Побег из Кандагара: как российские летчики объегорили талибов
В прошлом году этой захватывающей истории исполнилось 20 лет – семеро российских летчиков сумели угнать собственный самолет, чтобы вернуться домой из годового афганского плена.
Зачем они летели в Афганистан
Этот борт казанской авиакомпании «Аэростан» уже не первый раз летал с грузами боеприпасов для «Северного альянса». Хотя формально, еще со времен СССР, поставка снарядов, а также топлива в Афганистан конфликтующим сторонам нашей страной была запрещена. В августе татарский Ил-76-ТД должен был в очередной раз долететь до Кабула через Албанию с грузом стрелковых боеприпасов.
В состав экипажа входили семеро человек: командир судна В. И. Шарпатов, а также второй пилот, штурман, бортинженер, бортрадист и два ведущих инженера.
Кто и как их захватил Казанский Ил-76-ТД
3 августа 1995 года должен был совершить рейс из албанской Тираны до Кабула (точнее до аэропорта в Баграме, что в 60 км от афганской столицы). Если стрелковые боеприпасы, перевозимые коммерческим бортом, предназначались «Северному альянсу», то авиабаза в Баграме находилась под контролем противоборствующего движения «Талибан». Между тем, прежде аналогичный груз Ил доставлял уже дважды, и все проходило благополучно.
В воздушном пространстве Афганистана Ил-76-ТД перехватили истребители талибов МиГ-21 и принудили к посадке возле Кандагара, объясняя это тем, что нужно досмотреть груз. При досмотре в грузовом самолете были найдены боеприпасы, которые было официально запрещено перевозить. Причина для пленения экипажа и самолета была найдена.
В каких условиях содержали пленных
В плену семеро российских летчиков провели немногим более года. В последние дни перед побегом их содержали в пристройке к вилле губернатора Кандагара. Кормили плохо, пленники изнывали от жажды и испепеляющего зноя.
В любую минуту они ждали расправы: все-таки перевозили запрещенные снаряды для противников талибов. Вдобавок, летчики не замечали серьезной активности со стороны официальных представителей их родины по вызволению пилотов из плена. Между тем, пленников все настойчивее склоняли к переходу в ислам, что в свою очередь, должно было означать бесперспективность планов по освобождению.
Контакты с пленными пилотами все же удалось наладить – со стороны Татарстана добились возможности посещения российских летчиков представителем этой республики и другими российскими официальными лицами, летчики могли передавать и получать почту. Талибам предлагали обмен – запчасти для самолетов на летчиков. Но афганцы не согласились.
План побега
В ходе налаженных контактов с представителями российских учреждений и служб был разработан наиболее реализуемый план побега из Кандагара – на своем же самолете.
Совпали ряд обстоятельств, которые вкупе сделали этот смелый вариант решения проблемы осуществимым. Во-первых, талибов удалось убедить в необходимости проведения регулярных профилактических работ на Ил-76-ТД. Перед побегом пилоты систематически доставлялись на борт и работали там под вооруженной охраной. Во-вторых, с самолета так и не слили топливо, а его в свое время заправляли с расчетом на обратный путь из Афганистана. В-третьих, был выбран удачный день (пятница, выходной, особенно почитаемый мусульманами) – охрана летчиков была ослаблена.
Сбежали вместе с охранниками
В середине августа 1996 года экипаж Ил-76-ТД в очередной раз занимался техобслуживанием своего самолета, который был якобы необходим из-за поврежденного колеса шасси. Вместе с семерыми пилотами на борту находились три вооруженных охранника.
По сути, технически ничего не мешало взлету, и экипажем были запущены двигатели лайнера. Службы аэродрома ничего не могли сделать – была пятница, и большинство персонала авиабазы отсутствовало, в том числе, и пилот истребителя-перехватчика.
Как только самолет поднялся в воздух, запаниковали охранники. Один из них даже передернул затвор автомата, собираясь расстрелять пилотов. Но командир корабля резко снизил высоту, талибы попадали, пилоты их скрутили и связали.
Борт шел через воздушное пространство Ирана (предварительно была достигнута такая договоренность) в ОАЭ на предельно малых высотах – чтобы талибы не могли его засечь и сбить. В результате Ил-76-ТД без происшествий долетел до Шарджи (Объединенные Арабские Эмираты). Через сутки российские летчики были уже в Казани.
Что было потом
Спустя несколько дней командира Ил-76-ТД и второго пилота представили к званию «Герой России», остальные пятеро членов экипажа получили ордена Мужества.
Ходили слухи, что столь удачное разрешение истории с пленом не обошлось без выкупа или подкупа талибов, однако документально они не подтверждаются.
Второе рождение эта эпопея получила в 2010 году, когда на российские экраны вышел фильм «Кандагар», снятый на основе истории с пленением российских летчиков.
Подготовка лётчиков на центрифуге.
Вот в кратце, на подобном устройстве тренируют и тестируют лётчиков и космонавтов.
А теперь посмотрим, что происходит внутри.
Квалификационный тест для начинающего пилота.
Видео на английском, но догадаться можно легко , о чём идёт речь.
7G
А вот уже бывалый лётчик из Венгрии проходит тесты в Швеции.
9G на 30 секунд
12G. Потеря сознания.
Ну и конечно же тесты на устойчивость к ветру, куда ж без них.
Короче , цените лётчиков.
Они это заслужили.
Случай с катапультированием
Расскажу вам пару кратких историй которые мне рассказал один летчик испытатель, который даже знает пару космонавтов в том числе и Комарова.
Так вот история 1.
Литело их двое очередное испытание какое точно не помню но суть в том что что то произошло и нужно было катапультироватся. И тут самое интересное что его напарник который катапультировался забыл закрыть рот и ему порвало желудок. От чего он и умер. Порвало от того что сильный поток воздуха зашел. Как так случилось деталей мне не россказал)
2 история. Веселая катапульта.
Говорит летим мы в двоем на двух истребителях. Было обучение посадки самалёта на корабль. Так вот получалось не с первого раза. Говрит летим взяли не ту высоту и пришлось самалёт под корабыль бросать а сами катапультировались прям на палубу. Но зато живы.
