Сонный паралич
1) Не спите одну ночь. Поиграйте в Скайрим за каджита или поиграйте за данмера и позвольте каджиту-разбойнику вас замочить, а может возьмите босмера и потратьте все деньги на скуму. Не спать одну ночь. Ты. Должен. Хотеть. Спать.
2) Примите позу "я ленивый студент веселившийся всю ночь и не думающий о готовящейся каре преподавателя за то что сплю на паре". Т.е. положите руки на стол в позу хорошего ученика. Приткните туда голову.
3) Постарайтесь заснуть
4)???
5) PROFIT!
Вы должны принять неудобную позу которая не дает вам удобно спать. Вы должны засыпать в уединенном месте где никого нет. Желательно засыпать в "тревожном" месте. Каджит имеет ввиду то место, когда ваше сознание полностью не засыпает и вынуждено следить за окружающими редкими звуками что бы быстро среагировать. Оно находится в постоянном напряжении. Например каджит заснул таким образом на своем посту сторожа в 6 утра. И сознание каджита вынуждено было находится в постоянном напряжении, потому что каджит слушал не хлопнет ли дверь и не постучит ли кто-то из персонала того места и ему нужно будет встать и открыть.
Таким образом, через несколько минут такого сна, каджит обнаружил что проснулся и ощущает окружающий мир без пелены сна. Но не может пошевелить ни одним мускулом. И это состояние продолжалось около 3 минут.
Дикий непередаваемый ужас.
Каджит надеется что вы испытаете его тоже.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Скиталец Онейрона
С раннего детства мне часто снились яркие, подробные и детализированные сны. В этих снах я осознавал, что сплю, и сон менялся в соответствии с моими желаниями. У меня получалось управлять этими снами, и они дарили мне незабываемые впечатления. А когда наутро я рассказывал о них родителям, они качали головами и со смехом говорили, что у меня чересчур богатое воображение.
По мере взросления осознанные сны пошли на убыль. В старших классах я перестал запоминать их после пробуждения; мне даже казалось, что мне вовсе ничего не снится. Но сны, конечно же, снились. Те, что я запомнил, были тусклыми, невнятными, навеянными дневными впечатлениями, вовсе бессмысленными или представляли собой продукт буйной эротической фантазии, помноженной на юношеские комплексы.
Впрочем, время от времени, очень редко, яркие осознанные сны возвращались, причём совершенно независимо от дневных переживаний. Утром, едва проснувшись и толком не разлепив глаза, я садился записывать эти сны и пытался зарисовать особо колоритные моменты.
В студенческие времена в институте иностранных языков я это дело совсем забросил, тем более что осознанные сны мне практически перестали сниться. Хватало других занятий. Во-первых, оказалось, что мне, в целом порядочному раздолбаю и лентяю, нравится изучать иностранные языки. Я делал большие успехи в изучении английского и немецкого языков, планировал заняться японским и китайским, и преподаватели начали меня выделять. На четвёртом курсе я занял второе место в областной олимпиаде по английскому языку и в рамках Олимпийского гранта смотался на недельку в Лондон. Эта поездка меня ещё больше замотивировала. Во-вторых, я влюбился в одногруппницу Ольгу — девушку, которая тащилась от всего сверхъестественного, паранормального и загробного. Она вела канал на Ютюбе на эту тему; подписчиков и просмотров у неё было немного, но её азарт от этого меньше не становился. С ней не было скучно. В-третьих, еще не получив диплом, я благодаря случайности нашёл работу переводчика сразу в двух местах. В маленькой фирме, которая ввозила из Японии БАДы, и ей нужно было, чтобы кто-нибудь, не очень требовательный к величине гонорара, переводил инструкции. И в недавно открывшемся крохотном издательстве, специализирующемся на выпуске современной зарубежной литературы.
Работа эта была удалённой, я справлялся, в принципе, неплохо, денег хватало, чтобы питаться за свой счёт, и родители оценили мои усилия: выделили мне целую квартиру-полуторку, оставшуюся после дедушки. Конечно, эта квартира не отличалась особыми размерами, да и располагалась на втором этаже трёхэтажной хрущёвки. Зато это был почти центр города, притом очень тихий район, а дом его жители содержали в идеальном состоянии. И вообще, это было начало моей самостоятельной жизни.
Казалось бы, живи и радуйся. Жильё есть, работа есть — осталось только получить диплом и жениться. Но тут со мной произошла беда, и всё пошло наперекосяк.
