К 218-му году до н.э. Риму принадлежали территории всего Апеннинского полуострова и даже сверх того. Карфаген же владел не только землями нынешнего Туниса, но и побережьем практически всей Северной Африки, а также Иберией и Балеарскими островами. К тому моменту прошло уже двадцать три года с момента завершения Первой Пунической войны (247-241 до н.э.), двадцать лет с Великого восстания наёмников (241-238 до н.э.), о котором подробно написал в своём романе «Саламбо» Г. Флобер (а я о его романе здесь: История нашего мира в художественной литературе. Часть 49. «Саламбо»), и десять лет как умер полководец и участник тех событий Гамилькар Барка. Однако, помимо нескольких дочерей, он имел ещё и сыновей, и трое из них – Ганнибал, Гасдрубал и Магон, продолжили его дело.

Гамилькар около 237 года до н. э. высадился в Гадесе и начал завоевание Испании, и, надо сказать, преуспел в этом деле. Однако в итоге для полководца это плохо закончилось: в 228-м году до н.э. он погиб при осаде города в Иберии. После этого его преемником стал зять, Гасдрубал Красивый.

Гасдрубал существенно расширил карфагенские владения на Пиренейском полуострове, что вызвало беспокойство у римлян. Однако недолго он смог радоваться своим победам – в 221-м году до н.э. его убил раб-кельт, предположительно мстивший за своего хозяина. После этого командование перешло к Ганнибалу, старшему сыну Гамилькара Барки. И, может, Карфаген и не ввязался бы в новую войну с Римом, если бы не этот товарищ, давший под влиянием отца ещё в детстве клятву бороться с римлянами до конца. Так что вскоре после получения командования он захватил независимый Сагунт, некогда, по всей видимости, основанный греками, и, поскольку этот город имел связи с Римской республикой, захват города, собственно, и спровоцировал начало новой войны. И потом, пока римляне собирались с мыслями и мчались туда, где рассчитывали схлестнуться со своим врагом, Ганнибал сделал то, что до него никто не делал, и чего, следовательно, никто не ожидал – из Иберии через Пиренеи прошёл в Галлию, тогда ещё дикую и независимую, населенную местными племенами, а затем вместе со своим войском, в том числе с боевыми слонами, прошёл через Альпы прямо в Италию с севера, чем шокировал не только местных жителей, но и вообще всех, хотя и понес при этом серьёзные потери.

В дальнейшем знаменитый полководец ещё не раз демонстрировал нестандартность своего мышления и одерживал громкие победы, даже приближался к Риму, но ему попались не менее крепкие и хитроумные противники, в том числе Квинт Фабий Максим Кунктатор (ум. 203 до н.э.) и Публий Корнелий Сципион Африканский Ст. (235-183 до н.э.). Второй, кстати, был женат на дочери ещё одного римского военачальника, известного по битве при Каннах – Луция Эмилия Павла. Дочь его звали Эмилией Терцией. В браке у них с Публием Корнелием Сципионом родилось, по меньшей мере, четверо детей – двое сыновей, которым дали типичные родовые имена Корнелиев – Публий Корнелий Сципион и Луций Корнелий Сципион, и две дочери, Корнелии Старшая и Младшая. Так вот Младшая интересна тем, что стала женой Тиберия Семпрония Гракха и матерью знаменитых братьев Гракхов, старший из которых унаследовал имя отца, а младшего назвали Гаем Семпронием Гракхом. Оба были позже известны не только участием в очередных войнах, но и своими реформами. Закончилось для них, правда, всё это очень плохо.

Вот и битва при Каннах в 216-м году до н.э. стала для предка братьев, Луция Эмилия Павла, последней, да ещё и принесла римлянам грандиозное поражение. Но за него люто отомстил зять – Публий Корнелий Сципион, который переиграл и уничтожил либо сам, либо при помощи других преданных ему людей и братьев Ганнибала, не доживших даже до конца войны, и некоторых союзников пунийцев. И, в конце концов, Ганнибал не только побеждать стал всё реже и реже, но и потихоньку растерял всё то, чего успел добиться ценой немалых усилий и многочисленных жертв.

Потеряны оказались и захваченные им территории в Италии, и все территории в Испании, да и в Северной Африке творилось полное безобразие. Особенно всё плохо стало, когда Публий Сципион добился помощи нумидийского вождя Массиниссы, того самого, что позже объединил две части Нумидии воедино. Ганнибал после стольких лет вынужденно вернулся в Карфаген и пытался хотя бы родной город удержать от падения в пропасть. Он попытался добиться уступок при проведении мирных переговоров в личном свидании со Сципионом, даже признал превосходство римлян в предстоящем сражении и обещал все возможные уступки со стороны Карфагена, но успеха не добился. В итоге в 202-м году до н.э. случилось решающее сражение – битва при Заме.

Не буду долго тянуть котиков ни за какие места и скажу кратко: карфагеняне и их союзники, несмотря на все усилия лучших из них, были разбиты в пух и прах, потеряв свыше 20 тысяч воинов, а Ганнибал с небольшим отрядом всадников бежал в Гадрумет. Так, собственно, и закончилась эта война: огромными потерями для Карфагена, и новым возвышением Рима в регионе. Что касается Ганнибала Барки, то в 196-м году до н.э. он был обвинён в антиримских настроениях и ушёл в изгнание, ну точнее как «ушёл»…Опять сбежал, сначала на остров Керкина, а позже нашёл себе приют во владениях Селевкидов (на карте выше они помечены синим цветом): сначала в Тире, потом в Антиохии, и даже встречался в Эфесе с Антиохом III Великим.

Забавно, что Ганнибал ещё ухитрялся подначивать Антиоха отправить в Африку экспедиционный корпус, который должен был подтолкнуть Карфаген к войне с Римом. Но все придуманные им хитрости нужного результата не принесли. Даже, когда ему представилась возможность отличиться в начавшейся Антиоховой войне (192-188 до н.э.). Закончилась та война поражением для Селевкидов, которые, мало того, что обязаны были после этого выплатить огромную контрибуцию, так ещё и обязались выдать Ганнибала римлянам. Тот после всего им учиненного в плен не хотел и сначала снова ударился в бега, а потом предпочёл наложить на себя руки. Так его жизнь и закончилась в 183-м году до н.э.

Самое неловкое в последней части истории то, что, пытаясь найти средства для выплаты контрибуции римлянам, Антиох III не придумал ничего лучше, кроме как грабануть со своим отрядом храм Бэла в Элимаиде. Когда о грабеже почитаемого храма стало известно местным жителям, те, будучи отличными стрелками из лука, перебили весь отряд Антиоха вместе с ним самим. «Вот такая вот песня». Так что, как по мне, может, Ганнибал и был одаренным полководцем и смелым воином, но при этом трудно отрицать, что он оказался тем ещё смутьяном, который ради своих амбиций, интересов и прочего своего готов был играть другими как шахматными фигурами. И его любимыми фигурами, похоже, были не всякие пешки и ладьи, а слоны. И обо всём об этом можно прочитать в романе…

«Слоны Ганнибала» А. И. Немировского

Время действия: III век до н.э., ок. 238-202 гг. до н.э.

Место действия: Карфаген и подконтрольные ему территории (современные Тунис, Ливия, Алжир и Марокко), в том числе Иберия (современная Испания), Нумидия (территории современного Алжира), на тот момент ещё разделенные на Восточную и Западную, Галлия и сопряженные земли (территории современной Франции и Швейцарии), греческая Массалия и Римская республика.

Интересное из истории создания:

Александр Иосифович Немировский (1919-2007) – советский и российский историк, знаток Древнего Рима, специалист по этрусской культуре, доктор исторических наук, но, помимо этого, ещё и педагог, поэт, прозаик и переводчик. Известен также как основатель и первый заведующий кафедры истории древнего мира и древних языков Воронежского государственного университета. Кстати, помните, я рассказывала про древние башни-нураги на Сардинии? Немировский был одним из тех, кто занимался их изучением и пытался определить, насколько они могут иметь отношение к этрускам.

Большую часть своей жизни он посвятил истории, причем особенно его интересовали Италия и Рим, даже женат был на на антиковеде Л. С. Ильинской (1934-2002), и выпустил немало научных монографий и учебных пособий, но при этом также писал стихи и прозу, особенно известны его исторические романы – «За столбами Мелькарта», «Пифагор», «Слоны Ганнибала», «Карфаген должен быть разрушен», «Тиберий Гракх», «Пурпур и яд». Общий тираж его художественных книг превысил 6 миллионов экземпляров.

Роман «Слоны Ганнибала» впервые был издан в 1963-м году, затем уже в 1983-м в печать вышла переработанная версия.

О чём:

На самом деле многое из того, о чём рассказывает эта книга, я упомянула, пока писала историческую часть. И, как и следовало ожидать, начало её повествует о детстве Ганнибала Барки и его братьев, в самом начале отсылая читателя к тому самому 238-му году до н.э., когда подавлено было Великое восстание наёмников, описанное у Г. Флобера в «Саламбо». Кстати, данный роман можно считать своеобразным продолжением «Саламбо», потому что некоторые детали (например, имя дочери Гамилькара Барки и её судьба) явно взяты именно оттуда. На 238-й год Ганнибалу было около девяти лет. Вскоре после истории о детской игре сыновей Гамилькара речь в повествовании заходит о том, что великий военачальник Первой Пунической войны взял с собой сына в храм и там практически принудил его дать страшную клятву перед богами в том, что всю свою жизнь тот посвятит борьбе с римлянами, и так до тех пор, пока «слоны не растопчут Рим». После этого отец взял мальчика с собой в Иберию, как и обещал ему. Позже к ним присоединились также и Гасдрубал с Магоном.

Но ничего захватывающего мальчиков там не ждало – ни приключений, ни удивительных пейзажей, и даже самым страшным животным в Испании, по заверениям местного жителя, оказался кролик. А потом Гамилькар и вовсе заявил, что нужно учиться, учиться и ещё раз учиться, и, когда сын уже хорошо себя проявил по части воинской подготовки, привёл учителя-грека по имени Созил, который стал обучать сыновей Гамилькара греческому языку, что дало возможность Ганнибалу освоить и «Иллиаду» с «Одиссеей», и ознакомиться с записями о походах Александра Великого. Обучение в связке с влиянием отца и сформировали его личность, и определили всю его жизнь. Хотя, возможно, сам он понял это существенно позже.

Когда умер из-за полученного в бою ранения умер Гамилькар, его старший сын был далеко от Иберии: он сначала отправился в Нумидию, а после в Карфаген с юным сыном вождя Гайи по имени Массинисса, которого Гамилькар велел Ганнибалу сделать своим лично другом и другом карфагенян вообще, чтобы тот даже и не подумал никогда объединиться с римлянами. Ганнибал хорошо справлялся. Кто же знал, что, увидав знатную карфагенянку Софонибу, Массинисса плюнет на всё и подчинит всю свою жизнь этой страсти, что в будущем скверно закончится и для него, и для его друга, и для самой его избранницы?

Опечаленный и своим провалом, и вестями о гибели отца на чужбине Ганнибал вернулся в Иберию, чтобы сначала служить под началом родича – Гадрусбала по прозвищу Старик, а спустя семь лет встать во главе войска. Вот тогда для него и началось время великих свершений, время, когда он должен был показать всем, как хорошо он способен идти по стопам отца. Что из этого вышло – все уже и так знают. Но как это вышло? Об этом попытался рассказать Немировский дальше в своём романе, и я уж точно не стану пытаться сделать это за него. Так что дальше придется читать)

Отрывок:

«…Простившись с вождями, Ганнибал приказал трубачам дать сигнал к отправлению. Войско двинулось в путь. Чтобы наверстать время, потерянное в Иллибере, Ганнибал приказал двигаться и ночью. Сделали только две короткие остановки, чтобы попоить и покормить слонов и вьючных животных.

На одном из этих привалов Ганнибалу сообщили, что в отряде иберийских галлов неспокойно. Многие не хотят нести мешки с топорами и кирками, которые он распределил между всеми воинами.

Это было неповиновение, требовавшее сурового наказания. Но Ганнибал знал наемников.

Они вспыльчивы и драчливы, как дети, и обращаться с ними надо, как с детьми.