И в добавку. Как же не спросить про НЛО. Ведь человек налетавший кучу времени таки что-то видел)
Так вот он ответил без проблем что видел много всего интересного. Но деталей так и не выдал ни каких.
Если интересно как мне удалось пообщатся с таким человек. Отвечу. Работа у меня была такая что часто люди разных професий обращались политики врачи летчики ученые бывшие спортсменны и тд.
Если интересно могу еще написать.
Рассказы полковника Александра Шипицына (ч.4)
Ранее было: Цикл из 15 частей "Рассказы штурмана Игоря Жилина"
Предыдущая часть: Рассказы полковника Александра Шипицына (ч.3)
Воспитал, или о ненормативной лексике на флоте
Идем мы как-то с Борей. Боря — старший лейтенант, я — капитан. И беседуем себе. О том, как низко дисциплина на флоте упала. Примеры разные приводим. А навстречу маленький строй матросиков идет. Так, не строй, а стройчик, человек 6-8. А мат такой стоит, что пираты подивились бы. Или биндюжники. И на всю улицу.
В другой раз нам бы на это наплевать было. Но раз мы так рьяно только что о дисциплине пеклись, смолчать я не мог. Остановил строй и сержанта укорять стал:
— Что же это, товарищ сержант, в строю такой мат стоит, что вороны вас как ПВО обходят?
В строю тут же бойкий матросик выискался, которому все надо:
— А мы не материмся.
Тут и Боря не выдержал. Полный возмущения набросился он на матросика:
— Что ты мне пи…дишь!?
Взял я Борю за локоток и в сторону. Матросы в другую. Воспитали.
Вывернулся, или как курсант в самовольной отлучке изворотливость проявил
Серега старался жить по уставу так, чтобы не слишком обременять себя его строгими рамками. Увольнение доставляло курсанту больше хлопот, чем удовольствий. Вот он в увольнения и не ходил. Самоволка вполне устраивала его. Ходил он туда, когда никому это в голову не приходило. А именно в учебное время.
Он деловито шел по главной улице областного центра. Все военные были на занятиях, патруль сидел в тенистом парке, и ничто не угрожало обретенной свободе.
Но вот тут-то, впереди себя, он замечает плотную фигуру комбата, обладающего таким обвальным басом, что не только кони, но и сам Ричард Львиное сердце присел бы. Да и зрением комбата Бог не обидел.
Ища пути к спасению, Серега покрутил головой и, к своему ужасу, за спиной у себя заметил майора, коменданта училища. Тот ускоренно-крадущейся походкой приближался к потерявшему бдительность курсанту, чтобы схватить его за воротник и сказать: «Наконец-то я вас поймал, товарищ курсант!»
Серега достойно решил проблему двух огней. Ускорив шаг, а потом, перейдя на строевой, он устремился прямо к комбату. За пять шагов остановился и обратился к опешившему от такого нахальства офицеру:
— Тащщ подполковник! Разрешите обратиться?
— Обращайтесь, — милостиво разрешил тот.
— Разрешите обратиться к товарищу майору?
— Э-э-э… Разрешаю, — громоподобно позволил сбитый с толку комбат.
Серега лихо развернулся и, чеканя шаг, направился к коменданту.
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
— Разрешаю, — ответил комендант, сбитый с толку не меньше комбата.
— Скажите, который час?
— Э-э-э…. Двадцать минут одиннадцатого.
— Разрешите идти, товарищ майор?
— Идите.
Серега лихо развернулся и двинулся в направлении, перпендикулярном линии, соединяющей грозных офицеров. Когда он скрылся за углом, комендант и комбат глянули друг на друга, пожали плечами и разошлись по своим делам. Один подумал, что Серега в городе по поручению другого, раз и тот, и другой спокойно отпустили его. А Серега и на этот раз открутился от строгого взыскания.
Выручили, или сказ о том, как летчик нехорошую болезнь поймал
Летчик один в командировке был. Домой собирается и очень неприятные симптомы у себя обнаруживает. В общем, «на винт намотал». Как осознал это — в ужас, жене-то страсть надо предъявить. А у него только волосы на голове дыбом встают. Да и зараза, опять же.
Как прилетел, бегом к командиру полка. Тот у них и за начальника, и за отца был. И умный — страсть! Так, мол, и так, что делать? Выручай, командир! Не зря пришел, придумал командир, как в беде помочь.
— Ты, — говорит, — пойди и пару пузырей купи. Мы с тобой и замполитом выпьем. Тебя пьяного к двери доставим. Ты с женой поругаешься, спать врозь будете. А утром я тебя в другую командировку отправлю. Там и вылечишься.
Летчик наш на радостях командира лобызать кинулся. Но тот уклонился, мало ли. Притащил страдалец не две, а пять бутылок — так благодарен за идею был. Ну, грешным делом они их и злоупотребили. Насилу виновника к дверям доставили.
Звонит он в родную дверь. Жена открывать бежит. Командир его под бока тычет, чтобы ровней стоял. Завидел он женушку, узнал ее, и на радостях выдает:
— Маша! А я триппер поймал!
Отпустили его спасители и ходу...
Вьетнамский шоколад
Американские подводные лодки в Индийском и южной части Тихого океанов из Вьетнама сподручнее искать. И летчикам, если бы не жара, жилось не плохо. Там чеками Внешпосылторга платили, а еще тут, на Родине, зарплату женам выдавали. Многие свои финансовые дела поправили.
Был еще один источник дохода. Кормили наших летчиков и техников во вьетнамской столовой. Очень вкусно и сытно, иные блюда только в московских ресторанах за бешеные деньги попробовать можно было. Например, яичницу с крабами — закачаешься. И на такое питание каждому в день 120 донгов выдавали, из которых 70 в столовой платили, а 50 на карманные расходы оставались. Не хило, если учесть, что вьетнамский технарь в месяц 70 донгов получал, а пачка «Marlboro» 35 донгов стоила. Только с огорода и жили. На эти сэкономленные 50 донгов наша братия серебра вьетнамского навезла, кое кто до сих пор продает.
