Энты против амишей
Однажды в Манитобе…
Хершбергеры ужинали, когда в дом ввалился молодой Джосайя Смуккер — запыхавшийся, с растрёпанной бородой. Он мял в руках шляпу, а его босые, огрубевшие ступни нервно переступали по деревянному полу.
«Джон, ты должен срочно идти! Это Иезекииль — у лесопилки. Он… Они… они пытались распилить ходящее дерево, и всё пошло плохо. Очень плохо!»
В глазах у него стояли слёзы, голос дрожал от паники, а тёмно-синяя рубашка липла от пота к его жилистому загорелому телу.
Джон Хершбергер встал из-за стола, вытер рот, поцеловал жену и, как водится у амишей, немедленно отправился на помощь своим.
Снаружи у дома Хершбергеров уже дожидалась повозка. Джон и молодой Джосайя забрались внутрь, и лошади потащили экипаж по гравийной дорожке к асфальтированной муниципальной дороге.
«Теперь скажи, что случилось с Иезекиилем», — сказал Джон.
«Ужас. Они связали ходящее дерево, уложили его на стол, а оно вырвалось и пронзило Иезекииля в грудь веткой. Остальным достались занозы, но Иезекииль — бедный, бедный Иезекииль…»
Повозка загрохотала по дороге.
Десятилетиями они жили в мире — маленькая община амишей и энты, — их объединяла общая история переселений: амишей гнали растущие цены на землю в Онтарио, энтов — чрезмерная коммерциализация их прародины, Фангорна.
(Если тихо подождать в ясный осенний день, можно было временами услышать медленную, протяжную фразу на энтском: «Про… кля… ти… тебя… Питер… Джексон…»)
Они никогда не были по-настоящему дружны, не смешивались и — не дай Бог — не вступали в смешанные браки, но между ними царило уважительное невмешательство. Пусть дерево остаётся деревом, а человек — человеком, и да не смешиваются их интересы, ибо в смеси таится дьявол и плетёт козни.
Они приехали к месту сумятицы.
Люди в чёрном, сером и синем метались туда-сюда: одни кричали («Нафталин! Несите нафталин!»), другие размахивали вилами, цепами и кувалдами. По утрамбованной земле валялись соломенные шляпы. Лошадь вставала на дыбы. Вокруг стола совещались несколько старейшин.
Иезекииль был жив, но едва-едва: он хрипел на земле, пока соседка прижимала к ране на груди белую тряпку, пытаясь остановить обильное кровотечение. Даже не видя самой раны, Джон понял, что она глубока. Ткань краснела. Глаза Иезекииля мутнели.
Джон опустился на колени, коснулся руки Иезекииля, затем приложил другую ладонь ко лбу охваченного жаром кузена. «Какую глупость вы сотворили?»
«Джон!» — крикнул старейшина.
Джон обернулся, увидел, как тот машет ему, велел Иезекиилю жить и позволил себя отозвать. «Какова обстановка? Где ходящее дерево?»
«Оно на свободе, в полях», — сказал один из старейшин.
«Сеет хаос», — добавил другой.
«И поступают сообщения, что ещё несколько пересекают ограждение на границе».
«Это вторжение. Надо готовиться к обороне».
«Вы пытались с ними говорить? Судя по словам молодого Джосайи, вина на нас…»
«Вина?»
«Разве мы не пытались сделать из него лесоматериал?»
«Только после того, как оно перелезло на участок Хостетлеров. Только тогда, Джон».
«Заглядывало в их окно».
«Напугало их сына».
«Что нам оставалось? Иезекииль сделал то, что нужно. Существо следовало усмирить».
«Как оно сопротивлялось!»
«Так мы и доставили его связанным на лесопилку».
Тук. Тук. Тук.
Гость, в такой час? Я встаю из-за ноутбука и прислушиваюсь у двери. Тук-тук. Я открываю и вижу перед собой двух мужчин — оба бородатые, одеты по последней моде XIX века.
«Добрый вечер, Норман», — говорит один.
Другой что-то жует.
«Меня зовут Йона Кауфман, а это мой напарник, Леви Миллер. Мы из Североамериканского Амишского исторического общества, также известного как Антианглийская лига».
«Отдел принудительного исполнения», — добавляет Леви Миллер.
«Можно войти?»