Наверное, несмотря на все успехи на лоне лингвистики, мои мозги особой развитостью не отличались. Иначе трудно объяснить то, что я провернул. Чтобы впечатлить Олю, я залез в давно заброшенные каменоломни в пятнадцати километрах от города, о которых ходили слухи, что в них до сих пор бродят призраки погибших рабочих. Я собирался снять обалденный видеорепортаж прямо из каменоломен и отдать его Оле, чтобы она разместила его на своем канале. Видеоролик соберёт огромное количество лайков и подписчиков, и благодарная Оля окажется в полном моем распоряжении. В призраков рабочих я, ясное дело, абсолютно не верил.
Так как я готовил сюрприз, о своих планах я ни с кем не поделился. До каменоломен доехал на старом велосипеде, спрятал его в густом подлеске возле входа и без особых затруднений забрался в подземелье. Вход в каменоломни был закрыт массивной деревянной дверью, обитой металлическими листами. Но диггеры, подростки и бродяги всех мастей давным-давно сломали часть двери, отогнули металл, так что забраться внутрь ползком было легко, если только ты не жирдяй. А я не отличался массивным телосложением, хотя и был жилистым.
Прежде чем залезать внутрь, я огляделся. Лишних свидетелей моего поступка быть не должно. Никого и не было видно. За небольшим редким лесочком по трассе проносились крупногабаритные машины, чуть левее в зарослях камыша журчал ручей, а прямо передо мной, над входом в каменоломни, ввысь и вдаль уходил пологий склон горы, сплошь заросший елями. В камышах кто-то шуршал, возился, иногда гавкал и скулил. Я знал, что здесь много бродячих собак, которые подкармливаются возле кафе для дальнобойщиков неподалеку.
Очутившись внутри, я включил фонарь и камеру на мобильном телефоне и принялся снимать видеорепортаж, который должен был открыть мне путь к сердцу Ольги. Воздух в каменоломнях был холодным, душным и влажным, потолки низко нависали над головой, иногда приходилось наклоняться, чтобы не удариться теменем о подпорку. Под ногами хрустели щебёнка и мелкие куски породы. Кое-где остались куски от рельсов для вагонеток — те, что ещё не упёрли трудолюбивые жители окрестностей.
В бытность свою школьником, я не раз с друзьями залезал сюда. Но забирались мы не очень далеко: духа не хватало. К тому же через несколько десятков метров штрек сильно сужался, его частично перегораживал давний обвал, под ногами хлюпала вода, стекавшая с пористых стен. Боковые ответвления по большей части заканчивались тупиками. В любое время года здесь царил жуткий холод. Те отчаянные головы, которые преодолевали завал, рассказывали, что дальше туннель раздваивается. Один рукав ведёт к полуобрушенной шахте, в которую так и никто не осмелился спуститься, другой — к узкому лазу в почти отвесной, но невысокой скале над речкой в паре сотнях метров от главного входа.
Я осторожно двинулся вперёд. Луч фонаря разрезал плотную, почти осязаемую тьму. Стены сочились влагой, неприятно пахло сыростью, заброшенностью, землёй и мокрым известняком. Вжимая голову в плечи, я комментировал свои действия на камеру:
— Итак, дорогие зрители, я прошёл примерно уже около сотни шагов… Сказать, что здесь стрёмно, значит ничего не сказать. Душно, сыро, холодно и воняет! Если оглянуться, то входа уже не видно… Вот, посмотрите... Конечно, обвала можно не бояться, риск совсем мизерный. Почти за целый век здесь не было ни одного существенного обвала. Разве что кое-где частично засыпало проход. К одному из таких завалов мы и движемся… Но, знаете, постоянно такое чувство, как будто за тобой наблюдают...
Понятное дело, что никакого чувства, как будто за мной наблюдают, я не испытывал. Старался играть на публику, нагнетать саспенс; зрители паранормальных каналов на Ютубе такое любят.Однако, когда я преодолел завал и отступать в случае чего стало намного сложнее, мне на самом деле стало очень не по себе. Тем не менее, нужно было доделать начатое.
Я благополучно добрался до шахты и снял на видео её зияющее жерло. Брошенный камень летел недолго и плюхнулся в воду. Куда бы не вела эта шахта, она была затоплена. Лезть туда бесполезно, если только ты не дайвер и спелеолог в одном флаконе. Я вернулся к развилке и пошёл по другому тоннелю. Пока шёл, а под ногами хрустели камни и чавкала грязь, мне несколько раз чудилось, будто за мной кто-то крадется. Сдерживая дрожь, я быстро оглядывался и освещал проход позади себя лучом фонаря. Там, естественно, никого не было, но черный мрак, свернувшийся в конце тоннеля, словно бы таращился на меня с неодобрением и угрозой.