Без промедления Ганнибал поскакал туда, где расположились галлы. Его сопровождал Магон.

Когда Ганнибал сошел с коня, галлы окружили его беспорядочной толпой. Они что-то возбужденно кричали.

- Постойте. - Ганнибал поднял руку. - Пусть скажет кто-нибудь один.

Вперед выступил немолодой галл с золотой гривной на шее.

- Мы устали, - сказал он. - Ты нас заставляешь идти и днем и ночью и к тому же нагружаешь поклажей. Свободному воину не пристало нести ничего, кроме оружия.

- Да, да! - криком поддержали его галлы. - Мы не рабы! Пусть несут эти мешки иберы!

- Послушайте, что я вам скажу, - молвил Ганнибал. - Однажды мул и осел несли груз. Мул не захотел взять часть ноши осла, которого хозяин нагрузил больше, а когда осел свалился под тяжестью, должен был тащить всю поклажу. Я готов передать эти мешки иберам, а их оружие вручить вам. Тогда вы будете сражаться и за себя и за них. Вы согласны?

В ответ послышалось какое-то ворчание. Галлы подходили к мешкам и молча брали их на плечи…»

«…На девятую ночь пути Ганнибал, скакавший впереди с Дукарионом и двумя телохранителями, достиг перевала. Луна освещала дикую и суровую пустыню гор. Высоко к небу занеслись покрытые льдом скалы. Казалось, они хотели достигнуть своими вершинами звезд, но остановились, застыли, залюбовавшись собой, великолепные, бесстрастные ко всему, что их окружало.

В темноте лениво текло войско, огибая скалы, заполняя ущелье криками, ударами, конским ржанием. Резкий холодный ветер безжалостно трепал одежду, обжигая своим ледяным дыханием лица, руки, спины воинов. Лошади брели, понуро опустив голову. Из ноздрей у них шел белый пар.

Ганнибал бесконечно долго смотрел на поднимающееся войско, пока оно не втянулось на заснеженную площадь перевала и не рассыпалось по ней черными копошащимися кольцами.

Первые лучи солнца осветили далеко внизу узкую ленту дороги, а по краям ее павших лошадей и мулов, сломанные повозки, напоминающие брошенные капризным ребенком глиняные игрушки.

Повернувшись, Ганнибал невольно вскрикнул. Его взору открылся вид на страну, перерезанную реками, расцвеченную зеленью лугов, на море, сверкающее под солнцем, как вычищенный медный щит. Внизу, под ногами, была Италия. Его волновала близость этой страны, которую он никогда не видел, но о которой так много мечтал. Как не похожа Италия на знакомые ему с детства равнины Африки и взгорья Иберии!

- Сюда! - кричал Ганнибал воинам, окоченевшим, сломленным усталостью. - Смотрите, вот она, Италия, наша цель и добыча! Я отдаю ее вам всю, с лесами и реками, городами и селениями...

И настолько прекрасно было зрелище этой страны, такой ощутимо близкой и зовущей, что всем хотелось протянуть руки, как к картине, нарисованной каким-то искусным художником, и ощупать закостеневшими, несгибающими пальцами доску и краски, из которых складывалось это светлое чудо…».

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Довелось мне прочитать об этом произведении отзыв, мол, ниасилил, «Читать сложно. Требуется переводчик-историк с "русского на русский"». Лично я первую половину читала чуть ли не с приоткрытым ртом от ожидания, особенно, когда следила за тем, как Ганнибал с армией и слонами перебирался через Альпы. Вторую было не так только из-за моей усталости, но даже при этом меня не оставила равнодушной интеллектуальная борьба между Публием Сципионом и Ганнибалом Баркой, особенно шпионские игры первого при помощи одного изворотливого грека.

Может, конечно, это я такой прокачанный читатель (мне бы польстила эта мысль), но я всё же склоняюсь ко мнению, что ничего сложного в тексте нет. Он достаточно легок и очень даже художественен. Особенно доставляли лично мне мимоходные описания жизни простых людей – сбора урожая, суеверных разговоров, торговли на рынке и прочее. На них вроде и не делался акцент, они шли дополнением к истории о военных действиях, но, быть может, именно поэтому и казались мне подобными глотку свежего воздуха и врезались в память. Говоря о тексте, не могу не упомянуть одну фишечку: на пути от Иберии до Италии Немировский каждый этап этого пути начинал со слов «Шагают слоны Ганнибала». Эффект, производимый этими словами, вставленными в нужное место в нужный момент, как по мне, трудно недооценить – словно сам Рок шагал тяжелой поступью вместе с этими слонами, многие из которых горы так и не преодолели.

Что касается географии, то сложновато только в Италии – тут либо ориентируешься, либо открываешь карту. Это правда. Лично я открывала карту. Но все локации, кроме Италии – разобраться с ними легко и без карт. Карфаген и Нумидия в Северной Африке, Иберия – в Испании, Галлия – во Франции. С именами – возможно, финикийские трудновато запоминаются из-за непривычности, а римские – из-за того, что часто родственников называли одним и тем же именем, но, например, мне это тоже не мешало.

Лично меня куда больше смутили некоторые исторические несоответствия и интерпретации. Например, Гасдрубала Красивого убили уже после того, как он женился на иберке, и вовсе не из-за того, о чем написано в романе, и мать Публия Сципиона Африканского звали вроде как Помпонией, а не Фульвией. И Софониба была внучкой, а не дочерью Гискона. Кстати, о ней.

История этой женщины взбудоражила многие умы ещё в древности, и о её судьбе писали многие античные авторы, в том числе Полибий (ок. 200-120гг. до н.э.), который сам не был свидетелем тех событий, но мог услышать о них из первых уст. Так, например, он лично встречался с Массиниссой, и высказывается предположение, что именно рассказ Полибия стал основой для легенды о Софонибе.

И, если совсем кратко, то история эта сводится к тому, что Софонибу (она же Софонисба или Сафанбаал) сначали выдали замуж за западно-нумидийского царя Сифакса, хотя она уже была обещана Массиниссе, а потом, когда Сифакс потерпел поражение от римлян, Софониба попалась на глаза бывшему жениху и стала умолять избавить её от рабства. А если это всё же будет невозможно, дать ей возможность умереть свободной. Массинисса о том, как поступить, парился недолго и сам женился на Софонибе.

Правда, недолго и музыка играла: после того, что наплёл в своё оправдание римлянам плененный Сифакс, Публий Сципион стал опасаться влияния этой женщины на своего нумидийского союзника и стал склонять его к тому, чтобы тот выдал её римлянам в качестве рабыни. Тогда, если верить Титу Ливию, который, вероятно, почерпнул свою версию событий из более ранних источников (в т.ч. того же Полибия), Массинисса не придумал ничего лучше, кроме как отправить жене яд со словами: «Масинисса рад бы исполнить первое обещание, которое дал ей как муж жене, но те, кто властен над ним, этого не позволят, и он исполняет второе своё обещание: она не попадет живой в руки римлян. Пусть сама примет решение, помня, что она дочь карфагенского вождя и была женой двух царей». На это Софониба будто бы ответила: «Я с благодарностью приму этот свадебный подарок, если муж не смог дать жене ничего лучшего; но всё же скажи ему, что легче было бы мне умирать, не выйди я замуж на краю гибели». В общем, не знаю, кто как думает, а по мне история вышла, мягко говоря, правдоподобной, но отнюдь не романтичной.

Видимо, Немировский подумал так же и сделал её романтичной, но, на мой взгляд, не особо правдоподобной. И, если честно, меня это разочаровало. Я вовсе не хотела читать очередную версию о запретной любови между карфагенянкой и (нумидийским) варваром, мне этого в «Саламбо» хватило. Финал вообще вышел скомканным и слабоватым по сравнению с остальной частью книги. Однако есть одна мысль у меня, почему так, а не иначе: подобно Гомеру Немировский не о героях великих рассказывал, как могло бы показаться, а о том, как на самом деле выглядит война, и каких требует жертв, причем порой без серьёзных на то причин, просто потому что один вынудил дать клятву, другой её дал, а остальным пришлось это разгребать. Усиливается это впечатление по мере прочтения, потому что Немировский не стал показывать всю историю со стороны Ганнибала, а показал её сразу с нескольких сторон – со стороны карфагенского полководца и его родичей, со стороны римских полководцев, оказавшихся в роли обороняющейся стороны, со стороны союзников и пунийцев, и римлян, и даже со стороны в некотором смысле сторонних наблюдателей, вроде Софонибы и Гнея Невия. Так что, вероятно, неслучайно именно болезнь и бессилие этого поэта попали в фокус повествования в конце.

Подытоживая, могу сказать, что этот роман однозначно рекомендую к прочтению. Может, он не всем зайдет, и многое зависит от настроя, но в нём есть всё, что должно быть в хорошем чтиве – и богатый выразительный язык, и философская серьёзность, и мимоходный юмор, и многое другое, даже намек на любовную линию (хотя мне такое её преподнесение, например, не по душе). И всё это оформлено короткими, здорово облегчающими прочтение, главами. Я осилила эту книгу за четыре дня без особых усилий (и даже заметку бы написала раньше, если б не «…погас на всей улице свет»). Ну а тем, кому зайдет, могу также добавить, что Немировский написал о Карфагене V-го века до н.э. в романе «За столбами Мелькарта», а о Третьей Пунической войне и о том, чем она кончилась – в «Карфаген должен быть разрушен».

Список прошлых постов тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 55. «Человек, ставший богом»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.1. «Эллинские торговцы»

P.S. Дописывала и перечитывала опять сонная, так что, если нашлись косяки, дайте знать - постараюсь, если ещё будет можно, исправить.

Вероятно, именно в этот момент Цинна и решил сколачивать себе собственную “партию” (в римском политикуме никаких аналогов современных партий не было, скорее, группы по интересам, группирующиеся вокруг той или иной фигуры). А тут как раз италики снова подняли вопрос о более честном распределении новых граждан по трибам. По слухам за солидную взятку в 300 талантов серебра они убедили консула внести проект закона, аналогичного сульпициеву. И вот с этого момента ситуация завертелась.

Довольно быстро вокруг Цинны сформировалась группа из сторонников Сульпиция и италиков, а также противников Суллы. При этом к фракции Мария он не примыкал и вел самостоятельную игру. Решив заручиться поддержкой Мария Цинна к своему же закону о гражданстве выдвинул ещё один закон повторявший недавно отмененный Суллой - о возвращении изгнанников… в том числе и марианцев.

Не вызывает никакого удивления, что обе инициативы вызвали поляризацию граждан Рима - оппозицию Цинне возглавил его коллега по консульству Гней Октавий. Октавий не был сулланцем, но он, как и многие, он видел в законах Цинны угрозу стабильности Республики. Ситуация в городе очень скоро стала напоминать таковую всего годом ранее, только теперь вооруженные толпы за собой водил не трибун, а каждый из консулов. Октавий смог убедить большую часть народных трибунов наложить вето на законы Цинны, на что последний ответил, собрав огромную толпу своих сторонников, призвав в город италиков и всей этой оравой завалился на форум и потребовал отменить вето.

Сенат, жевавший до этого сопли, вероятно, под давлением самого Октавия выпустил наконец senatus consultum ultimum, аналогичный выданному в свое время для пресечения мятежа Гая Гракха или Сатурнина. Данное постановление вручило консулу Октавию право “спасти Республику” любой ценой - в данном случае устроив резню сторонников Цинны на форуме. Когда дело запахло жареным Цинна попытался перетянуть на свою сторону рабов, обещая им свободу, но не преуспел и вынужден был бежать из города. Сенат вдогонку за попытку мятежа и призывы к рабам лишил Цинну консульства и объявил врагом отечества. Вот только был один маленький нюанс - сенат превысил собственные же полномочия, так как решение об отзыве консульских полномочий могли принять только комиции. А комиции такого решения, понятное дело, не принимали.

Цинна, вовсе не отчаявшийся сложившейся ситуацией, вместо того чтобы прятаться по крысиным норам, отправился, да я знаю, что звучит как бред, но в армию, оставленную Суллой осаждать Нолу. И логика в его поступке была.

