«La vie est cruelle. C’est la vie», - затравленно подумал я и медленно побрёл на первый этаж, чтобы покинуть стены родного ДАСа и насытить свой организм смолами, никотином и чего там ещё есть полезного в сигаретах.
Стою, курю, прибываю в глубокой задумчивости. Как вдруг товарищ, случайно проходивший мимо, мне сообщает, что знает причину закрытия балконов. Она заключается в том, что студенты не кидают окурки в специально отведённую для этого бадью, нет, не Аллена Бадью, другую бадью, а кидают их прямо на землю, дьявольски при этом прихохатывая. То есть из плоскости очередной абсурдной житейской драмы, коих в ДАСе немало, закрытие балконов перешло в плоскость политической борьбы. А именно: изгнание студентов из мест ранее для них открытых является рычагом террора, с помощью которого студентов стращают и «дисциплинируют».
«Доколе?!», - воскликнул я, вспоминая все свои старые обиды, включая исключение за злостные нарушения общажного быта и «поведение, несоответствующее статусу студента МГУ»(С). Я пулей взлетел обратно на свой десятый этаж и стал перечитывать Ги Дебора, так как почувствовал себя парижской беднотой, изгнанной в 70-ые из центра города.
После того, как с Дебором было покончено, я взял немного бензина, смешал его с диетической колой, залил получившуюся смесь в пустые бутылки, вставил туда носовые платки и пошёл атаковать комменду. В сущности, она была невиновной и ничего плохого мне не сделала, но должен же я был кого-то атаковать. Однако балконы к тому времени были уже открыты. Акция дисциплинарного устрашения была закончена. Я расстроился.
Но тут другой мой товарищ – camarada Казан – подал мне идею в духе ситуационистского интернационала. Если поводом для изгнания студентов из земли обетованной может служить такая малость, как замусоренная земля вокруг балконов, то система насквозь прогнила и нуждается в смене. А именно: мы ДОЛЖНЫ кидать ещё больше бычков, чтобы балконы закрыли, и на этот раз – навсегда. Это создаст ситуацию, позволяющую мобилизовать широкие слои студенчества и в ультимативной форме потребовать разрешения не только на открытие балконов, о которых сейчас ведётся речь, но и других, боковых балконов, которые мы потеряли этим летом. Эта идея настолько соответствовала духу ситуационизма, что не могла меня не заинтересовать. К слову сказать, левые акционисты, как называют себя некоторые современные художники, – это выкидыши именно ситуационистского движения, потерявшие свой революционный дух и присоединившиеся к интегрированному спектаклю (привет Павленскому! «Что плохому танцору мешает танцевать, то у плохого художника прибито к брусчатке»).
К сожалению (а может к счастью) наш разговор был услышан двумя другими студентами – злостной контрой, которая после всего сказанного не захотела присоединиться к стихийной студенческой революции. Одного товарища – comandante Засулич – мы быстро наставили на путь истинный, присвоением ей титула «comandante». Однако некий гражданин Азеф остался глух к нашей железной аргументации, более того, пообещал сообщить всё в контору, но путём угроз был всё-таки отговорён от этого опрометчивого шага. Вы же знаете, что происходит с реакционным элементом в периоды народных волнений.
Тут меня снова осенило. Мы боремся с террором путём террора, а я, нижеподписавшийся, являюсь принципиальным противником любого проявления насилия над людьми, в связях с администрацией не уличёнными. Гражданин Азеф хоть и хотел предать наше движение, но всё-таки человеком был неплохим. Если мы будем запугивать каждого встречного и мимо проходящего, то все наши эмансипационные усилия, наша революционная борьба обернётся очередным красным террором, а то и диктатурой пролетариата. Не к этому мы шли. Поэтому деятельность нашего пятого (вроде пятого) ситуационистского интернационала была свёрнута и мы – усталые и безутешные – разбрелись по комнатам.
Сamarada Крайнов.