- Заяц - зверь бесстрашный. Тому есть много свидетельств. - Так начал свой рассказ дед Шемякин.

В Забайкалье великое множество зайцев. Говорят, что они трусливы, но это совершенно неверно. За свою охотничью жизнь я не встречал трусливых зайцев. При такой жизни невозможно быть или стать трусом.
В ононских степях и кустарниках водится серый заяц, он – абориген, местный, и зовут его тулай или толай. А вот другой серый заяц – настоящий русак, завезённый когда-то из западных территорий, встречается по берегам Читинки, Ингоды и склонам Яблонового хребта. Иногда он бывает даже больше зайца-беляка, который встречается в Забайкалье повсеместно.
Охотники уважают охоту на зайцев, особенно после первой пороши, когда на белом снегу видно множество следов, а воздух морозный и бодрящий. На зайца бывают урожайные и неурожайные годы, поскольку он очень плодовит, но часто гибнет от болезней и перенаселения.
Врагов, конечно, у зайца очень много – волки, лисицы, пернатые хищники и – человек, это его главный враг. Совы охотятся на зайца обычно ночью. Но защищается заяц отважно и хладнокровно. Дважды я был свидетелем схваток зайца с хищниками, после чего и стал его уважать.
Всем бы такую отвагу!
Перед сумерками я возвращался в своё зимовье и вспугнул крупного зайца из лиственничного колка. Снега ещё не было, а заяц был виден отчётливо. Он метнулся в сторону, и тут сразу взлетела с дерева сова, видимо, давно следившая за ним. Она бесшумно и уверенно планировала на спину зайца, который отчаянно петлял. И вот сова уже расправила острые когти, почти коснулась ими пушистого меха, но не тут-то было! Отважный заяц мгновенно перевернулся на спину и, тоже выпустив когти, стал отбиваться лапами. Тщетно сова атаковала его!
Отбившись от совы, заяц спокойно убежал в чащу. Я не стал в него стрелять: он был победителем…
Был еще один случай.
Ночью выпала пороша, и я решил пробежаться утром по свежему снегу. Выйдя на лесную дорогу, заметил свежие следы зайца, которые петляли через березовую рощицу. Я шёл по ним и «читал» разыгравшуюся здесь драму. Заяц, видимо, попал в совиную засаду: алели капли крови. Пройдя ещё немного, я увидел раненную сову, она хищно разевала рот и медленно умирала. Грудь и живот птицы были изодраны. По следу я стал искать зайца. Отполз он от противника не очень далеко и был ещё жив. На его шее я увидел большую рану.
В этом поединке победителя не оказалось.
Тайга и степь живут и дышат. Там бурлит своя жизнь, со своими законами и порядками, там стремительно несётся и петляет отважный зверёк - заяц, которого уважают противники и настоящие охотники…

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.