Одна беда — шоколада, который, как известно, летчикам положен, у вьетнамцев не было. Они и руками разводили, и глаза закатывали — нет у них шоколада, и взять негде. Но наша братия на яичнице с крабами и прочих деликатесах отъелась, серебра на сэкономленные донги накупила, о шоколаде и не помышляли.
Но нашелся защитник угнетенных, полковник один — каждой бочке затычка.
— Я, — говорит, — добьюсь, чтобы нам шоколад выдавали. Это где видано, чтобы без шоколада. Да от этого в воздухе знаете что произойти может?
А что произойти может, он и сам толком не знал. Только кинулся в битву за шоколад со всей дури дурака с инициативой. Кучу бумаг исписал и добился-таки своего. Так как у вьетнамцев шоколад не водился, летчиков поставили на довольствие на БДК (большой десантный корабль), который в базе у пирса стоял. И настали для летчиков «счастливые» денечки.
Во-первых, до пирса восемнадцать километров было. Летчиков три раза в день от аэродрома до корабля и обратно на грузовиках возили, ежедневно 108-110 километров.
Во-вторых, у летчиков главная еда — это завтрак, а морякам по утрам только чай с куском хлеба и маслом положен. Главная еда у них — ленч, второй завтрак, когда летуны уже высоко в небе пустыми желудками урчали. И с пресной водой на корабле напряг, ее, то есть чай, только по полкружки на брата выдавали и ни каплей больше.
В-третьих, обед и ужин, если не летали, удавалось получить, правда, ни о каких деликатесах речь не шла. Тушенка и макароны по-флотски. И никаких ласковых вьетнамских официанток, которых и по попке похлопать можно было. А если полеты были (по 8-12 часов летали), прием пищи с проходом получался. И назавтра опять чай поутру и больше ничего до макарон по-флотски. И никаких 50 донгов на серебро. И все эти мучения ради 15 граммов шоколада.
А шоколад? Шоколад, конечно, выдавали целую неделю — на ужин, если успеешь. А потом, когда увидели, что самим мало, послали моряки летчиков… к тому полковнику. Он по-прежнему вместе с вьетнамским командиром базы из политеса и начфином «вынужден» был питаться в той же столовой. А когда летчики ему на моряков пожаловались, в том числе и на то, что шоколад морячки зажиливают, он, выковыривая краба из зубов, ответил:
— Ну и что! Я тоже шоколад не получаю. И не ною, как некоторые.
---------------------------------------------------
Это были последние рассказы этого автора.
Далее могу найти в закромах рассказ о службе летчиков Ил-76 по миссии ООН в Африке, или просто собрать солянку из баек и рассказов, которые накопились за годы рыскания в интернете. Что лучше?
Рассказы полковника Александра Шипицына (ч.3)
Ранее было: Цикл из 15 частей "Рассказы штурмана Игоря Жилина"
Предыдущая часть: Рассказы полковника Александра Шипицына (ч.2)
Возвращение с курорта
Служил у нас синоптик. Старый уже. Ему на дембель майора дали и на курорт с женой отправили. Когда вернулся, на КДП по привычке поплелся. Хотя делать ему там уже нечего было. Он приказа ждал, но после отпуска выставиться решил.
Полетов не было. Дежурный по приему и выпуску со своим штурманом от безделья маялись. Пригласили они синоптическую братию к себе наверх. И дед наш туда же. А жена его — она когда-то писарем работала — побоялась, чтобы ее благоверный не перебрал, за ним следом пошла.
Ребята выпили и давай над дедом прикалываться. Жену его под благовидным предлогом внизу, на метео придержали. Басни всякие ей рассказывают. А наверху, на вышке, старика разговорами развлекают. Ну и он, понятное дело, разошелся, рассказывает, как ему на курорте хорошо было. А прохвосты ему поддакивают и незаметно микрофон связи руководителя полетов с метеослужбой включили.
— Ну, а женщины, женщины там были?
— Спрашиваешь. Конечно, были. Да такие красотки, просто прелесть.
— Ну, а вы? Поди, закадрили бы какую, если бы жена не мешала?
— А что мне жена?! Я ее на процедуры отправлю, а сам по бабам шастаю. Троих, нет, четверых оприходовал, пока она грязи и радоны принимала. Только мигну какой — и через 20 минут я у нее в постели. И-эх, какие красавицы?
Жена его на метео слушала-слушала эту похвальбу и не выдержала. Как закричит в микрофон:
— Не верьте ему! У него уже давно не стоит. Тоже мне, кобель паршивый. Да у него за всю жизнь трех баб не было. И те машки-замарашки. Ничего. Я ему дома устрою процедуры, грязи-радоны! Век помнить будет.
Еще час он спуститься вниз боялся. А потом пришел на метео, и, как ни в чем не бывало, взял жену под руку, и пошли они вместе домой.
Война войне рознь
Идет война между Ираном и Ираком. Наш Ан-22 привез груз в Багдад и на другой день должен что-то еще доставить на полевой аэродром, поближе к зоне боевых действий.
В Багдаде экипаж приглашают отобедать. Хоть и было свое, но любопытство одолело. Согласились. Привезли их в мраморный дворец. Прохлада, в каждом углу цветные телевизоры (тогда еще редкость) и кожаные кресла. В каждом зале фонтаны и птички в золотых клетках поют. Обед превзошел все ожидания. Разве что птичьего молока и свинины не было. Лучше, чем в Парижских ресторанах.
Летная гостиница — пятизвездный отель. Роскошь и красота, нами невиданные. Как в раю наши летчики до утра пребывали. Только гурии их не посетили. Нельзя. Ислам.
Наутро, после великолепного завтрака, на шикарном автобусе к самолету отвезли. Вылетели они на полевой аэродром.
Когда прилетели, их иракский капитан встретил. Предложил отобедать. Вспоминая восхитительные блюда и прекрасные залы багдадской летной столовой, они с радостью согласились. Правда, заметили, что их согласие капитана не очень обрадовало. Тем не менее, он по рации автобус, разбитую колымагу, вызвал. Вид автобуса породил неясные подозрения, но видения иракской кухни затмили неприятное впечатление.
