Помните!
Всем погибшим, защищавшим Родину от фашистской чумы, освобождавшим мир от нее посвящается!
Памяти павших будьте достойны, вечно достойны! Детям своим расскажите, детям детей расскажите, чтобы запомнили!
Всем погибшим, защищавшим Родину от фашистской чумы, освобождавшим мир от нее посвящается!
Памяти павших будьте достойны, вечно достойны! Детям своим расскажите, детям детей расскажите, чтобы запомнили!
В кои-то веки National Geographic упомянул Советский Союз в связи с окончанием Второй Мировой.
Больше слов о разделе Европы, едва-едва о том, КАК Красная Армия пришла к Берлин, через ЧТО.
Но тем не менее.
Поправьте меня, если прежде были подобные публикации.
Просенюк Константин Тихонович.
Рядовой.
Ролился 16.03.1916
Умер 10.09.1994.
Война застала в действующей армии в Ленинграде.
В армии был с июня 1940.
Всю блокаду провел на ленинградском фронте, был водителем и участвовал в доставке грузов по Ладоге. Горжусь, ведь именно дорога жизни спасла немало людей в Ленинграде. Простой парень из уральской деревни, был настоящим героем, спасителем для многих людей, живущих в блокаде.
Войну закончил в Германии в июне 1946 года. Вернулся домой живым и невредимым.
Моя бабушка родилась в 1939, после этого прадед и прабабушка родили ещё 4 сыновей.
В последние года жил со своей дочкой, моей бабушкой в деревне Василовка (Юрюзань, Челябинская обл).
Из детства помню, что он меня катал на коленках, и его огромные, как казались, ладони гладили меня по голове. Когда рассказала маме, она подтвердила, что он делал это постоянно.
Мне было 4, когда прадед умер, но прожил он долгую и счастливую жизнь, увидел всех своих правнуков и правнучек.
Мама и бабушка говорят, что несмотря на пройденную войну, был очень жизнерадостным и веселым. Любил носить красные шаровары.
Про войну рассказывал неохотно.
Все его награды у родственников в Талице, откуда родом вся семья
Помним и чтим
Из FB Владимира Раменского:
И припомнился мне рассказ замечательной женщины, прекрасного детского кардиолога, участницы Великой Отечественной войны и мамы моего друга и одногруппника Ирины Николаевны Вульфсон. Я её слышал от самой Ирины Николаевны в те годы, когда такие рассказы о войне не поощрялись. К счастью И.Н. к 60-летию победы поведала её и корреспонденту газеты "За Калужской заставой". Текст её воспоминаний я привожу ниже.
===============
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
- Про меня, пожалуйста, не надо, - просит участница Великой Отечественной доктор медицинских наук детский кардиолог Ирина Николаевна Вульфсон. - Хочу, чтобы вы просто рассказали эту историю.
Было это под Вязьмой. Ранней осенью 1942-го. К тому времени четверокурсница московского мединститута старший лейтенант медицинской службы Ирина Вульфсон уже четвертый месяц работала начальником хирургического отделения полевого передвижного госпиталя № 4464. Кто скажет мало, тот ничего не знает о войне. Персонала всего трое, а раненых, обновляющихся каждые три-четыре дня, до шестидесяти. Специализация - конечности. Задача: срочно ампутировать, загипсовать, перебинтовать и отправить дальше - на восток, в эвакогоспиталь.
Конвейер боли, крови, немыслимого напряжения, оставляющий на сон порой всего минуты. В такой ситуации человек невольно приглушает чувства - иначе не выдержать.
Ирине было вдвойне, втройне труднее не распускаться: в 41-м она потеряла мужа - расстреляли как врага народа фактически за одну только немецкую фамилию. Хотя происходил Владимир Тизенгаузен из обрусевших немцев, попавших в Россию еще при государыне Екатерине. Плюс с мамой в Москве остался ее сынишка - всего-то восьмимесячный...