- Баунтовская тайга была моим родным домом, я не мыслил себя без тайги и охоты, другой жизни не знал. А когда меня, таёжного жителя, привезли в большой город, я растерялся. В первом же магазине долго всматривался в большое зеркало. Видел там неуклюжего и дюжего подростка с нечёсаными волосами, одетого точно также, как и я. Обрадовавшись земляку, я поздоровался с ним, но он только открывал рот и молча смотрел на меня… Тут подошёл мой старший брат, рассмеялся и отвёл меня от зеркала.
Шли годы, я привык к зеркалам, шуму и грохоту большого завода, стал учиться. Ночами снилась безбрежная тайга, птицы и звери, ветер шумел в кронах деревьев, рыба плескалась в реках и озёрах. Над городом пролетали гуси и утки, мне хотелось улететь вместе с ними…
Я изучал окрестности города, уходил всё дальше и дальше, а потом стал охотиться. Много раз я скрадывал уток и, выстрелив, вставал разочарованный: утки оказывались резиновыми подманками, а с другого берега кричал их рассерженный хозяин.
Пришлось и мне приобретать резиновых уток, учиться приманивать настоящих. А в те годы утки было много. На Малом Кеноне, озере Ундугун, в руслах и протоках Читинки. Ещё не было ГРЭС, а места вокруг курорта «Угдан» назывались зоной спокойствия, работал и сам курорт. Всюду блестели протоки и старицы малых речушек и Читинки.
Весной и осенью в егерских будках собиралось очень много охотников, до зари можно было слушать удивительные и неправдоподобные байки. Но я долго не задерживался в толпе, не любил и до сих пор не люблю суету и духоту. Таборился я всегда один, разводил костёр и слушал природу. Иногда заходил в егерские будки, где останавливались охотники, рассматривал дорогие заграничные ружья. А вскоре я сам стал приобретать хорошие, но отечественные ружья.
В дни открытия охотничьего сезона, на утренней зорьке начиналась гулкая и частая канонада. Утки взлетали с Малого Кенона, озера Угдан, Ундугуна, русла, проток и стариц Читинки. Они в панике устремлялись через хребты в безлюдные северные просторы.
Потом появилось много мотоциклов и машин, егерские будки снесли, птицы становилось всё меньше и меньше. Пальба удалялась в тайгу и степи Забайкалья. Не стало настоящей и честной охоты.
- Говорят, что в степи ещё много гусей и уток. Я был на Торейских озёрах, возле самой Монголии. Там уйма птицы! Поехали! – азартно предложил мне однажды знакомый городской охотник. Я согласился.
Рассвет только окрасил окраины города, а мы уже мчались на мотоциклах по трассе. Потом долго ехали по агинским степям, пересекли по мосту полноводный Онон, знаменитый Цасучейский бор, дальше нам снова открылась степь.