Они долго ехали по выжженной степи. Было жарко, и автобус скрипел всеми частями. На горизонте они увидели глинобитную кошару и решили, что ехать еще далеко. Но оказалась, что кошара и есть летная столовая. На двери висел амбарный замок.
Капитан извинился и исчез за кошарой. Откуда-то изнутри стали доноситься гортанные крики. Минут через десять появился красный раздосадованный капитан. Командир экипажа сказал, что если какие-то проблемы, то они обойдутся без обеда. На что капитан руками замахал и сказал, что обидится. Затем повел экипаж в кошару с черного хода. Они зашли в пустую кухню, где на плите сидел повар в колпаке и отмачивал ноги в большом казане с теплой водой. Он с интересом поглядел на летчиков, не сказав им слова и не сделав ни малейшего движения.
Капитан провел экипаж в обеденный зал, которому отводилась половина кошары. Глинобитный пол был покрыт пыльными овечьими шкурами, на которых стояли низенькие столы. Стульев не было. В пробивавшихся сквозь прорехи в крыше лучах солнца танцевали крупные пылинки.
В тягостном ожидании прошло больше часа. Капитан пытался поддерживать светскую беседу, но каждые десять минут убегал на кухню поторопить повара. Возвращаясь, он делал успокаивающие жесты рукой. Появился грязный заплаканный мальчик. Он положил перед каждым глиняную миску, ложку и лепешку.
Наконец появился повар. На вытянутых руках он нес большой дымящийся казан, подозрительно напоминающий тот, в котором он давеча ноги отмачивал. Большим половником он разлил жирнейшую похлебку из бараньих хвостов. Есть ее, судя по запаху, было невозможно. Тем не менее, капитан, подавая пример, приступил к еде. Чтобы не обидеть гостеприимного капитана, летчики съели по паре ложек. Похлебка напоминала рыбий жир, которым в детстве матери пичкали многих. Но и мизерность съеденных порций не избавила всех от изжоги.
Как и везде, кому война, а кому мать родна.
Вокруг никого
Идет вечерком по гарнизону полковник. Тишина, хорошо, вокруг никого. Смотрит — старший лейтенант, старлей по-военному, тащится. Усталый, небритый. То ли после наряда, то ли с аэродрома. Еле ноги волочит. Никакого вида воинского не имеет. Да и годочками уже ближе к пенсии. Мало того, еще и полковника не приветствует! А уж этого наш полковник и вовсе перенести не может.
— Товарищ старший лейтенант, — строго говорит он, — что же вы старших по званию не приветствуете? Нехорошо. Как ваша фамилия будет? — И за авторучкой полез.
Тут старлей юлить начинает. Не хочет, видите ли, взыскание получить. У него этих взысканий и так — полна ж…па огурцов. Даром, что ли, до сих пор старлей.
— Да извините, товарищ полковник, — выкручивается, — я вас не заметил.
— Как это, не заметил?! — удивляется полковник — Вокруг никого, кроме нас с вами нет.
Тут и старлей приметил, что одни они с полковником на улице. Оглянулся он по сторонам:
— Точно, никого. Ну, так пошел ты, полковник, на х…й! — И с тем дальше пошел.
А полковник тоже огляделся. Свидетелей нет. Привлечь старлея невозможно. Возмутился про себя: «Вот ведь какие невоспитанные офицеры бывают!» Да с тем и пошел себе дальше.
Воробей на бетоне
Командир полка у нас демократичный был. Бывало, ругает нас, ругает, а толку ноль, и все хуже становится. Распадлючились дальше некуда.
Вот и сегодня он, бедняга, стоит, разоряется, даже покраснел сердешный, а полку хоть бы хны. Не пробирает. И к совести взывал, и Христом-Богом молил. И о служебном долге напоминал. Даже оклад жалования вспомнил. Бес-по-лез-но! Полк как отара стоит, разве что жвачку личный состав не жует. Расслабились. Того и гляди — кто стоя заснет и упадет спящим на бетон.
А командир все пуще расходится. Уже и дисциплинарный устав поминать начал. Статьи из него. То есть, что кому за что быть может. Ой, насмешил, чуть зевком не подавились. А он уж и матушку чью-то вспомнил. Руками размахивать начал. Все без пользЫ. Как горохом о танк.
Но пролетал мимо воробей. А командир руками машет. Летел воробей, летел да в командирскую-то ладошку и сопритюкнулся. Командир его хвать — и ухватил. На автомате к глазам поднес — что это, дескать, за гадость летает тут? Да в сердцах его о бетон — хлоп! Из воробья и дух вон.
Сильное это впечатление на полк произвело. Сразу все подтянулись. Сами, без команды, стойку «смирно» приняли, ряды и шеренги выровняли. Не полк, а рота почетного караула! Начальство глазами есть стали. Хоть сейчас на врага. Или в столовую — подкрепиться перед боем с недостатками и нарушениями всякими. А командир только сказал: «Ну, то-то же. Личный состав в распоряжении командиров эскадрилий!» Подхватил начальника штаба под руку и в машине уехал.
А в полку дела на лад пошли. Сильно мужики командира зауважали. Не зря воробей на бетоне дух испустил.
Рассказы полковника Александра Шипицына (ч.2)
Ранее было: Цикл из 15 частей "Рассказы штурмана Игоря Жилина"
Предыдущая часть: Рассказы полковника Александра Шипицына (ч.1)
Боевой листок
Подзывает меня замполит эскадрильи.
— Саня, пора и тебе уже Боевой листок выпустить. Все уже его выпускали, один ты сачкуешь.
— Дык же у меня руки поморожены. Я такой листок выпущу, что всем смотреть на него тошно будет.
— Ничего не тошно. Ты трафаретик возьми. И по трафаретику, по трафаретику…
— Так его же никто никогда не читает.
— Как это не читают. Все читают. В общем, не выеживайся и выпусти листок. Напиши, что завтра, мол, наша эскадрилья полеты летает. У кого какое задание.
— Это что, плановую переписать?