Во-первых, это была ближайшая к городу армия, армия не очень довольная Суллой, который не взял их на возвращение востока, армия чьи офицеры были открыты к интересным предложениям, номинированным в серебре. Проще говоря Цинна подкупил часть офицеров, прибыл в расположение армии и устроил представление очень похожее на то, что всего несколькими месяцами ранее показывал Сулла.

А во-вторых, Цинна находился в положении очень похожем на то, в котором был Сулла всего пару месяцев. А потому можно было повторить ход Суллы. Цинна картинно бросил на землю символ его властных полномочий - фасции. Воззвав к гражданской сознательности легионеров консул Республики Цинна заявил, что в городе произошел вооруженный переворот, что коррумпированный сенат проигнорировал волю народа, вот этого самого народа, который сейчас стоял перед ним, народа являющегося источником власти Республики. Растроганные солдаты сами вручили Цинне фасции, усадили на курульное кресло и пообещали вернуть его в Рим. Не прошло и полугода, как очередной консул Республики шел войной на столицу.

Но в отличии от Суллы Цинна действовал гораздо осторожнее. Он активно ездил по Италии, собирал деньги и солдат на войну, в первую очередь с италиков. Вел активную переписку с оставшимися в Риме сторонниками и другими политиками, недовольными деятельностью Октавия и сената. Вскоре 6 из 10 народных трибунов этого года оказались в Капуе у Цинны, а также ряд уважаемых сенаторов. Услышав о мятеже, в Этрурии высадился Марий, который признал власть Цинны и принялся сам объезжать Италию и вербовать ветеранов. Кстати, правая рука Цинны герой войны с италиками Квинт Серторий был против, он похоже уже метил в консулы после победы, но после появления Мария его оттеснили на второй план.

Причем я обращу внимание, что все эти замечательные люди устроили все это не ради италиков или еще каких популярских или не очень идей, нет, шла острая фаза борьбы за власть в условиях, когда все старые нормы и традиции были отправлены в утиль.

Точно также, как Цинна, Гней Октавий и сенат спешно собирали по Италии силы чтобы дать отпор мятежникам не для того чтобы защитить законы Суллы, а потому что за свою власть они боролись, пока Сулла развлекался в Греции. Естественно, что такой праздник жизни не мог пропустить Помпей Страбон с его личной армией. Этот ушлый пиценец решил одновременно вести переговоры с обеими сторонами. Единственное, что его волновало - это второе консульство, уж очень он его хотел. Цинна после появления Мария в его лагере дать такое обещание не мог, а вот Октавий - вполне. Поэтому Помпей двинулся на защиту Рима, не переставая зондировать почву на противной стороне. И делал он это не просто так - на стороне Цинны и Мария было заметное преимущество в силах.

План Цинны был прост - он не собирался штурмовать Рим, а всего лишь заблокировать пути подвоза еды и заморить голодом. Еще раз - консул Республики собирался заморить голодом людей, избравших его!

Сенат, видя численный перевес противника, пошел на совершенно экстраординарные меры. Было предложено гражданство всем италикам, которым до этого его не дали, кроме все еще сражавшихся самнитов. Когда эта мера не дала значимого результата, то консулы (в пару Октавию после смещения Цинны избрали фламина Юпитера Луция Корнелия Мерулу) приказали командующему борьбой с самнитами Квинту Цецилию Метеллу Пию заключить с ними мир на любых условиях!

Правда очень быстро выяснилось, что далеко не на любых, так как самниты не только потребовали гражданства для себя, но и для бежавших к ним лиц, а также хотели получить обратно пленных, дезертиров и захваченную римлянами у них добычу. Метелл и сенат посчитали условия позорными и от заключения мира отказались. Зато Марий и Цинна согласились на все требования самнитов и получили их поддержку. Чувствуете, чувствуете эту заботу об интересах государства?

В Риме тем временем начался мор, который унес жизни многих солдат, оборонявших город и Помпея Страбона, которого многие римляне ненавидели и считали виновным в их бедственном положении. Сенат, не желая умирать, решил сдаться Цинне. Цинна и Марий пообещали не чинить в городе резни, но, войдя в город, тут же устроили небольшие чистки.

Первым к праотцам отправился консул Октавий, который демонстративно сел на улице в курульное кресло и ждал расправы. Голову все еще легитимного консула выставили на рострах! После чего личная стража Мария из бывших рабов - бардиеи - начали ловить врагов “третьего основателя Рима” и кого убивать сразу, а кого в сильно помятом виде тащить на “народный суд”. Надо ли говорить, что “осужденных” этаким революционным марианским трибуналом ждало единственное наказание - смерть. Правда, Марий, желающий соблюсти видимость законности, все же не трогал действующих магистратов из-за их неподсудности (кроме Октавия, конечно же). А вот по окончании полномочий некоторых ждала незавидная участь.

Всего от марианского террора пострадали, как считается, несколько десятков человек, из которых четверо были консулярами (бывшими консулами), т.е. максимально уважаемыми людьми. Эта волна террора устрашила современников и заставила некоторых из влиятельных римлян бежать из города и не отсвечивать. Суллу вставший на сторону захватчиков сенат лишил проконсульского империя, объявил врагом отечества и санкционировал послать против него армию. Консульские выборы на 86 год до н.э. провели с учетом прошлогодней ошибки Суллы - допущены до них были только два кандидата: Марий и Цинна.

Народ продемонстрировал безоговорочную поддержку им. Марий наконец-то занял напророченное ему еще в юности 7-е консульство после чего 14 января совершенно внезапно умер.

Формально Марий и Цинна в 87 году до н.э. закончили войну с италиками, замирившись с самнитами. Вот только существовал нюанс в лице Суллы, который никакие договоры Мария и Цинны не признавал. Поэтому ставить точку в войне с италиками было еще рано.

Сулла возвращается

События 88-87 годов до н.э. со всей очевидностью продемонстрировали, что сенат полностью потерял свой статус и готов лечь под любого захватчика, у которого была сила. Многим сенаторам, устроенные “марианцами” репрессии не пришлись по душе. Но после смерти 7-кратного консула Цинна предпочел пойти с уважаемыми людьми на компромисс. Цинна и его сторонники, сохраняли за собой верховную власть за счет некоторых махинаций с избирательной системой: следующие годы консулат будет занимать Цинна и допущенный им же до выборов соратник - сначала Флакк, потом Карбон. Циннанцы (а ни Цинна, ни Флакк, ни Карбон не разделяли каких-то особенных идей Мария, так как их не было) за счет таких махинаций получали привилегированный доступ к магистратурам, но вцелом на все должности, кроме консулов, избраться могли и не примкнувшие к этой фракции люди.

Таким положением дел, с одной стороны, были довольны далеко не все, так как теперь высшая ступень власти оказалась доступна только креатурам Цинны, а на низшие магистратуры чаще попадали люди из его окружения. С другой стороны, Цинна оказался способен стабилизировать Республику и был вполне договороспособен. Ни Цинна, ни другие его сторонники, после смерти Мария, не бросали видимый вызов сенату и действовали преимущественно в рамках законов и традиций. Поэтому в сотрудничестве сената и Цинны нет ничего удивительного.

Чего уж там, одним из цензоров 86-85 годов стал консуляр Луций Марций Филипп. Да-да, тот самый консул-консерватор, что выступал против италиков, торпедировал законодательство Друза и фактически спровоцировал старт Союзнической войны, теперь проводил очистку сената от противников Цинны и включение в состав цензовых списков граждан италиков. Власть циннанцев едва ли кому-то казалась вечной - теперь уже сам Цинна был уязвим к методам популяров, которыми рано или поздно могли против него самого воспользоваться. И к кому бы пошел тогда попавший в затруднение консул? Ага, к сенату. Поэтому Цинну терпели.

На этом фоне Сулла из Рима виделся натуральным мятежником, который узурпировал власть над армией и воюет ради собственных амбиций, а не Республики. Никаким альтернативным центром силы он в тот момент не был и не мог быть - вся его легитимность зиждилась на проконсульском империи, который был отозван сенатом вместе с объявлением его врагом народа. Своего марионеточного сената, который мог бы легитимировать его положение, у Суллы не было. Взяться ему тоже было неоткуда, так как перспективы военачальника были крайне туманны и ставку на него сделали совсем уж отчаявшиеся граждане, которых к Сулле сбежало пара десятков. Недовольство Цинной, имевшее место быть у части сенаторов, все же не делало их сулланцами, так как мятежный военачальник, систематически игнорирующий волю уважаемых людей, представлял собой еще большее зло.

И все было бы у Цинны и Республики хорошо, если бы консуляр Флакк сумел победить Суллу. Но мятеж Фимбрии, которому вскружила голову перспектива получить все почести от этой войны, а также бесспорный военный талант Суллы, привели Республику к ситуации неизбежности возобновления гражданской войны. С одной стороны была легитимная власть Республики в лице консулов Цинны и Карбона при полной поддержке сената и народа Рима, а римский плебс хорошо помнил, как армия Суллы красила стены города кровью всего-то пару лет назад. С другой, Сулла не имеющий никакой легитимности, но командующий армией чисто за счет авторитета у собственных же солдат. Уже одним этим Сулла бросал вызов всей республиканской системе.

Любой компромисс с Суллой требовал уступок не только от военачальника, но и от сената и циннанцев. А уступать им друг другу было попросту нечего - обе стороны воспринимали конфликт, как буквально битву за свою жизнь, так как ожидали от противника повторения веселеньких репрессий. Да и сенат, который вцелом войны не хотел, пойдя на уступки Сулле, лишь подтвердил бы, что теперь власть закона уступила место власти меча. Сулла, у которого в сущности выбора не воевать не было, оказался в сложной ситуации: у него не было ни одного законного или хотя бы похожего на таковой повода идти снова войной на Рим. А это значило, что привлечь на свою сторону или хотя бы обеспечить нейтралитет населения и какой-то значительной части политиков - едва ли выйдет.

Поэтому Сулла выбрал довольно иезуитское объяснение подготовки к войне с Республикой: мол он не против Республики воюет, а только против отдельных марианцев с целью мести им за пролитую кровь. Заострю внимание - никаких лозунгов о переустройстве Республики Сулла не выдвигал, так как это тут же оттолкнуло бы от него слишком многих. В своих письмах к сенату мятежник пытался убедить уважаемых людей признать лишение его полномочий недействительным, отказаться от поддержки Цинны и его сподвижников и дать Сулле и прочим изгнанникам право вернуться в Италию… с армией, которая нужна им исключительно для собственной защиты!

На компромисс это предложение было не очень похоже, да и не могло быть - Сулла ведь отлично понимал, что признание его действий законными - это в любом случае унижение для сената и сенаторов, которые с Цинной активно сотрудничали. Тем более, что Сулла фактически предлагал положиться на его честные намерения не преследовать своих врагов, если они убегут сами. И хотя сенаторы не могли видеть будущего и знать, что Сулла в размахе репрессий уделает Мария, как ребенка, тем не менее о чем-то догадывались. Марий ведь тоже им обещал не устраивать ничего такого, а потом устроил. Поэтому ни о каком компромиссе речи не шло вообще.

Сенат, не хотевший войны, конечно попытался всех переиграть и выпустил декрет о разоружении армий Суллы и консулов: мол если у вас личные разборки, так давайте вы их лично и решите. Но на этот декрет все наплевали и продолжили готовиться к войне. Одним из самых ценных активов циннанцев было положительное мнение о них у италиков, что позволило в своё время Цинне навербовать много легионеров среди новых граждан. Естественно, что консул распространял среди италиков слухи, что Сулла идет на Рим чтобы лишить их гражданства и отомстить за войну. Но Сулла, поступил в данном случае, как грамотный политик - в письмах к сенату, которые естественно зачитывались народу, он сообщал, что уважает законы о наделении италиков гражданством и не будет их отменять. Такие заверения Суллы позволили ему почти полностью исключить италийский фактор из будущего противостояния. Почти…

Помните же, как Марий и Цинна пошли на уступки самнитам и луканам в вопросе примирения с ними? Так вот в этом вопросе проявилась вся суть режима Цинны - эту крайне болезненную проблему нельзя было взять и решить без потерь. Но можно было закрыть глаза и сделать вид, что никакой проблемы нет: её просто не решали - ни в одном законе статус самнитов так и не был определен. А что это значило? Правильно, что для Суллы они все еще мятежные италики, которых надо покорить. Поэтому самниты и луканы единственные из всех италиков однозначно выбрали сторону Цинны.

