Поэтому, когда из темноты показались знакомые уже очертания, Горан сильно и неприятно удивился.
«Да чем я тебе так не угодил, дурная ты свинина?»
Этот прыжок был подготовлен плохо, и приземление вышло не вполне удачным: равновесие удалось сохранить с большим трудом. Липкий страх тут же выполз из глубин сознания. Нет ничего хуже, чем упасть во время схватки с кабаном. Да, он не волк и не медведь, у него нет огромных когтей и сильных челюстей хищника. Вот только быть растоптанным огромной тушей с острыми копытами и разодранным кривыми клыками, пожалуй, даже хуже, чем смерть от точного и сильного удара медвежьей лапой.
Не то чтобы Горан как-то особенно беспокоился о своих останках, но стать вечерней трапезой всеядного вепря ему не хотелось. Эта мысль помогла сконцентрироваться, и Горан более осмысленно огляделся по сторонам.
Кабан, конечно, не самый сообразительный зверь, но надеяться раз за разом обманывать его одной и той же уловкой, пока он не устанет и не потеряет интерес, не приходилось. Оставался только один путь к спасению: залезть на дерево. Но такая большая и удивительно целеустремленная тварь может запросто подрыть корни, поэтому подходил не любой вариант. Как назло, лес вокруг Горана оказался на редкость молодым и хилым.
В сотне метров левее рос дуб. Не слишком толстый, но шансы устоять у него были, а самое главное — несколько сильных горизонтальных ветвей росли достаточно низко, чтобы быстро на них залезть. Оставалась одна проблема: как добраться до этого дуба. Расстояние, конечно, небольшое, но сомневаться в том, кто победит в этом забеге, не приходилось.
Горан выдохнул и приготовился. Пусть он не такой быстрый, но у кабана нет того, что есть у него — выдержки и разума.
Прыжки от разъяренного вепря приобрели четкое направление. Преодолевая нечеловеческое желание стремглав броситься к спасительному дереву, пока кабан разворачивается, Горан медленно, но верно продвигался к цели.
Но кабану слишком быстро надоело бестолково метаться по лесу. Скорость атак становилась ниже, а расстояние, которое требовалось на торможение и разворот — короче. И когда Горан был уже совсем близко к безопасным ветвям, у него не получилось увернуться. Разодранную ногу обожгло огнем.
Но и кабану не хватило инерции и силы, чтобы сбить человека с ног. Горан налетел спиной на крепкий ствол, полоснул ножом по морде зверя и, пользуясь мимолетной заминкой, схватился за нижнюю ветку и втянул себя наверх.
Яростный визг сотряс лес. По морде кабана текла кровь, перемешиваясь со следами человеческой.
Горан хотел залезть повыше, но одолел всего пару ярусов, растянувшись на двух растущих рядом ветках. Нож куда-то потерялся, руки тряслись, а раны кровоточили, окрашивая кору дерева в алый цвет.
Уронив голову на руки, он разразился чем-то средним между хохотом и плачем.
Услышав яростный голос вепря, она сразу поняла, что охотник попал в беду. Не зная, чем закончится схватка, она быстро приняла единственно верное решение: схватила бессознательного Авантюрина и оттащила его в дупло ближайшего дерева.
Наконец они свободны. Она чувствовала в себе достаточно сил, чтобы в одиночку телепортироваться домой и привести помощь. Теперь можно не опасаться, что в её отсутствие с эльфом-чужаком что-то случится, и нет нужды устраивать бойню с охотником. Вернётся он или нет, её больше не касается.
Но уже через несколько секунд после того, как она закончила маскировать раненого эльфа, Тария растерялась.
Она должна была быть на полпути к дворцу, но отчего-то прислушивалась к звукам битвы. И, как истинный эмпат, не могла соврать себе: прислушивалась не с любопытством, не со злорадством.
И это было так неправильно, так возмутительно, что хотелось закричать.
Какое ей дело до человека?
Хватит с неё того, что она возится с чужеземным эльфом, вместо того чтобы вернуться к своему королю. Она воин, и нет сомнений, на чьей она стороне.
Налетевший порыв ветра неприятно похолодил кожу через неплотно прилегающую одежду. Тария начала приводить себя в порядок и громко выругалась.
Охотник своими лапищами не мог правильно завязать пояс платья с запа́хом, но очень старался.
По непонятной для Тарии причине он выпустил её из тюрьмы, ухаживал за двумя ранеными эльфами и не обращался с ними как с пленниками. Он не мог не понимать, что без клетки они сбегут, как только придут в себя.