Перед закатом солнца мы выскочили на пригорок и – перед нами раскинулась огромная и отсвечивающая серебром гладь озера… Поражённые, мы остановились, но потом увидели табор, скопище машин и мотоциклов. Подъехали. Там собрались охотники из Читы, Борзи, Оловянной, Шерловой, Шилки, Нерчинска – со всех промышленных и военных городков Забайкалья!
На озере гоготали гуси, крякали утки, где-то курлыкали журавли. Степь дышала покоем и пахла конским потом. Вечерело. Поначалу я не понял: почему охотники, вооружившись лопатами, стали уходить за дальние увалы, где были распаханы поля. Там они спешно рыли ячейки и окопы, готовились маскироваться. Всё было похоже на то, что вот-вот грянет война. Нам досталась закрайка поля.
- Здесь и пойдёт основной косяк! – торопился мой знакомый, роя себе окоп.
Ночью на таборе было тихо, охотники молча укладывались спать. Казалось, что все мы собираемся кого-то предать и убить…
Перед рассветом забряцало оружие. В стылом и бледном сумраке охотники один за другим уходили в свои окопы. Отправились и мы. От озера пахло йодом и содой, солью и водорослями.
Я втиснулся в окоп и стал прислушиваться.
Внезапно на озере загоготали гуси, всплеснула вода, захлопали крылья. И вот с первыми солнечными лучами косяки жирных и неторопливых гусей поднялись с озёрной глади и поплыли над увалами, где сидели замаскированные охотники. Никто не стрелял. Пропускали гусиную разведку…
Было тихо. Неожиданно на озере сразу загоготало великое множество птиц, поднялся шум, и армады гусей закрыли небо. Это было так величественно и красиво, что я поднял голову и замер очарованный. Надо мной плыла живая сказка! Отдохнувшие гуси низко летели на поля, косяк за косяком, клин за клином.
Внезапно, гулко и раскатисто, тишину разорвали предательские выстрелы. Резко пахнуло огнём, порохом и железом. Пальба заполыхала повсюду. Сражённые гуси падали на землю, иные отворачивали в сторону, набирали высоту, планировали. Шло жестокое и методичное побоище. Никто не считал, сколько было убито гусей. Они лежали повсюду, раненые пытались подняться и взлететь, беспомощно хлопали крыльями, другие тоскливо вытягивали шеи, на них падали и падали убитые товарищи…
Ошарашенный, ничего не понимая, я не стрелял и только следил за падающими птицами. А охотники-убийцы весело и быстро собирали добычу…
Солнце стояло уже высоко. На таборе охотники хвастали друг перед другом трофеями, взвешивали на руках убитых гусей, фотографировались с трофеями, загружали в машины. Убитые птицы грудами лежали возле мотоциклов и машин.
Охотился я с малых лет, любил природу, но никогда не был предателем. Не сделав ни одного выстрела, я молча завел свой мотоцикл и спешно уехал от страшного места побоища…
Иногда я тоскливо смотрю на пустынное и волглое небо над городом и хребтами, всё жду, что вдали покажутся гуси и утки, косяк за косяком, клин за клином. Но говорят, что Торейские озёра сегодня пустынны. Значит, не будет гусей и над городом…