Точнее уже не Цинны, а Гнея Папирия Карбона (его сторонники карбонцы или таки карбонарии?). Консул Цинна умудрился очень невовремя умереть при крайне подозрительных обстоятельствах. Его убили недавно мобилизованные легионеры во время подготовки к переброски в Иллирию. Причина мятежа туманна. Но так как дело происходило в Пицене и где-то рядом ошивался Помпей, то есть подозрения, что он мог быть причастен. После смерти Цинны в лагере его сторонников не осталось столь же авторитетной фигуры, которая могла бы сплотить вокруг себя Республику для отпора Сулле. Наоборот, возобладало, как пишут историки “коллективное начало”, когда каждый сам себя мнил начальником, а в итоге начальником не был никто.

Карбон с треском проиграл выборы 84 года до н.э. даже не смотря на то, что он контролировал их проведение (из-за чего есть версия, что он мог намеренно уйти на задний план в надежде, что все как-нибудь без него разрешится, а он потом вернется на все готовенькое). Новые же консулы Луций Корнелий Сципион Азиатский и Гай Норбан оказались такими себе командующими и не смогли ни выработать внятный план войны, ни координировать действия собственных армий. Циннанцы (давайте уж далее их так для удобства именовать) смогли за короткое время мобилизовать в Италии от 100 до 200 тысяч солдат. У Суллы было не более 40 тысяч. Т.е. противники мятежного проконсула имели минимум двухкратный перевес в силах. Но по неизвестной причине они сосредоточили свои силы на севере Италии, тогда как Сулла, что было очевидно всем, высадится на юге в Брундизии. Позже, действуя несогласованно, они были разбиты по частям, а часть войск консула Сципиона еще и перебежала на сторону Суллы.

Успеху Суллы в первый год конфликта немало способствовало то, что после его первых побед отношение к нему начало меняться, как в том историческом анекдоте про заголовки газет во время возвращения Наполеона к власти. На сторону Суллы встал Метелл Пий, до этого по договору с Цинной сычевавший в Африке, и привел с собой порядка 20 тысяч солдат. Еще сколько-то навербовал в Пицене молодой Помпей. Также к Сулле присоединился тогда еще не очень знаменитый Красс, находившийся в опале во время правления Цинны. Чем больше побед одерживал Сулла - тем шире была река перебежчиков на его сторону. Например, наш старый знакомый, уже цензорий Луций Марций Филипп, который во время цензуры вычеркнул из списка сенаторов Суллу, после поражений консулов Норбана и Сципиона перебежал на его сторону

Выделить какую-то единую позицию италиков в конфликте сложно. В основном общины становились на ту сторону, которая сейчас контролирует их территорию. Были, конечно исключения. Уже упомянутые самниты держались проциннански, также на стороне циннанцев выступало много этрусков и умбров из-за тесных связей с семейством Мариев. Именно вербовка италийцев позволила циннанцам после крупных поражений 83 года до н.э. набрать новые армии. В то же самое время сулланцы тоже активно вербовали италиков на подконтрольных территориях, например Красс был послан набирать марсов.
Не смотря на разгром двух консульских армий и успешные действия Метелла Пия и Помпея на других фронтах, конец 83 года до н.э. не принес решительной победы ни одной из сторон. Опытная, закаленная в боях армия Суллы, даже после перехода на его сторону армии Сципиона и других более мелких подразделений, была все еще меньше сил циннанциев, которые активно вербовали италиков.

Чтобы подорвать поддержку италиками своих противников зимой 82 года Сулла начал заключать с общинами договоры о сохранении их гражданских прав. Этим шагом военачальник не утверждал, что те у кого не будет такого договора гражданский статус потеряют, но явно намекал, что лучше бы с ним договориться сейчас. Для многих общин эти соображения будут пока не важны, но когда легионы сулланцев покажутся на горизонте они еще сыграют свою роль.

82 год до н.э. должен был стать ключевым для Суллы. И он же, совершенно внезапно, подарил последний всплеск италийского фактора в римской политике.

Окончательное решение

Одной из ключевых проблем противников Суллы в войне 83-82 годов до н.э. было отсутствие у них действительно талантливых военачальников. На фоне неудач прошлого года сенат попросил вернуться к власти не хватавшего звезд с неба, как военачальника, но все еще авторитетного, Карбона. А в пару ему выбрали Гая Мария-младшего. Последний не проявил себя, как великий полководец, но под его знамена стекались ветераны Мария, а это был важный козырь.

Судя по всему избрание Мария-младшего в очередной раз сорвало перспективы получить консулат Серторием (здесь оговорюсь, что во время мятежа Цинны Серторий не был еще даже претором, что не мешало по тогдашним законам стать консулом, но его консульские амбиции в тот момент - это всего лишь гипотеза). Этот военачальник циннанцев, конечно, тоже не был столь же талантлив, как Сулла, но умел неплохо воевать. И вероятно, такой кидок, и стал причиной по которой Серторий обиделся на Карбона и ко и сначала удалился Испанию и из нашего повествования (но он еще вернется в собственном цикле).

Отсутствие же таланта у Гая Мария-младшего вскоре во всей красе проявило себя, когда у местечка Сигния он встретил войска Суллы и потерпел жестокое поражение, заставившее армию спасаться бегством в сторону города Пренесте, за стенами которого укрыться успели не все. Сулле досталось немало пленных, среди которых оказалось много самнитов. Для мятежного военачальника представители этого племени были все еще восставшими негражданами, а следовательно к ним можно было применить окончательную санкцию. Все пленные самниты были показательно казнены у стен Пренесте для устрашения осажденного в городе войска.

После этого акта насилия Сулла, оставив небольшой осадный отряд, отправился в сторону уже никем не прикрытого Рима, куда Марий-младший успел послать первым весточку и знатно так поднасрать всем циннанцам. По его приказу городской претор Брут Дамассип арестовал и казнил часть сенаторов и всадников, заподозренных в симпатиях к Сулле. Удивительно тупой ход, который отвернул от циннанцев немало колеблющихся до того момента людей. Неудивительно, что городские ворота Сулле открыли почти сразу, выдав при этом активных его противников.

И пока будущий диктатор наскоро устраивал дела в Риме, в Самнии, Лукании и Кампании вспыхнуло восстание. Показательная жестокость к самнитам, а также резня устроенная сулланцами в кампанском Неаполе, вызвали взрыв возмущения у племен, которые считали свое положение в Республике наиболее уязвимым. Вскоре в тылу у Суллы из ничего возникла армия численностью около 40 тысяч человек, настроенных крайне решительно. Они направились к Пренесте, чтобы снять осаду с Мария-младшего, но Сулле чудом удалось их перехватить и не дать деблокировать осажденного консула.

Тогда италики двинулись в обход Суллы на Рим! И снова он успел перебросить войска и встать перед Коллинскими воротами. По слухам командующий силами италиков Гай Понтий Телезин призывал своих воинов уничтожить волка в его логове. Но италики в тяжелейшей битве потерпели поражение. На этом фоне потерявший веру в победу Карбон сбежал из Италии, а Марий-младший погиб во время сдачи Пренесте. Организованное сопротивление Сулле в Италии, как циннанцев, так и италиков завершилось.

Сулла, получив контроль над полуостровом, наконец мог приступить к укреплению собственной власти и Республики. Здесь нет никаких противоречий, так как Сулла, действительно намеревался обеспечить устойчивость созданного им режима, как для себя, так и для своих сторонников. А для этого требовалось найти решение множеству проблем, которые привели к череде конфликтов 80-х годов до н.э. Сулла видел ключевую проблему в том, что сенат из-за постоянных склок с всадниками и внутренних конфликтов потерял уважение и авторитет в обществе, которые требовалось вернуть. Методы для этого Сулла выбрал уже привычные, но придав им совсем иной масштаб - тотальное уничтожение любой оппозиции.

Только если раньше такие решения санкционировались сенатом против наиболее радикальных фракций, угрожавших безопасности государства, теперь Сулла уничтожал любое инакомыслие в первую очередь себе. А заодно он создавал новые элиты, лично обязанные Сулле своим положением и заинтересованные в сохранение прочих его политических решений, так как были теперь повязаны с ним кровью. Именно эти люди массово пополнили опустошенный войнами и репрессиями сенат, став опорой режима.

Правда, все действия Суллы с его первого похода на Рим и до смерти нанесли авторитету сената вред едва ли меньший, чем совокупно все популяры вместо взятые. И данный орган после окончания диктатуры был еще слабее, нежели прежде, из-за чего конституция Суллы не продержится даже десятка лет. А устранить обнаруженный им же самим критический баг Республики - что любой достаточно популярный военачальник может начать силой навязывать сенату свою волю, ему и вовсе не удалось. Поэтому Суллу можно смело записывать в едва ли не главные могильщики Республики, который такими методами её спасал, что значительно приблизил её смерть.

Тем не менее, если вопрос стабильности Республики Сулла не решил, то вот италийскую проблему он закрыл. Диктатор не стал нарушать данные обещания, что сохранит гражданство италиков. Но статус многих общин, не проявивших лояльность в ходе гражданки, был понижен, а на их территории выведены колонисты из ветеранов Суллы. Самнитов и луканов ждала жестокая расправа - многих из их лидеров изловили и казнили, города были разрушены, а земли в массе своей переданы ветеранам. От некогда гордых народов останется только тень.

Сулла действительно не стал отменять законы о распределении италиков по всем трибам, а расселение ветеранов, хоть и вызвало недовольство, но в то же время обеспечило лояльность местного населения. Муниципальное переустройство территорий Италии при Сулле продолжилось, также, как и интеграция италиков в республиканские институты. Сулла отлично понимал, что откатить назад вопрос с гражданством - это гарантированная война в будущем. А он все же старался снизить любые потенциальные факторы дестабилизации государства, не совсем отдавая отчет, что сам и явился главным из них. В последующих актах гражданских войн вопрос италиков уже не будет иметь почти никакого значения. Более того, именно переустройство земельного фонда Суллой, которое серьезно перемешало италиков и римлян, помешало после смерти диктатора начать снова его передел - так как это задело бы интересы буквально всех.

Эпилог

Конфликт с италиками из-за гражданства стал тем камешком, что спустил на Республику лавину. Если действия гракханцев и кимвро-тевтонская война лишь расшатали систему, то Союзническая война привела к совершенно неожиданной самими римлянами эскалации внутриэлитных конфликтов. Сама по себе эта война не была предрешена, но стала неизбежной из-за совершенного непонимания значительной частью сенаторов настроений в Италии. При этом то, насколько легко уже побеждая в войне они пошли на серьезные уступки, говорит о том, что законодательство Друза имело все шансы на реализацию, если бы не противодействие консерваторов и досадное стечение обстоятельств.

Война с италиками стала для римлян тренировкой уже к войнам друг с другом, которые станут привычны в последующие десятилетия. Не произойди эти события, то история Республики пошла бы по совершенно иному пути. Сулла, Марий, Цинна, Октавий, Карбон и прочие герои нашей истории могли так никогда и не повоевать друг с другом, а их имена шли бы с скучными сносками “стал консулом в таком–то году”, “воевал с такими-то племенами”. Возможно, что по другому и быть не могло. Рим начался с братоубийства и был построен на реках крови. В 1 веке до н.э. римляне просто вернулись к истокам.

Источники:

Кембриджская история древнего мира. Том 9. Последний век Римской Республики. 146-43 гг. до н.э.
Короленков А.В. «Первая гражданская война в Риме»
Короленков А.В. «Армия в годы первой гражданской войны в Риме»
Циркин Ю. Б. «Гражданские войны в Риме. Побежденные»
Трухина Н.Н. «Политика и политики "золотого века" Римской республики»
А.Н. Гвоздева, В.О. Никишин «Кризис в Риме в конце II века до н.э. (аграрный и правовой аспекты)»
Филянов Н.А. «Социально-политический аспект законопроектов Ливия Друза Младшего»
Филянов Н.А. «SOCII NOMINISQUE LATINI И CIVES SINE SUFFRAGIO В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРОГРАММЕ ГАЯ ГРАКХА В 122 г. до н.э.»
Лапырёнок Р.В. «НАСЛЕДИЕ АГРАРНОГО ЗАКОНА ТИБЕРИЯ ГРАКХА. ЗЕМЕЛЬНЫЙ ВОПРОС И ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В РИМЕ В 20-х годах II в. до н.э.»
Лапырёнок Р.В. «LEX SEMPRONIA AGRARIA И СОЮЗНИКИ»
Кирюшов Д.А. «АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА ГАЯ ГРАКХА»
Также на автора повлияли работы Утченко С.Л.