- Вязьма раза три переходила из рук в руки, - вспоминает Ирина Николаевна. - И вот когда фашистов окончательно выбили из почти дотла спаленного города, к нам ночью пришли взволнованные деревенские женщины. Сказали, что в ближайшем лесу у немцев действовал потаенный детский “госпиталь”. Подождите, адрес назову, - достает пожелтевший конверт, отправленный когда-то матери, читает: - Смоленская область, Вяземский район, деревня Старый Ржавец. И там остались дети. Мы, конечно, сразу туда помчались. Увидели старинный барский дом с колоннами. Зашли внутрь при полной тишине. Две чисто побеленные комнаты. В первой только операционный стол. Во второй дети лежали в беленьких кроватках, укрытые белоснежными одеяльцами. Безмолвные, как куколки. Все наголо стриженные, все в белых рубашечках, трусиках. Точно пациенты, приготовленные к операции. Им всем было где-то от четырех до восьми лет. Они совершенно не реагировали на наше появление. И это было до безумия страшно! Я таких детей никогда больше не видела.
Когда малышей - кого на подводе, кого на руках - доставили в госпиталь, среди раненых стало твориться что-то невообразимое. Мужики скрипели зубами, кто-то, не таясь, плакал, кто-то материл Гитлера и иже с ним. И все кричали: “Возьмите у меня кровь!” Переливание крови начали той же ночью, продолжали целый день. Не помогало...
Они умирали, - горько продолжает Ирина Николаевна. -Вернее, таяли как свечечки. Без слез, без слов. Совершенно безучастные к окружающим их дядям, тетям, готовым отдать, кажется, все для их спасения. Только от двух-трех удалось услышать имя. Чьи они, откуда? Ничего так и не узнали. Из двадцати лишь одиннадцать к концу дня отправили на машине с ранеными. Остальных пришлось похоронить... Но и тем, в ком еще теплилась жизнь, думаю, вряд ли посчастливилось добраться до эвакогоспиталя.
Совершенно очевидно, что дети - жертвы чудовищного эксперимента. Это был донорский пункт, поставлявший кровь для солдат, офицеров рейха. Видите ли, детская кровь более активная. Но для малолетнего донора, у которого кроветворная система еще полностью не сформировалась, потеря необратима. Даже если его поддерживать полноценным питанием, витаминами. А бедняжек ведь даже не кормили. Просто выкачивали из них кровь...
Вот он фашизм, который кому-то в Европе сегодня кажется уж и не таким страшным. Вроде бы даже безвинным. Причислила же Литва лагерь в Саласпилсе, где были похожие детские отделения, к воспитательно-трудовому учреждению.
Ирина Николаевна, по сей день консультирующая маленьких пациентов в поликлинике, в шестидесятых годах туда, кстати, ездила. Запомнились ребячьи рисунки - домики, елочки, солнышко с ножками, выцарапанные камешком на стенах казематов. И удары сердца, бьющегося прямо из-под земли, вдоль всей дороги, ведущей к последнему причалу тысяч безвинных жертв.
Несчастные доноры из фашистского “госпиталя” под Вязьмой не успели оставить не только своих рисунков - даже имен, фамилий, адресов. Похоже, эта безымянность особенно гнетет доктора, умеющего, как никто другой, слушать и лечить детское сердце. “Мы даже не знаем, кого там загубили, - совсем тихо говорит она. - Потому и решила впервые донести эту историю через столько лет. Просто как факт. С единственной просьбой ко всем живущим, ко всем начинающим жить - чтобы помнили. Это было!..”
Газета «За Калужской заставой» - № 16 (403) - 11 мая 2005 г.
https://www.facebook.com/vladimir.ramenskii/posts/7296451071...
мой дед Колесников Пётр Никонорович. Я совсем маленькой пыталась расспрашивать его про войну, он с улыбкой отмахивался. Однажды на 9 Мая подарила ему книгу рассказов, меня потрясших - он тогда рассмеялся. Я потом-то подумала, чтО ему, поди, эти рассказы по сравнению с тем, что самому пришлось пережить... Не думала совсем о том, что пожилому человеку в деревне посреди лета совсем не до книг.
