любить ребёнка как своего. И она согласилась. Что ей оставалось?
Дмитрий сидел, сжимая чашку так, что побелели костяшки пальцев.
— Лиза, — сказала Маша тихо, — похожа на тебя. Глаза твои. Родинка над бровью. Все видят, но молчат. Потому что Саша — хороший. И семья у них нормальная. И не надо ничего ворошить, Дим. Пожалуйста.
Он не ответил.
На третий день он встретил Светлану у магазина. Она выходила с пакетами, он шёл навстречу. Они столкнулись взглядами — и замерли.
— Привет, — сказал он.
Она побледнела.
— Привет.
— Можно поговорить?
Светлана сжала ручки пакетов, посмотрела в сторону.
— Не знаю, о чём.
— Света…
— Мне надо идти.
Она развернулась. Он догнал её у дороги, взял за локоть. Она вздрогнула и обернулась. Лицо у неё было жёсткое, но глаза блестели.
— Пусти.
— Почему ты не сказала?
Она усмехнулась — горько, зло.
— Ты серьёзно? Дима, я писала. Звонила. Ты пропал. Как в воду канул. А мне было девятнадцать, ребёнок в животе и родители, готовые выгнать на улицу.
— Я не знал…
— И что теперь? — голос её дрогнул. — Что теперь, Дим? Скажи мне. Что я должна сделать?
— Я хочу увидеть её.
Светлана покачала головой.
— Нет.
— Она моя дочь.
— Она дочь Саши. Он был рядом, когда она родилась. Он вставал к ней по ночам. Он учил её ходить. А ты где был?
Он молчал.
— Уезжай, Дима, — сказала Светлана тихо. — Прошу тебя. Не разрушай то, что мы построили.
Она ушла, а он стоял на обочине, глядя ей вслед. Ветер трепал полы куртки, и где-то вдалеке каркали вороны.
Той же ночью Дмитрий пошёл к их дому. Светилось одно из окон — на первом этаже. Он остановился у забора, прячась в тени старой липы. В окне была видна кухня. Светлана мыла посуду, Саша вытирал тарелки, а между ними — девочка, стоя на табурете, старательно полоскала ложки в раковине.
Дмитрий смотрел — и не мог отвести взгляд.
Девочка смеялась. Саша щекотал её за бок, она визжала и отбрызгивалась водой. Светлана качала головой, но тоже улыбалась. Они выглядели счастливыми. Целыми.
Дмитрий сделал шаг назад. Потом ещё один.
А в окне Лиза обернулась — словно почувствовала его взгляд. И на секунду — всего на мгновение — их глаза встретились.
Она подняла руку и помахала.
Он замер.
Но девочка махала не ему — за его спиной по дороге проходила соседка с собакой.
Дмитрий отступил в темноту.
Утром к бабушке пришла Светкина мать. Дмитрий сидел на кухне, пил чай, когда она вошла — не постучав, просто толкнула дверь, как делала всю жизнь. Увидела его и остановилась.
— Так и знала, что ты здесь, — сказала она.
— Здравствуйте, Галина Петровна.
Она села напротив, положила руки на стол — тяжёлые, натруженные руки с короткими ногтями.
— Зачем ты приехал, Дима?
— Я имею право…
— Ты не имеешь ничего, — перебила она жёстко. — Ты бросил мою дочь беременной. Ты пропал. Теперь она замужем. Счастлива. У ребёнка есть отец. И ты появляешься — зачем? Чтобы всё разрушить?
— Я не знал, что она беременна.
— Знал бы — остался? — она прищурилась. — Честно ответь. Знал бы — взял на себя ответственность? Или испугался и сбежал ещё быстрее?
Дмитрий молчал.
Галина Петровна вздохнула.
— Ты хороший парень, Дим. Но ты не был готов. И сейчас не готов. А Саша — готов. Он любит Лизу. И она любит его. Это её папа. Не на бумаге — в жизни.
— Но она моя…
— Она не твоя. Ты не заработал её. Понимаешь? Отцовство — не биология. Это про то, кто рядом. Кто утирает сопли, лечит ангину, читает сказки перед сном. Ты готов на это? Готов разрушить их семью, забрать ребёнка у единственного отца, которого она знает, — ради чего? Ради своей совести?
Она встала.
— Уезжай, Дима. И не возвращайся. Если хоть немного любишь Свету — дай ей жить спокойно.
Галина Петровна ушла. Бабушка, стоявшая в дверях, посмотрела на него с жалостью.
— Она права, Димуля, — сказала тихо.
Он не ответил.