Почему бы он это ни делал, Тария не могла теперь спокойно уйти, не узнав, что с ним случилось.
Проклиная всё на свете, она полетела на звук, не понимая, почему это делает, и больше того — зачем? Она не заклинатель, не целитель и, что бы там ни происходило, ничем не сможет помочь.
Визг кабана стал оглушительным, к ярости добавились нотки боли. Но — что странно — человека не было слышно. Ни криков страха, ни призывов о помощи. Ясно, что ему не на кого рассчитывать, но обычно это никого не останавливает. И люди, и эльфы кричат даже в самых безнадежных ситуациях.
Это было так неожиданно, что Тария остановилась. И смогла заметить кое-что ещё.
Чужое присутствие. Магию. И тогда всё поняла.
Осторожно выглянув из-за кустов, она увидела, как разъяренный кабан остервенело роет землю вокруг молодого дуба, на котором из последних сил держался охотник. Выглядел он теперь немногим лучше Авантюрина — даже издалека было видно стекающую по дереву кровь. Её запах разносился по лесу, как приглашение к обеду.
Но Тария точно знала, что не это будоражит вепря и не его собственная рана на морде. И что, скорее всего, осторожный зверь отступил бы, если бы не её сородичи. Сосредоточившись, она определила направление и поспешила туда.
Олен и ещё один разведчик посылали команды вепрю. Судя по бледности эльфов и выступившему поту, кабан уже давным-давно хотел убраться восвояси. Тария бы не поставила на то, что им хватит магии, пока дуб не рухнет. Обычно в таких случаях эльфы отступались: магическое истощение — это не шутки, и причина для риска должна быть серьезная.
Впрочем, разглядев весь отряд, она быстро поняла, с чем связано такое упорство.
Лицо угрюмого эльфа просияло. Отбросив все церемонии, он сгрёб её в крепкие объятья.
— Ты цела! Хвала Матери, я уж и не знал, что думать, когда тебя увидел.
— Ланнуэль беспокоился о тебе. И я уже тоже. Я знаю, что ты умница, но я несколько дней не мог тебя найти!
Тария порозовела. Почему она не подумала как-то дать всем знать, что она жива? Хотя то, что о ней есть кому тревожиться, было, несомненно, приятно.
— Меня немного потрепало при побеге. Не так, как некоторых… Мне нужно во дворец, как можно быстрее. Ты поможешь телепортировать ещё одного эльфа? Я пока не смогу переправить двоих.
— Да, конечно. Думаю, Олен и остальные справятся без нас. А кто там был с тобой? Выглядел этот парень неважно.
Варин двинулся в сторону оставленного лагеря. Поняв, что он не собирается отзывать разведчиков, Тария замешкалась.
— Это долгая история… Ему надо попасть к целителям, срочно. Варин… Пусть Олен и остальные идут с нами. Ты только посмотри на них, они же почти на нуле. Оно того не стоит.
— Надо же, — усмехнулся Варин, — зря Новых Хранителей обвиняют в кровожадности. Неужели не хочется отомстить? Уверен, что у нашего бравого офицера есть ещё силы.
Тария увидела, как Олен прикусил губу и напрягся. Неправильные она выбрала слова! Теперь заклинатель подумает, что она сомневается в его магической мощи, и не отступится, пока не потеряет сознание. Или пока кабан не свалит дуб и не прикончит охотника.
— Я не могу объяснить всё быстро… Но, кажется, тот человек полезнее будет живым. Просто поверь мне, пожалуйста.
— Самые полезные люди — мертвые люди. Особенно в лесу. Кабану, например, не помешало бы восстановить силы после такой заварушки. И свежее мясо для этого вполне подойдёт.
Заметив, как изменилось лицо Тарии, Варин замолчал. Посуровел, поиграл желваками, но всё же выдавил:
— Олен, оставь зверушку в покое. У него и так вся морда в крови, нечего ему сейчас в земле копаться.
И уже гораздо тише, только для Тарии, добавил:
— Я знаю, что у тебя с королем свои дела… Секретность секретностью, но всё же пару историй от тебя и я бы послушал. Особенно в части внезапных приступов милосердия.
Тария кивнула и поспешила к лагерю.
Оставалось надеяться, что, высказанные вслух, причины станут казаться убедительнее, чем у нее в голове…
«Что ты опять натворил? Почему, почему ты вечно всё портишь?!»