Оригинал: https://vk.com/@vv1992-souznicheskaya-voina-prevraschaetsya-...
Пост с навигацией по Коту

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.

Планы северной группировки италиков рухнули первыми. Сыграли свою роль, в первую очередь разосланные еще в начале войны по городам Италии гарнизоны, которые сумели вовремя выявить подготовку умбров и этрусков к мятежу. Закон Юлия же дал римлянам в руки еще один козырь, позволивший после точечных зачисток обеспечить лояльность местного населения. Марсы и их новый консул Тит Веттий Скатон не знали, что их ставка на мятеж провалилась, и выступили в поход из района Фуцинского озера через Аскул, осаду которого намеревались снять, в Этрурию и Умбрию. Римляне, вероятно, догадавшиеся о таком маневре, стянули на север две консульские армии. Сначала Скатона подловил у Аскула консул Помпей Страбон и заставил того отступать обратно, а потом у Фуцинского озера италиков поджидала армия консула Порция Катона. Последняя битва была крайне жесткой и командующий в ней со стороны римлян Катон погиб (по другой версии его убил Гай Марий Младший за неосторожные высказывания об отце, но эта версия скорее всего сулланская пропаганда).

Поражение армии Скатона привело к тому, что вскоре марсы и большая часть пиценов сдадутся, фактически от северной группировки остался только Аскул. Лидер города Видацилий, вероятно не без оснований считал, что за столь упорную оборону римляне ни его, ни город могут не пощадить. А потому войскам Страбона пришлось осаждать Аскул до ноября 89 года до н.э., когда Видацилий, предчувствуя заговор против него с целью сдачи города, вырезал всех потенциальных предателей и прочих своих противников, а потом покончил с жизнью самоубийством. С падением Аскула вся область севернее Самния была окончательно подчинена Риму за что сенат позволил Страбону провести единственный за всю войну триумф.

Но еще раньше весной значительная часть сил римлян были брошены на юг. Перелом в войне все же случился, теперь не сдавшихся италиков давили значительно численно превосходящие силы. Армия Страбона сначала взяла столицу италиков Корфиний и заставила сдаться вестинов и марруцинов. В то же самое время другая армия под командованием Суллы пошла на юг в Кампанию (западное побережье Италии), чтобы снова вернуть сухопутную связь с югом полуострова. После успешного завершения осады Стабий, Помпей и Геркуланума войска Суллы повернули на восток в Самний и взял новую столицу италиков Бовиан. В то же самое время еще одна римская армия спускалась вдоль восточного побережья на юг, захватывая один город за другим. Таким образом римляне взяли в клещи оставшиеся области восставших. Где-то в это время - поздним летом, осенью 89 года до н.э. погиб в сражении с римлянами Квинт Поппедий Силон - человек, которого считали идейным вдохновителем мятежа… и другом Друза.

Под контролем восставших к концу года осталась часть Самния с несколькими крупными городами, но основные их силы были уничтожены и взять реванш они теперь едва ли могли. Военное поражение италиков было на лицо. Чтобы решить проблему сдавшихся за год общин пришлось принять закон Плавция-Папирия (lex Plautia Papiria) который наделял римским гражданством всех италиков, кроме пока еще не сложивших оружие самнитов и луканов. Кроме того Помпей Страбон провел закон о наделении латинским гражданством союзных общин Цизальпинской Галлии за рекой По и племен лигуров (область Лигурия, как не сложно догадаться) за предоставленные ими пополнения для армии консула.

После столь серьезного шага римляне задумались о новом устройстве территорий Италии, отражающем произошедшие изменения. Муниципальная система Рима была расширена на всю территорию Италии. Таким образом производилась полная унификация управления и законодательной системы всех общин. Старые племенные территории перекраивались под новые реалии: определялись главные города муниципий, писались местные уставы и т.д. Рим явно давал понять, что теперь эти территории его неотъемлемые части. И как-то так выходило, что поражение италиков принесло им победу. Зачем в таком случае нужна была война, даже сами римляне уже не очень понимали.

Всем казалось, что эта неправильная война уже вот-вот завершится. Проблема италиков почти решена, самнитов и луканов дожать казалось не столь сложной задачей (было бы куда проще, если бы римляне в принципе предлагали им сдаться). А впереди маячила уже новая война, очень вкусная и перспективная для карьеры. Помните, как я говорил, что отзывать войска из провинций опасно? Так вот римляне пока воевали в Италии получили мощнейший апперкот от до этого считавшегося почти безобидным царя Понта. Да, того самого Митридата Евпатора. В 89 году до н.э. он одним рывком овладел союзниками Рима в Азии, самой провинцией Азией, а также Грецией, попутно устроив не имевшую прецедентов резню римлян, проживавших на востоке, названную позже “эфесской вечерней”.

Рим, конечно же не мог спустить такого и было очевидно, что после дожимания самнитов и луканов один из консулов 88 года до н.э. отправится воевать на восток. Тот самый восток, чьи богатства уже несколько десятилетий питали Республику и карманы многих уважаемых людей. Даже не нанеси Митридат тяжелейшее оскорбление всему римскому народу устроенной им “эфесской вечерней”, Республике все равно нужен был восток, так как без налогов оттуда казна Рима слишком быстро опустошалась. Шутка ли - в следующем году изыскивать деньги на войну с Митридатом придётся не в совершенно пустой казне, а в продаже храмовых богатств. Т.е. без востока Риму было вот вообще никак. Ну и понятное дело, что в процессе возвращения такого важного актива часть денег обязательно налипла бы на руки того, кто командовал армией.

Так как ставки были столь высоки, на выборы попытались хоть бочком, но попасть очень многие. Консул Помпей Страбон пытался уломать сенат дать ему право снова попытать счастье на выборах без обязательного 10-летнего перерыва, как уже было с Марием. Но второго Мария при живом первом сенаторам было вот вообще не нужно. Другому кандидату - давнему врагу Суллы Гаю Юлию Цезарю Страбону (опять же близкий родственник Цезаря), отвод, судя по всему, дали новоизбранные народные трибуны, дружественные Сулле и Помпею Руфу. Как результат, Сулла и его друг Квинт Помпей Руф (очень дальний родственник Помпея Страбона) выиграли выборы.

Впереди был, как всем казалось, последний год войны…

Сулла и Марий

Дисклеймер: прежде чем я продолжу рассказ, вынужден дать небольшие спойлеры и объяснение дальнейшей линии повествования цикла, чтобы не было удивления, почему мы от войны с италиками ушли в конфликт Мария и Суллы. Так уж вышло, что Союзническая война стала триггером и прологом к войне с Митридатом и первой римской гражданке между Суллой и Марием. Причем, если конфликт с Митридатом был полностью внешним, то вот конфликт Суллы и Мария, хоть и имел причины не относящиеся к италийскому вопросу, но был прямым продолжением или даже частью Союзнической войны. При этом, хотя считается, что война закончилась в 87 году до н.э., тем не менее италийский фактор еще ярко себя проявит во время последовавшей гражданки. Поэтому дальнейшее наше повествование плавно перетекает в рассмотрение этого конфликта, хотя и не во всех подробностях, а в объеме, необходимом для понимания всего того цирка, что происходил.
________________________________

Благодаря успехам прошлого года, в 88 году до н.э. война с италиками свелась к серии вялотекущих осад. Главной точкой приложения римских сил стала Нола в Кампании, которая держалась еще с лета предыдущего года. Кроме того римляне подчинив значительную часть Самния и Лукании вяло занимались осадой городов этих областей. Ирония ситуации заключалась в том, что войну можно было завершить очень быстро, предложив италикам приемлемые условия сдачи. Но именно этого римляне и не делали - противник должен был сам приползти на коленях и просить мира, только так Республика сохранит лицо. Осложнялось все тем, что самниты были едва ли не самыми давними и последовательными врагами римлян, чье полное подчинение займет больше 100 лет. Во время войны старые предубеждения дали о себе знать и обе стороны не собирались идти на уступки, пока были шансы.

Поэтому римляне выбрали тактику осад и ожидания сдачи противника. Форсировать события штурмами было просто бессмысленной тратой солдат и денег - у самнитов все равно не было выбора. Единственным просчетом римлян стало ожидание быстрой сдачи. Но такие вялотекущие осады не требовали большого напряжения сил и вполне устраивали обоих консулов, которые благодаря этому могли значительную часть года провести в Риме.

Консульство Суллы и Помпея Руфа было по большей части посвящено началу процесса переустройства римской Италии в связи с появлением у Рима сотен тысяч новых граждан и подготовкой войны с Митридатом. Никаких далекоидущих программ реформ консулы не планировали. Вообще основным острым вопросом их политической повестки должен был стать вопрос экономики и долгов - финансы Республики были в глубоком расстройстве, усугубляемые непомерно выросшими долгами у уважаемых людей. Оно и понятно - кроме того, что многие их владения понесли ущерб от боевых действий, так сам их ход вынуждал сенаторов вкладывать личные средства в машину войны. И попытка Суллы и Помпея Руфа списать часть этих долгов вызвала ярость у кредиторов, значительная часть которых была из всадничества.

Но мало консулам этой проблемы, так бензинчика в огонь стал подливать народный трибун Публий Сульпиций. Член кружка реформаторов, герой войны с италиками, он, вернувшись в Рим, решил продолжить дело своего друга Друза. В этом начинании он рассчитывал на поддержку консулов, так как Помпей Руф сам входил в окружение Друза, а Сулла был среди симпатизантов.

Вот только Сульпиций по непонятной мне причине забыл, что Друз-то вовсе не за справедливость боролся, а за возвращение влияния сената, для чего готов был пойти на серию компромиссов в том числе и с италиками. Сульпиций же в своей программе действий основным вопросом сделал именно италийский - он вознамерился исправить несправедливость допущенную по отношению к италикам и перераспределить их равномернно по всем трибам. Сами италики эти просьбы (едва ли через год после войны они стали бы именно требовать таких реформ) выдвигали, но во время все ещё неоконченной войны и консулы, и сенат посчитали такую реформу крайне неуместной, да и плебс встретил идею мягко говоря холодно. Сульпиций же в своем законопроекте не предложил ни одному из слоев общества никаких уступок, а когда Сулла и Помпей Руф в жесткой форме отказали ему в поддержке затаил на них обиду.

И тут-то на сцену вышел давно ждавший шанса Джокер - Марий.

Он как раз искал себе карманного народного трибуна, типа Сатурнина времен Кимврской войны, чтобы провернуть одну немножко революционную комбинацию. Неизвестно кто из них первый вышел на контакт, но вскоре Марий и Сульпиций начали действовать сообща. Суть сделки между трибуном и великим военачальником была проста - Марий поддерживает закон об италиках, а также закон о возвращении изгнанных судом, за что Сульпиций проводит две инициативы для Мария. Первую инициативу Сульпиций объявил, вероятно, одновременно с законом об италиках - это запрет сенаторам иметь долгов больше чем 2000 сестерциев. Закон напрямую бил по многим сенаторам, создавая угрозу лишения их статуса и открывая широкие возможности для их подкупа всадниками и Марием. Очень удобное предложение. А вот вторую инициативу Сульпиций придержал до поры.

Сенат и консулы выступили резко против идей Сульпиция, в чем их поддержала немалая часть плебса. Но народный трибун, игнорируя настроения народа, при помощи Мария окружил себя толпой вооруженных кинжалами сторонников, часть из которых были наемниками (скорее всего ветеранами Мария). Не заметить сходства ситуации с временами Сатурнина было уже сложно. Пытаясь не допустисть голосования по законам Сульпиция консулы ввели “неприсутственные дни” (дни когда по религиозным соображениям запрещены голосования). Это вызвало ярость сторонников Сульпиция и во время очередных прений в комициях с консулами по поводу отмены запрета голосования разразилась драка в которой люди Сульпиция зарезали многих, в том числе сына консула Помпея Руфа. Сами же консулы вынуждены были сбежать и прятаться, так как город оказался полностью во власти разъяренных толп сторонников народного трибуна.

