1 сезон тут
15 суток спустя
Жирного морили голодом. Во многом поэтому Санина жизнь стала адом.
Уже который день Саня питался невероятной хренью. Ему давали какие-то овощи, какое-то зеленое пророщенное дерьмо. Саниным похудением командовала матушка. Она однажды успешно сбросила вес при помощи овощной диеты. И теперь изводила ею Саню.
Родаки стали попрекать жирного куском хлеба.
– Кто-то очень много жрет! – Батя говорил практически точь в точь, как кролик из мультика про Винни Пуха. – Я потерял работу. Матушке – скоро рожать. Мы тебя – не прокормим!
Вот каково родному сыну от родителей такое слушать?
– Ты должен похудеть, – рычал батя. – Хватит жрать, занимайся спортом!
– Где ж ты раньше был? – ехидничала матушка. – Кому-то было все время некогда с сыном заниматься. Он и разожрался, несчастный.
– Зато теперь времени много! – безумным Охлобыстиным верещал батя. – Теперь я с этого гада глаз не спущу! Хо-хо! Он у меня не только станет меньше жрать. С него еще и оковы тяжкие падут! Как там дальше, Саша? У Пушкина? У Александр Сергеича? Тезки твоего? Оковы тяжкие падут. И что?
– Вставай, проклятьем заклейменный? – робким голосом предположил Саша, зная, что говорит полную хуйню.
– Вот! Вот! Вырастили долбоебушку! – свирепствовал батя. – Поколение ЕГЭ! А дальше там: темницы – что? Молчишь? Темницы рухнут! Как твои труселя, когда ты похудеешь! И свобода, Саня, представляешь? Свобода! Нас встретит радостно у входа! И – что?
«И я, наверное, подрочу», – подумал Саня.
– Не пропадет наш скорбный труд! – возвестил батя.
Проглотив овощи, жирный вставал из-за стола еще голоднее, чем был. Растительная еда лишь дразнила пустой, измученный желудок. Сралось от овощей хорошо, но пусто и гулко. Саня тоскливо пердел, и звук этот напоминал вой привидения в старинном замке. Из дыры в титановых трусах лишь изредка вылетали какие-то невнятные комочки. Санин измученный желудок всасывал почти все овощи, почти без остатка.
Специально для Сани с балкона достали беговой тренажер. Когда-то батя купил его для матушки. И та бегала на нем ровно два раза. Потом ей все это надоело. Громоздкая хреновина отправилась на балкон, заросла хламом, перестала включаться. А теперь это страшилище вернули в квартиру. Батя вызвал мастера, и тот, к Саниному ужасу, починил это гнусное орудие пыток.
И теперь Саня на нем бегал. Каждый день, два раза. Шевелить ногами было трудно – изрядно мешали титановые трусы. Жирный потел, пердел, стонал. Но батя был неумолим. Он гонял жирного, словно восполняя все те годы, что не занимался сыном.
Жирный не знал, как прекратить эти мучения. Можно было бы обосраться на тренажере (Саня уже всерьез обдумывал этот вариант), но срать человеку, истязаемому овощной диетой, практически нечем. Если бы был хотя бы кусочек мяса!
Два или три раза Саня падал на тренажер с хитрым намерением его сломать. Но тот, сука, и не думал выходить из строя.
– Беги, поросеночек!
Бегать надо было дважды в день, по пятьсот метров. Больше жирный не тянул. Трижды в день он переживал эту пытку, когда шевелишься из последних сил, когда не хватает дыхания и болит все тело.
Как-то Саня попытался обмануть батю, сказал, что все пробежал. Но батя подошел к тренажеру, посмотрел на датчики (или как они там называются) и наехал на жирного, и заставил бегать.
Саня сидел дома – фактически под домашним арестом. Родаки отобрали и спрятали паспорт – это чтобы Саня снова никуда не влип.
Жирный начал снова ходить в институт. Ну, как ходить? Родаки – батя или матушка – рано утром отвозили Саню к месту учебы. А вечером встречали – тоже на машине. И выйти надо было точно к сроку. Попробуй опоздай! Родители сразу устраивали истерику. Это был несусветный позор. Жирный чувствовал себя первоклашкой, когда его, как маленького, встречали и провожали на авто.
С однокурсниками в институте было отчуждение. Саня ни с кем из них особо не общался. Так – привет, привет. Но сейчас, как казалось жирному, над ним стали ржать. Словно знали про трусы. Хотя, скорее всего, они проведали, что Саня какое-то время считался голодающим в застенках гей-активистом.
Даже преподы, как казалось Сане, ржали над ним.
Однажды на паре рядом с Саней села остроносая девчонка (жирный и ко второму курсу толком не знал, кого и как из однокурсников зовут). И тут у жирного предательски заурчал пустой желудок. И заурчал, видимо, настолько громко, что девушка как отлетела в сторону.
Мысли о сексе по-прежнему причиняли боль. Саня пил таблетки, но помогали они слабо. Точнее, даже совсем никак не помогали. Саня как раньше хотел подрочить, так и теперь продолжал нестерпимо этого хотеть. По ночам, во сне, Саню изводили пизды.
Пизды были разноразмерные, всех разновидностей и самых неимоверных очертаний.
– Уууух! – задорно пищали они, как хор бабок-ёжек из мультика «Летучий корабль».
Во сне пизды присасывались к телу жирного, как пиявки. И Саня просыпался от тупой боли под титановыми трусами.
Впрочем, одно средство было. Саня неожиданно обнаружил, что болезненные мысли о сексе отлетают прочь, стоит лишь вчитаться в учебник. Не просто открыть и затупить над буквами, а конкретно так вчитаться, погрузиться в текст. Тогда боль отлетает и не свербит. И настает полный заебись и спокойствие.