Розги со свистом рассекли воздух. Что бы ни случалось, где бы ни настигало его наказание — они всегда были рядом. По мере его роста мама добавляла новые и новые пучки веток везде, где они могли ей понадобиться. А в сарае ивовые прутья лежали всегда замоченными в воде — мама считала, что за пределами дома Горан совершал самые плохие проступки, требующие особо болезненных наказаний.
Став постарше, он понял, что в маленьком доме просто неудобно было держать лишнее корыто с водой. А сарай стоял рядом с рекой, и места в нем было предостаточно…
Родители других детей расщепляли кончики розг после вымачивания, чтобы не было захлёстов. Но Горан не удостоился такого везения, поэтому от каждой порки на нём оставались болезненные, долго заживающие раны.
Хотя долго заживали они в основном потому, что не успевали сходить до новых побоев. Едва затянувшиеся разрывы трескались снова, кровоточили и саднили.
Во время наказания следовало отводить глаза и молчать. Если не хочешь, чтобы после экзекуции тебя посыпали солью.
Очередной удар пришелся по голым ногам. Кожа лопнула, брызнула кровь. Сквозь плотно стиснутые зубы вырвался стон.
«Что ты сказал? Хочешь что-то сказать — говори, а я послушаю!»
Горан с ужасом услышал собственный голос. Нет, не надо ничего говорить, нельзя! Но голос не подчинялся ему.
Боль в ногах никуда не ушла. Но исчез двор его дома, мама. И ранивший его вепрь тоже исчез.
Горан со стоном приподнялся, попытался перевернуться с живота на спину и чуть не упал. Не слушались не только ноги, но и затёкшее тело. Странно, что он не упал сразу, как только потерял сознание. Прямо к вепрю под копыта.
С третьей попытки получилось сесть, оперевшись спиной о ствол. Отощавшая луна почти не давала света, то и дело стыдливо прячась за рваными облаками.
Надо слезть, выйти на открытое место. Если раны не осмотреть и не обработать, долго он не протянет.
Мысль была такой равнодушной и ясной, что Горан замер. А и вправду, есть ли какая-то разница, выживет они или нет?
Все-таки не зря ему в детстве часто повторяли, что он ни на что не годится. Все последние годы его жизни это доказывали.
В следующий раз он пришёл в себя от крика ночной птицы. Кто-то большой пролетел всего в паре метрах от его лица. Проводя птицу взглядом, Горан вдруг похолодел.
Бессознательные эльфы лежат на земле, как приглашение к обеду. Совы, филины, лисы, волки — кто угодно может прийти на запах его припасов, а заодно перекусить беззащитными существами.
Если их ещё раньше не съел ранивший его кабан.
Осторожно слезть с дерева не вышло. Ноги тут же подкосились, и он рухнул, как мешок с мукой, чуть не взвыв от боли. В глазах потемнело и заплясали огненные круги. Он бы снова потерял сознание, но теперь ему было ради чего потерпеть.
«А какое тебе до них дело?»
Тот же равнодушный и холодный голос морозил голову в висках и затылке. Наверное, так говорит смерть.
«Врешь, — зло подумал Горан, — троих тебе сегодня будет многовато. Подавишься».
Он шёл целую вечность, словно отлучался не за травами, а в ближайший город. Костёр догорел и погас, только раскаленные угли едва тлели, обозначая в темноте место стоянки.
За что бы он ни брался, что бы ни делал — всё оборачивается собачьим дерьмом. Его служба в армии, его карьера в Особых королевских. Его женитьба и семейная жизнь. Даже его попытка освободить парочку эльфов, один из которых пострадал по его же вине.
Горан вытянулся, с трудом приладившись, так, чтобы раны болели поменьше, и закрыл глаза.
— Любопытно. Крайне любопытно!
Благословенная, бархатная темнота отступала. Авантюрин цеплялся за неё как мог, но она ускользала и рассеивалась.
Он не хотел приходить в сознание. С тех пор как он сбежал из дома, его ещё ни разу не ждало ничего хорошего. Только боль, разочарования и странные знакомства. Это не стоило прощания со сладким забвением. Здесь было тихо, не больно, а однажды он и вовсе услышал прекрасную, бесконечно печальную песню. Он был готов расстаться со ставшей вдруг неудобной и бесполезной жизнью, лишь бы ещё раз услышать эту песню.
Но чьи-то руки трогали его раны, тормошили, постоянно подносили что-то сильно и неприятно пахнущее. А когда ему оттянули пальцем веко, Авантюрин не выдержал. Он хотел сказать что-то протестующее, но вырвался только стон.