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.

Под натиском снега чёрные от времени стойки сухо треснули и, гулко ухнув, – обрушили навес, где летом, качаясь на холодном, северном ветру, хранилась упряжь и лошадинные седла.
Третий день, не останавливаясь ни на минуту, крупными хлопьями валил февральский снег, превращая изрезанный ручьями склон в гладкое поле, уходящее в невидимый сейчас перевальный взлёт.
Я осторожно открыл низкую дверь охотничьего зимовья. Мой дед срубил его тридцать лет назад уже будучи опытным соболятником. Решил, что к пяти его домикам в долине, отстоящим друг от друга на расстоянии дневного перехода, нужен ещё один, дальний, возле самого перевала. Там, где непроходимая тайга расступалась кедровым редколесьем и каменистые вершины оставляли на лето блестящие шапки плотного снега...
Как ни старался, но из дверного проёма под ноги, широким потоком, пролился сухой белый ручей.
За ночь заметно прибавилось. Если так продолжится – через два дня сугробы сравняются с низким свесом, покрытой чёрной толью, крыши.
Я расчистил дорожку к дровнику, откинул снег от единственного окна, смотрящего на долину, и взяв охапку сухих кедровых поленьев, вернулся в дом.
Найда и Крест, подняв морды, проследили, как звенящие дрова упали у входа; как я широким веником смёл белую крупу с обуви; кинул длинную накидку с капюшоном в угол и подложил пару чурбаков в дымящиеся угли буржуйки.
Собаки, не заметив одобрительного взгляда шестнадцатилетнего хозяина, положили морды на пол, продолжая наблюдать за моими движениями.
Они словно понимали, что гул и треск из круглого, забраного чёрной сеткой динамика – это проблема и она означает невозможность поговорить с отцом.
Я встал, подошёл к полке с закреплённой СВ-радиостанцией, включил питание и, наверное, десятый раз за утро нажал на тангету вызова: "Отец, отец, как слышишь меня, приём. Приём."
Нет ответа...
Затем, переключив передатчик на резервную частоту, попробовал вызвать деда, хотя от шестого домика и в ясную погоду сигнал до посёлка добивал с трудом, а в такой снегопад надежды не было никакой: "База, база, это шестой, как слышите меня, как слышите? Приём..."
Громкоговоритель шипел и монотонно потрескивал фонящим эхом, оставляя во рту неприятный кислый привкус, и тошнотворную пустоту в желудке.
Повернулся к старой, истрёпанной карте района, на которой красными треугольниками отмечены наши дома. Я помнил наизусть места, где построен каждый из них, сам мог нарисовать такую же, со всеми реками, ручьями, хребтами и зимовьями, но стоял и смотрел на треугольник номер четыре, откуда позавчера, последний раз, связывался со мной отец. Тридцать километров. Тринадцать от четвёртого до пятого и семнадцать от пятого до шестого. До меня...
Он уехал пять дней назад. До того, как разверзлись низкие небеса. Сел на старый, латанный-перелатанный "Буран", и скрылся в извилистом снежном тоннеле, оставив одностволку двадцатого калибра, пару коротких, но широких, обитых мехом, лыж, и обеих наших собак – Найду и Креста. "Мне они не нужны, задерживаться не буду, только капканы проверю и назад. А ты пройдись по распадкам, если поднимите соболя и загоните на кедр – он уже никуда не денется, не сможет уйти верхушками деревьев, как в низовой тайге..."
Неожиданный громкий шум, вывел меня из раздумий. Псы ощетинились, подскочили к двери и иступлённо лаяли, пытаясь вырваться наружу. Глаза бешенно горели, слюна крупными брызгами слетала при каждом сипящем выдохе изгибающихся грудин, короткие уши, дрожа, прижимались к голове.
Я протянул руку, сдернув с гвоздя ружье, перевернул подсумок высыпая на лежанку патроны и выхватил несколько картечных зарядов. В голове мелькнуло: "Что там? Неужели волки?"
Заряжая одностволку бросился к окну, но в белом мелькающем хороводе не заметил ничего необычного. Приоткрыл дверь, пытаясь в узкую щель рассмотреть дорожку, но не увидел близкой опасности. Псы, заходясь в иступлённом, злобном верещании, оттеснили меня от проёма, выскочили наружу и сразу же скрылись за крутым поворотом расчищенной тропинки. Холодея от предчувствия, я выбежал за клубком умчавшихся собак.
Несколько секунд взгляд скользил по белой пелене, следя за направлением, куда пропали Найда и Крест. Заметив боковым зрением движение, повернул голову – вдали, по извилистой кромке Серебряного ручья, метрах в пятидесяти от зимовья, широкими взмахами косматых лап, в гору удалялся крупный самец росомахи. За ней, полностью скрываясь в снежной траншее, мелькали спины Найды и Креста.
Жар возбуждения, страха, ноющей опасности сковал мышцы. Я завыл низким, утробным выдохом, пытаясь крикнуть собакам команду: "Назад!" Но не смог. Наружу вышло только бессильное рычание.
Через секунду росомаха перевалила за снежный гребень и исчезла в белой, кружащейся пелене. Матёрая Найда, опережая двухлетнего кобеля, тоже пропала за изгибом и, спустя мгновение, там же растворился Крест, оставляя за собой чуть слышный, короткий, повизгивающий лай.
Оцепенение спало. Я бросился по рыхлому, рассыпающемуся следу и тут же провалился по грудь в сухое, снежное облако. Вновь издав низкое, бессильное урчание, поднял ружьё и выстрелил в сторону ручья, не надеясь, что собаки отреагируют на мой бессловесный призыв вернуться...