Он был ранен миной где-то на Волховском фронте в 1942, подорвался на мине, потерял правую руку ниже локтя, правую ногу от бедра и левый глаз. Много позже, в 90ые, двоюродная сестра возила его к глазникам, те сказали, что глазной нерв цел, что глаз можно было спасти, дед плакал, сестра моя его утешала: ну сколько лет уже прошло?!! И потом, в условиях полевого госпиталя, нужно же было быстро принимать решения...
Братья несколько лет назад, перебирая вещи в доме, нашли наградные книжечки, помню, удивлялись тому, какие у него были награды. "А где же сами ордена?" - Наверняка положили с ним, когда хоронили, - был ответ. Наверняка.
В 42м ему было 33. Почти две трети жизни он прожил вот так: со своим хозяйством, подённым трудом да на ветеранскую пенсию (бабушка в колхоз не вступала). Подённый труд - столярная мастерская. Мама с гордостью говорила, что пойдём пройдём по деревне, я тебе покажу наличники, которые дед сделал. 🏡Нет уже тех наличников, во всех домах стоят стеклопакеты... Ещё у него было особое чутьё, он знал, где и как при закладке дома класть сруб, чтобы дом впоследствие не осел.
Вот так почти всю жизнь и столярничал: двигая рубанок культей руки. Я хорошо помню его мастерскую - сначала в старом доме в два оконца, с горами стружек и опилок, там всегда было много света, и пыль сверкала в косых лучах заходящего солнца, и пахло деревом и пылью, и жизнью. Позже, когда дом разобрали, инструменты перебрались в сарай, и я уже там из любопытства строгала рубанком дощечки, вырезала кораблики, раз так глубоко порезалась стамеской, думала, умру от потери крови 😆
Был у него товарищ в соседнем татарском Старом Утямыше (пара километров, если напрямую), сколько же было радости, когда бабай тот приходил в гости! То ли дед переходил на татарский, то ли гость - на чувашский, но общались они без русского. Мы были детьми, какой нам интерес до разговоров стариков? Никогда не расспрашивали, что да как, знаю лишь, что друзья они были с фронта.
Ещё я помню его сидящим вечерком на завалинке: вытянет свой протез/палку, скрутит цигарку и сидит думает... Цыплята да куры тихо-тихо ходят квохчут рядом, те, что посмелее, на колено заберутся, а самый смельчак, бывало, по плечу - на голову. А он сидит молча, будто мысленно с ними общается.
А может, не с ними.
«Месяц май» - это история моего прадедушки, который служил в стрелковой дивизии. В 1941 он встретился с будущей женой. Вскоре он погиб, а прабабушка дожила до 1987 года, вырастила сына, но замуж больше не вышла. Их история меня впечатлила, хотелось рассказать ее, но я не знала, в каком именно виде и жанре. А когда я услышала эту песню, пазл сошелся.
За один день родился сценарий, раскадровка из головы перешла на бумагу. Когда это увидели мои коллеги, они дали согласие, не раздумывая. Так собралась очень душевная команда, и мы приступили к съемкам. Но не все пошло так, как мы планировали.
Количество съёмочных смен было ограничено. В распоряжении у нас было очень мало времени. Мы снимали всего 3 дня. Я переживала, что погода подведет, что мы что-то не успеем, тогда по свету сцены не сойдутся, и это разрушит контраст между ними и убьет всю атмосферу.
Цвето-тепловая гамма фильма сильно зависела от солнца: теплая картинка - для сцен фронтового быта, где показывается дружба и забота героев друг о друге; а холодная темная гамма с туманом болот и дымом сражений - чтобы передать атмосферу опасности и драмы. Поэтому мы очень сильно были привязаны к погоде.