— Пусть плановую. Нацель и вдохнови. Ты у нас парень сообразительный, не буду тебя учить, как да что. Давай! Давай!
Делать нечего. Взял я у Петра трафаретик самолета, закрасил его голубым карандашом, нарисовал, где положено, звездочки красным фломастером. Получилось шик. Потом под офицерскую линейку текст шариковой ручкой написал. Долго старался. Со стороны очень даже ничего получилось. Взял три кнопки и листок к доске объявлений приколол.
На другой день, в перерыве между полетами, пришел я в класс эскадрильи на произведение свое посмотреть. Висит мой листок, красуется. Целую неделю висел. Пришла пора новый вешать.
Я к замполиту.
— Товарищ майор. Пора новый боевой листок выпускать. А то мой уже неделю отвисел.
— А тебе понравилось их выпускать? Может, еще один выпустишь?
— Нет уж! Увольте. А вы сами этот листок читали?
— Ну, читал, читал. А что?
— Ох, сдается мне, что вы его не читали. У вас бы другая реакция была. Вот пойдемте. Еще раз внимательно прочтите.
Что-то ему в моем голосе не понравилось. Пошел он к моему листку, я следом. Читает вслух:
— Товарищи авиаторы! Завтра в нашей эскадрилье состоятся полеты, и хочу отметить, что эти Боевые листки… Что-что? Эти Боевые листки никому нафиг не нужны. Их никто никогда не читает. Я уверен, что он провисит неделю, и наш добрый замполит прочтет его только тогда, когда я специально приглашу его…
— Ну, как вам мой штурманский расчет?
— Ты — негодяй! Быстро сними его и отдай мне. Или порви. Никто его не читал?
— Думаю, что никто, раз к вам не обратились.
— Ладно. Больше тебя просить не буду.
— А выпускать листки будете?
— Положено. Значит будем.
Вот и сейчас, наверное, в российской армии висят в подразделениях Боевые листки, или как они там называются, и в них написано, что никто их не читает, и они нафиг никому не нужны. Заместители командира по воспитательной работе, пройдитесь, прочтите эти листки. Я — не я, если чего-то подобного не встретите.
Богатая страна
Это интересная карусель получается. Если страна богатая — люди бедные. Появляются богатые люди — страна бедной становится.
Вот смотрите. Раньше вокруг любого аэродрома залежи сокровищ валялись: алюминий, медь, турбинные лопатки, в них кобальта немеряно, а кобальт стоит 75 тысяч долларов за тонну. Это если лопатки в «Москвич» загрузить, тонны и до стекол не хватит. На 75 тысяч долларов 20 «Москвичей» купить можно, а подержанных — сотню.
Или, скажем, во время межфлотского маневра забыл командир полка из Балтики свою фуражку на Тихоокеанском флоте. Сейчас бы новую фуражку купил — и весь вопрос. Богатым стал. Самолет и не подумал бы через весь Союз гонять. А тогда, как два пальца. Ил-38 зарядили, сто тонн керосина сожгли, а фуражечку командиру доставили. Цена керосина, для информации, на международном рынке 700 долларов за тонну была. Богатая страна была, а командир бедный был. Где деньги на новую фуражку взять?
Или к восьмому марта в Североморске, где цветы бедным дамам взять? Вот и гоняли в Адлер Ан-12. Или у командира полка дочечке 16 лет исполнилось. Ил-38 в Грузию — бегом, и все нужное ко дню рождения доставили. А почему? А потому что командиры бедные были. Как он мог из скудных средств домашних деньги на цветы выделить? А самолет выделить мог, потому что страна богатая была. А теперь наоборот. Ему легче сто фуражек с золотым шитьем и миллион алых роз в январе купить, чем добыть керосин на один полет по «коробочке» над аэродромом для поддержки штанов одному летчику. То есть он стал богатым, а страна бедная. Нет у страны керосина, нет!
Привожу я на завод цветной прокат. Медный, бронзовый лист и прочее. Выгружаем. Бдительно наблюдаю, чтобы не только ни один лист не пропал, но чтобы и не поцарапали ненароком. Подходит старик-вахтер. Спрашивает:
— А сколько сейчас тонна такого медного или, скажем, бронзового листа стоит?
— А вам зачем? Купить все равно не купите.
— Да нет. Мне просто интересно сравнить.
— Ну, для сравнения — в десятку уложитесь.
— Гривен?
— Нет. Долларов. В десять тысяч долларов.
— Ничего себе! Это я миллион долларов своими руками, считай, на свалку выбросил! Да простит меня, дурака, Господь Бог!
— Как это на свалку?
— Я был начальником цеха цветных металлов. У меня только цветнину обрабатывали. Вызывает меня директор завода. Спрашивает, сдал ли я сто тонн черного лома во «Вторчермет», как это обком потребовал? Как же, спрашиваю я, сто тонн черного лома сдам? У меня в работе только цветные металлы, а отходы и стружку на аптекарских весах взвешивают. Где мне черный лом взять? Это твои проблемы, отвечает, но если до конца недели сто тонн не сдашь, то сдашь партбилет. Понял? Как не понять, вслед за партбилетом и должность сдавать придется. Взял я и сто тонн медного листа на «Вторчермет» отправил. И хоть бы хны. Богатая страна была. Где те сто меди теперь? Надо было партбилет отдать, а медь на даче закопать. Теперь не стоял бы в охране.
— Так кто ж знал?
— Я сам свой «Москвич» только с Ан-2 заправлял. Товарищ у меня в отряде управления служил, на Ан-2 летал. Бензин у него классный был, зеленый, как травка. «Москвич» от него летал, а не ездил. Им этого бензина, сколько просили, столько и заливали.
На Сахалине полигон был, мыс Тык назывался. Так там начальник полигона должен был 500 тонн керосина раз в два года в море сливать. Потому что цистерны зарыть поленились, а от морозов сахалинских керосин через два года кондицию терял. Непригодным керосин для вертолетов становился. А для тракторов в самый раз. Его с чем-то смешивали — для тракторов лучше не придумаешь. В любой мороз без проблем запускались. Хорошо, начальник полигона с умом был, а то вся сахалинская рыба до сих пор бы керосином пахла.