Сулла, вероятно отлично понимая, кто дергает за ниточки Сульпицием, спрятался в доме Мария. О чем точно говорили два старых товарища, ставших теперь, как очевидно, врагами, неясно. Но в результате была достигнута формальная договоренность: Сульпиций отзовет своих людей, Марий гарантирует беспрепятственный выезд консулов из города, а консулы взамен отменят неприсутственные дни. А теперь еще раз: ЧАСТНОЕ ЛИЦО МАРИЙ РАЗРЕШИЛ КОНСУЛУ РЕСПУБЛИКИ ПОКИНУТЬ РИМ! Такого еще не бывало за долгую историю города.

По другой версии Марий ничего не гарантировал и всячески убеждал Суллу, как друг, ради собственной же безопасности отменить неприсутственные дни и уехать на время из Рима. При любых раскладах ситуация вышла беспрецедентная, особенно из-за гробового молчания сената, почему-то испугавшегося выпускать senatus consultum ultimum, вручающий консулам полномочия устранить угрозу Республике в лице Сульпиция и его людей. В римском сенате попросту не нашлось людей, готовых взять на себя все риски подобного развития ситуации. Даже консулы сочли за благо отступить, чтобы сохранить то, что имели.

Сулла сдержал обещание Марию и отправился под Нолу завершать её осаду. Помей Руф также удалился на время от дел. Сенат все еще безмолвствовал. А тем временем комбинация Мария вошла в финальную стадию: на ближайших комициях без предварительного оглашения Сульпиций в дополнение к своим старым законопроектам выдвинул новый - о лишении консула Суллы командования в войне с Митридатом и передаче его Марию! Это была еще одна революционная идея - никогда раньше частное лицо не назначали командовать в войне вместо магистрата или промагистрата по решению комиций. Марий создавал прецедент очень удобный для честолюбивых военачальников. Голосование, проводимое под контролем вооруженных сторонников Сульпиция, прошло конечно же как надо и все инициативы стали законами.

Вот только Марий в своем плане не учел одного - что Сулла будет сопротивляться этому решению. Когда до последнего дошли новости из Рима, он тут же начал агитировать своих солдат. Как солдат, он запугивал их тем, что Марий получив командование распустит ветеранов Суллы и отправится захватывать богатства востока со своими. Как граждан, он призывал поддержать легитимного консула, которого незаконно изгнали из города и хотят лишить проконсульства вопреки всем традициям. В общем Республика в опасности и её надо срочно спасать! И армия Суллу поддержала, изрубив на кусочки присланных Марием военных трибунов и начав поход на Рим.

Нередко пишут, что причиной такого поведения легионов стали реформы Мария, сделавшие воинов по сути наемниками. Но это не совсем так. Значительная часть воевавших к тому моменту солдат были призывниками, набранными в рамках чрезвычайной мобилизации начала войны. Да, они служили под командование Суллы уже 3 года и во многом их будущее зависело от будущего своего командира, но это давно стало нормой. Воины и офицеры знаменитых Сципиона Африканского и Сципиона Эмилиана, позови они их идти на Рим спасать Республику, тоже пошли бы за своими командирами.

Но изменилось кое что другое - Сципионам просто в голову не пришла бы мысль силой навязывать Риму свою волю. Потому что подобные действия полностью порывали со всей республиканской традицией и всего-то 50 лет назад считались немыслимыми. Но за эти годы многое произошло, римские элиты не раз и не два переступали через проведенные ими же красные линии. Так что пересечение еще одной было просто вопросом решительности. Марий решился нарушить традиции и силой заставить отдать ему командование, Сулла же решился силой отменить это.

Сенат, до этого запуганный событиями в городе, внезапно оживился и встал на сторону… Мария. Старик с ручным трибуном и толпами вооруженных сторонников, внезапно, многим казался куда меньшим злом, нежели армия законного консула, готовая пойти на штурм города. Да, то что вытворял Сульпиций на пару с Марием было злом для сенаторов, но злом привычным с привычными уже методами борьбы - физическим уничтожением “неравнодушными гражданами” возмутителя спокойствия с санкции сената. Решение конечно неидеальное, не решающее проблему окончательно, так как подобные кризисы стали повторяться с пугающей частотой.

Но то что творил консул Сулла было ещё большим злом, так как делал он это без всякой санкции сената, фактически ставя собственную власть магистрата над армией выше всех республиканских институтов. А это уже вызов совершенно новый и страшный - ведь армия не институт власти в Республике, она не встроена в существующий баланс сил, да и едва ли это было возможно. А значит действия Суллы угрожали самим конституционным основам Res publica.

И все же, с мятежным консулом попытались сначала договориться. Но компромисса достигнуть не удалось - Сулла вообще, как и сам Рим, находясь в сильной позиции, был не склонен к компромиссам. При этом тот факт, что и сенат, и простой народ, хоть и недовольные Марием и Сульпицем, были еще больше недовольны Суллой и его поступком, мало волновал военачальника.

У Мария и Сульпиция, как и у сената, в тот момент не было под рукой войск: командующие Метелл Пий и Помпей Страбон похоже самоустранились от конфликта, а других армий в Италии не было. Сулла в ходе скоротечного, но кровавого штурма, в котором погибло немало простых римлян, оказывавших сопротивление римским же легионерам, захватил город.

Марий и его сторонники успели сбежать, но уже на следующий день сенат по требованию Суллы объявил их врагами отечества (hostis). Сулла специально настоял на особом законе требующем конфискации имущества этих 12 человек и разрешающий безнаказанно их убить любому гражданину за вознаграждение.
Единственный, кого удалось поймать, был Сульпиций, которого, как свинью зарезали легионеры Суллы в его собственном имении, отрезали голову и отвезли в Рим, где выставили в назидание на рострах. Остальные спрятались на время и стали выжидать.

Все законы Сульпиция были отменены, а взамен экстренно проведен ряд мер, ограничивающих всевластие народных трибунов, как причину произошедшего кризиса: теперь все законы перед внесением в комиции обязательно сначала проходили одобрение в сенате. Кроме того, похоже, что Сулла вывел вопросы принятия законов в центуриатные комиции, где преобладали голоса сенаторов. Также он ввел фиксированный процент ссуд, чтобы хоть немного стабилизировать экономическую ситуацию и заручиться поддержкой сенаторов и плебса. Правда всадникам эти меры очень не понравились.

Как я писал ранее, всеобъемлющей программы реформ у Суллы не было. Да и времени на её реализацию тоже - чем дольше он задерживался в Италии - тем сложнее будет вести войну с Митридатом. Поэтому принятые меры должны были обеспечить устойчивость Республики хотя бы на первое время, пока легионы не будут переброшены на восток. Заглядывать дальше Сулла едва ли мог и хотел. Из-за спешки с отправкой он даже вынужден был проглотить и тот факт, что на выборах консулов победу одержали не его креатуры, а Гней Октавий и Луций Корнелий Цинна - оба сторонники реформ, но не Суллы. Их Сулла всего лишь обязал дать клятву не выступать против него. Также пришлось проглотить и убийство легионерами ЧВК Помпея Страбона направленного ими командовать Помпея Руфа. Причем обращаю внимание - Помпей Руф в тот момент был консулом! Солдаты Республики убили консула этой самой Республики и никто не понес никакого наказания! У Суллы попросту не было возможностей быстро и эффективно наказать Помпея Страбона за такое.

Сулла, вопреки своим утверждениям о заботе о благе Республики, в период самого тяжелого за все время внутреннего кризиса фактически бросал её на произвол судьбы ради ведения войны с Митридатом. Понимал ли он риски такого поступка? Имел ли какой-то запасной план? Мы не знаем. Но поход Суллы на Рим открыл ящик Пандоры – если он смог использовать армию для давления на власти Республики, то чем хуже другие?

Иронично и в то же время закономерно, что начало гражданской войны стало результатом стечения огромного числа обстоятельств. А старт активной фазы конфликта дало эгоистичное желание Мария отнять командование у Суллы и не менее эгоистичное желание последнего это командование удержать. Никакого конфликта идеологий тут и близко не было - просто обычная разборка двух римских политиков, которая, совершенно внезапно для обоих, потащила всю Республику в ад.

Пока легионеры Суллы грузились на корабли, чтобы отправиться в Грецию, Рим, не переставая, бурлил. Начинался 87 год до н.э. и он не сулил ничего хорошего…

Продолжение следует...

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_600200
Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть! Она выйдет завтра, в 18:00 по МСК.

Если война с Югуртой продемонстрировала наглядно ту гнильцу, что притаилась в самом сердце Рима, то война с кимврами и тевтонами вызвала к жизни эффект в моменте мало кем замеченный - италийский патриотизм. Общины северной и центральной Италии на время угрозы вторжения варваров впервые за долгие годы начали чувствовать собственное единство. И не только из-за страха перед вторжением варваров, но и из-за боли многочисленных потерь и нежелания римлян прислушиваться к голосам италиков в вопросах войны. Римские легионы той эпохи наполовину комплектовались из италиков. Они несли на себе бремя равное римскому, они с таким же, если не большим, рвением хотели защитить свой дом от варварской угрозы. А самонадеянные римские нобили раз за разом вели их на убой. Как тут было не появиться мысли, что система прогнила изнутри и пора её менять. Особенно после катастрофического разгрома при Араузионе.

Марий, перевернувший ход обеих войн, был довольно многим обязан италикам - они массово записывались в его легионы. Тем не менее италийский вопрос его не волновал, если речь не шла о его ветеранах. Ведь ветераны - это мощнейший политический актив. Война рано или поздно закончится и недруги великого полководца попытаются выкинуть его из политики. Сделать это будет тем сложнее, чем больше будет его группа поддержки. Поэтому Марий добивался для своих воинов, как римлян, так и италиков, наделение землей в Африке, Галлии и Италии.

Будь на то воля Мария - он бы выдал римское гражданство всем своим ветеранам неримлянам, чтобы эта толпа заряженных на поддержку своего командира солдат, чисто из чувства долга в нужный момент появлялась в Риме и голосовала как нужно. Но приходилось обходиться красивыми жестами с выдачей гражданства отдельным группам воинов и аграрным законом по которому в каждой ветеранской колонии трое италиков имели право получали римское гражданство.

С одной стороны это был прогресс для союзников. С другой - интересы Мария были в большей степени связаны с римским всадничеством. А италики и римские всадники были, как ни странно, конкурентами в бизнесе. Уравнивание в правах италиков поставило бы всадничество в неудобное положение, ведь пришлось бы делиться сверхприбылями от откупных операций в провинциях. А делиться никто не хотел, поэтому Марий не предпринимал никаких шагов для дальнейшего расширения прав италиков. Оптиматы в сенате тоже были не заинтересованы в этом, равно как и популяры. Все усиленно делали вид, что ничего не произошло. Наоборот, даже закручивали гайки в отношении латинов, ставших римлянами, учредив по закону Луция Лициния Красса специальный суд по делам о незаконном приобретении римского гражданства. А тем временем центральная и северная Италия постепенно закипали: недовольные элиты италиков вели тайные переговоры друг с другом, суть которых сводилась к объединению усилий в борьбе за права.

Критический момент наступил во время трибуната 91 года до н.э. Марка Ливия Друза. Сведения о событиях этого знакового для Рима года носят фрагментарный характер, а потому их интерпретации в значительной степени дискуссионны. Есть множество вариантов реконструкции событий, каждая из которых обоснована. Если у вас при чтении возникнет желание ознакомиться со всем многообразием точек зрения, то рекомендую прочитать статью в вики и вот эту статью с Киберленинки. В дальнейшем повествовании я буду придерживаться трактовки, которая кажется наиболее вероятной лично мне.