— Так-так. Мой мальчик, ты уже почти это сделал! Ну же, постарайся ещё чуточку!
Вспышка магического заряда была такой яркой, что слепила через закрытые глаза. Авантюрина окатило холодом, и он окончательно пришёл в себя.
Но вместо уродливого, поеденного крысами лица Василя он увидел лицо эльфа. Не слишком красивого, изрядно постаревшего, но всё же гораздо более симпатичного, чем главный особист. Его дружелюбное выражение лица никак не вязалось с холодными и требовательными руками.
— Во-от, так гораздо лучше. Смотри на меня, не уходи обратно. И не надо делать вид, что умираешь, теперь тебе уже не от чего. Надо просто немножко постараться!
Авантюрин не очень понял, как именно ему нужно постараться. Но цепкий взгляд пожилого эльфа странным образом не давал отвернуться, пришлось терпеливо снести все всполохи магии исцеления и манипуляции с его телом. Скосив глаза, Авантюрин увидел своё плечо и часть груди. Раны затянулись, оставив после себя неровные розовые полоски.
— Согласись, это же совсем другое дело! А сейчас тебе нужно сесть и кое-что выпить.
Комната покачнулась. Заново сфокусировав взгляд, Авантюрин понял, что это кушетка, на которой он лежал, подняла его до сидячего положения.
— Шрамы я потом тоже уберу. Негоже такому молодому эльфу ходить разукрашенным, как гладиатор. Но — немного позже. У меня не хватит сейчас сил, поэтому пока тебе придется справиться самому. Вот, выпей это. Сразу почувствуешь себя лучше.
Авантюрин не помнил, что такое «гладиатор». Кажется, что-то из истории людей. Но покорно послушался начитанного лекаря и сделал большой доверчивый глоток из сосуда.
Непередаваемо омерзительная смесь заставила закашляться. Утирая слезы, Авантюрин вдруг осознал, что руки его легко слушаются.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес лекарь, — а теперь расскажи старому Осфу, как ты себя чувствуешь.
Первые слова застряли комом в горле. Лекарь тут же протянул Авантюрину сосуд с жидкостью, но эльф замахал руками:
— Нет-нет, спасибо! Мне правда гораздо лучше!
— Молодой человек, это уже всего лишь вода. Пей смело, тебе сейчас полезно. Ты потерял много крови. Магия-магией, а недостаток жидкости надо восполнять. Даже до самой макушки наполненный целительной энергией организм нуждается в жидкости, чтобы произвести из неё новую кровь.
Осушив сосуд до дна, Авантюрин осмотрелся. Место, в котором он находился, было самым странным из всего, что он видел за свою жизнь. Если бы не вполне реальный старичок-лекарь, Авантюрин бы решил, что умер.
— Весьма непростой вопрос, должен заметить, — ответил Осф. — Все зависит от того, где ты рассчитывал быть. Но начнем с малого: ты в моем кабинете. Меня зовут Осф, я королевский лекарь.
«Как у человеческого короля может быть лекарь-эльф? — подумал Авантюрин. — Да ещё такой спокойный. И зачем они меня лечат? Чтобы еще раз пытать?».
Воспоминания о пытках заставили Авантюрина вздрогнуть. Причем с ходу так и не определишься, что было хуже: физическая расправа или то, что пришлось пережить у Василя в голове.
Но следующее наблюдение пробудило надежду.
Помещение, где он находился, было не просто странным.
Точнее, нормальным — для эльфа. Никаких гигантских пространств и огромной мебели.
— Ланнуэля Первого, именуемого Королем Раскола. Но, сдается мне, и эта информация сказала тебе не так много.
Авантюрин кивнул, запоздало сообразив: он ведь и понятия не имеет, как зовут хозяина Василя. Осматривая сплошное переплетение веток и листьев, составляющее стены, пол и потолок, Авантюрин наконец понял, как ему сформулировать вопрос:
— Вижу, ты совсем приходишь в себя. Нет. Ты теперь у друзей. Я знаю одну юную особу, которая может рассказать тебе больше, но я впущу её не раньше, чем через несколько часов. Сейчас начнет действовать зелье, тебе надо поспать.
Авантюрин кивнул. Веки вдруг налились свинцовой тяжестью. Провариваясь в сон, он только и успел заметить, что кровать, на которой он лежит, тоже состоит из побегов и листьев.
