Углук готов был заплакать. Профессор с сожалением смотрел на него. Гришнак в этот момент был на стороне Углука. Ясное дело, ведь он тоже был жертвой, хотя смерть правой руки Короля Чародея была настолько жалкой, что даже Азог мог посочувствовать ему. Эх, а ведь чтобы подумал бедный Тогрул, с которого Джон списал характер для Гришнака. Хотя, имело ли это значение?

— Что тебе нужно Толкин? — Гришнак хотел чтобы профессор побыстрее покинул их. Но тот видимо собирается задержаться.

— Я рад что ты спросил Гришнак. — тон Джона был таким же глубоким как при их первой встречи, от чего Гришнаку хотелось встать и уйти. — Сегодня моей книге, то есть вашей истории исполняется 70 лет. Я хотел бы отпраздновать это вместе с вами.

Сказать, что орки были удивлены, ничего не сказать.

— Подумать только, сам профессор Толкин решил отпраздновать юбилей вместе с орками, главными врагами всего Средиземья. — мрачный сарказм Углука был как всегда суров. — На кой мы сдались тебе? У тебя же есть эльфы, хоббиты и люди!

— Ты наверное забыл Углук, но вы тоже люди! — Толкин был сдержан как и подобает профессору.

— Ложь... Твой сын сделал нас врагами всех и вся. Утвердил нас как исчадий ада. Зато эльфы стали ангелами. — тон Углук перешёл от саркастического к агрессивному, но Джон мог почувствовать в этом тоне нотки большой печали.

— Кристофер поступил с вами неправильно, и я его никогда в этом не поддерживал. — Толкин хотел доказать оркам свою любовь. — Вы изначально были людьми, я задумал вас такими ещё в 1917 году, когда написал Падение Гондолина. Конечно в то время вы не назывались орками, а просто были неизвестными азиатами, но я правда не стремился сделать вас злодеями. Если я виноват, то простите.

Профессор опустил голову, давая понять что раскаивается перед орками. Последние были в шоке. Раньше они считали, что профессор хотел видеть их исключительно злодеями, но теперь ситуация для них была загадочная. Даже Углук не знал что ответить, поэтому просто отвернул от Толкина свой взгляд. Следующая минута прошла в молчании, пока Готмог не попробовал исправить ситуацию:

— Поскольку профессор выражает нам симпатию, не вижу смысла ругаться с ним. Давайте серьёзно поговорим, расставим все концы и определимся с дальнейшими действиями. — Готмог со всей прямой остротой посмотрел на орков. Те видимо наконец поняли, что другого выбора то и нет. Нет, технически конечно имеется альтернатива в виде бойкота, но что это даст? Только выставит орков как маленьких детей, чего им совсем не хотелось, ведь проблем с репутацией и так хватает.

— Ладно, — Гришнак решил начать первым. — Мы принимаем твои извинения. Но в таком случае будь добр ответить на вопрос, который уже давно мучает мой разум. Почему ты сделал нас злодеями?

Толкин был готов к этому вопросу, но всё равно чувствовал себя не комфортно, ведь из-за этой идеи его бедных орков выставили сущим злом, чего Джон никогда не хотел. Тем не менее он собрался и решил всё объяснить:

— Я начал писать Властелин Колец с 1939 года, и закончил в 1949 году. У меня было немало идей насчёт вашего народа, но одна всегда была на первом месте. Вы орки не абсолютное зло, а всего лишь люди с просторов непонятной для европейцев Азии. В вашей основе лежала концепция кочевников эпохи Тэмуджина, которые открыли для себя цивилизацию Европы, но не смогли приспособиться к ней. Разумеется, были моменты когда они пытались, но после с горечью понимали, что никогда не смогут стать частью того или иного европейского народа. Эта горечь наполняла их души отчаянием, а это в свою очередь вызывало в них вспышку гнева, которую они не смогли контролировать. Дальше как вы понимаете гнев приводил к ужасным последствиям. За примерам далеко ходить не нужно. Битва при Калке, сожжение Киева, сражение в Кракове, венгерская резьба, проигрыш на границе с Веной. Всё это определило судьбу нукеров и чингизидов Тэмуджина, а после и всего монгольского народа...