Марк Ливий Друз принадлежал к той группе сенаторов-оптиматов, которая началась с кружка Сципиона Эмилиана, и считала, что Республике нужны реформы, но не слом порядка, как это делали гракханцы и прочие популяры. К 91 году до н.э. нужно было быть совсем слепым, чтобы не заметить, что Республика постоянно балансирует на грани политического кризиса. “Согласие сословий”, которое многие римские авторы считали залогом могущества Рима, было безнадежно разрушено. Власти сената теперь бросали вызов не только популяры из числа уважаемых людей, опиравшиеся на плебс, но и всадники, за которыми, вероятнее всего, стоял Марий.

Хотя в предыдущие годы большей угрозой были популяры-гракханцы, в 90-е годы до н.э. благодаря реализации законов Гая Гракха значительно усилилась оппозиция всадников. По этим законам всадники получили под свой полный контроль суды по делам о вымогательствах, занимавшиеся разбирательством дел о превышении полномочий римских наместников и откупщиков в провинциях. Благодаря полученной безнаказанности они раскрутили на полную машину ограбления провинций, чему очень были не рады сенаторы. Да, среди сенаторов было немало тех, кто отправлялся на должности в провинции чтобы поправить свое положение. Некоторые из них даже вступали в сговор с откупщиками за долю в доходах.

Но нередко с обнаглевшими всадниками, обчищавшими провинции до нитки, наместники не могли найти общего языка. То предлагаемая доля была мала, то откупщики политическими оппонентами крышевались или действительно уже переходили всякие границы. В общем возникал конфликт, который по идее должен был решаться в суде. И он там решался - откупщики тащили незадачливого борца с коррупцией в суд и своим междусобойчиком его судили. Чуете чем пахнет? Горящим афедроном сенаторов при виде такого, даже не смотря на то, что далеко не всегда всадники шли до конца.

А теперь представьте себе ситуацию, только не смейтесь, пожалуйста, честного и достойного сенатора, который отправился в провинцию чтобы бороться там с коррупцией, а не воровать. Не смогли представить? А такие были. Публий Рутилий Руф имел безукоризненную карьеру и репутацию. Он был легатом при проконсуле Азии Квинте Муции Сцеволе, тоже достойном человеке, чье наместничество потом будут приводить в пример как образцовое. Оба они боролись с жесточайшими злоупотреблениями всадников при сборах налогов в провинции Азия. В 92 году до н.э. весь Рим был шокирован тем, как вернувшегося в город Руфа, тут же потащили в суд по делам о вымогательствах, обвиняя… в КОРРУПЦИИ!!! Те циники у которых челюсть не упала от первого факта, таки уронили её, когда суд, не имея ни малейших доказательств вины Руфа, приговорил его к изгнанию из Рима.

Теперь понимаете ощущения сенаторов, которые вроде как и формально главные в республике, а фактически их могут в любой момент потащить в суд всадники и сами же там осудить. На Друза этот суд произвел неизгладимое впечатление, как и на многих сторонников реформ, убедившихся, что если ничего не изменить, то впереди будут очень тяжелые времена. Поэтому, когда Марк Ливий Друз шел на выборы трибунов на 91 год до н.э., за ним стояла внушительная фракция сенаторов во главе с двумя цензориями (бывшими цензорами, это самые уважаемые из уважаемых людей) Марком Эмилием Скавром (его в 92 году до н.э. тоже всадники потащили в суд) и Луцием Лицинием Крассом (патриций, дальний родственник Красса-триумвира) с конкретной программой изменений.

Мы не знаем точно был ли изначально вопрос италиков частью этой программы реформ или появился потом, но он там появился. В последний раз дав Республике шанс избежать худшего развития событий. Шанс, который уважаемыми сенаторами будет упущен…

Крах надежд…

На сегодня в исторической науке существует консенсус, что ключевой реформой, ради которой вся деятельность Друза и затевалась реформистами, была реформа судов. Сенаторы очень хотели вырвать суды по делам о вымогательствах из лап всадников. Но чтобы что-то отнять и сохранить при этом стабильность системы нужно дать что-то взамен - qui pro quo. Поэтому отбирая суды обратно в руки сенаторов Друз (по наиболее распространенной версии) хотел ввести в сенат 300 всадников, тем самым увеличив его состав вдвое.

Но такой размен был не то чтобы приятен и сенаторам, и всадникам, вызвав у обеих сторон серьезное недовольство. Сенаторы из старых родов боялись, что увеличение числа сенаторов еще сильнее ослабит их позиции. Всадники были недовольны тем, что из тысяч всадников в судах будут иметь право заседать лишь 300 да ещё и непонятно каким образом отобранные. Т.е. в случае принятия закона никакого окончательного разрешения противоречий между всадничеством и сенатом не произошло бы, но они хотя бы могли быть ослаблены.

В сенате фракция реформаторов имела твердые позиции и была способна мобилизовать нужное число голосов чтобы защитить данную реформу. Но закон должен был быть проведен через комиции, а для этого требовалось заручиться поддержкой народа. Соответственно прежде чем провести главную реформу Друз вынужден был выдвинуть дополнительные законопроекты, которые усиливали позиции реформаторов в комициях, пойдя на ряд популистских мер.

А теперь просто вдумайтесь в иронию ситуации. Ради спасения главенствующего положения сената в римском обществе Друз и его сторонники решили выдвинуть пакет законопроектов, который был крайне созвучен идеям Гракхов!

Чтобы задобрить городской плебс, предлагался закон о регулировании цен на хлеб. Эта мера била одновременно по заработкам части всадничества и сенаторов, наживающихся на хлебных поставках.

Чтобы задобрить сельский плебс и пролетариев Друз выдвинул аграрный закон с целью выведения колоний в Италию, Сицилию, возможно, Галлию. Для чего он предлагал переделить весь ager publicus!!!

Сенаторы ловят флэшбеки Тиберия Гракха и часть из них, естественно, начинает очень сильно негодовать. Те же чувства испытывают и многие италики. Но, в продвижении этого закона были заинтересованы те сенаторы, что хотели расселить своих ветеранов, в том числе и Красс.

Для финансирования программы колонизации Друз предложил провести порчу монеты на 1/8. И тут тонкий момент - в прицнипе эта мера была выгодна сенаторам, так как их старые долги были бы в полновесной монете, а возвращались бы уже в облегченной. А вот по всадникам это был бы серьезный удар.

И наконец последнее и самое спорное. Гражданство для италиков. На счет этого закона у историков до сих пор нет единства. Согласно версии, которой придерживаюсь и я, данный закон изначально был частью инициативы Друза, но стоял в самом конце списка, так как для его принятия требовалась значительная поддержка в комициях. Данная инициатива нужна была в первую очередь для того, чтобы земельный закон не привел к возмущению или даже восстанию италийских элит.

Все эти законы шли то ли единым пакетом, то ли с минимальным разбегом во времени, так как были выдвинуты уже ближе к концу трибуната Друза в августе-сентябре. Противников законопроектов возглавил консул Луций Марций Филипп, развернувший массированную агитацию против законов и самого Друза. На трибуна сыпались разнообразные обвинения, в том числе в сговоре с италиками. Да чего уж там, сами действия Друза при продвижении законов настойчиво вызывали в памяти неугомонных братьев Гракхов - во время особо жестких прений в комициях Друз просто немного придушил консула Республики Филиппа, чтобы тот на время заткнулся! И ничего, народу это даже понравилось.

В сенате, несмотря на спорность предложений, сильны были позиции партии Красса и Скавра, а поэтому отменить законы Друза через него точно не вышло бы. И тогда консул Филипп вынужденно пошел по пути популяров - обратился к комициям, где во время одного из выступлений перед толпой в пылу заявил, что “он должен искать более разумного государственного совета, ибо с теперешним сенатом он не в состоянии управлять Республикой”.

Эта речь звучала крайне антиреспубликански, чем воспользовался Друз, собрав на чрезвычайное заседание сенат и обвинив консула в желании умалить роль этого органа власти! На этом заседании Филипп пытался заткнуть рот своим критикам, угрожая штрафами, на что Луций Красс произнес свою самую известную речь:

“Что же, раз ты счёл залоговым имуществом права всего моего сословия и урезаешь их перед лицом римского народа, ты думаешь напугать меня этими залогами? Не имущество моё надо тебе урезать, если хочешь усмирить Красса: язык мой тебе надо для этого отрезать! Но даже будь он вырван, само дыхание моё восславит мою свободу и опровергнет твой произвол!”

Эта речь поставила точку в обсуждениях - сенат проголосовал за резолюцию, осуждавшую действия консула. Но она же подорвала здоровье Красса, который вскоре скоропостижно умер. Лишившись одного из лидеров, группа поддержки Друза и его законов серьезно ослабла и Филипп, еще недавно опозорившийся в сенате, теперь нанес контрудар. Он заявил, что законы Друза приняты в нарушение дурных предзнаменований и закона Цецилия-Дидия, устанавливающего срок в 28 дней между представление проекта закона и его голосованием, а также запрещающий пакеты законов. Многие из сенаторов боялись, что Друз с помощью его законов уже приобрел слишком большую власть над плебсом, схожую с таковой у Гракхов и Сатурнина. Да и отмахнуться от слухов, активно поддерживаемых консулом Филиппом, что италики принесли клятву верности Друзу, было сложно.

Эти события, видимо, подкосили здоровье трибуна и тот слег с нервным истощением, а когда оправился попытался продвинуть сторонников реформ на магистратуры на следующий год, но все тщетно. В октябре неизвестный заколет ножом Друза у его же дома. Считается, что именно это событие стало спусковым крючком для выступления италиков.

Приведенная выше реконструкция событий не идеальна, но на мой взгляд она учитывает большую часть узких мест. Другая популярная альтернативная трактовка событий утверждает, что закон о гражданстве для италиков Друз выдвинул только после отмены его предыдущих законов. Таким образом он пытался завоевать политические очки, по примеру Гракхов. Но мне эта интерпретация кажется сомнительной.

Ключевая проблема в том, что после отмены законов реформ Друза он был сбитым летчиком. Сенат явно был не на его стороне, отмена законов выгодных плебсу рушила его поддержку и в этой части общества. В таких условиях закон о гражданстве для италиков был попросту непроходной и Друз, и италики должны были это понимать. И тем не менее историки единодушны в том, что значительная часть италиков, их элит, поддерживали Друза. Трибуна всегда окружали толпы, приехавших со всех концов Италии людей. И едва ли кто-то из них стал бы давать Друзу клятву верности, понимая, что его борьба обречена на провал.

Собственно вопрос с клятвой верности италиков вообще интересен. Обычно она идет в паре с историей о том, что Друз предупредил Луция Марция Филиппа о плане группы италиков убить консулов во время религиозной церемонии на Альбанской горе. И клятва, и история с предупреждением, подвергаются сомнению, но все же считается, что нечто подобное могло быть. Тем более, что сам текст клятвы, дошедший до нас, имеет явный проримский характер и вряд ли был подделкой для очернения Друза. Если допустить, что клятва все же имела место, то зачем она была нужна?

Враги Друза объясняли её существование стремлением трибуна к неограниченной власти. Я же допускаю, что история с заговором италиков имеет под собой определенные основания. Известно, что Друз был дружен с многими лидерами италиков. Квинт Поппедий Силон, ставший одним из главных военачальников восставших во время будущей войны, нередко гостил в доме трибуна. И если италики действительно уже в начале года были на взводе, то аграраный закон Друза должен был привести их в ярость и Друз в этих условиях мог пообещать Силону и другим лидерам недовольных добиться для них гражданства мирным образом, но при условии, что те дадут клятву не делать глупостей в этом время и быть верными Республике.

Противники подобных интерпретаций указывают на то, что едва ли Скавр и Красс, который вообще-то выдвинул тот самый закон о создании судов для лишения римского гражданства, были сторонниками гражданства для италиков. Но между законом Красса и трибунатом Друза были 3 года. За это время Скавр и Красс могли пересмотреть свои взгляды, осознав угрозу Республике в случае, если не пойти на некоторые уступки. Серьезное изменение взглядов политиков на отдельные вопросы под влиянием обстоятельств не то чтобы редкое явление и по ходу цикла мы не раз еще такое увидим. Тот же закон Друза о ценах на хлеб судя по всему повторял таковой закон Сатурнина. При этом Друз был одним из противников мятежного трибуна и активным участником подавления его выступления. Т.е. Друз вполне себе сделал то, что по идее не должен был исходя из его предыдущих поступков.