Дмитрий прожил в деревне ещё неделю. Каждый день видел Лизу — издалека. Она играла во дворе, каталась на велосипеде, помогала Саше колоть дрова. Один раз он подошёл ближе — встал у магазина, когда они втроём выходили оттуда. Лиза заметила его, остановилась.
— Мам, а кто это? — спросила она.
Светлана побледнела. Саша напрягся.
— Никто, солнышко, — сказала Светлана. — Пойдём.
Дмитрий отвернулся и пошёл прочь. Сердце билось так, что, казалось, вот-вот выскочит.
А вечером того же дня к нему пришёл Саша. Без звонка, без предупреждения. Постучал в дверь, вошёл, остановился на пороге. Они стояли друг напротив друга — молча.
— Я знаю, кто ты, — сказал Саша наконец. — Всегда знал. С первого дня, когда увидел Лизу в роддоме. Она не похожа на меня. Но она моя. Потому что я выбрал её. Я выбрал их обеих.
Дмитрий сжал кулаки.
— Я не хочу её забирать.
— Тогда зачем ты здесь?
— Не знаю, — признался Дмитрий. — Честно — не знаю. Просто… хотел увидеть.
Саша кивнул. Помолчал.
— Понимаю, — сказал он. — На твоём месте — тоже бы хотел. Но есть разница между хотеть и иметь право. Я не запрещаю тебе смотреть. Но если ты решишь вмешаться — я буду драться. За них обеих. Понял?
Дмитрий посмотрел ему в глаза — усталые, честные глаза человека, который знает, что такое нести ответственность.
— Понял, — сказал он.
Саша развернулся и ушёл.
Дмитрий уехал на следующее утро. Бабушка проводила его до калитки, обняла.
— Ты вернёшься? — спросила она.
— Не знаю, — ответил он.
Она вздохнула, поцеловала в лоб.
— Смотри не задуши себя этим, Димуля. Жить надо. Даже когда больно.
Он кивнул, сел в машину. Поехал по деревенской дороге, мимо огородов, мимо Светкиного дома. У калитки стояла Лиза — в красной шапке, с игрушкой в руках. Она помахала ему. Просто так, по-детски, как машут всем проезжающим.
Дмитрий помахал в ответ — и уехал.
В Москве он прожил ещё три месяца — тихо, механически, как прежде. Работа, дом, сон. Иногда доставал телефон, смотрел на фотографию Лизы, которую тайно сделал у магазина. Родинка над бровью. Его глаза. Его улыбка.
А потом позвонила бабушка.
— Дим, — сказала она, — Света с Сашей разводятся.
Сердце провалилось.
— Что?
— Не из-за тебя, — добавила бабушка быстро. — У них проблемы были. Саша начал пить. Светка не выдержала. Она переезжает в город, снимать квартиру. С Лизой.
— И… что мне делать?
— Ничего, — ответила бабушка. — Или всё. Выбирай сам.
Дмитрий сидел с телефоном в руках ещё долго — пока не стемнело, пока не зажглись фонари за окном, пока город не погрузился в свой бесконечный шум.
А потом набрал номер Светланы.
Длинные гудки. Один, второй, третий…
— Алло? — её голос был усталым.
— Света, — сказал он. — Это я.
Молчание.
— Я знаю, — сказала она тихо.
— Я хочу помочь. Если ты позволишь. Не как… не знаю, как кто. Просто — помочь. Деньгами, жильём, чем смогу. Мне не нужно ничего взамен. Просто… позволь.
Ещё одно молчание. Дмитрий слышал её дыхание — частое, сбивчивое.
— Хорошо, — сказала Светлана наконец. — Но с одним условием. Лиза не узнает. Пока не узнает. Когда вырастет — скажу. Но не сейчас. Сейчас ей нужна стабильность. Ясно?
— Ясно, — кивнул он, хотя она не видела.
— Тогда… спасибо.
Она повесила трубку.
Дмитрий опустил телефон на колени, закрыл глаза. За окном шумел город. В груди было пусто и тяжело одновременно — словно кто-то вырезал оттуда кусок, но вместо боли оставил странное облегчение.
Он не будет папой.
Не будет читать сказки на ночь, учить кататься на велосипеде, встречать из школы.
Он будет тенью. Просто тенью.
Но иногда тень — это всё, что можешь дать. И если любишь по-настоящему — даёшь именно то, что нужно другому. Даже если это — твоё отсутствие.
Прошло два года.
Дмитрий переводил деньги каждый месяц. Светлана присылала короткие сообщения: «Спасибо. Лиза пошла в первый класс». «Спасибо. Лиза заняла первое место на конкурсе рисунков». «Спасибо. У Лизы день рождения».