Профессор вновь опустил голову, закрыл глаза, глубоко вдохнул, после вздохнул. По этому вздоху орки наконец-то смогли понять тяжесть на душе профессора. Теперь всё стало на свои места. Но Гришнака волновало кое-что ещё.

— Что случилось с монголами после распада империи Тэмуджина? Какая судьба была у нукеров и наследников великого Хана? — По голосу Гришнака было понятно, что он обеспокоен. Толкин решил ответить ему всё как есть:

— Судьба простых монголов была тяжёлая. После смерти Тэмуджина его наследники не сумели поделить власть отца, что привело к возникновению якобы прочных государств. Их было несколько: Династия Юань, Золотая Орда, Синяя Орда, Чагатайский Улус и Ильханат Хулагуидов. Каждое из этих государств несло в себе часть дурного влияния ярости, которая постепенно превратила данные государства в страдающих неизлечимой болезнью. — Джонатан видел как глаза орков становились мокрыми. Профессор с большим упорством пытался сдержать слезы. — Как вы наверняка догадались, судьба простых и знатных монголов была одинокова несчастна.

— И что теперь делать? Как поступать? — Голос Углука был полон отчаяния. — Какая судьба ждёт наш народ? Неужели нам суждено повторить путь монголов? Неужели мы заслужили тяжёлую и отвратительную жизнь?

— Чем мы хуже остальных жителей Средиземья Джонатан? — Гришнак смотрел в глаза Толкина со всей чёткостью.

— В чем мы перед вами провинились? — Горбаг тяжело дышал.

— Какой смысл подобной жизни? — Шаграт сжал кулаки так сильно, что его ногти впились в кожу.

— Если этот вечный кошмар в принципе можно назвать "жизнью". — Маухур ощущал тошноту.

— Почему вы нас ненавидите? — молчавший всё это время Снага наконец подал голос, и именно его вопрос не оставил Толкину сил.

Профессор сел рядом с орками, обхватив руками колени. Готмог и Гришнак могли заметить, как профессор тихо плачет. Вскоре это заметили и остальные орки, которые также тихо плакали.

— Простите пожалуйста если сможете. Я.. Я знаю, что виноват перед вами, и понимаю ту боль через которую вы прошли. Наверное вы не слышали об этом, но я когда-то очень давно был солдатом. — Последнее предложение профессора вызвало у орков большое удивление. Ведь при самом первом и последующих двенадцати общениях с профессором орки думали, что Толкин может только писать о войне, а сам никогда в ней не участвовал. Но теперь они начали ощущать от Толкина ауру боевой тяжести.

— Да, друзья мои, вы всё верно услышали. Как и вам мне также пришлось пройти через сущий кошмар. Как и вам, мне пришлось стать свидетелем смерти моих близких друзей, которые успели стать для меня братьями. — С глаз Джона по прежнему тихо капали слезы.

— Расскажи нам об этом, — высокий и требовательный тон Гришнака дал понять профессору, что тому нужно всё высказать. — Мы хотим узнать твою историю. Это может помочь нам.

— Не думал что когда-либо скажу это, но впервые я согласен с Гришнаком. — Углук прямо посмотрел на Толкина. — Поведай нам о своём прошлом.

— Вам так интересно моё прошлое? — Джон перестал плакать и обвёл взглядом всех орков.

— Это может более менее помочь нам разобраться в наших взаимоотношениях с тобой! — Шаграт уже не смотрел на Толкина со злостью.

— Сравнение вашего прошлого с нашим прошлым может дать необходимый ответ для наших дальнейших действий. — Готмог старался говорить с Толкином на уважительной ноте, но в своём сердце юноша также держал обиду на профессора. — Поймите. Если мы не узнаем вашу историю, то не сможем понять суть нашего существования. Как никак именно вы являетесь нашим творцом.

Профессор вытер слезы, после чего снова сделал глубокий выдох. Выпрямившись он посмотрел на орков. Тем смотрели на него ожидая ответа. Толкин решил рассказать им всё:

— Что-ж, торопиться нам не куда, прошлое уже покинуло нас, настоящее медленно течёт, а будущее окутано густым туманом. — Джон не мог обойтись без своих духовных сравнений, к которым орки давно привыкли. Всё таки профессор был католиком, а католики старались подчёркивать свою духовную связь с Иисусом даже в повседневной жизни.