Там еще из Амура на берег тысячи кубов леса выносило. Из того, что валили и сплавляли. Так и валялся на берегу. И гнить, не гнил — лиственница, и никому не нужен был. Богатая страна. А люди бедно жили. Японцев на северный Сахалин не пускали. Я теперь понял почему. Из гуманизма. Они бы в обморок попадали, если бы такую бесхозяйственность увидели. У себя они каждую щепочку берегут. Теперь бревен на берегу нет. Страна обеднела, а кто-то на этом разбогател.
На Сахалине же мужичок один брошенные вездеходы подбирал. Особенно Зил-137. Чинил, на ноги, то есть колеса, ставил, и бревна, что на берегу моря валялись, людям развозил. 25 рублей за куб брал. Дешевле чем у государства. Так бы и разбогател, но милиция зорко следила: страна у нас богатая, значит, человек бедным должен быть. Раз в два года у него вездеход отнимали и на штрафплощадку ставили. Там эти вездеходы уже окончательно в негодность приходили. А он другой подбирал и восстанавливал. А вездеходы на площадке копились и копились. Уже в наши дни начальник милиции их металлистам сдал. Разбогател — жуть! Все правильно теперь. Страна бедная стала, значит, начальнику милиции уже можно богатеть.
А как рыбнадзор поголовье омуля охранял! Ведь знают, что население севера омулем живет. На зиму каждой семье бочку или две засолить надо. И ведь умрет, если не засолит. Так как они омуля добывали? Наловит, скажем, он мешок омуля и домой гребет. Видит, рыбнадзор рулит. И раз!.. Мешок с омулем за борт. С него взятки гладки, а завтра за новым мешком гребет. Дали бы ему эту бочку засолить, он бы пять бочек рыбы не загубил. Но страна богатая была, могла себе это позволить. А если бы тот же рыбак не топил мешки, а открыто домой к себе волок, еще глядишь, разбогател бы. А этого допустить никак нельзя было.
Так что это правило отлично работает. Если страна богатая, то люди в бедности жить должны. Правда, не все. А если страна беднеет, то люди богаче становятся. Вот только жалко, опять не все.
Больной
Торжественное построение полка. Все при параде, сияют орденами, медалями, значками и прочими прибамбасами; прониклись торжественностью момента. Знамя на правом фланге. Начальник штаба перед строем. Волнуется и придирчиво осматривает свое войско: все ли в порядке? Ждем командира и инспектора из армии.
Между первой и второй эскадрильями появляется нечто, отдаленно напоминающее солдата. Форма на нем грязная, мятая, без ремня и без подворотничка. Пилотки тоже нет. Он небрит, не чесан, да и мылся давненько. На ногах казарменные тапочки. Походкой раненого в лапу пингвина он движется мимо онемевшего от ужаса начальника штаба. С минуты на минуту должен появиться командир. НШ овладевает собой:
— Это что еще такое!.. Вы куда… товарищ солдат? Вы откуда?..
С чувством сознания своей правоты и исключительности солдат отвечает:
— Нэ выдыш? Балной! — и продолжает свой скорбный, зигзагообразный путь.
Полк в ауте.
Борьба за недостатки
Прилетел как-то к нам командующий авиацией флота. Собрал всех в Доме офицеров и рассказал странную вещь. Оказывается, в тех частях, где выявлено больше недостатков в подготовке и выполнении полетов, меньше предпосылок к летным происшествиям, а также летных происшествий. Привел статистику. Всем стало ясно: чем больше недостатков вскроем и устраним, тем безопаснее летать будем.
И началась великая эпопея борьбы за недостатки. Все командные и партийные органы с неутомимостью полицейских ищеек кинулись выискивать недостатки. Я как штурман стоял в стороне и несколько выше этих поисковых операций. Но чуяло мое сердце, что и до нас, штурманов, доберутся.
Как в воду глядел. Поток недостатков, поставляемый инженерами и техниками, стал спадать. Синоптики и связисты тоже перестали поставлять недостатки в нужном количестве. Летчики совсем теперь не отклонялись от курса и глиссады даже на миллиметр. Жалкий ручеек недостатков в технике пилотирования перестал насыщать жажду борцов. Командование и политорганы стали все чаще поглядывать в сторону штурманской службы. Самим им не очень хотелось разбираться в наших «косинУсях», и начали они щемить штурманов эскадрилий.
На очередной подготовке к полетам подходит ко мне штурман нашей эскадрильи Валера Акулов. Человек исключительной порядочности и мудрости, как в штурманских вопросах, так и повседневной жизни.
— Саня, — начал душевно Валера, — Саня, пора и тебе взять на себя какой-то недостаток. А то у каждого летчика их, как у сучки блох. А на нас еще ни одного нет.
— А это не больно? — на всякий случай поинтересовался я, хотя и был выше всей этой суеты вокруг недостатков. — Если надо, запиши.
Я легкомысленно согласился. Как Швейк, который наивно полагал, что парочка подписей ему ни сколько не повредит.
— Нет! — заверил он меня, — ничуточки. А что тебе записать? — Валера великодушно предложил мне самому выбрать себе розги. О чем я тогда еще и не подозревал.
— Допустим, я плохо знаю схему захода на посадку аэродрома Завитинск, — также великодушно предложил я.
Схему захода именно на этом аэродроме я знал как «Отче наш».
— Так, — сказал Валера, занося недостаток в журнал контроля подготовки к полетам, — вот и есть хорошенькая государственная измена.
Я, еще не зная, что меня ждет, тоже посмеялся.
Окончив контроль готовности, командир эскадрильи спросил, какие недостатки выявлены в ходе подготовки к полетам. Оказалось, что только один я, проявив халатность и недобросовестность, плохо подготовился к полетам, что выразилось в неудовлетворительном знании схемы захода на посадку на запасном аэродроме Завитинск. Командир подивился этому обстоятельству, выразил недоумение, как это еще земля меня носит? И чтобы наставить на путь истинный, объявил строгий выговор. Я посмотрел на Валеру, но он был занят какими-то бумагами и на мой ошарашенный взгляд не ответил. А командир посоветовал начальнику штаба эскадрильи тут же внести выговор в мою учетную карточку, чтобы за текущими делами не забылось.