Он не отвечал.
Только переводил деньги.
А однажды пришло сообщение без слов — просто фотография. Лиза, семь лет, в школьной форме, с огромным букетом. Улыбается. Родинка над бровью.
Дмитрий сохранил фотографию, выключил телефон и долго смотрел в окно.
За окном падал снег. Город сиял огнями. Где-то там — в другом городе, в другой жизни — росла его дочь. Без него. Но живая, здоровая, счастливая.
И этого, решил он, достаточно.
Этого хватит, чтобы дышать дальше.
* * *
🌅 Дорогие друзья!
Спасибо, что заглянули ко мне! 🎯 Каждый ваш визит — это маленькое чудо для меня.
Знаете, что самое приятное? То, что мои истории находят отклик в ваших сердцах. И это вдохновляет меня создавать ещё больше интересного контента для вас. 😊
Если вам понравилось, буду рад:
Поставить лайк — это как сказать «спасибо»
Подписаться на канал — чтобы не пропустить новые истории
Поделиться с друзьями — пусть и они получат удовольствие
Каждый из вас особенный, и я ценю каждого читателя. Ваши комментарии делают общение живым и тёплым.
История, которую моя сестра любит рассказывать, является классической иллюстрацией поговорки «голь на выдумки хитра». А происходило всё в те легендарные времена, когда она красовалась в пионерском галстуке и мечтала о высшей чести — вступлении в комсомол.
Седьмой класс — это вам не щелкать семечки. Это пограничное состояние: детство сдает позиции, а взрослость еще не выдала пропуск. И главный пропуск в эту взрослость — комсомольский билет — нужно было заслужить. Не уроками, о нет! А подвигом на ниве общественной полезности. И вот судьба подкинула классу сестры шанс на вечную славу.
Объявили план по сбору металлолома. Цифры были озвучены такие, что у классной руководительницы, на мгновение помутился взор. Сбор ржавых гвоздей и консервных банок она с горькой иронией называла «собирательством старьевщиков». А классу сестры, будущим строителям коммунизма, требовался разовый, но оглушительный успех.
Рядом со школой стоял военный городок. И в один прекрасный день солдаты, видимо, решив, что враг не пройдёт и так, демонтировали с петель громадные, под стать крейсеру «Аврора», кованые ворота с такими красными звездами, что ими, кажется, можно было пугать не только врагов, но и созвездие Большой Медведицы. Эти металлические гиганты весом под тонну мирно прислонились к забору, будто ждали, когда их призовут к новой жизни.
Идея созрела в умах юных пионеров мгновенно, как будто её передали по пионерской рации. А что, если…? Ворота лежат без дела, а план по металлолому висит над классом, как дамоклов меч. Расстояние от места «нахождения» ворот до школьного двора — какие-то несчастные 50 метров! Это был не просто план, это была судьба.
Операция «Перенос стратегического объекта на территорию школы» была проведена тайно с точностью, достойной генштаба. Полкласса, пыхтя и ругаясь шепотом, волокли эти проклятые ворота через дорогу. Казалось, они тащат не металл, а совесть целого военного гарнизона. Эффект был ошеломляющим. На школьном дворе этот «улов» произвел эффект разорвавшейся бомбы.
В день сдачи металлолома школьное руководство смотрело на груду метала с благоговением, смешанным с лёгким недоумением. Откуда у детей броненосец?
Класс сестры гремел на всю школу. Их ставили в пример, о них писали заметку в стенгазету под заголовком «Юные патриоты — Родине!». Нашлись и отдельные герои — те, кто, видимо, громче всех пыхтел, — и получили почётные грамоты. Сестра до сих пор помнит тот сладкий вкус всеобщего признания.
Но у каждой медали есть обратная сторона. А у каждой украденной военной собственности — свой хозяин.
Прошло некоторое время. Солдаты, закончив свои дела, вернулись к месту, где оставили ворота, и обнаружили прореху в пространстве. После недолгих, но настойчивых поисков их взорам предстала картина: их родные ворота с гордыми звёздами лежат на школьном дворе, принося славу подрастающему поколению.
И тут случилось самое гениальное. Военные, видимо, люди с юмором и крепкими нервами, не стали поднимать шум, вызывать директора или пугать детей военным трибуналом. Они поступили как истинные джентльмены от фортификации.
Однажды утром ученики седьмого «А» с гордостью шли мимо военного городка и обомлели. Ворота стояли на своём месте, как ни в чём не бывало. Блестели на солнце, звёзды красовались. Молча. Стояли. Будто и не покидали своих петель. Никаких объяснений, никаких разборок. Просто факт: «Ребятки, ваша халява закончилась. Мы их повесили обратно. Как будто ничего и не было».