Сделав пару глотков тёплого чая, которым его угостил Готмог, Джон Толкин рассказал оркам о своём участии в Первой Мировой. Он рассказал именно ту часть жизни, о которой не рассказывал с момента возвращения домой.

— Моя история начинается в далёком 1914 году. Тогда Первая Мировая Война стала для меня тяжёлым потрясением. Оказавшись в самом её пекле, я чудом уцелел в страшной битве на реке Сомме, длившейся с 1 июля по 18 ноября 1916 года, где за один только день под немецким пулемётным огнём пало более 20 тыс. англичан, в числе которых были и мои школьные друзья. — Джон на некоторое время остановился, но после продолжил. — Роб Джилсон был убит в первый день битвы на Сомме, 1 июля 1916 года. Джеффри Бах Смит, поэт, который, возможно, наиболее полно разделял мои юношеские взгляды, умер 3 декабря 1916 года от ран, полученных в результате разрыва снаряда тремя днями ранее. Это было невероятно чёрное время для меня. Даже письма моей красавицы Эдит не помогали успокоиться, и я долго долго скитался по госпиталям. — Толкин перевел свой взгляд на костёр. По видимому это помогало ему сдерживаться. — Разлука с женой, гибель товарищей и окопный тиф вряд ли можно назвать резкостью в те времена. Удивительно другое. — В глазах Толкина орки заметили то, что ранее не замечали, а именно пробуждение силы огня. — Во многом разделив судьбу так называемого «потерянного поколения», выросшего в период между двумя мировыми войнами, я мог бы по праву войти в плеяду писателей, говоривших от имени этого поколения, таких как Ремарк, Олдингтон и Хемингуэй. Их знаменитые произведения «На западном фронте без перемен», «Смерть героя» и «Прощай, оружие!» составили своеобразную трилогию, повествующую обо всех ужасах первой на земле войны машин и империалистической бойни, подорвавшей веру в человечество и социальный прогресс Запада. — При упоминании знакомых ему писателей Толкин вяло улыбнулся. — Но я пошёл иным путём. Ещё на фронте, где единственной годной для письма бумагой были картонные коробки из-под динамита, я занялся реконструкцией легендарной истории Британских островов, чтобы, как позднее вспоминала моя дорогая Эдит, "просто посвятить свой труд Англии, моей стране". Используя свои скромные знания по древним языкам, меня вела мотивация для создания чего-нибудь нового. Я внимательно и осторожно нащупывал общие истоки мифов, реконструировал мотивы и сюжеты, и под своим пером возникали грандиозные картины извечной борьбы со Злом, стремившимся наполнить мир чудовищными машинами, уничтожающими природу. Многое в деталях описания этих машин, да и технологий в целом, очень сильно напоминает реалии той войны, которая пришлась на молодость многих писателей-сказочников. — Вялая улыбка Толкина постепенно становилась уверенной. — Это видно по некоторым обмолвкам даже в простой сказке «Хоббит», где главные герои сталкиваются с безобразными "Гоблинами", обитателями тёмных и мрачных пещер: «Гоблины, надо сказать, жестокие, злобные и скверные существа. Они не умеют делать красивых вещей, но зато отлично делают все злодейское. Не исключено, что именно "гоблины" изобрели некоторые машины, которые доставляют неприятности человечеству, особенно те, которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз. Механизмы, моторы и взрывы всегда занимали и восхищали "гоблинов".По-другому вряд ли могло получиться, ведь меня – писателя и философа глубоко волновала судьба нашего мира, которая целиком и полностью зависит от злой или доброй воли человека и его разума. Сон разума, как известно, рождает чудовищ. Именно такими чудовищами и стали железные монстры и технологии, применённые на полях сражений Первой Мировой Войны: танки, пулемёты, самолёты, огнемёты и газы. Их действие и внешний вид вызывали в памяти образы огнедышащих драконов, в дыму и пламени которых гибло всё живое, и справиться с которыми могли только воины величайшей смелости. — Толкин снова сделал вдох, а после посмотрел на орков.

