Рассказы о старом времени от Феофана. Цена ленинградской прописки⁠⁠

Начало тут Рассказы о старом времени от Феофана. Розовые очки

Рассказ второй, "Цена прописки".

Дед Антон поехал в город Великие Луки к сестре Ирине. Она из деревни вышла замуж за городского, что считалось очень удачной партией. В Великих Луках была станция железной дороги. Оттуда дед выехал на поезде в Ленинград на разведку, а семье велел ехать вслед за ним через две недели. В Ленинграде жил его дядя, родственник конечно, но человек прямо скажем не очень родной. Тем не менее, дядя дал согласие приютить беженцев на время.

Папе было шесть лет, но он хорошо помнит, как по темноте, по снегу, мама и он с двумя сёстрами шли к соседу на другой хутор полтора километра. Как его мама велела ему ступать в её следы, чтобы было легче. Сосед по уговору взял в колхозе коня (своей скотины уже ни у кого не было) и вез их тайком ночью тридцать километров в Великие Луки к той же тёте Ирише. Там остановились на день или два, потом сели на поезд. За плечами у каждого - узелок. Когда приехали в Ленинград и стали жить у дяди в комнате, не было ничего - спали на полу, подстилали под себя пальтишки, а чем укрывались сверху, папа не помнит.

Дядя жил на тогдашней окраине, в двух остановках за площадью Александра Невского. В двухэтажном деревянном доме занимали они с женой одну комнату. И он пустил всех наших, пять человек, в эту комнату. И у него прожили они два года. 1930 + 2 = 1932. В той половине дома было еще двое отдельных жильцов, и никто за все время в незваных поселенцев не ткнул пальцем, не сказал плохого слова и тем более не сдал «куда следует» – вот как жили люди в Ленинграде в тридцатые годы. А наверное и не только в Ленинграде.

ДокУменты были вот такие. Никаких паспортов, только помоечного вида бумажонки, где со слов (так как бравые революционеры пожгли все церковно-приходские книги) записывали как зовут и когда родился. В этой бумажонке записано что дед Антон родился в 1895 году. То есть в 1932 году он, почти сорокалетний мужчина, из документов имел только вот этот клочок. Он ему заменял паспорт, загранпаспорт, водительское удостоверение, СНИЛС, ИНН, трудовую книжку, различные свидетельства о собственности и всё остальное что у нас сейчас копится к 40 годам.

Примерно такой же докУмент выправила себе в 1933 и дедова жена, баба Лена

Только баба Лена решила обыграть всех в наперстки, черт его знает зачем, и омолодилась. Записывали-то со слов. Обыграла, точно. Потом в войну горбатилась на постройке земляных укреплений (старше 50 лет не призывали на это дело, а ей по документам еще не было пятидесяти), а еще потом на пенсию вышла не когда могла бы, а когда в бумагах написано. Никто уже не помнит, сколько она себе лет скостила, вроде бы больше пяти но меньше десяти. Поэтому лично я цинично ухмыляюсь, когда в новостях показывают очередного стодесятилетнего долгожителя - знаем мы, как молодая советская власть первичные документы оформляла. А эта справка конкретная - вообще документ эпохи, она с секретом, я в свое время расскажу подробно куда смотреть и почему так получилось.

Вот иллюстрации эпохи, до кучи. Это мой шестилетний папа перед школой, 1930, во дворе дома на Садовой 125. На заднем фоне дровяной сарай.

А это он с сестрами в этот же период. Надо понимать, что раз были деньги на фотографии, то кулак в бегах дед Антон мог своим трудом заработать не только на корочку хлеба.

Тем временем дедушка нашел на Садовой, в доме №125, один ничейный полуподвал. Договорился с ЖЭКом (или как это называлось в те годы), и начал в нем делать ремонт. Когда закончил, наконец семья смогла переехать в своё собственное жилище в Ленинграде. Наверное, в этот день они и стали ленинградцами. И жили в том подвале все вместе счастливо. Целых полгода.

Потому что есть нюансы. После вселения в то помещение, дед направился оформить официальную прописку, ведь жить где-либо можно было только по разрешению властей. Папа тогда был в возрасте первоклассника, он в подробностях не может рассказать тонкостей тогдашнего официального делопроизводства, только в общих чертах: документов не было никаких (паспорта стали выдавать позже), и работал дедушка все это время в артелях частным образом. Выражаясь современным языком, дедушка «был в тени».

Прописавшись по адресу, дедушка из тени вышел, тут и попался. Из деревни Бочкино за ним числилось обвинение в эксплуатации наёмного труда, от которого он и бежал в Ленинград. Снова в двери постучались люди из Органов, и теперь уже дедушку на суд доставили. Но всё равно, то что он бежал, сильно помогло. В сельской местности по таким обвинениям присуждали ссылку в Сибирь и дальше, а в промышленных городах не придавали такого большого веса этой статье кодекса. Да и год на дворе стоял, слава богу, пока что тридцать третий, а не тридцать седьмой. Поэтому городской суд назначил всего-то отправить Антона Павловича на торфоразработки в Ленинградскую область сроком на один год.

Поскольку дедушка был кузнецом, то в ссылке жил относительно хорошо: мастера по металлу ценились, имели свободу передвижения и свободный график работы. Он ходил по делянкам, носил с собой маленькую наковаленку и набор инструментов, точил и правил орудия труда ссыльных.

Но вскоре произошла беда. Есть две версии: несчастный случай и ссора с уголовными. Теперь правды уже не узнать, но дедушке сломали спину. По «официальной» семейной версии, в тот злосчастный день был сильный ветер. Дедушка развернул свою рабочую базу в укрытии за штабелями сырого торфа, составленного на просушку, и как-то один штабель завалился, и прямо на него. Спина оказалась сломана так, что он первое время оказался способен только лежать. Ни сидеть, ни стоять не мог.

Из лагеря его списали, и он пришел домой, похожий на букву «Г» опираясь двумя руками на палочку. Тут началось самое трудное время: на бабушке оказалось трое человек детей и лежачий муж. Помогало то, что с работы в столовой она каждый вечер приносила большую кастрюлю каши. Это у поваров называлось «чистить котлы». Папа с большой теплотой вспоминает ту кашу: вечером все наедались вдоволь, и еще оставалось на утро. Плюс продуктовые карточки. С кашей и карточками можно было как-то жить.

Что делает на этом месте истории дед Антон? Чтобы не быть обузой семье, он уезжает в деревню, на самостоятельный прокорм. Перед законом чист, наказание отбыл, в сыром полуподвале спину не вылечить. Выход очевиден!