«Конечно, — говорю я, чувствуя нервозность, но надеясь уладить то, что их сюда привело. — Предложить вам что-нибудь выпить: чай, кофе, воду?»
«Молоко», — говорит Йона Кауфман. «Непастеризованное, если есть».
«Мне ничего», — говорит Леви Миллер.
«Боюсь, у меня только ультрафильтрованное. Холодным, или подогреть в микроволновке?»
Леви Миллер сверлит меня взглядом.
«Холодным», — говорит Йона Кауфман.
Я наливаю молоко в стакан и протягиваю его Йоне Кауфману, он осушает залпом. Вытирает молоко с усов, возвращает мне пустой стакан. Несколько капель стекают по бороде.
«Чем я могу помочь вам сегодня вечером?» — спрашиваю я.
«У нас есть достоверные сведения…»
«Очень достоверные», — добавляет Леви Миллер.
«…что вы пишете рассказ, торгующий стереотипами об амишах», — заключает Йона Кауфман. Я вижу на его лице отвращение к моему переработанному молоку. «Мы здесь, чтобы убедиться, что этот рассказ никогда не выйдет в свет».
«И сделать это можно по-хорошему или по-средневековому», — говорит Леви Миллер.
Йона Кауфман достаёт рычажную винтовку Winchester модели 1873 и угрожающе кладёт её на мой письменный стол. «Какой вариант, Норман?»
Я понимаю, что рассказ открыт на моём ноутбуке. Пытаюсь сесть так, чтобы…
Леви Миллер хватает меня за запястье. Выкручивает руку.
«Ай!»
«Сам факт существования рассказа неоспорим, так что отрицать бессмысленно. Давайте будем взрослыми и разберёмся с фактами — амиш и англичанин».
«Он не оскорбительный, — говорю я, пытаясь вырваться из хватки Леви Миллера. — Это просто глупая комедия».
«Глупая? Любые стереотипы оскорбительны!» — рычит Йона Кауфман.
«Давай выбьем его, как ковёр», — говорит Леви Миллер.
«Нет…»
«Что это было, Норман?»
«Не бейте меня. Я сделаю. Я не буду публиковать рассказ. Вообще, я удалю его прямо сейчас».
Леви Миллер смотрит с подозрением, но Йона Кауфман кивает, и Леви в конце концов меня отпускает. Я потираю ноющее запястье, не забывая про винтовку на столе. «Мне нужен ноутбук, чтобы это сделать».
«Хорошо», — говорит Йона Миллер. «Но если попробуешь фокусы — будут последствия».
«Никаких фокусов, клянусь».
Йона Кауфман берёт винтовку в руки, пока я сажусь за стол. Леви Миллер скрипит зубами. «Мне нужно коснуться клавиатуры, чтобы удалить рассказ», — поясняю я.
Йона Кауфман кивает.
Я подбираю нужные слова и, прежде чем кто-то из них успевает среагировать, лихорадочно вбиваю их в текстовый редактор — Леви Миллер выдёргивает у меня ноутбук, но уже поздно: слова написаны — и Йона Кауфман бьёт меня прикладом по зубам!
Тьма.
С пола слышу: «Что он сделал?» — спрашивает Леви Миллер, и: «Он что-то написал», — отвечает Йона Кауфман, пока зрение возвращается.
«Что написал?»
Йона Кауфман читает с экрана: «“Пара вышибал: один амиш, другой еврей.”»
«Это что ещё такое? — спрашивает он, сжимая винтовку. — Кто здесь еврей? Никто здесь не еврей. Я не еврей. Ты не еврей. Леви не еврей».
Но Леви опускает голову.
Включается прожектор: освещает их двоих.
Всё остальное тонет во мраке.
ЛЕВИ: Есть кое-что — кое-что, что я всегда должен был тебе сказать.
ЙОНА: Нет…
ЛЕВИ: Да, Йона.
ЙОНА: Не может быть. Борода. Чёрная одежда. Бережливость в деньгах.
Его глаза расширяются — приходит понимание.