В первый день мы снимали сцены отдыха между боями, использовали для этого весь теплый свет вечернего солнца. Второй и третий день должны были быть пасмурными. Мы на это рассчитывали. Но не тут-то было! Солнце светило по-южному, и из всего времени суток нам подошли бы только сумерки. Но я понимала, что они длятся два часа, и мы можем не уложиться по времени. Поэтому было решено ждать закат и драпировать лес огромными черными тряпками, чтобы создать искусственную тень. Актерам пришлось ползать строго вдоль них, чтобы палящее солнце или сама ткань не влезли в кадр. Кто-то также носил дополнительную тряпку, чтобы закрывать солнечные просветы во время проползания актеров рядом с ними. Мы подождали, пока солнце опустится пониже, чтобы тени были длиннее, и врубили «мотор».
Если в первую смену мы снимали кадры, где актеры стоят, то второй и третий день мы избороздили собой всю лесополосу. Приходилось пробираться под кустами, особенно там, где нет просвета. Помню Рита(оператор) посреди кадра кричит: «Ползи налево!» - Ну я, как ни в чем не бывало, поворачиваю налево. Там куст. И просвета там нет. Рита снова: «Не останавливайся! Кадр хороший!» - Но как, там же просвета нет! А останавливаться нельзя. Тогда я, закрыв глаза, просочилась под этот куст и застряла. Ребята посмеялись немного и вытащили меня за керзач. Офактурилась я тогда минут за 15: грязь кусками была размазана по лицу, в волосах торчали какие-то палки и листья, колготки выглядели, как будто не стираны с 1941 года. Гример был доволен.
Следить приходилось за каждой минутой. Риск не успеть был очень велик. По площадке передвигались только бегом. Бегали все, но больше всего мне было жалко ребят, которые при этом таскали генератор. Я вообще не представляю, как они это делали. Не могу не отметить, что команда собралась блистательная. Ни одного лишнего действия, разговор по душам, воодушевляющая атмосфера – это и многое другое повлияло на исход работы.
Подготовка была очень тщательная и напряженная, поскольку времени на нее было мало, хотя работой в цейтноте в кино никого не удивишь. Надо было уделить внимание каждой мелочи: какие были прически у моей прабабушки, как они могли меняться в зависимости от сцены. При составлении режиссерского сценария я отмечала для гримера, в какой сцене на какой стадии заживления должны быть раны героев. Хотя далеко не все эти сцены попали в монтаж. В работу вошла примерно 1/10 часть отснятого материала. Так что, возможно, в дальнейшем это переродится в полноценный фильм. За кадром остались красивые истории остальных персонажей, а также более глубокая и романтическая линия главных героев.
Саму форму и реквизит мы достали быстро, но не могли найти некоторые дополнительные детали, поскольку все было арендовано в те дни, а также нельзя было превышать бюджет, поэтому Настя – наш костюмер – сама шила сумку санитарки, повязку и некоторые детали костюма.
Самой сложной сценой для меня была трагическая сцена после смерти главного героя. Её я репетировала недели две, каждый день рыдая дома по часу. И, когда муж приходил с работы, он уже сомневался, что у нас все хорошо. Особенно на второй неделе. Но его вера в меня, а также мои старания убедить его, что искусство требует жертв - а тут всего лишь слезы - сделали свое дело, и эту сцену мы сняли с одного дубля за 10 минут моего непрерывного рёва с использованием техники Станиславского. А больше времени у нас и не было, кстати говоря. До сих пор помню то чувство, когда раздался: «Стооооп!» - И как раз в этот момент село солнце. Мы все прилипли к плейбеку, чтобы разглядеть, что там снято. У меня тряслись коленки, потому что я могла не увидеть то, что было задумано. Но именно Рита и мое абсолютное доверие ей сделали свое дело, и через 5 минут мы уже все рыдали перед экраном. Я, кстати, рыдала меньше остальных.
Правда, я потом еще 3 дня распускала реки слез за монтажом. И муж снова не очень понял, что опять за слезы, ведь съемки закончились. Но я ему показала черновой монтаж, он тоже всплакнул немного, и работу одобрил.