Саня погрузился в учебу, неимоверно презирая себя за это. Он даже стал что-то понимать в предметах. Хотя в их платном вузе на парах все, уважающие себя пацаны и девчонки, занимались любой хуйней, только не учебой – зависали над гаджетами, болтали, спали, что-то ели (что жирного особенно бесило). Но не учились.
В учебу погружался только Саня. Ну, и две совсем уж стремные девочки. Изгойши-ботанихи.
Одна из этих девочек, кажется, в Саню влюбилась.
Началось это три дня назад. В друзья к жирному добавилась некая Ксяня. Лица новой френдессы было не разглядеть. Какой-то умеренно жопастый силуэт с развевающимися волосами в лучах тропического заката. 15 друзей, из которых Саня никого не знал.
И тут же Ксяня стала ему писать.
«Привет! Ты клевый!»
Жирный немного смутился. Ему явно льстили.
«Спасибо!» – написал он.
КСЯНЯ: Ты такой лапочка!
ЖИРНЫЙ: Я тебя знаю?
КСЯНЯ: Да.
ЖИРНЫЙ: Откуда?
КСЯНЯ: Я рядом. (куча смайликов и сердечек)
Жирный понял, что это – кто-то из однокурсниц. Но кто? Скорее всего, это задроченные девочки. Либо вот та, с маленькими глазками и мышиного цвета волосиками. Либо другая – с челочкой и блекло-серыми волосами. Но ни одна, ни другая на Саню не смотрели. Он их вообще никак не интересовал. Или так притворялись.
«А вдруг Ксяня – это не они? – подумал жирный. – Вдруг это какая-то из клевых девчонок?»
Жирный уставился на самую пиздатую телку, которую звали Беата. Охуительная брюнетка с длинными ногами. В трусах у жирного свербело и ныло. Но Саня смотрел. Вдруг Беата подаст ему знак?
И Беата, в конце концов, заметила, что на нее таращится жирный, сделала наглое лицо, беззвучно сказала что-то типа: «Чо уставился?» И показала язык.
Нет. Не она. А жаль!
КСЯНЯ: Не пытайся угадать, кто я.
ЖИРНЫЙ: Почему?
КСЯНЯ: По кочану. Я рядом. Ты скоро узнаешь, кто я.
Сане почему-то совершенно необъяснимо стало страшно.
Но потом страх прошел. Настало что-то вроде эйфории. Все-таки это хорошо – знать, что ты не один, что ты кому-то нужен, что кто-то, в конце концов, думает о тебе!
Саня ворочался, скрипел кроватью, гулко и овощно пердел. Он влюбился. Но не знал – в кого. Сон как сдуло напрочь. Саня мысленно перебирал лица девчонок-однокурсниц. Эта? Или вот эта? А хорошо бы, чтобы вот эта!
И вдруг обожгла кошмарная догадка: нет никакой красотки! Это пацаны прикалываются! Если так, то это было бы невыносимо жестоко.
Часы на мобиле показывали пол-третьего ночи. Родаки явно спали. Жирный решился на вылазку.
На цыпочках он протопал на кухню. Провел пальцем по боковине холодильника. Блин! Батя снова заклеил дверь скотчем. Он и раньше это делал. Когда только начался диетный голодомор, Саня по ночам отлеплял скотч, открывал холодильник и жадно жрал все подряд.
Батя потом орал:
– Кто лазил ночью в холодильник? Кто сожрал недельные запасы еды? Почему скотч держался слабо?
– Я никуда не лазил! – лопотал жирный.
– Так, мать, вдвое меньше ему овощей! – командовал батя. – Вдвое меньше! А бегать будешь семьсот метров! Семьсот пятьдесят!
– Как?! – вопил жирный. – За что?!
Но с тех пор жирный немного поумнел. Он понял, что жрать надо не то, что в холодильнике, а то, что рядом. Сначала Саня подъедал хлеб. Но батя стал прятать в заклеенный холодильник и хлеб.
Жирный давно присматривался к картошке. Ее много. Пропадет – фиг заметят. Но, правда, блин, сырая она! Но сейчас Саня был настолько взвинчен стрессом и измотан любовью, что он решился.
В темноте он нащупал ножик, достал из ящика штук восемь больших картофелин, и стал чистить их над раковиной. Конечно, в прежней жизни Саня такой хуйней никогда не занимался. Поэтому чистил он неловко, несколько раз порезался. Ладони болели и ныли. Жадно урчал желудок.
Кое-как, вслепую, очистив грязную кожуру, Саня как мог аккуратно выгреб ее из раковины. Не следовало оставлять улики. Он открыл окно и вышвырнул очистки прямо на улицу.
Затем вернулся к раковине, включил воду, отмыл картошку под тонкой, почти бесшумной струйкой. И начал жрать. Сначала было непривычно, в нос чуть-чуть шибало сырой землей. Но в целом – было как яблоко. Правда, безвкусное.
«Ай, спасибо тебе, добрый мальчик! – урчал желудок. – Кто бы мог подумать, что настанут такие времена, когда я и сырой картохе рад буду?»
Никем не замеченный и не застуканный, жирный вернулся в свою комнату.
Умиротворенный желудок обволакивал добычу соками, бурил пузырьками. Жирный принялся блаженно пердеть.
Душу жирного кровавым маникюром царапала любовь. Боль была приятная, но отдавалась нытьем в трусах.
«Когда-нибудь я от них избавлюсь!» – пообещал себе жирный. И рухнул в сытый сон.
Продолжение следует…
