ДокУменты были вот такие. Никаких паспортов, только помоечного вида бумажонки, где со слов (так как бравые революционеры пожгли все церковно-приходские книги) записывали как зовут и когда родился. В этой бумажонке записано что дед Антон родился в 1895 году. То есть в 1932 году он, почти сорокалетний мужчина, из документов имел только вот этот клочок. Он ему заменял паспорт, загранпаспорт, водительское удостоверение, СНИЛС, ИНН, трудовую книжку, различные свидетельства о собственности и всё остальное что у нас сейчас копится к 40 годам.

Примерно такой же докУмент выправила себе в 1933 и дедова жена, баба Лена

Только баба Лена решила обыграть всех в наперстки, черт его знает зачем, и омолодилась. Записывали-то со слов. Обыграла, точно. Потом в войну горбатилась на постройке земляных укреплений (старше 50 лет не призывали на это дело, а ей по документам еще не было пятидесяти), а еще потом на пенсию вышла не когда могла бы, а когда в бумагах написано. Никто уже не помнит, сколько она себе лет скостила, вроде бы больше пяти но меньше десяти. Поэтому лично я цинично ухмыляюсь, когда в новостях показывают очередного стодесятилетнего долгожителя - знаем мы, как молодая советская власть первичные документы оформляла. А эта справка конкретная - вообще документ эпохи, она с секретом, я в свое время расскажу подробно куда смотреть и почему так получилось.

Вот иллюстрации эпохи, до кучи. Это мой шестилетний папа перед школой, 1930, во дворе дома на Садовой 125. На заднем фоне дровяной сарай.

А это он с сестрами в этот же период. Надо понимать, что раз были деньги на фотографии, то кулак в бегах дед Антон мог своим трудом заработать не только на корочку хлеба.

Тем временем дедушка нашел на Садовой, в доме №125, один ничейный полуподвал. Договорился с ЖЭКом (или как это называлось в те годы), и начал в нем делать ремонт. Когда закончил, наконец семья смогла переехать в своё собственное жилище в Ленинграде. Наверное, в этот день они и стали ленинградцами. И жили в том подвале все вместе счастливо. Целых полгода.

Потому что есть нюансы. После вселения в то помещение, дед направился оформить официальную прописку, ведь жить где-либо можно было только по разрешению властей. Папа тогда был в возрасте первоклассника, он в подробностях не может рассказать тонкостей тогдашнего официального делопроизводства, только в общих чертах: документов не было никаких (паспорта стали выдавать позже), и работал дедушка все это время в артелях частным образом. Выражаясь современным языком, дедушка «был в тени».

Прописавшись по адресу, дедушка из тени вышел, тут и попался. Из деревни Бочкино за ним числилось обвинение в эксплуатации наёмного труда, от которого он и бежал в Ленинград. Снова в двери постучались люди из Органов, и теперь уже дедушку на суд доставили. Но всё равно, то что он бежал, сильно помогло. В сельской местности по таким обвинениям присуждали ссылку в Сибирь и дальше, а в промышленных городах не придавали такого большого веса этой статье кодекса. Да и год на дворе стоял, слава богу, пока что тридцать третий, а не тридцать седьмой. Поэтому городской суд назначил всего-то отправить Антона Павловича на торфоразработки в Ленинградскую область сроком на один год.

Поскольку дедушка был кузнецом, то в ссылке жил относительно хорошо: мастера по металлу ценились, имели свободу передвижения и свободный график работы. Он ходил по делянкам, носил с собой маленькую наковаленку и набор инструментов, точил и правил орудия труда ссыльных.

Но вскоре произошла беда. Есть две версии: несчастный случай и ссора с уголовными. Теперь правды уже не узнать, но дедушке сломали спину. По «официальной» семейной версии, в тот злосчастный день был сильный ветер. Дедушка развернул свою рабочую базу в укрытии за штабелями сырого торфа, составленного на просушку, и как-то один штабель завалился, и прямо на него. Спина оказалась сломана так, что он первое время оказался способен только лежать. Ни сидеть, ни стоять не мог.

Из лагеря его списали, и он пришел домой, похожий на букву «Г» опираясь двумя руками на палочку. Тут началось самое трудное время: на бабушке оказалось трое человек детей и лежачий муж. Помогало то, что с работы в столовой она каждый вечер приносила большую кастрюлю каши. Это у поваров называлось «чистить котлы». Папа с большой теплотой вспоминает ту кашу: вечером все наедались вдоволь, и еще оставалось на утро. Плюс продуктовые карточки. С кашей и карточками можно было как-то жить.

Что делает на этом месте истории дед Антон? Чтобы не быть обузой семье, он уезжает в деревню, на самостоятельный прокорм. Перед законом чист, наказание отбыл, в сыром полуподвале спину не вылечить. Выход очевиден!