Честно, сказать, я боялась, что эта сцена может сорваться, поскольку помимо перечисленного нас еще подвела техника: дым кончился в самый неподходящий и драматический момент - в последний! А так как дубль был всего один, мой помреж Гриша быстро сорвался за вейпом и бегал потом кругами по полю перед оператором, дымил без перерыва и кашлял как дед, умирающий от туберкулеза.
На поле повсюду торчали обгоревшие палки, через которые было трудно пройти. Когда я бежала через это поле, то сама упала несколько раз. А в этой драматической сцене Рита, обвешанная оборудованием, кружила около нас, запиналась за эти беспросветные палки, потому что под ноги было нельзя смотреть – только в кадр - и материлась, как стая сапожников. Ну а я рыдала что есть мочи, хотя было чертовски смешно. Игорь – наш главный герой – тоже не имел права смеяться, потому что по сюжету он был мертв. Трястись от холода тоже было нельзя, хотя это было сложно. В итоге Рита чуть не сломала ногу, но камера в ее руке не дрогнула – вот что значит профессионализм.
Игорь также отвечал за пиротехнику, но в сцене со взрывом он должен был лежать на земле и умирать, поэтому задымление доверили Инне – гримеру. До сих пор помню тот забавный момент, как Игорь лежит весь в крови и кричит через поле, объясняя, как управляться с шашкой, а Инна робко держит эту штуковину и трясется от страха.
Отдельная и трагическая история произошла с кастингом актрисы на роль «героини в послевоенное время». Мы долго думали, не могли подобрать актрису, которая была бы внешне похожа на героиню в молодости. В итоге было решено пригласить Элину Быстрицкую на эту роль. Мы кропотливо планировали, как создать ей идеальные условия для работы и как учесть все мелочи, которые могут понадобиться для нее на площадке.
Я за полгода пересмотрела все фильмы, статьи и интервью с ней. Во-первых, чтобы понять, а наша ли это героиня? И, во-вторых, чтобы попытаться проникнуться ею как человеком, как профессионалом, как представителем иного менталитета, иной эпохи. Для меня это невероятно важно в работе с актёром – всеми силами выстроить с ним рапорт, говорить на одном языке, думать одними мыслями и, в идеале, понимать друг друга без слов. Причем, сделать это надо так, чтоб актер ни о чем не догадался.
Я прекрасно знала, что одним из ее любимых праздников был День победы (мой, кстати, тоже), и что она участвует не во всех спектаклях, а, в основном, в тех, которые связаны с темой ВОВ, где Элина Авраамовна пела военные песни. Мы связывались с Малым театром, в котором она служила, но они не могли ответить насчет ее участия: ее состояние здоровья резко ухудшилось. Она даже перестала выходить на связь.
С болью в сердце мы стали искать другую актрису. А это было очень непросто! Так мало сегодня натуральных, трогательных актрис в этом возрастном диапазоне. А тут еще фактор внешнего сходства был важен! Опять судьба проекта висела на волоске. Мы перелопатили еще десятки анкет, но актрисы либо были все перекроенные хирургом, либо не похожи внешне, либо не могли справиться с пробами. Но, когда моя надежда издавала последний предсмертный стон, я открыла анкету Татьяны, изучила каждую запятую, каждую фотографию со времен ее школьных лет, и выдохнула, поняв, что героине быть.
А, придя домой после первой смены, вся в грязи и абсолютно без сил, я увидела новость о том, что Элины Быстрицкой сегодня не стало. Это было 26 апреля 2019 года. Я, наверное, не забуду эту дату.
Но, какие бы трудности ни случились, мы с ними справились, и история моих предков увидела жизнь. Я приглашаю вас посмотреть этот музыкальный фильм и мысленно сказать «спасибо» всем тем, кто защищал родину, ведь это они подарили нам жизнь и мирное небо над головой.
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
6 апреля 1966 года, 54 года назад двое русских витязей совершили Подвиг.
Каждый раз, как слушаю эту песню, - плачу, как девочка. Какие были люди...
Исполнение, знакомое с детства:
Ну, и, возможно, кто-то не видел этот мультфильм
Будем помнить!