ЛЕВИ: Это никогда не было обманом. Поверь. Я не ставил целью вводить кого-то в заблуждение. Я не сказал ни одной лжи. Я был мальчишкой, когда ушёл из Бруклина и добрался до Пенсильвании. Впервые сам, вне города. И когда я встретил семью амишей и назвал им своё имя — они решили, Йона. Они решили сами, а я не стал их разубеждать. Я и не собирался оставаться, жить среди них. Но мне понравилось. А когда они переехали на север, через границу, в Канаду, я поехал с ними. Потом я встретил тебя, Йона Кауфман. Моего друга, моего напарника.
ЙОНА: Ты, Леви Миллер, — еврей?
ЛЕВИ: Да, хасид.
ЙОНА: Все эти годы… все люди, которых мы вместе запугивали, чьи головы мы проламывали. Трапезы, которые мы делили. Сараи, что мы поднимали, и роды у скота, что мы принимали. Индюков, которых мы резали. И молитвы, Леви. Мы молились одному и тому же Богу, и всё это время…
ЛЕВИ: Еврейский Бог и христианский Бог — Он один и тот же, Йона.
Йона начинает задыхаться от эмоций.
Леви — тоже.
ЙОНА: Правда?
Лицо Бога возникает в небе — древнее, мужское, с фантастически белыми усами, как у арктической лисы.
БОГ (гремящим голосом): Правда, сын мой.
ЛЕВИ: Боже мой!
БОГ (гремящим голосом): Да.
ЙОНА: Это откровение — чудо — знак!
ЛЕВИ (Богу): Хотя, строго говоря, мы по-прежнему твой избранный народ.
БОГ (гремящим голосом, смущённо): Э-э, вы оба избранные, сыновья мои, каждый по-своему. Я избрал вас поровну, в разное время, в разном настроении.
ЙОНА (Богу): Погоди, но разве его народ не убил твоего сына?
В этот момент я, сидящий в сторонке, понимаю, что мне надо сматываться, иначе на меня, помимо Североамериканского Амишского исторического общества, ещё и Бнай Бёрт набросятся, так что я хватаю ноутбук и удираю за дверь и вниз по лестнице!
Снаружи — я бегу.
По улице, хоп — через забор, грудью в поле.
Беда в том, что это поле Хостетлеров.
А там — битва. Амиши с инструментами дерутся с медлительными энтами. Полыхают огни. Мимо моей головы пролетает горящая бутылка с нафталином, разбивается о камень. Энт одним мощным взмахом громадной ветви валит четырёх братьев-амишей. Вдалеке гремят колесами конные повозки, как колесницы; кони ржут, ездоки машут топорами. У энтов трещит древесина, течёт смола. Люди кровоточат. Какой хаос!
Я бегу дальше.
И вдруг — рядом со мной бежит женщина на высоких каблуках, в костюме.
Я оборачиваюсь.
«Норман Крейн?» — спрашивает она.
«Да».
Она швыряет в меня длинный конверт для официальных бумаг («Вам вручено») и, сворачивая в сторону, скрывается, а, разрывая документы, я вижу, что на меня подал в суд наследственный фонд Толкина.
Впереди — ещё юристы.
«Мистер Крейн? Мистер Крейн, мы из АДЛ».
Они преследуют.
Я уворачиваюсь, резко забираю вправо. Теперь бегу в гору. Ноги горят. На гребне холма слышу выстрел и падаю, закрывая голову. Позади Йона Кауфман перезаряжает винтовку. Рядом с ним Леви Миллер. Мимо меня проносится серо-синяя масса амишей, а впереди — впереди на фоне темнеющего неба вырисовываются силуэты сотен медлительных, разъярённых энтов. Самая настоящая Битва пяти воинств, думаю я, и как только эта мысль мелькает, в небе появляется лик Бога — только это вовсе не Бог, а Дж. Р. Р. Толкин. Оказывается, всё это время это был Толкин! Он подмигивает, и из ниоткуда возникает Великий Орёл, подхватывает меня и уносит в безопасное место.
Высоко на горном карнизе…
«И что теперь?» — спрашиваю я.
«У тебя есть выбор, автор: опубликовать свой рассказ или бросить его в огни горы Рок…»
«С меня и так юридических проблем хватает. Не хочу испытывать судьбу, ещё чьи-нибудь права задену».
«Понимаю». Великий Орёл мощно взмахивает крыльями, величаво взмывает в воздух и, уносясь прочь, говорит: «Но всегда могло быть хуже, автор. Это мог бы быть Дисней».
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6
Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit
Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit
