Их было двенадцать (глава 11)
Периметр. Выживание
Глава 1 тут: Внимание, граждане! (глава 1)
Глава про Диму.
7 апреля 2018
Утро началось криком и топотом. Вздрогнув и больно ткнувшись носом в ситцевую обивку узкого дивана, Дима проснулся. Тихо полежал несколько минут, но шум не повторился.
Из-за красного неба было сложно ощутить, заметить рассвет — всё казалось, что он наступает сильно позже, чем должен. Парень поёжился – из разбитого окна, забранного решёткой, потянул сквозняк. Воздух не по-весеннему сырой и промозглый.
Наутро Дима вполне ориентировался в жизни маленькой станции. Теперь их было двенадцать: сам Дима, Павел, четверо полицейских, две кассирши, пара пожилых дачников, Рустам - продавец шаурмы, вовремя сбежавший из своей палатки, и отставший от поезда клерк, на полном серьёзе переживавший от того, что из-за всех катаклизмов не успеет в офис и получит от начальства нагоняй.
– Вы не понимаете, это уже третье опоздание, - бормотал он, обращаясь к старику, мужу бабы Нади, единственному своему слушателю. – Тех, кто опаздывает, штрафуют. Тех, кто опаздывает систематически — сначала лишают премии, а потом увольняют по статье. У нас так уже пол-отдела сняли! Только Звягинцева может опаздывать, сколько хочет, потому что спит с замдиром. Я же не могу с ним спать! Вот и вишу на волоске!
– Когда следующий поезд? – на полном серьёзе спрашивал он у кассиров, все утро слоняясь по залу ожидания и не находя себе места.
– По расписанию! – рявкали те в ответ, сидя за перегородкой. Стёкла касс осыпались, но прочные решётки из арматуры позволяли женщинам без опаски переругиваться с этим помешанным. И, судя по их боевому нраву, такое времяпровождение кассовым работницам было не в новинку. В Люберцах и без того жил народ крутой. Оттого и решётки в палец толщиной.
– Дурдом какой-то, – шепнул Павел Дмитрию, когда тот выбрался из своего угла и огляделся. Позавтракав нехитрыми запасами из «общака» сердобольных обитателей станции, они притулились в углу у выхода на платформу. – Я думал, от этих будет больше толку, - кивнул пожарный на блюстителей порядка. Молодые парни, напротив, с уважением поглядывали на раненого спасателя, явно признавая за ним авторитет в этой разношёрстой компании. К нему-то они и приставали весь вчерашний вечер с расспросами о положении дел, а также о том, что им делать дальше и почему не работают рации и мобильные телефоны.
Но на всё это звучал одинаковый ответ:
– Не знаю. Не знаю! Не знаю, отстаньте вы наконец. У меня уже нога от вас разболелась.
После смены повязки его раны перестали кровоточить, но ныли основательно. Ночью, когда даже нервозный офисный планктон наконец угомонился, спасатель иногда стонал и хватался за ногу чуть повыше колена. Он не сказал, при каких обстоятельствах получил ранение, только буркнул, что сам виноват. Но молнии были ни при чём, иначе он, как и Николай, не пережил бы этой ночи.
И никто бы её не пережил, если бы не спасительные решётки и массивные стальные двери служебных помещений, где все – кроме охраны – укрылись на ночлег. Сам же зал с турникетами отчасти напоминал аквариум: огромные окна почти до самого потолка со стороны лестницы частично прикрыли информационными щитами и прочим скромным убранством станции. Кое-что из этого пришлось тащить с противоположной стороны, из второго зала, чьи многочисленные двери смотрели на рыночную площадь и были ещё более привлекательной мишенью.
Рынок со стороны Некрасовки, встревоженный появлением Димы и Павла, бурлил и проявлял к обитателям маленького убежища нездоровый интерес.
Из кабинета дежурного, пропавшего ещё в четверг, притащили столы, стулья и стеллажи для документов. Соорудили мало-мальски прочные баррикады, и те пригодились. После полуночи кто-то ломился в двери, лязгал и царапался, затем ушёл. Кто бы это ни был – хорошо, что он не смог и не додумался пролезть в зал ожидания с платформы. Теоретически это можно было сделать, забравшись на козырёк подземного перехода, а потом перебравшись через невысокий забор. Но, по всей видимости, лазутчик был туп и ушёл ни с чем, и хорошо: на стеклянные двери не хватило заграждений, возле них дежурили полицейские. Юнцы стреляли, чем и оправдывали свою некомпетентность во всех остальных вопросах. Порою слишком часто.
В таком положении выжившие встретили утро, для кого-то уже не первое.
– Ну что, сегодня тоже никуда не уедем? – с тоской протянул клерк, глядя сквозь двери на безмолвную платформу.
– Отчего же не уедем? Скоро Голутвинская придёт, все на неё и сядем, – съязвила кассирша в своей кабинке. Соседка тут же её осадила:
– Завязывай, Зина, не видишь – у человека горе!
– У нас как будто не горе! – возразила Зинаида в ответ. – Жили себе, беды не знали, и вот тебе, пожалуйста – Трамп, гадёныш, с этим, как его… климатическим оружием!
– Трамп? Да куда ему, чёрту лысому? Это корейцы, как пить дать! – авторитетно возражала другая.
– Кстати о питье, – громко вклинилась в их разговор баба Надя, – девочки, не дадите немного водички помидорчики мои полить?
У девочек, годившихся многим из присутствующих в матери, стоял кулер и имелось в запасе два полных бутыля воды, способных обеспечить долговременное сидение в глухой обороне. Но кассиры, к их чести, великодушно делились запасами.
Баба Надя и её умудрённый сединами супруг неизвестного возраста стоически переносили угнетающую атмосферу разрухи и неизвестности, нависшую над ними. Старушка оглохла на одно ухо (другое пряталось под грязноватой повязкой), а её муж и вовсе почти ничего не слышал, в связи с чем оба говорили громче нужного и не особо унывали. В закутке между кассами и будкой охраны стояли их ящики с рассадой, так и не довезённые до дачи. Зелёные ростки помидоров и кабачков прославляли жизнь и, старательно оберегаемые пожилой парой, переживали конец света получше многих.
Клерк потоптался немного у дверей, нервно теребя порядком засаленный галстук, но вскоре пристал со своей болтовнёй к старику, очевидно не в первый раз. Пригладив волосы, мужчина пригласил офисного работника присесть рядом на пустой ящик и, сложив руки на груди, с готовностью подставил ухо.
По всей видимости, он не слышал вообще ничего из душевных излияний клерка, поскольку кивал и качал головой невпопад, и большей частью улыбался – в те моменты, когда больше приличествовало хмуриться. Но других слушателей у труженика офисной промышленности не было, и отставать он не спешил.
Последним из подсобок выбрался Рустам и сразу развил бурную деятельность. Поначалу Дима подумал, что этот забавного вида мужичок тоже слегка не в себе, но вскоре переменил мнение.
Рустам сновал из угла в угол и всюду совал нос. Проинспектировал прочность баррикад - не понизилась ли за ночь? Проведал Надины кабачки и заодно пожелал их хозяйке и кассовым работницам доброго утра. Сердечно похлопал по плечу служащего и выразил свои соболезнования по поводу потерянной работы. У Павла Рустам справился насчёт повреждённой ноги, Диме пожелал не вешать нос и, перекинувшись парой фраз с полицейскими, прошмыгнул на платформу. Сквозь дверцы было видно, как он мечется у края, высматривая что-то вдалеке, а затем осторожно приближается к забору и украдкой глазеет через отверстия на рынок, где осталась его палатка с шаурмой.
Через десять минут он возвратился и в подробностях, с эмоциями и красками, временами сбиваясь на азербайджанский, доложил об увиденном: молнии бьют над Люберцами и Некрасовкой, но где-то вдалеке, а ещё по стенам ближайших домов, явно кто-то карабкается, а на рынке наоборот – всё улеглось и никого не видно. Но вот на востоке — там беда, какие-то тучи подозрительные нахмурились, ещё подозрительнее прежних.
На этом активность Рустама слегка снизилась, но было видно, что он очень переживает по поводу всех этих новостей. В частности, рынок его особенно волновал. Рустам жил в Люберцах, о чём все – даже Дима – уже были в курсе. Мужчина рассказал про совместный бизнес с братьями Парвизом и Махо, у которых на рынке возле станции овощная палатка, и про дядю Тельмана, который ремонтировал обувь и делал ключи. Рустаму, как и клерку, необходимо было выговориться, что-то с кем-то обсудить, но при этом он ни на что не жаловался, а рассказывал - с горячностью и не без ноток гордости. Особенно преданных слушателей (дачников) он звал к себе в Баку, когда «всё это уляжется».
Шансов на улягание, впрочем, не было. Рации полицейских молчали, а с ними и станционный телефон. И мобильники у присутствующих отключились ещё в первый день катастрофы. Насчёт связи Павел сделал предположение, что это результат электромагнитного импульса. Оставался лишь вопрос, чем этот импульс был вызван?
Загвоздка была в том, что никакая бомба поблизости не взрывалась (и Дима с каждым часом жалел об этом всё больше). Так или иначе, электричества ни в каком виде не наблюдалось, а все догадки выживших грозили остаться догадками.
– В общем, расклад хреновый, – тихо сообщил Павел Диме. – Не дождёмся мы тут ничего. Если со стороны Москвы пути завалены, то из пригорода и подавно. Тут же крупный транспортный узел… Был…
– И что же делать дальше?
– А что тут сделаешь? – Мужчина задумчиво почесал щетину. – Я на своих двоих вряд ли далеко уйду. Тут тоже долго не просидишь, но, пока у ребят есть патроны, можно держать оборону. Рынок, опять же, рядом, по обе стороны. Я слышал, Рустам собирается за припасами. Так что и с голода не пропадём.
– А мне в Москву надо… – с досадой сказал Дима. В глубине души он не был до конца уверен в своих намерениях, но сидеть взаперти не считал разумным. Да и то сказать — взаперти! В библиотеке и окон было поменьше, и толстые кирпичные стены: сойдёт за небольшую крепость. Но Николаю не помогла и она.
Вот и выходило, что даже с оружием и в здании шансы на выживание у людей в точности такие же, что снаружи. Или пронесёт, или какой-нибудь монстр разнесёт убежище следующей ночью. А то и молния шарахнет и прибьёт всех разом.
Дима достал карту, отыскал на ней станцию и московскую квартиру родителей, попытался прикинуть расстояние. Вышло около десяти километров, если по прямой. Идя по путям, можно добраться до Вешняков, потом срезать через Кусковский парк, и вот он дома. Конечно, при условии, что по пути никто не сожрёт и не растопчет.
Впрочем, пробираться через жилые массивы казалось Диме куда более опасной идеей, не говоря уже о том, что это растянет путь. А по железной дороге при обычной скорости он мог дойти до дома за каких-то три часа максимум. Эта мысль не давала парню покоя. Шанс воссоединиться с родственниками уже не казался таким нереальным.
Но где Дима и где – обычная скорость? Он осторожно прошёлся по залу ожидания. Ноги ныли, но хотя бы не заплетались. Давала о себе знать лёгкая слабость от недосыпа и голода. К тому же, за эти дни он явно простудился. И всё же острее всего Диму волновал голод.
Тем временем Рустам всерьёз собрался осуществить вылазку на рынок.
– Я знаю, где достать лучшие продукты! Самые лучше в Люберцах, – авторитетно заявил он. – У меня и ключи от ларьков есть, запасные. Только один не донесу. Подмога нужна. И пистолет.
– Ага, конечно! Может, тебе ещё самолёт? – спросил один из охранников.
– Э, нет, зачем самолёт? Я им рулить не умею. А отстреливаться на рынке нечем, так что пистолет – самое то, – честные глаза Рустама выражали полнейшее непонимание сарказма. – Нет, ну если вы мне не доверяете, то пойдём вместе, заодно поможете продукты донести.
Споря и препираясь между собой, охранники пришли к выводу, что прикрывать азербайджанца пойдут двое – к явному неудовольствию этих двоих. Они не хотели рисковать и, не смотря на свою похвальбу меткой стрельбой, не спешили выходить со станции.
Но и они хотели кушать. И в итоге выдвинулись: один впереди с табельным ПМ, за ним Рустам и замыкающий во всеоружии. Быстро сбежали по лестнице и, озираясь, прокрались вдоль забора налево, за угол.
Оставшиеся притихли в тревожном ожидании.
– Не дойдут, – вздохнула Зинаида.
– Да дойдут, чего тут идти-то? – махнула рукой её соседка, но добавила: – А вот вернутся ли?
– Да будет вам, девочки! Давайте надеяться на лучшее, – не унывала бойкая старушка.
Дима вышел на платформу и затаился в углу у забора. Через решётку он видел проход, по которому они с Павлом бежали вчера. Теперь там пусто, лишь метались на ветру обрывки бумажек и блестящие фантики из опрокинутой урны.
Далеко за домами слышался гул и неясные отголоски — как будто крики, прорывающиеся через глухой грохот. Ветер свистел в щелях и оконных выбоинах крытого моста, перекинутого через платформы. Послышались торопливые шаги. Дима вернулся в зал и увидел довольные лица добытчиков, несущих спортивные сумки и рюкзаки, под завязку забитые провизией.
– Налетай, народ! – зычно крикнул Рустам, демонстрируя содержимое сумок.
Многочисленные колбасы и копчёности. Слегка зачерствевшие, но ещё вполне съедобные булки и лаваши. Различные консервы и даже вырезка – со слов Рустама – почти свежая. Ещё он прихватил уголь, розжиг и складной мангал из туристического магазинчика. Рюкзаки были оттуда же.
– На обед будет самый лучший шашлык, который вы когда-либо ели, – заявил неутомимый азербайджанец и действительно стал прилаживать мангал у дверей, чтобы дым уходил наружу.
На ближайшие пару дней вопрос с пропитанием решился, и все присутствующие были довольны.
Почти все. Клерк смотрел на колбасу апатично - на ней нельзя было доехать до работы. Павел, хоть и ел, но мучился из-за ноги.
Дима, подкрепившись, с тоской смотрел на рельсы, уходящие вдаль.
– Наверное, я всё-таки пойду, – сказал он.
– Дорогу-то отыщешь? – спросил пожарный.
– Да там несложно совсем, любой дойдёт, – кивнул Дима, но тут же осёкся, поглядев на покалеченную ногу, – ну, в смысле… Если нет других проблем.
– Да понял я, понял… – Павел махнул рукой, – со мной-то всё ясно. А у тебя, получается, есть шанс. Возьми вон палку колбасы да и топай себе. А, ну и топор не забудь, мне-то он тоже уже ни к чему, сидя не намашешься.
– Вы что, уходите? – оживилась баба Надя.
– Не мы. Он вот. К родным будет добираться.
– Ох, батюшки! – старушка засуетилась возле своих ящичков с рассадой. – Да как же это? Далеко, наверное, не дойдёшь.
– Да мне близко, тут всего километров десять, – неуверенно ответил Дима и потряс сложенной картой. – Дойду как-нибудь. Буду держаться насыпи, если что – в поезде спрячусь, вон их сколько на путях.
– Ну а что, вариант. – Павел кивнул.
– Тогда возьми себе поесть в дорогу, – подал голос Рустам, – и родным заодно! Я соберу рюкзак.
Баба Надя тем временем сунула парню несколько пакетиков с семенами:
– Вот сынок, возьми. Может, посадишь где. Это редис, зреет быстро и особого ухода не требует. Помидоры не дам, с ними возни, да и грунт нужен хороший. А кабачки доходят долго…
Дима был сказочно далёк от садоводства и не мог представить ситуацию, в которой ему бы пришлось сажать редиску в черте города, но и отказываться было неудобно.
– Спасибо, – Дима сунул пакетики в карман.
Рустам вручил ему рюкзак с торчащими наружу колбасами:
– Вот, самое свежее! Дойдёшь до своих, скажи: дядя Рустам передаёт привет.
– И подмогу вызывай, – хором отозвались кассирши.
– А вот это верно, – веско вставил Павел.
Он с трудом поднялся и положил руку Диме на плечо:
– Доберись до МЧС, на худой конец в полицию. Лубянка, Кропоткинская… В общем, в центр иди, если сможешь. Обрисуй всю ситуацию. Ну… и о нас не забудь.
– Конечно, не забуду, как можно? – Дима торопливо закивал. – Спасибо вам всем, я обязательно вызову помощь. Я, наверное, сначала этим и займусь, а потом уже домой. У меня по пути несколько станций, может, там найдётся подмога.
– Найдётся! – уверенно сказал полицейский. – Между Косино и Ухтомкой — Жулебинское отделение, но оно далеко от путей. Возле Выхино — батальон ДПС, хотя туда не надо, они дорожные, чего там с них взять…
– Сам дурак! – выкрикнул из угла его товарищ.
– Ну а самое ближнее, тебе практически по пути – Вешняковское. Улица Красный Казанец, 7-а. Запомнил?
Дима кивнул. Достал карту, сделал пометку маркером в соответствующей области, сложил в рюкзак свои отвёртки и нацепил на плечи. Карту, аккуратно сложенную в несколько раз, он заткнул за пояс и прикрыл кофтой. Одеяло решил сунуть в рюкзак: как накидка или пояс оно мешало ходьбе, а руки занимать не хотелось. К тому же, у Димы ещё был топор. Он уложил его на плечо, придерживая правой рукой, и, встряхнувшись, направился к выходу.
– Спасибо вам всем, – повторил он. – Я потороплюсь, насколько смогу.
– Будь осторожен, – сказала баба Надя.
Дима вышел на платформу, обогнул лестницу моста и прошёл дальше. Беспрепятственно миновал турникеты, отделяющие платформу от зоны экспрессов, прошёл мимо лавочек и стендов с расписаниями поездов. Вздрогнул, обнаружив под обломками рухнувшего навеса несколько мёртвых тел. Всюду темнела засохшая кровь - балки размозжили им головы и перерубили конечности.
Сглотнув подступающий к горлу ком, Дима по краешку обошёл место трагедии и достиг конца платформы. Спрыгнул на щебень, подтянул лямки рюкзака, обхватил покрепче топор и двинулся в путь, придерживаясь правой стороны. Слева, из Люберец, донёсся резкий протяжный рык, наверняка спугнувший бы стаю птиц с проводов. Но провода безжизненно свисали с покосившихся столбов. А птиц уже второй день не видно, не слышно.
Первый отрезок пути оказался самым простым, несмотря на восемь вагонов, разбросанных по дороге. Ближайший лежал у самых платформ, поперёк путей, под эстакадой. Остальные – чуть дальше. Сойдя с рельс, они пробороздили насыпь и замерли в разных местах. Крадучись пробираясь мимо, Дима чувствовал доносящийся из них запах разложения. Головной вагон выгорел дотла и слегка дымился. Вероятно, в него попала одна из молний. Клерк не осознавал своего счастья.
Продвигаясь дальше, Дима начал сомневаться в успехе и целесообразности затеи. С одной стороны — иди себе и иди, безлюдные пути, тишина. Справа — глухие заборы, испещрённые граффити, слева те же заборы, плавно поднимающиеся в гору. Рельсы тянулись и тянулись вперёд как в ложбине, знай себе — топай по шпалам, дома будешь к вечеру, если не к полудню.
Но с другой стороны, одинокий путник виден здесь, как на ладони и, скорее всего, с большого расстояния. Кто знает, насколько острый нюх у этой кровожадной саранчи? И как далеко чуют топтуны свою добычу? Укрыться, опять же, совершенно негде и нечем. И никуда с полотна не денешься, если на тебя нападут прямо сейчас. Разве что бежать дальше и молиться, что в заборе будет просвет.
Но много ли преимущества даст этот просвет?
Так на ровном месте возникали и роились всё новые и новые страхи. Сомнения заставляли парня чаще оглядываться назад – на спасительную платформу и убежище, где были какие-никакие стены, запоры, а ещё еда и ночлег. И люди с оружием.
Много ли Дима мог со своим топором? И дров-то никогда всерьёз не колол. Надеялся, что и никогда не доведётся. А теперь уже и не знал, чего ждать от новых реалий. И от себя самого.
И от дороги, что ждала впереди.
Глухие заграждения вскоре закончились, сменившись обычной решёткой. За ней, сквозь полоску голых деревьев виднелись трёхэтажные домики спального района и узкая дорога, начисто забитая автомобилями. Никаких признаков жизни Дима не заметил. Окраины вымерли - во всех смыслах. Встречная электричка, мирно стоящая на путях, тоже была пуста, двери вагонов распахнуты настежь. Кабы не выбитые окна - можно думать, что поезд сделал временную остановку и скоро поедет, размеренно постукивая колёсами.
Дима вскарабкался в крайний вагон и прошёл сквозь него. Никого. Лишь осколки стёкол на скамейках да чьи-то забытые вещи на полках. В тамбуре на противоположном конце вагона сиротливо притулился велосипед. Несколько минут глядя на него, Дима размышлял на тему «А что, если?», но в итоге махнул рукой и соскочил обратно на пути. Какое-то время шёл рядом с составом, как бы прячась в его тусклой тени, и думал: насколько бы возросли его шансы на выживание, если бы он умел ездить на велосипеде?