Я думал, что если передам на камеру хотя бы один процент того, что испытываю, то успех видеоролика будет таким же бесспорным, как завтрашний восход солнца. Но одновременно понимал, что бродить по подземному тоннелю одному — это совсем не то же самое, что сидеть в комфортабельном кресле у себя дома перед экраном компьютера и просматривать отснятый материал.
Тоннель никак не кончался. Я собирался повернуть назад, когда впереди повеяло свежим воздухом. Выяснилось, что я дошёл до того самого узкого лаза. Вскоре прямо по курсу замелькал солнечный свет, проникавший в расселину, и послышалось журчание воды. Вероятно, именно в этот момент я потерял бдительность. Сломя голову бросился вперёд и плечом врезался в подпорку, сложенную из известняковых блоков, — такие штуки время от времени встречались по дороге. Подпорка рухнула, от удара фонарь вылетел из руки. Что-то глухо зашумело, зарокотало, внезапно с силой ударило меня по голове и спине, и я отключился.
Очнулся от боли во всем теле. Меня завалило камнями и песком. Видимо, обрушилась часть свода; не так уж много, чтобы раздавить меня в лепешку, но не так уж и мало, чтобы я мог выбраться без посторонней помощи. Я лежал на животе, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, а прямо перед носом в лучах солнечного света искрился блестящий камушек размером с гусиное яйцо.
"Вот и допрыгался!" — мелькнуло в голове.
Я пытался дёргаться, но ничего не получалось. Грунт сдавил меня так плотно и сильно, что я едва дышал. Наружу торчала только голова. Когда я в полной мере осознал, в какой ситуации очутился, меня охватил такой лютый ужас, какой я не испытывал никогда в жизни. Я заорал, но вместо крика из глотки вырвалось какое-то невнятное хрипение.
Я изо всех сил напрягал все мускулы, пытаясь хоть немного сдвинуть камни. Всё было бесполезно, меня словно спеленали в каменный саван и зацементировали. Я мог только слегка шевелить головой. Дыхание стало поверхностным, грудь сдавливало со всех сторон: ни набрать воздуха, ни крикнуть.
В последующие несколько минут — или часов — я делал титанические усилия, чтобы освободиться. Пот катил с меня градом. Потом силы меня покинули. Тело начало неметь. Я понимал, что это моя смерть — кошмарная смерть за непонятно какие грехи. Если эта каменная масса внезапно сдвинется с места и раздавит меня, считайте, мне повезло.
Свет из щели медленно тускнел. Река продолжала как ни в чём ни бывало журчать, пели птицы и иногда лаяли бродячие дворняжки. Шумели фуры. Люди были совсем близко, но мне от них не было никакой пользы. В голове теснились беспорядочные мысли. Я то засыпал, то просыпался. Во сне мне казалось, что я ухитрился освободить руку и достать мобильный телефон. Но затем просыпался и с отчаянием осознавал, что ничего не изменилось.
Когда наступил вечер, я перестал чувствовать тело. Оно полностью онемело. Я будто бы стал одной головой, парящей в пространстве в нескольких сантиметрах от каменного пола. С заходом солнца камень, лежащий передо мной, перестал блестеть, но я знал, что он там же, на старом месте. Теперь, когда вокруг меня сгустилась тьма, я перестал быть даже головой. От меня осталось одно лишь смутное сознание, которое слабо улавливало биение сердца под грудами камней.
Меня начали мучить жажда и галлюцинации. Я не сразу сообразил, что это мне мерещится. До меня доносились шаги, разговоры, ехидное хихиканье. Кто-то вне поля моего зрения обсуждал моё положение, но не собирался помогать. Я звал на помощь, но не мог издать ни звука. Я проклинал их пересохшим ртом, хрипло ругал на чем свет стоит. В ответ невидимая компания удивленно замолкала, затем разражалась злорадным смехом и продолжала болтать как ни в чём ни бывало. Слов я не различал, но подозревал, что они говорят обо мне.
Спустя какое-то время — понятия не имею, какое именно, — весёлая компания исчезла. Зато появились другие.
