Я очень много раз слышал о том, что наркотики – это ужасно, что так много хороших ребят из-за них пропало. Да, наркотики – это ужасная вещь, и действительно много молодежи пропало из-за них, но вот была ли эта молодежь хорошей – это вопрос. В основной массе, пропавшие из-за наркотиков были людьми с психическими отклонениями, отрицающие свою болезнь, благодаря своим родителям, которые либо просто игнорировали проблему, убеждая себя в том, что с их чадами все хорошо, либо сами были сильно нездоровы, и потому подвержены всем возможным порокам. И один парень из соседнего дома, который был на пару лет меня младше яркий тому пример. Мы ходили с ним в один детский сад, я часто видел его в нашем районе, но в детстве я мало с ним общался. Он был низкорослым, тощим, со смазливым, как у девочки лицом. Его повадки напоминали повадки пронырливой и наглой крысы, вечно он ко всем лез и что-то просил или же хвастался, выдумывая небылицы про свои подвиги. Мне он был совсем не интересен. Он относился ко мне подобострастно, но я знал, что мало того, что он неприятный в общении, скучный, так ещё и может что-то стянуть и выдать любую тайну, просто ради красного словца.
В наших заводских домах все друг друга знали. Мать этого Лёхи была замужем два раза. От первого мужа у неё был старший сын, который работал милиционером при советах, а потом стал разнорабочим, регулярно напивался с местным чудаком Михаилом Устиновым, основателем исторического общества, ходивший в форме офицеров российской императорской армии, записывающим бардовские песни. В общем ничем примечательным старший брат Лёхи, по возрасту годившийся ему в отцы, не отличался. Второй муж мамы Лёхи, его отец погиб при загадочных обстоятельствах. Как раз развалился СССР, его матери, тяжело переживавшей утрату, ещё пришлось сдавать экзамен на знание латышского, чтобы продолжить работать медсестрой, но она сдала только на самую низшую категорию, потому пришлось ей стать санитаркой, а потом она и вовсе от всех этих переживаний стала странно себя вести и потеряла работу. Квартира у них была добротная трехкомнатная, просторная, в доме, построенном по хорошему проекту – трехэтажке сталинских времен. Пока дома находились в собственности завода, никого из квартир за долги не выселяли, но потом дома стали обслуживать частные фирмы, и начались выселения. Денег в их семье не хватало совсем. Лёха был скверно одет и вечно голодный, потому, отделаться от него стало очень непросто, он стал слишком навязчивым.
В середине девяностых, когда я учился в училище, и за мной хвостом ходил умственно отсталый однокурсник, ко мне основательно прилип и этот Лёха. Он готов был буквально на все, даже ради куска хлеба или сигареты. Школу он вечно прогуливал, потому остался на второй год и его перевели в вечернюю, но и её он никак не мог закончить, хотя там совсем не требовалось никаких знаний. Как-то раз он даже увязался со мной и моим однокурсником Покемоном в небольшое путешествие на велосипедах. Что Покемон, что Лёха обманули меня на счет еды, которую они взяли с собой. В итоге мы поздно вечером ранней весной, когда было ещё холодно, сидели за сорок километров от дома, проехав уже шестьдесят, без сил, голодные, без денег и не знали, как доехать до дома. И пришлось нам украсть курицу, убить её, разделать маленьким ножиком, немного пропечь её над костром, и съесть без соли. Лёха был такой голодный, что съел большую часть внутренностей этой курицы сырыми, во время разделки.