«Видишь, что мне приходится делать? Соль стоит целое состояние, но я трачу её на тебя! Ты ведь не понимаешь по-другому! Я делаю всё, чтобы ты вырос порядочным человеком, а ты никак не хочешь мне помочь! Зачем ты так себя ведешь?»
Остаток нотации утонул в диком крике. Сколько бы Горан ни обещал себе терпеть молча, наказание солью было за гранью того, что он способен был выдержать. Избитое тело горело, будто он уже провалился к демонам и его жарят на вертеле живьем.
К поркам он практически привык. В глубине души он был уверен, что именно с этим связано, что его соляные пытки участились, а вовсе не с его поведением.
Теперь Горан всё чаще общался с кем-то кроме своих родителей. И мог сравнить, как другие воспитывали своих детей. Он был сильно удивлен, что далеко не каждый проступок приводил его приятелей к физическому наказанию.
Когда он впервые заикнулся об этом матери, его выпороли так, что он неделю не мог выйти на улицу.
Но зерно сомнений уже проросло в его разуме и дало свои всходы. Корчась от невыносимой боли, он цеплялся за одну-единственную спасительную мысль, которую нельзя было говорить вслух: «когда-нибудь я вырасту и уйду отсюда навсегда».
Горан проснулся, задыхаясь от боли и собственных слёз. На поверку слёзы оказались всего лишь дождем.
Серое от промозглой погоды утро было всё же достаточно светлым, чтобы Горан окончательно понял, насколько плачевно его состояние. Стычка с кабаном была совсем короткой, а последствия — будто по нему потопталось целое стадо.
Впрочем, синяки, ссадины и неглубокие царапины хоть и болели, но его занимали мало. А вот огромная рваная рана на бедре не сулила ничего хорошего.
Горан дополз до котелка с никому не нужным уже отваром. Шипя, как смог вычистил из раны землю и остатки коры. Наложил повязку со смесью лекарственных трав. Делал всё очень медленно, но не потому, что было больно и тяжело, — к этому он давно привык. Просто тот же морозно-убийственный голос раз за разом повторял один и тот же вопрос:
Закончив обработку ран, Горан вдруг заметил то, что ускользнуло от его внимания вчера вечером: его припасы целы.
Крупы, мука, даже сушеное и вяленое мясо.
Крови на походном одеяле не стало больше. И вообще, во всем лагере не было следов борьбы и иных следов, кроме его собственных.
Конечно, оставалась вероятность, что эльфов утащила сова или филин. Вот только эти хищники охотятся с помощью зрения и слуха, вряд ли бы их внимание привлекли неподвижные эльфы.
Значит, скорее всего, его отвары и повязки наконец-то сработали. Перед тем как в очередной раз провалиться в темноту, Горан улыбнулся.
Авантюрин растерянно посмотрел на Тарию.
— Из каких же ты диких мест, где не знают самое древнее эльфийское приветствие?
Увидев, как он открывает рот, она замахала руками:
— Нет-нет-нет. Мне ты уже рассказывал про другие миры, повторишь потом, а с меня довольно. Давай лучше я расскажу тебе, где ты сейчас.
Авантюрин кивнул и расслабился. Приятный голос убаюкивал: действие зелья не прошло до конца, его всё ещё сильно клонило в сон. Он слушал историю своего избавления так, будто это всё происходило не с ним. Впрочем, сюжет и вправду был больше похож на приключения из книг. Драки, преследование, плен… Его жизнь оказалась крайне насыщенной даже тогда, когда он в ней не участвовал.
Когда Тария дошла до конца рассказа, Авантюрин широко раскрыл глаза и заворочался, пытаясь сесть повыше. Но не успел он ничего сказать, как Тария спросила:
— Ты знаешь… я только одного не пойму. Почему Василь не предложил тебе работать на него? Ведь ты эмпат.
Авантюрин нахмурился. Эта часть воспоминаний была неприятнее всего.
— А почему ты отказался? Неужели не понимал, что с тобой потом будет?
Авантюрин вздохнул. Помялся, подбирая правильные слова, и наконец ответил:
— Должен признать, мастерство нашего общего друга я и вправду немного недооценил. Хотя глупо, ведь это было уже после того, как я побывал у него в голове. Но… даже зная наперед, я бы все равно отказался. Нельзя работать на таких, как он. Это называется по-другому, не работа… Рабство. Когда я изучал историю, я всегда удивлялся, как люди соглашались на подобное унизительное положение. Теперь я лучше понимаю как. Но всё так же не понимаю — зачем. Никого нельзя сделать рабом, пока он сам на это не согласен. Я — не согласился.