Тут заходит командир полка. Мы, конечно, встали, поприветствовали его. Мы еще сесть не успели, а он уж поинтересовался, выявлены ли какие недостатки в ходе подготовки к полетам. Назвали мою фамилию. Пришлось встать. Командир полка на радостях, что есть недостаток, принялся за меня с особым рвением. И авиацию я позорю, и пятно на знамени полка я поставил, и он еще мне припомнит при назначении на должность, и квартиры я не скоро дождусь. Это же неслыханно, такое безобразие. Поинтересовался также, носит ли меня земля? А когда узнал, что носит, очень подивился этому факту, так как до сих пор думал, что она обычно горит под ногами у подобных отщепенцев, которых надо бы каленым железом и поганой метлой. Узнал он, что комэск меня уже наказал. Похвалил его за оперативность, но взыскание отменил, так как захотел лично покарать. И объявил тот же строгий выговор, но уже от своего имени, что считалось более тяжкой карой. Хотя сам командир полка считал это ангельским поцелуем по сравнению с тем, что я заслуживаю. Впрочем, жизнь сама меня накажет строго, и он не удивится, если узнает, что я совершил тяжкое преступление и сурово осужден.
«Э! — подумал я, — не простое это дело — с недостатками бороться. Так и до служебного несоответствия дойти может, а там и до снятия с должности и отстранения. Больше Валера меня на такую провокацию не подвигнет».
Но я рано радовался. После полетов на разбор сам командир дивизии, наш славный генерал, пожаловали. Стоит ли говорить, что весь разбор был построен на моей персоне. Которая в летную столовую ходит и не подавится же шоколадом. Государство мне получку выдает и кормит не затем, чтобы я, наплевав на безопасность полетов, себе брюхо отращивал, и штаны у летного комбинезона протирал. Он тоже поинтересовался, носит ли меня земля? И получив утвердительный ответ, страшно негодовал. В учетной карточке взыскание командира полка зачеркнули, а вместо него вписали подарочек от командира дивизии. На мое счастье командующий в отпуске был, а то бы я с должности и летной работы и вовсе полетел.
Новая неделя началась с того, что прошло партийное собрание эскадрильи, целиком и полностью посвященное персональному делу коммуниста… То есть меня. Мои друзья, коих миновала чаша с недостатками, всячески изобличали и порицали меня. Парторг поинтересовался, а на чью мельницу я воду лью? Узнав, что все-таки на нашу, он несколько успокоился, хотя и усомнился, что земле легко носить подобных негодяев. Отделался я выговором без занесения в учетную карточку. После собрания я спросил, а представляет ли себе уважаемый парторг, как выглядит схема захода на аэродром Завитинск? Он, бывший электронщик, ответил, что в виде последовательного включения конденсаторов и сопротивлений. Я не стал его разубеждать.
На мое несчастье вскоре состоялось ежегодное отчетно-выборное собрание коммунистов полка. Утешало, что со мной вместе разбирали еще несколько бедолаг, допустивших недостатки в течение года. А, скорее всего, как и я, дали их на себя повесить. Но так как мой недостаток был самым свежим, выглядело все это, как будто судили банду уголовников, а я был их паханом. Апофеозом стало выступление секретаря парткома. В уголке его глаза невинной росой сверкала слеза, когда он голосом, полным праведного гнева, вопрошал:
— До каких пор мы на них будем свое личное время тратить?
В декабре начался новый учебный год. Завели новые журналы учета недостатков. Другие простаки попались на удочку. Про меня забыли. Более того, когда я попросил у начальника штаба эскадрильи свою учетную карточку, ее сторона, где учитываются взыскания, оказалась девственно чистой. Я свою воспитательную роль в деле борьбы за недостатки выполнил.
Вскоре прилетел командующий. На этот раз нам было доложено о большой роли вскрытия предпосылок к летному происшествию в деле борьбы за безопасность полетов. Начиналась новая великая эпопея. Но я уже держал ушки топориком.
Борьба за предпосылки
Я уже рассказывал, как мы боролись за недостатки. Следующей логически оправданной эпопеей была борьба за предпосылки к летным происшествиям. Именно за предпосылки, а не с предпосылками. В начале моей летной карьеры не было ничего страшнее предпосылки к летному происшествию, висящей на чьей-то шее и ставящей крест на дальнейшем продвижении. А тут сам товарищ 001, то есть командующий авиацией флота, стоит за трибуной перед нами и на все корки расхваливает тех командиров полков, в которых совершено наибольшее количество предпосылок к летным происшествиям. Я уж подумал, а не смеется ли он над нами? Может, генеральская ирония в своем развитии превысила наше ее понимание? Оказывается, что в полках, где вскрыто больше предпосылок, меньше летных происшествий. Так нам сказал командующий. А не верить ему нет никакого смысла. Да и для здоровья вредно.
Опытной части летного состава вскоре стала понятна истинная подоплека второй эпопеи. У Ярослава Гашека есть рассказ, где школьный капеллан сек детей за всякие провинности. Однако он заметил, что розги, применяемые для экзекуции, не исторгают из малолетних преступников ожидаемых воплей. Тогда он приказал сторожу нарезать более толстые розги. И был удовлетворен результатом, так как детишки визжали от всей души, испытывая на себе новые дидактические средства. Но вскоре он заметил, что сила воспитательного воздействия опять сошла на нет. Были применены розги еще толще. И опять кратковременное улучшение воздействия, а затем дети снова лежали на его коленях во время экзекуции как на пляже. Причину он понял, когда от удара толстенной палкой по тощей заднице воспитуемого раздался грохот, какой можно услышать, если ударить палкой по жестяной вывеске. Так оно и оказалось. Под штаны нерадивый ученик, предвидя тяжкое наказание, подложил жестяную табличку с надписью, кажется, «Жертвуйте на храм». А до этого детвора подкладывала все более толстые слои бумаги и картона.