Потом Лёха начал меня агитировать начать грабить женщин поздним вечером. Я сказал ему, что не хочу нарушать закон, просветил его, что за грабеж он сядет в тюрьму. Тогда Лёха назвал меня трусом, заклеймил позором, сказал, что больше знать меня не хочет, и взял в свою банду Покемона. Дня три я с ними не общался, ко мне прибежала мама Лёхи, сказала, что он уже неделю не появлялся дома, просила меня помочь его найти. Я рассказал, что он решил стать грабителем, и всё, что я мог для неё сделать – это показать, где живет Покемон. Она попросила меня пойти туда с ней. Покемон тоже где-то пропадал, отец его вечно был в отъезде, мама не особенно им интересовалась работала и выпивала, а вот его дед и бабушка озаботились тем, что их внук решил стать грабителем. И вот, поздно вечером двое бандитов пришли в паническом состоянии после нескольких неудачных попыток грабежа. Умственно отсталый Покемон о них рассказал. Он стоял рядом, а Лёха несколько раз подбегал к женщинам в Старом городе и пытался вырвать у них сумки. Одна из них поколотила его своей сумкой, другая закричала так, что сбежались люди и едва не поймали грабителей, во время очередной попытки ограбления за ними уже погнались полицейские, но им удалось где-то спрятаться, подождать, а потом добраться до остановки, заскочить в трамвай и уехать. Лёха, конечно, поначалу обвинил меня в том, что я его сдал, что я предатель. Однако Покемон меня ни в чем не обвинял, даже сказал, что я сделал все правильно.
С Лёхой никто общаться не хотел, кроме совсем падших личностей, от которых для него не было никакого толка, потому он оперативно со мной помирился, и в обмен на что-то съестное, читал мои ранние произведения, отпечатанные на стареньком Зингере, и комментировал их. Я, как учитель проверял, насколько хорошо он усвоил материал, ставил ему оценки и назначал вознаграждение. Вскоре мне надоело быть просветителем, да и еды в то время у меня у самого было не так уж и много. Как-то я спросил этого Лёху, что ему по-настоящему интересно, о чем он мечтает, и он ответил, что хотел бы огромные мышцы, чтобы всех бить, нравится женщинам, и отбирать у всех деньги, чтобы их прокуривать и пропивать. Ничего оригинального, но он очень уверенно заявил, что того же хочу и я, а то, что я читаю книги, и пытаюсь что-то печатать сам – это просто понты, чтобы привлечь внимание окружающих. С тех пор я прервал с ним общение, а он иногда предлагал мне обожраться каких-то таблеток, которые он у кого-то украл, или подышать эфиром, что мне совсем интересно не было.
Как-то он увязался со мной и с Покемоном на пляж, и украл там у него часы. Часы были дешевые, но Покемон пошел на принцип, зная, что Лёха постоянно все и у всех ворует, он обвинил его в краже, и потребовал вернуть его собственность. Лёха долго отпирался, говорил, что он не крал часы, предлагал себя обыскать. Но даже умственно отсталый понял, что свою добычу он спрятал, чтобы потом прийти и забрать. Было очевидно, что Лёха много раз оставался стеречь вещи, пока мы купались, а я с вещами ни разу не оставался. Выпасть часы из кармана сумки не могли, он застегивался. Покемон обещал его простить, если он вернет часы, скажет, где он их спрятал или просто признается. И тут у Лёхи из глаз брызнули слезы, и он кинулся на Покемона с кулаками. Покемон отскочил, а я скрутил Лёху и отпустил только тогда, когда он успокоился. Угрожая Покемону ножом под ребра, он ушел, обещая с нами больше не общаться. И мы были рады тому, что общаться с нами он больше не будет.
Когда я начал работать, я встретил его в трамвае. Он тоже ехал на работу, в какой-то автосервис, после каких-то годичных курсов слесарей ремонтников. Я заговорил с ним об устройстве автомобиля, которое изучал на первом курсе училища, и убедился в том, что Лёха зря ходил на курсы целый год, о чем ему и сказал, но он не обиделся, сказал, что со временем займется чем-то другим, когда практика закончится. Потом он как-то нашел меня на работе, напился вместе со мной и с моими коллегами, и сказал, что алкоголь – это дорого и отстойно, предложил за пару лат купить травы и посмеяться. Никто его инициативы не поддержал. После этого я долго его не видел, где-то лет пять. Узнал от соседей, что они из трехкомнатной переехали в однокомнатную квартиру, и он стал какой-то странный, пришибленный и невменяемый.