Закончив говорить, Авантюрин покраснел. Как он ни старался, все равно получилось чудовищно пафосно.
Но как ещё было объяснить ей, почему он сделал то, что сделал? Не всякая жизнь стоит того, чтобы цепляться за неё саму по себе во что бы то ни стало. Есть границы, пересекая которые умираешь внутри и просто существуешь. Он не хотел существовать.
— Если на твоей родине есть ещё такие, как ты, я бы хотела там когда-нибудь побывать.
Авантюрин вдруг вспомнил их поцелуй. Наигранный, спонтанный, но всё же — настоящий. А потом представил пустые глаза своей невесты.
«Тебе бы у нас не понравилось», — подумал он, но вслух сказал совсем другое:
— Когда ты уходила… что стало с Гораном? С охотником, — добавил Авантюрин, увидев, что Тария не сразу его поняла.
— Горан, значит… — вздохнула Тария. — Боюсь, что ничего хорошего. От вепря он спасся, но выглядел не лучше тебя после трудов Василя.
— И вы оставили его там? — удивился Авантюрин. Тария фыркнула.
— А что мы должны были сделать, по-твоему? Тоже забрать его к Осфу? У нас война, если ты вдруг забыл.
— Но он же вытащил нас из тюрьмы!
— В которую мы оба попали по его вине.
— Я не осуждаю его за это, и тебе не советую. После того как я… В общем, ему было трудно. Он не вполне понимал, что делает. И явно передумал, раз вернулся за нами, рискуя жизнью и свободой.
— После того как ты… что? — сощурилась Тария. — Знаешь, кажется, ты уже достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы рассказать парочку историй.
Она взяла со столика серебряный колокольчик и позвонила. Очень быстро, будто только и ждала сигнала, в кабинете появилась молоденькая служанка.
— Скажи Ланнуэлю, что я прошу его аудиенции. И буду не одна — наш гость пришёл в себя и готов поговорить.
Имя показалось Авантюрину знакомым: он слышал его совсем недавно. Кажется, от лекаря, но в дымке магии и зелья в памяти не осталось ассоциации с персоной.
— Наш король, — ответила Тария. В голосе её была гордость… и что-то ещё. Авантюрин внимательнее посмотрел на девушку, пытаясь считать выражение её лица. Но не успел — всего через несколько мгновений дверь снова открылась. Тария поднялась на ноги и протянула Авантюрину руку.
— Давай помогу встать. Король готов нас принять.
Удар кулака сбил его с ног. Полет закончился на полу, который вышиб из Горана весь воздух.
— Щщщенок! И почему я не дал утопить тебя ещё в детстве? Права была твоя мать, а я ей не верил! Сучонок неблагодарный!
Пытаясь отдышаться, Горан переваривал услышанное. Отец был сильно пьян, но тем более вероятно, что сказал правду.
Если мать хотела избавиться от младенца, но ей не дали, это бы многое могло объяснить. Бесконечные придирки, наказания по любому поводу. Звериную жестокость, правда, объяснить было сложнее. Впрочем, она сама регулярно терпела побои от пьяного мужа. Так почему бы не выместить зло на том, кто не может тебе ответить?
Хотя всего пару часов назад Горан думал, что теперь может.
Он действительно вырос и осмелел достаточно, чтобы справиться с матерью. О чем недвусмысленно ей и заявил, когда она в очередной раз попыталась побить его.
Очень неудачно именно сегодня отец вернулся после очередного загула. Справиться с огромным мужчиной было пока что непосильной задачей.
Но мысль осталась почти той же. Прикрывая голову руками и уворачиваясь от тяжелого сапога, Горан исподтишка перехватил торжествующий взгляд матери.
«Когда-нибудь я вырасту, и ты за всё ответишь».
Горан проснулся от сильной жажды. Рана больше не болела — теперь болело всё тело. Но не изнутри, как от ушибов. Горячая кожа саднила от каждого прикосновения — ныла спина оттого, что он на ней лежит, жгло места, которых касалась одежда.
Размотав повязку, Горан увидел то, что и так уже понял, — рана воспалена.
Нужно было промыть её и сменить повязку, но он никак не мог отделаться от видения матери. Счастливой от его страданий. Встряхнув звенящей головой, Горан застонал.
«Нет, нет, тебя здесь нет. Тебя вообще нет. Ты ответила за всё, что сделала».