Эти другие были гораздо хуже, чем те, первые. Они шелестели совсем рядом и, как мне представлялось, с интересом разглядывали меня. Они или молчали, или переговаривались тихими голосами на непонятном шуршащем языке, который я при всем старании не мог отнести ни к одной языковой группе. Несколько раз я явственно ощутил их мягкие прикосновения на лице, словно сухие, тонкие и прохладные щупальца касались моего лба, носа и щёк. Я догадывался, что это не люди, что они совсем на нас не похожи и мыслят они совсем иначе. Может быть, добро для них зло, а зло добро. Может быть, наблюдать за моими мучениями и смертью — для них великое наслаждение. От шелеста их голосов, от их мягких вкрадчивых прикосновений становилось дурно.
Я проваливался в сон, полубезумный и бредовый. Снилась Ольга, которая восхищенно что-то говорила о моём видеоролике,снятом в каменоломнях. Появлялись и исчезали знакомые и незнакомые люди, я находился то в одном, то в другом месте. Но даже в этих снах меня точила мысль, что что-то не так…
Я ненадолго очнулся перед рассветом. В щель сеялся слабый утренний свет. Камень перед моими глазами снова искрился. Мозг заработал на редкость хорошо, я всё вспомнил, но не ужаснулся — не было сил. Мной овладело болезненное равнодушие. Я слушал шум снаружи, смотрел на искрящийся камень и беззвучно что-то напевал себе под нос. Язык распух в пересохшем рту. Мысли в голове еле ворочались, вялые, неживые, бессвязные.
Незаметно я снова провалился в сон. На сей раз сон яркий, подробный, реалистичный. Снилось, что я легко, без малейших затруднений вылезаю из-под камней, как бесплотное привидение. Подхожу-подплываю к щели, просачиваюсь сквозь неё. Слышу все звуки, улавливаю все запахи — ароматы цветов, холодный запах хвои, свежий запах воды и вонь автомобильных выхлопов. Кожей чувствую тепло солнечных лучей. Я вижу каждую травинку, каждый листик на дереве. Пожалуй, моё зрение, слух и обоняние лучше, чем когда бы то ни было. Я даже воспринимаю то, чего обычно в жизни никогда не воспринимал.
Солнце светит не белым светом, как обычно, а радужным. Его лучи, косо пронизывающие массивные кучевые облака, отливают всеми цветами радуги. Редкий лесочек имеет сотни оттенков зеленого, бурого и жёлтого. Клиновидная полянка между берегом реки и лесочком и вовсе расцвечена ультрамарином. Быстро текущая вода внизу, под расселиной, разбрасывает искры неописуемого цвета. Я с любопытством обнаруживаю, что вижу цвета невидимого спектра. Небо, помимо лазури, отсвечивает ровным инфракрасным цветом с вкраплениями далеких космических радиовспышек. Насыщенный ультрафиолет жадно поглощается травой.
Я слышу звон пчелиных крыльев на пасеке километрах в пятнадцати отсюда. Слышу далёкий нарастающий вой поднимающегося солнца, шёпот облаков, бормотание земных недр, мечущееся эхо межзвездных пространств. Я чувствую барабанную дробь атомов и молекул воздуха о свою кожу. Я знаю, на сколько градусов по Цельсию сейчас нагрет этот воздух, вплоть до тысячных долей.
А еще я вижу звуки и слышу цвет. Я чувствую их всем телом. У меня тысячи органов чувств — и нет ни одного.
Меня наполняет блаженство; я возношусь в небо, купаясь в тёплых солнечных лучах. К счастью, это состояние длится недолго. Я вовремя вспоминаю, что моё настоящее тело — настоящее ли? — погребено под камнями. Мне нужна помощь…
Я "озираюсь" вокруг, не используя зрение, и зову на помощь на всех частотах. Замолкаю и жду ответ. Ответа нет, лишь воет восходящее солнце и переговариваются облака. Затем ответ приходит. Его нельзя передать в словах или эмоциях. Это даже не обещание помочь. Это просто извещение, что меня услышали. Я не представляю, кто или что меня услышало, но радуюсь и этому. Кажется, оно идет сюда.
С облегчением я спускаюсь вниз, сливаюсь со своим физическим телом и погружаюсь в дремоту. Теперь надо лишь ждать.
В общей сложности я провалялся под завалом около двух с половиной суток. Без воды, еды и движения. Я то бредил, то терял сознание. Видения следовали за видениями, ощущение времени полностью извратилось. Я ясно воспринимал его как пространственное измерение, по которому можно передвигаться в разные стороны, причём не только в будущее или прошлое, но и в сторону, в хронокарманы и альтернативные вселенные. Это невозможно объяснить, это можно только пережить.