Поэтому на мой взгляд, закон о гражданстве для италиков должен был идти вместе с остальными законами Друза, чтобы гарантировать его принятие на волне популярности трибуна. И именно отмена законов должна была стать триггером для италиков выбрать путь вооруженной борьбы. Смерть Друза в этом случае могла стать лишь поводом, но не причиной. Останься он жив, скорее всего война все равно разразилась бы. Потому что значительная часть сенаторов в принципе не считали италийский вопрос серьезным: ведь даже если восстанет часть италиков, то Рим все равно будет иметь подавляющее превосходство над ними.

Когда в Риме хоронили Друза, трибуна проигравшего борьбу за реформы, его противники торжествовали, так как вместе с ним хоронили и саму идею реформ. Торжество это будет недолгим, так как теперь война была неизбежной. Война, которая заставит сенат сделать то, что не смог Друз.

Продолжение следует...

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_495811
Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть! Она выйдет завтра, в 18:00 по МСК.

Племена кимвров и тевтонов, движимые постоянным голодом, начали свой путь из северной Европы в более благоприятные места обитания. Они не хотели воевать с Римом, но так вышло, что одна угроза появления огромной пожирающей все на своем пути орды на границах империума заставила римлян словить флешбеки трехсотлетней давности и принять решение о превентивном экстерминатусе угрозы. Угрозы, которая в тот момент сама боялась римлян и пока что пыталась просто пройти мимо. Угрозы, которая из-за самоуверенности, некомпетентности, глупости и жадности римских политиков и военачальников превратилась из потенциально опасной в катастрофическую. 4 консульские армии за 6 лет были уничтожены, десятки тысяч римлян погибли, включая сенаторов и даже консулов, а после последнего поражения варвары провели уцелевших римлян под ярмом, что было величайшим унижением. Римляне сами своими действиями лишили варваров страха перед ними, и теперь орда, поскитавшаяся по Галлии и Испании, готовилась впервые атаковать территорию Рима.

Но и римляне тоже готовились к отражению угрозы: по всей Италии была проведена масштабная мобилизация - выгребали все резервы, какие возможно. На севере Италии действовало две армии: проконсула Квинта Сервилия Цепиона и консула Гнея Маллия Максима - всего 110 тысяч включая примерно 40 тысяч обозного персонала. Против них же выдвинулись примерно 150-200 тысяч варваров, из которых от четверти до трети были боеспособны. На что надеялись римляне? На то, что это варвары и железная дисциплина римских легионов им не знакома. Причина прежних поражений лежала в том, что римляне позволяли либо подловить себя на марше, либо допускали грубые ошибки в выборе места сражения. Но Квинт Сервилий Цепион был не дурак.

Уважаемый нобиль, он был надеждой зарождающейся партии оптиматов на удержание Республики от всё большего сползания в хаос популизма. Грядущее сражение было для Квинта шансом стать фигурой, равной по статусу спасителю Республики Сципиону Африканскому. А с таким авторитетом едва ли какой народный трибун посмел бы и слово пикнуть против его реформ. Да, реноме он немного подпортил в начале года, когда после показательной порки Толозы за нарушение союзного договора он “потерял” всё реквизированное им в городе золото и серебро. Но это сейчас в Вечном городе перешептываются о таинственном исчезновении нескольких тонн драгметаллов, а после его победы никто уже об этом не вспомнит. Если же кто-то окажется слишком говорлив, то небольшие взятки смогут заставить замолкнуть.

План был хорош, если бы не одна беда - консул Маллий Максим, официально имеющий более высокий статус, нежели проконсул, отказался подчиняться приказам Цепиона. Не имевший военного опыта Маллий должен был, по логике, вручить общее командование более опытному Цепиону. Но этот хомо новус не проявил должного уважения к знатному патрицию Цепиону и его опыту, отказался объединять силы под его командование. А потому обе армии встали отдельными лагерями, а проконсул всячески показывал своё ответное неуважение к Маллию. Финальной точкой стало то, что варвары, отправившие послов на переговоры, сначала обратились к консулу Маллию, что взбесило Цепиона, и тот спровоцировал варваров на начало атаки.

Самоуверенность, некомпетентность, глупость и жадность. Да. Из-за своих амбиций Цепион не увидел, что его действия ведут к катастрофе, причем не только на поле боя, но и в Риме. Варвары по отдельности сначала разбили войска Цепиона, а потом Маллия. В битве погибли больше 100 тысяч солдат и обозников - это в 2,5-3 раза больше потерь при Каннах, - битвы, которую римляне вспоминали как один из своих величайших позоров. Но там-то их переиграл сам Ганнибал, а тут - куча варваров. Не позор, а позорище. Араузионская катастрофа по потерям сумеет заткнуть за пояс все предыдущие и будущие поражения римлян и вызовет небывалые тектонические сдвиги в самой Республике. Именно на полях Араузиона стало неизбежным...

Возвышение Мария

Хотя сам виновник поражения Цепион сумеет избежать гибели и вернется в Рим, его карьере был конец - по возвращении в город его осудят на изгнание. Вся Италия была в шоке от тяжести поражения - ведь между варварами и Римом больше не было никаких войск, вообще! Единственная боеспособная армия сейчас находилась под командованием Мария в Африке, и, что самое главное, она даже побеждала. Поэтому, не спрашивая сенат, комиции, без присутствия самого Мария, забив на соблюдение 10-летнего срока между консульствами, избрали его консулом и вручили командование в Италии! Это было попрание всех правовых норм и традиций Республики. И если нарушение с выдвижением кандидатуры не через сенат и без отбытия 10-летнего промежутка между консульствами можно было обосновать прецедентом Сципиона Эмилиана, то вот выдвижение в консулы без личного участия кандидата было ранее совершенно немыслимым.

Араузион раздвинул границы возможного, позволив не просто нарушить многие устои Республики, но и сделать эти нарушения нормой. Пользуясь угрозой варваров, Марий обеспечит себе 5 лет последовательного занятия консулата. Победы Мария позволяли тому ещё сильнее раздвигать для себя рамки возможного, проводить до этого немыслимые законы через комиции и сенат и постепенно собирать вокруг себя мощную группу поддержки из недовольных нобилитетом. Да, получить вечное консульство без внешней угрозы он не смог бы - ведь именно военные победы привели его в курульное кресло, а не какая-то программа реформ. Но можно обойтись и без этого, став серым кардиналом римского политикума, продвигая через прикормленных народных трибунов нужные ему законопроекты. А если политических инструментов борьбы не хватит, то всегда можно воспользоваться палками - ещё одним ноу-хау римской политической жизни, введенным союзным Марию народным трибуном Сатурнином: бандам титушек, избивающих всех несогласных, на чьи действия консул Марий лукаво закрывал глаза.

Да, Марий в итоге ошибся - он слишком долго делал ставку на слишком самостоятельного Сатурнина, поведшего свою игру. Партия нобилитета могла даже не действовать в открытую, ей всего лишь нужно было столкнуть лбами Сатурнина и Мария. А сделать это было элементарно, вынудив Сатурнина пойти по пути Гая Гракха и устроить небольшой мятеж в городе, подавлять который должен был Марий. Любой исход этой интриги не сулил Марию ничего хорошего, он вынужден будет подавить выступление Сатурнина и потерять часть своего авторитета у плебса. Это был четко выверенный удар, ослаблявший позиции Мария. Но полностью убрать его с шахматной доски было всё равно нельзя, как и починить сломанные им институты.

Если бы Цепион победил при Араузионе, то Марий после окончания войны с Югуртой вернулся бы в Рим всего лишь успешным военачальником, но не более. Не было бы ни его пятикратного консульства, ни столь серьёзного усиления влияния народных трибунов, ни упадка политической культуры и уважения к традициям. А реформы, аналогичные более поздним сулланским, могли бы и прижиться - ведь институты, на которые они опирались, не деградировали бы столь сильно. Но теперь другого пути у Республики не было, ведь у неё был Гай Марий, - её спаситель и один из могильщиков, и он ждал ещё одного шанса.

Италия против Рима

А шанс этот предоставил всё тот же Араузион. Ведь на полях под ним погибали не только римляне, но и италики, которые составляли до половины армии. Италики и раньше были недовольны своим неравенством положения с римлянами, ведь лямку ведения войн они тянули вместе, вместе разделяли риски, но вот большую часть прибылей получал почему-то Вечный город. До кимвро-тевтонской войны и Араузиона у италиков не было общего повода требовать для себя нечто большее, а теперь был, - ведь именно из-за некомпетентности, самоуверенности, глупости и жадности уважаемых римлян погибли десятки тысяч из них. Их, италиков, вели на убой бесталанные римские политики, готовые положить десятки и сотни тысяч ради собственных мелочных амбиций. И теперь италики хотели получить компенсацию за пролитую кровь - римское гражданство.

До Араузиона вопрос гражданства италиков поднимался лишь раз, когда Гай Гракх хотел дать всего лишь латинское гражданство италикам. Но вопрос гражданства был одним из немногих общих мест во взглядах плебса и нобилитета - уравнивание в правах италиков и римлян несло угрозу положению последних. А потому, когда после окончания войны с варварами италики стали вначале просить, а потом и настоятельно требовать гражданства, им неизменно отвечали - это не обсуждается. Уважаемые сенаторы предпочитали не замечать проблему - ну не войной же, в самом деле, они пойдут на нас? А если даже пойдут, то римские легионы быстро поставят их на место - все же разделяй и властвуй никто не отменял.

Не смущал римлян ни тот факт, что сами италики все чаще проявляли единодушие в борьбе за гражданство, ни появление у этого движения политических лидеров. Чтобы применять “разделяй и властвуй”, Риму нужно быть более приемлемым союзником, нежели другие италики, но вот тут-то и выплывала проблема, - приемлемым данный союз теперь был только при условии допуска в политику Рима. Более того, восстание италиков могло даже принести профиты отдельным политикам… Например, Марию.

Нет, конечно были и те, кто видел надвигающуюся бурю, - например, реформаторы из числа нобилей-оптиматов, сгруппированных вокруг народного трибуна Марка Ливия Друза. Но их попытка провести закон о наделении италиков римским гражданством в пакете с другими реформами, которые должны были стабилизировать расшатанную систему управления Республики, провалилась. Есть разные версии, почему: по одной - был изобличен его сговор с италиками, по другой - он просто потерял поддержку в народном собрании из-за недовольства его законопроектами. Да и методы, избранные Друзом, очень уж сильно напоминали таковые у Гракхов, хотя, справедливости ради, к этому моменту ломать через колено политические традиции стало скорее новой нормой.

Но Друз хотя бы попытался остановить неизбежное. Его убийство неизвестным в самом конце трибуната уничтожило последние надежды италиков на разрешение проблемы гражданства мирными методами. Есть ничем не подтверждённая гипотеза, что Друз, как и его друг и по совместительству лидер италиков, Квинт Поппедий Силон, оба участвовали в битве при Араузионе и там их дружба и началась. Но даже если это не так, то без поражения при Араузионе в любом случае голоса италиков могли и не возвыситься до призывов с оружием в руках отстоять свои права. Это отсрочило бы острую необходимость решения вопроса и дало бы время на попытку поиска компромисса. Но не получилось.

Именно во время союзнической войны римляне, ради поддержания на плаву экономики, начнут драть ещё больше налогов с провинциалов, чем воспользуется Митридат Евпатор, чьё возвышение станет триггером для конфликта Мария и Суллы. Именно разгоревшаяся Союзническая война вернет снова в большую политику Мария и столкнет его с Суллой. Их борьба сметёт последние остатки старых республиканских рамок в ходе последующей гражданской войны, а “прекрасная Республика будущего”, что на руинах попробует выстроить Сулла, проживет едва ли десяток лет. И именно во время союзнической войны впервые блеснет звезда Помпея, который по полной воспользуется тем, что старые рамки рухнули, а новые держатся лишь на авторитете отдельных личностей, а не самой системы. Именно Помпей будет потом разрушать наследие Суллы ради собственных амбиций.

И всё это из-за одной проигранной битвы, чье название римляне старались всячески забыть.
P.S. Пост вдохновлён подкастом Roma: Падение Республики.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_526810
Пост с навигацией по Коту

Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.