Что можно было сделать халатному офицеру за банальный недостаток? Выговор объявить, ну, строгий выговор. В крайнем случае, служебное несоответствие при повторе недостатка у того же офицера. Ага! Щас! Учитывая, что беспримерная борьба за недостатки обвешала почти всех офицеров подобными взысканиями, как новогоднюю елку игрушками, действенность их была практически равна нулю. Командующему понадобились более толстые розги. За предпосылку можно было отстранить от полетов, снять с должности, понизить в звании или прочим образом нанести офицеру ощутимый материальный ущерб. Да, но где набраться нужного количества предпосылок? Оказалось проще пареной репы. Все, что раньше называлось недостатками, стало именоваться предпосылками. Снизился при заходе на посадку на 10 метров ниже глиссады, не выучил схему захода на запасном аэродроме — получай, фашист, гранату, или там кактус. Правда, и мы стали опытнее. Все вертелись как уж в ступе — не утолчешь. Никто не позволял вешать на себя предпосылки. Ругань и споры стояли в классах и на аэродромах. Чуть до рукопашной дело не доходило. Правда, и тут находились простаки, позволявшие записать на них предпосылки.
Особую роль в борьбе за безопасность полетов играли партийно-политические органы. В рвении найти хоть какую завалященькую предпосылку они превзошли инквизицию. Но при низкой компетенции они иной раз проходили мимо настоящих предпосылок или попадали пальцем в известное отверстие. И держался наш парторг только на том, что смог вынюхать у безответных технарей. А мечтал он о предпосылке, совершенной летным составом, которую он разделал бы, как румын курицу, на газах у благосклонного полкового, а лучше дивизионного начальства. И тут судьба ему улыбнулась.
В полку у нас было двое Синицыных. Один лейтенант, техник. А другой — ваш покорный слуга. И вот перед полковым партийным собранием наш бравый парторг берет журнал учета предпосылок и к своей радости видит там фамилию Синицына. Слово «лейтенант» там написано как л-т, в то время как мне удалось дослужиться до капитана, или к-н. Да и инициалы у нас разные. Но кто на такие мелочи внимание обращает? Когда очень хочется что-то увидеть, то обязательно увидишь. Даже не вникнув, что там идет речь об ошибке прибориста, наш партайгеноссе записывает в свою речь меня, который ни сном, ни духом.
На партсобрании, услышав свою фамилию в списке предпосыльщиков, я отложил детектив и стал прислушиваться к происходящему. А с трибуны уже грохотало и гремело. И непонятно, как земля меня носит, и почему до сих пор меня в летную столовую пускают, и совершенно не ясно, на чьи мельницы я воду лью, и как меня еще ни поганой метлой, ни каленым железом не высекли? Вопиющее безобразие. На крайней реснице правого глаза парторга повисла и крупным бриллиантом заблестела скупая мужская слеза. Даже «Доколе ты, Каталина?..» ни в одном театре никогда не звучала так проникновенно, как: «До каких пор мы будем свое личное время тратить?!» Казалось, дали бы ему автомат, так, не задумываясь, отвел бы меня к ближайшему капониру.
Мы привыкли к этому театру, бывало и похлеще. Поэтому во время перерыва я подошел к нему и с видом поруганной добродетели обратил внимание зарвавшегося Бормана на ошибочку, что вкралась в доклад. Коммунист всегда благодарит товарища, если тот укажет ему на промах. Так и геноссе — пожал мне руку и обещал в заключительном слове помочь справедливости поторжествовать. С легким сердцем я отбивал наскоки моих друзей и недругов, уверенный в торжестве справедливости. Но в заключительной речи этот Савонарола еще раз потребовал крови нечестивых предпосыльщиков, ни словом не упомянув о произошедшей ошибке. Гляжу, командир полка уж и листок со списком злодеев у него взял, и что-то себе выписывает. И командир что-то не похож на дедушку с рождественскими подарками.
А дальше по отработанной схеме. Комэск, командир полка, командир дивизии. Только теперь и комэск вместе со мной получил. За то, что несвоевременно прореагировал. Пока разобрались, приказ о выдаче денег за классность уже и подписали. И получили мы с комэском по 50% классных. А это его любовь ко мне отнюдь не повысило. Партайгеноссе перед каждым собранием обещал все исправить, да все как-то забывал.
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Летчики - налетчики
Рассказывал один знакомый.
В конце 70-х служил он срочную в Полтавской области. Как всегда и везде солдат привлекали на различные 'битвы за урожай'. Они отрабатывали 'барщину' в каком-то совхозе с огромным теплично-парниковым хозяйством. По его словам действительно огромным - каждая теплица не менее 70 м длиной, метров 5 высотой, ширина - около 10 м. И было этих теплиц - 'огромное поле'.
Многие из вас уже наверняка начали догадываться, ЧТО станет героем истории. Да, вы абсолютно правы )
И вот однажды… затаим дыхание… да нет, ничего особенного. Хоть теплички эти располагались довольно далеко от аэродромов, настал их черед. Самолет на теплицы ничего не сбросил, и сам, слава богу, на них не рухнул.
Просто пилот слегка 'побайговал' - прошел над рядами теплиц на сверхмалой высоте на околозвуковой скорости...
К счастью в то утро солдат там еще не было - они только выдвигались на работы.
Мелкая стеклянная пыль от выбитых ударной волной стекол тучей поднялась в воздух, отражая солнечные лучи. Зрелище было фантастическим по красоте и необычности.
Как рассказывал знакомый, со стороны это показалось взрывом непонятно чего, но наверняка ядерного. Первой мыслью было - война началась, американцы какую-то новую бомбу сбросили.
А дальше…
От теплиц остались только каркасы и буквально горы битого стекла. Растения большей частью были уничтожены - порублены осколками. Солдаты пару недель занимались исключительно тем, что убирали стеклянный мусор, грузили на машины. Многих госпитализировали с порезами, серьезными и не очень. Кто-то из офицеров сказал, что директор тепличного хозяйства, узнав о происшедшем, слег с инфарктом…
Что тому пилоту было - не знаю.
----------------
Честно стырено у Кадета Биглера