*****
На следующий день радиостанция перестала включаться. Сел аккумулятор – слишком часто пытался выйти в эфир. От солнечной батареи толку нет – снегопад не прекратился. Даже, как будто усилился – ветер с перевала нёс холодную белую крошку. Она забивалась во все щели, под каждое дерево, превращая пространство леса в светло-серый, покрытый буграми холст. Природа словно показывала мне, кто здесь настоящий хозяин.
Найда и Крест не вернулись. Я понял, что больше их не увижу сразу, ещё не нажав на спусковой крючок. Взрослая росомаха опаснее медведя, особенно в мягком глубоком снегу, где тяжёлые собаки, не находя опоры, проваливались по брюхо и им нечего противопоставить острым когтям коварного зверя. Это редкий в наших краях и очень опасный хищник. Слышал истории бывалых охотников, как с виду небольшой представитель куньих, насмерть задирал выбравшегося из весенней берлоги медведя...
Бросил взгляд на место, где обычно лежали псы. Покачал головой без горечи сожаления – мы в тайге и тут: либо ты, либо тебя.
На пару недель росомахе еды хватит; наверное, пока можно не беспокоиться, но на улицу я выходил держа перед собой заряженное ружьё, готовый выстрелить в любой момент.
Сделал ревизию продуктов. Крупа, сухари, чай, сахар – в избытке. Если понадобится – пару месяцев можно продержаться, но что с отцом? Почему он не приехал, почему молчит радиостанция?..
Что-то случилось и наверняка нужна помощь. Надо отправляться вниз.
По рыхлому снегу на маленьких лыжах быстро идти невозможно, вряд-ли доберусь до пятого домика, без ночёвки в снегу. Это-то дело привычное, но встретиться с хищником в темноте, без собак – очень опасно.
А если дед, потеряв с нами связь, уже пробивается к зимовью номер четыре? Но по такому пухляку снегоход не пройдёт. На лыжах тропить девяносто пять километров – дней шесть или семь.
Рискнуть, пока у зверя есть мясо? Но почуяв лёгкую добычу, он может прикопать трупы и отправиться по следу за мной.
Что же предпринять?..

Я сидел за старым, засаленным столом, который сделал мой отец; слушал гудение огня в печи и смотрел, сквозь грязное стекло, на бесконечную белую пляску, решив утром спускаться вниз...

02.08.2025

Про оружиеу.

Вот сейчас сижу и думаю, какого лешего в нашей замечательной стране, для того чтоб заиметь огнестрельное оружие, нужно пройти 10 кругов ада.

Лет цать назад я думал о том чтоб купить обычное ружье. Но когда вник в тему просто офигел, даже не офигел, ахуел. Веть для того чтоб купить обычное ружь нужно пройти обучеие, купить сейф, позвать участковога, получить разрешение в ( сейчас вроде россгвардия) и пиждец какой в целом геморой. Но при этом когда тебя Родина призывает в ВС РФ , то тебе нафиг ни чего не надо, ты солдат, вот твой АК 74 и 4 магазина. Лять мне 19 лет было у меня ключи от КХО с полным боекомплектом для заставы. А нас по штату было 30+ человек и лять не нужно ни одной справки. Бери АК и эбашь ведь ты солдат. А на воле Ты иди сдай какието там экзамены на оружие и справку дай, что ты не хз кто. Лять у меня на заставе было процентов 20 неадкватов, кому просто в руки колеще режуще давать нельзя( сами себя порежут), но зато за каждым из них АК 74 числился. Просто пиздец. А кто хочет занятся охотой? А еще нарезное зарегать на себя, так это через 5 лет владения глаткостволом. Смешно, но при должности ЗКВ в военнике написано чтр я и стрелок, и пулеметчик, и с АГС 17 ебашить могу, и еще и с РПГ. ладно хоть СВД не припесали. И вот как имея опыт обращения с нарезным оружием ( номера стволов в военике прописаны) человек не может приобретать оружие, без всяких учеб и остольной муры.

Может чет нето, но строго не судите. А так просто не охто въебывать бабла в то, что не разу и стрелять то не будет. Этож не рыбалка, где что не заброс, то окунь или щука, судак редко в наших краях клюет. А валыну, вроде и охото, на дичь чтоб сходить, но с нашими законами нах надо.

Вот както так, можно сказать крик души рвущейся уже лет как 15.

Строго не судите, первый пост.