Готмог переглянулся с остальными. Внезапно орки начали чувствовать, что понимают идею профессора. Первым начал говорить Готмог:

— Странным образом, первая в истории человечества мировая война соединила в себе передовые технологии 20 века и неожиданный возврат к поистине средневековому варварству. — Юноша вытащил свой меч и начал махать им в разные стороны. — Нельзя сказать, что военное применение научных достижений было чем-то невиданным: с тех пор как человек придумал каменный топор, он постоянно использовал орудия труда для убийства себе подобных. Но теперь мощь передовой науки породила машины и прочие изобретения, превосходившие человеческую меру во много раз. И этих машин и изобретений было много, и они были ужасны. — Готмог представил себя как участника этой кровавой войны. —Первую мировую войну по праву можно назвать войной не людей, но машин. Многие тогда заметили, как они позволили себя «оболванить» лживой пропагандой. Речь больше шла не о «самой последней» из войн — чтобы наступил вечный мир! — а о том, чтобы стать подопытными мышками для ужасных машин для убийства и пушечным мясом, для того, чтобы грудь нескольких генералов засияла медалями. «Свежая и веселая» война обернулась для всех ужасающей бойней, в которой погибло огромное число мужчин в расцвете лет… В годы Великой войны психологическая нагрузка на солдат была очень высока, если не сказать непосильна. Один бой длился не несколько дней, а недели и месяцы. Это была война людей против машин, живой плоти против мертвой стали. Поля сражений представляли собой огромные кладбища, усеянные человеческими останками и кусками тел. — На миг Готмог остановился, но после сразу продолжил. — Кроме того, это была первая война огромных миллионных армий, где отдельный человек просто терялся в общей массе, и даже голоса командиров тонули в многоголосом ропоте битвы и грохоте металла. Под шквальным огнём пулемётов солдаты рассыпались по полям сражений, что сразу лишало командование возможности управлять боевыми действиями. «В первые годы 20 века немцы начали внедрять в войска «бурскую тактику» — построение в редкую цепь, но вскоре от нее отказались, поскольку управлять растянутыми цепями было совершенно невозможно. Когда взвод в 80 человек растягивался по фронту на 300 м, командир взвода был уже не в состоянии управлять своим подразделением. Они собирали солдат в строй, и те тысячами гибли от снарядов и пулемётных очередей. — Готмог закончил свою часть, одновременно с этим прекратив махать мечом. Юноша посмотрел на остальных орков. Те смогли понять что предлагает им Готмог.

— Но даже добравшись до позиций противника, они наталкивались на ещё одно изобретение тех лет – бесконечные ряды колючей проволоки – и те, кто уцелел во время атаки, находили там свою смерть. — Горбаг достал свой топор и провернул трюк волкодава.

— Стремясь хоть как-нибудь обезопасить себя от гибельных изобретений, солдаты в буквальном смысле стали зарываться под землю. Всё пространство, на котором велись бои, было покрыто густой сетью траншей с глубокими землянками и блиндажами. Даже на ровном поле приходилось рыть так называемые «лисьи норы», где можно было хоть как-то укрыться от смерти. Первая мировая превратилась в великую окопную войну. — Снага достал колчан со стрелами, после чего вытащив одну из них, натянул её на лук, а затем выстрелил в сторону неисследованных гор.

— Но эти меры плохо помогали, потому что всё равно приходилось подниматься в атаки и уничтожать живую силу противника, а значит, снова подставлять головы под пулемётный огонь, да и артобстрелы наносили немалый урон. Вот тогда доведённые до отчаяния люди и обратились к древним и, казалось, уже отжившим способам защиты. В большом количестве стали производиться кирасы, щиты и даже кольчуги, к традиционным каскам приделывались металлические щитки, а иногда голову закрывали настоящим средневековым шлемом и прочими конструкциями, предохранявшими от пуль и осколков. — Маухур взял кружку с айрагом и сделал глоток.

— Во время атаки солдаты старались как можно быстрее проскочить опасные метры, перекусить специальными ножницами колючую проволоку и ворваться в траншеи противника. — Шаграт поднял над огнём шпажку с кониной.

— В узких и глубоких траншеях, в толкотне рукопашной длинные ружья были бесполезны, в ход шло всё, что попадалось под руку: сапёрные лопатки, ножи, багинеты, детали механизмов, куски толстой проволоки. Изобретательные солдаты делали самопальные заточки, палицы, кастеты и всевозможные их комбинации. — Углук смотрел на свой ятаган. Его мысли занимали погибшие солдаты, которые так и не смогли вернуться к своим семьям.