Потом я встретил его, он действительно был уже не наглый, а пугливый и заторможенный, уже не ломался, не сочинял, не язвил, только робко просил мелочь или покурить. Я, тогда как раз, уезжал работать в Литву, денег у меня было много, но я ему милостыню не подал. Он жаловался на то, что его подсадили на наркоту, а потом он долго лежал в наркологии, а потом и в первом отделении психиатрической больницы, показал удостоверение инвалида, и заявил, что болен он неизлечимо, на весь остаток жизни, а от таблеток, что ему выписывают, только запор.
Ещё через несколько лет я встретил его, когда вернулся в Латвию из Англии. Он неплохо выглядел, был достаточно прилично одет, по секрету мне сказал, что в Англии можно жить на пособие и не работать и предложил покурить экологически чистой травы. Я посмеялся над его информацией и предложением. Сквозь его затравленность проступала былая наглость и навязчивость. Я тогда достаточно грубо велел ему от меня отвязаться, когда он начал расспрашивать меня о моем сыне, ради которого я вернулся в Латвию. Не знаю, что на меня нашло, но было очень неприятно, когда я представил, что этот человек поздоровается со мной, когда я гуляю со своим сыном, и мне придется объяснить откуда я знаю этого Лёху. Можно было, конечно, соврать сыну о том, что этот маргинал обознался, но врать сыну не хотелось совсем. Тогда мне стало стыдно, что я когда-то общался с таким опустившимся человеком.
Потом я получил инвалидность и был направлен в специальное учебное заведение для профессиональной переподготовки инвалидов. После окончания учебы я поддерживал отношения с бывшими однокурсниками. У одного из них удалили половину мозга, в семье у него все пили и ужасно себя вели, потому он часто просил, чтобы его отвезли в первое отделение психиатрической больницы. Кормили там хорошо, но из-за безделия вечно хотелось чего-то пожевать, вот он и просил меня занести ему чего-то съестного и сигарет. Деньги за это он не всегда отдавал, но мне было жаль его, как-то совсем у него жизнь не заладилась.
И вот во время одного визита к бывшему однокурснику я обнаружил в первом отделении бывшего соседа Лёху, который, судя по его словам, попал туда на принудительное лечение, практически на всю оставшуюся жизнь. Сначала он должен был принудительно лечиться амбулаторно, то есть ходить к врачу каждую неделю, проходить обследования, но он перестал ходить к врачу, принимал наркотики, что-то нехорошее натворил, и вот его лишили дееспособности. И теперь он находится в заведении намного хуже тюрьмы, где за любое пререкание с персоналом или нарушение дисциплины привязывают к кровати на пару суток и могут вколоть такое лекарство, что мертвым будешь завидовать. И срок его заточения не определен, он не может ни пожаловаться, ни чего-то потребовать, его слово не стоит ничего. Подойдя ко мне, он начал с грубой лести, а потом начал умолять меня принести ему пару батареек для радио – его единственной радости, все книги в небольшом книжном шкафу отделения он давно перечитал, а телевидение там транслировалось на незнакомом ему латышском языке. Он покаялся мне, что много лет назад украл у Покемона часы, и посетовал на то, что они быстро сломались
Я не знаю почему, но я совсем не испытываю жалости к этому Лёхе и многим другим, которые даже погибли из-за употребления наркотиков, все они ничего не хотели делать, хотели только тупо употреблять, но ради этого употребления не готовы были даже ходить на простую работу и совершать заученные одни и те же движения. Я уверен в том, что если бы они не могли употреблять наркотики, то они бы употребляли алкоголь и долго бы спивались, создавая неудобства для окружающих. И даже без алкоголя и других вещей под рукой они бы нюхали клей или бензин, как делали это в детстве, когда у них не было денег на наркотики и алкоголь. Все дело тут в пустоте их голов и нежелании их чем-то заполнить, хоть что-то туда впустить, каком-то паническом страхе что-то познать.