Пришло время, и я стал добывать на пропитание уток. На севере охота – не отдых и не развлечение. Там охотник всегда – добытчик и кормилец… Уток же на севере много. Баунтовский край Бурятии весь в озёрах и реках!
Мои старшие братья воевали на фронтах. Охотничьих припасов было мало, и я берёг их. Заряжать патроны научил меня весёлый и словоохотливый дед Егор. Он был деревенским бондарем, делал бочки, колеса. В молодые годы дед Егор прославился как удачливый охотник и теперь, сидя на завалинке избы, подолгу рассказывал мне об утках. Он знал великое множество пород и названий.
- А весной какие они красавцы! – мечтательно восклицал он, и в глазах его загорался огонёк. – Особенно селезни… Утку, Колька, надо уметь бить влёт. Эх, где мои годы, а то варил бы я сейчас жирную крякву!
Шёл сорок третий год. Время было голодное. Бить летящую утку я не умел, стрелял только сидящих на воде.
А весеннее половодье наполнялось гомоном птиц. Всюду – синь и взлетающие утки, трепыхание крыльев, пресные запахи тающего снега и воды. И вот однажды за утреннюю зарю я отстрелял восемнадцать уток!
Радостный и усталый, нагруженный битой птицей, я притащился в посёлок и встретил на улице деда Егора. Было воскресенье, и он шёл к нам.
- Вот это добыча! – ахнул дед Егор и стал раскладывать во дворе моих уток и перечислять их по названиям.
На шум выбежал маленький Гошка, за ним вышла мама. Началась суета. Перья уток отливали белыми, синими и рыжими красками и блестели под лучами солнца. Самыми красивыми оказались селезни кряквы и касатки.
- Они весной все красивые! - Говорил дед Егор Гошке, который рассматривал уток и подтягивал портки, обнажая босые ноги в цыпках.
Я выбрал самую жирную утку и протянул деду:
- Тебе, вари на здоровье! Первым встретился.
- А ты, Колька, по солдаткам пробегись, утками их одари и припасы себе посмотри, - загорелся дед, взвешивая на руках свою утку.
Мама уже перечисляла знакомых, у которых мужья были охотниками…
Солдатки всполошились: «Колька будет уток таскать!» Они рылись в сундуках и кладовках, совали мне патроны, гильзы, пыжи, порох, дробь. Радостный, я носился по посёлку и раздавал уток.
- Колька, зайди! – махала мне рукой с крыльца какая-нибудь солдатка. Избу охотника я узнавал сразу: на стене висели изюбриные рога, в рамки с фотографиями иногда были воткнуты кудри селезней. Но оружия у солдаток не было. НКВД конфисковали все стволы, боясь, что ими воспользуются дезертиры…
Однажды в стае крякв я увидел совершенно белую утку. Важная, она горделиво рассекала озёрную гладь и даже не обернулась в мою сторону. Стрелять я не стал. Дед Егор выслушал эту историю и уважительно посмотрел на меня, всё еще державшего свою фартовую одностволку.
- Повезло тебе, ты видел князь-утку! – обрадованно воскликнул он и начал рассказывать про белую утку целые легенды. Но я остановил его и сказал:
- Дед, это была княгиня, сам видел. Она с кряковым селезнем миловалась. Они сходились на середине озера, а остальные утки окружали их и хлопали крыльями. Будто бы радовались, как в кино.
- Тогда, значит, ты встретил княгиню. А это, Колька, очень редкий случай! – сказал дед и похлопал меня по плечу.
Через много лет, будучи уже взрослым человеком и горожанином, я снова увидел княгиню.
Было это на речке Борзя. Скрадывая, я заметил, что среди стаи крякв плавает несколько белых уток. Подкравшись, я подстрелил одну княгиню. Достал её из воды и стал рассматривать. Подъехал на лошади чабан, пожилой и смуглый мужик, пасший невдалеке отару овец.
- Ангатуй, - небрежно сказал он, увидев мою княгиню. – Некоторые охотники называют её королевской уткой. Ангатуй высиживает яйца в норах. Она самая нахальная утка…
- Почему? – удивился я.
- Иногда она выгоняет из норы корсака или лису. Зачем ты убил такую смелую и красивую птицу? Грех!
Я смотрел на белую княгиню, вспоминал голодное детство и не находил слов для ответа.

2002 год. Литературное переложение рассказов Михаила Шемякина.