— Конструировались даже катапульты-гранатомёты, напоминавшие старинные метательные орудия. Как писал французский писатель-художник Пьер Амп: – Это война, которая ничего не изобретает, а попросту подбирает все средства нападения и защиты, существовавшие с того времени, как люди начали воевать. Это простая сумма орудий смерти. Означает ли это, что наша цивилизация духовно исчерпала себя, что она способна далее только повторять себя, ибо, несмотря на свою науку, она возвращается к борьбе при помощи ножа первобытных эпох! И это чудовищное разрушение, которое она учиняет себе самой, не есть ли доказательство того, что она на ущербе и что с нею вместе кончается мировая эпоха? — Гришнак удивился самому себе. Он не знал никакого французского писателя, но почему-то вспомнил о нëм. Также Гришнак вспомнил двух хоббитов. Сейчас ему хотелось бы просто спокойно с ними пообщаться.

— Солдаты начала 20 века всё больше напоминали древних воинов… или же каких-то фантастических существ из давно забытых сказок. — Готмог, который начал размышление, внёс завершение.

Джон Толкин с настоящей улыбкой смотрел на своих орков. Те отвечали ему взаимностью. Наконец-то они все смогли прийти к конечному результату. Они не враги, а друзья, причём друзья не фальшивые, но настоящие.

— Так ты говоришь, что нашей истории исполняется 70 лет? — Гришнак с озорством посмотрел на профессора.

— Совершенно верно Гришнак, верный солдат Короля Чародея. — Толкин понял его взгляд и повторил его.

— Чего же мы ждём? — Маухур достал ящик с айрагом. — Праздновать пора. Углук тебе айраг с мёдом? — Маухур взглянул на Углука.

— Да черт возьми, ты совершенно прав приятель. — Углук засмеялся, после взял у Маухура кружку и отпил айраг с мёдом.

— Угощайтесь профессор. — Шаграт протянул Толкину хлеб с кониной. Запах и вид жаренного мяса поднял настроение Толкина на высокий уровень.

— Благодарю Шаграт. — откусив кусок Джон издал довольное мычание. — Нет, всё таки никто во всём Средиземье не может готовить мясо как орки. Вы в этом настоящие мастера.

— Эй, мы вообще то много чего можем, не только жарить мясо— Снага был немного расстроен.

— Я не сомневаюсь, но ваше мясо правда очень вкусное. — Сейчас Толкина было трудно занять чем-то иным, ибо жареная конина вызывала великое наслаждение.

— Ах, так вы об этом? Ну да, нам нет равных в мясных блюдах. — Снага радостно вертел луком.

— Держите профессор — Маухур передал Толкину кружку с айрагом. Тот взял её, понюхал, после сделал глоток. Разум окончательно изменился. Невероятный вкус кисло-сладкого молочного напитка с мёдом и мятой сделал своё дело.

— Пожалуйста Маухур, ещё айрага. — Джон протянул мужчине пустую кружку. Орк усмехнулся, взял кружку и наполнил её, потом снова вернул профессору.

— Ну видимо у нас наконец-то всё получилось уладить. Я рад этому. –От искренней улыбки Готмога все присутствующие не могли не ответить ему радостными лицами.

— Не зря ты один из моих любимейших персонажей. — Джон смерил Готмога давно утраченным взглядом.

— Один из любимейших? Значит мы не такие любимые? — Гришнак "кисло" взглянул на профессора.

— Нет нет, что ты, я имел ввиду в сравнении с "положительными" персонажами. А если взять вас всех, то для меня каждый важен. — Джон посмотрел на орков с уже давно не присущем ему взглядом - отцовским. Орки в свою очередь ответили ему уже понятным и близким для них - взглядом сыновей.

А Луна по прежнему освещала поляну степи, на которой Джон Рональд Руэл Толкин, Готмог, Гришнак, Углук, Маухур, Шаграт, Горбаг и Снага рассказывали друг другу интересные истории, и на этот раз они были весёлыми. Орки не знали о том, что может ждать их в будущем, но чувствовали что их отец обязательно поможет им.