Грамоты, правда, никто не отбирал. Так они и лежат где-то в семейном архиве, как напоминание о том, что самый короткий путь к славе иногда бывает самым скользким. А самый тяжёлый металлолом — самым чужим.
Вообще радоваться здесь официально принято, как будто бы. Даже, если усталость или раздражение пытаются подтолкнуть к печальным мыслям – всё равно на радость выходит, хоть как крути. Давеча вот с одной из бабушек здешних обсуждали, что молоко в магазине закончилось, а самолёта с поставкой продуктовой ещё три дня ждать. Без молока оно грустно, конечно, бесспорно. Вот только бабушка моментом схватилась и выправила сама себя на доброе:
— Ну, а с другой стороны, чего нам жалиться-то? Летает и хорошо, два раза в неделю, а бывает, что и три даже! Не то, что раньше было, всяко лучше, да и продуктов побольше завозят нынче – на два магазина, так всем хватает всякий раз почти. Ну, где не хватит чего, так поменяемся, займём друг у дружки. У тебя-то картошка есть? А то забегай, положу несколько штучек, на суп хотя бы, не пустой хлебать.
Картошка у меня в хозяйстве есть покаместь, ничего. И пшённой крупы целый кулёк лежит в запасе, и наважки замороженной с десяток рыбёшек имеется, и масла подсолнечного ещё больше половины бутылки. Ну, а молоко, что молоко – небось никто не помирал за три дня от каши на воде, не записано таких случаев, стало быть и я выживу, чего ныть-то. Вот и не ною, а стараюсь радоваться, не зря ж моё имя переводится с греческого, как «радость». Надо стремиться соответствовать.
К слову сказать, напугалась я за месяц житья в Лопшеньге всего раз. Да и то, как-то несерьёзно напугалась, так – на троечку из десяти. Но всё ж таки.
Лежу я значит, сплю. Одеяло до носа натянуто, чтоб не озябнуть, ежели среди ночи похолодает резко (тут уже в конце сентября снежок крошился несколько раз, не лёг, но покрутился над деревней, напомнил о себе). Среди ночи резко просыпаюсь – не от холода, нет, от громкого «шир-шир-шир» прямо у меня над головой, где-то на чердаке. Вглядываюсь в темноту, прислушиваюсь… Вот, опять: «шир-шир-шир», а через несколько секунд следом за этим «тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык». Смотрю на часы – без двенадцати минут четыре. Несколько секунд думаю – идти ли на тёмный чердак (как в лучший традициях жутких триллеров, в одиночку, ну, ага, щас!), проверять, кого туда принесло посреди ночи. В итоге выбираю отвернуться к стенке, накрыться одеялом до ушей и заснуть обратно. Ну, серьёзно, кто б ты там ни был: бабайка сказочный ли, чудище лесное ли, чёрт болотный – мне вот как-то не до тебя среди ночи, знаешь ли, мне б поспать, будильник через два с половиной часа прозвенит уже, так что иди ты в баню, пожалуйста.
Встаю по будильнику, одеваюсь, выхожу в прихожую за курткой. И, снова здравствуйте, над головой опять «тыгыдык-тыгыдык-тыгыдык». Видать, не утопал бабайка по темноте в баню, куда я его послала, ночевать остался. Поднимаю глаза к чердачному лазу – кот! Брюшко беленькое, на лапках «носочки» тоже беленькие, спинка «шпротная», в серовато-ржавую полоску. Морда чутка изумлённая и наглющая до невозможности, глядит на меня сверху так, словно это я всю ночь в его доме по чердаку тыгыдыкала и пужала его, беднягу. Самое интересное, что кота я не заводила и чужого в дверь вечером тоже не пускала, да и вообще котов вокруг дома не видала. Озадаченно топаю на работу, с котом после буду разбираться.
— Катя, представляешь, у меня кот завёлся откуда-то, на чердаке сидит…
— Какой ещё кот?
— Ну, такой, сам весь полосатенький, а брюшко и лапы белые.
— Так это соседский, Анны Альбертовны кот! Он через дырку пробирается и прыгает по чердаку, иной раз и спит там, я видала как-то.
Что ж, оказывается, бабайка в моём доме не водится, зато где-то есть неведомая дырка, через которую ночами на чердак лазит соседский кот… Пожалуй, не самая худшая версия развития событий, по крайне мере, не так всё страшно, как спросонок показалось. Жаль только, что кота хозяйке вернуть придётся, а я уж, грешным делом, кличку в голове придумывать начала этой нахальной морде. Ну, не судьба, ладно.