Я полностью пришел в себя в больнице, после целой недели искусственной комы, в течение которой врачи пытались не дать мне сдохнуть. У меня частично отшибло память, и стоило больших трудов восстановить все фрагменты произошедшего. Кроме вывихнутых мозгов пострадало тело. В списке значились: последствия краш-синдрома, почечная недостаточность, страшенные отеки, три сломанных ребра, трещина в правой малоберцовой кости, множественные гематомы и ушибы. В целом, физически я отделался легко. По крайней мере, ничего не пришлось ампутировать. Что касается головы, то тут дела обстояли похуже…
Много позже я узнал, кому обязан своим спасением. Дядя Роман, пенсионер и большой любитель рыбалки, по счастливой случайности в тот день обосновался в нескольких шагах от расселины. Он услышал слабые стоны и, вброд перебравшись на другой берег, обнаружил расселину и меня. С помощью саперной лопатки, которую он всегда возил в багажнике своих старых "Жигулей", он расширил проход, а потом откопал меня. Работенка была непростая. Нам обоим повезло: у него получилось спасти меня, а мне — выжить.
Эту версию он рассказывал везде: и в полиции, и врачам, и моим родителям. Мои родители его щедро отблагодарили, журналисты написали о нём в газете; моё имя, к счастью, не упоминалось. Он навестил меня трижды. Один раз в больнице и два раза дома, когда я уже выписался и катался по квартире на инвалидной коляске.
Во время третьего своего посещения, застав меня дома одного, без родителей, он сказал, пряча глаза и хмурясь:
— Ты меня извини, Денис, что наврал… Не мог иначе, слишком необычно, не поверили бы...
— Вы о чём, дядя Рома?
— Хочу, чтобы ты знал. Поверишь — не поверишь, дело твоё. Я ведь никаких стонов не слышал. И вообще в том месте не рыбачил. Я домой ехал, вдруг вижу: через дорогу целая свора собак перебегает. Бродячие псы, дворняжки... И много их было, штук тридцать, не меньше. Я притормозил, а сам думаю: бегут собачки по своим каким-то собачьим делам. А потом пригляделся: а среди них лисы есть, самые настоящие! И барсуки! И ещё какая-то мелочь бежит, вроде белок или сусликов, не поймёшь. И все дружненько этак бегут через дорогу в одну сторону.
— Лисы? — удивился я. — Белки?
— Я и сам охренел, ей богу! Притормозил на обочине, из машины вылез и тихонечко за этой компанией иду. Думаю: что это за собрание у них там? Они все кучей бегут к реке, переплывают через неё и лезут в ту дыру, что в каменоломни ведёт. Клянусь, они в тоннель забирались и тебя откапывали! Лапами рыли, все как один, представь? Я когда из любопытства в тоннель забрался, они тебя уже наполовину освободили. Мне и делать почти ничего не оставалось. Ты был без сознания, бормотал что-то. А эта хвостатая шушера умчалась по проходу вглубь каменоломен.
Дядя Рома продолжал уверять меня, что не обманывает, что сам в шоке и понимает всю фантастичность ситуации. Он говорил, что я должен знать правду. Что это чудо, и он бы с радостью рассказал об этом всем встречным-поперечным, если бы не боялся попасть в дурдом.
Я ему не поверил. Решил, что старик немного выжил из ума. Или был подшофе в тот день. Но он спас меня от страшной смерти, и его фантазии простительны.
Я никому не рассказал о нашем разговоре, но часто думал о нём. Я бы не стал забивать себе извилины этой историей, если бы не помнил запах псины в той пещере, скулёж и шум роющих лап. Правда, мне столько всего мерещилось, что я совсем запутался и иногда всерьёз считал, что у меня не все дома.
А поводов так считать у меня было предостаточно. Мне снова стали сниться яркие осознанные сны. Каждую ночь. Чуть ли не месяц кряду мне снилось одно и тоже место: обширная круглая равнина, похожая на чашу. Её края поднимались вверх и превращались в скалы со снежными вершинами. В центре блестело круглое прозрачное озеро, в его центре темнел островок, на котором росло необычайно красивое раскидистое дерево. Между далекой горной грядой и озером тут и там росли небольшие группки деревьев. В тёмно-синем небе громоздились пышные кучевые облака. Они никогда не закрывали огромный и не ослепляющий диск солнца и всегда полную серебряную Луну, которая висела в небе одновременно с солнцем.
В этом чашеобразном мире были свои обитатели. В сияющем пространстве проплывали странные бесформенные существа, похожие на полупрозрачные разноцветные полотнища, которые медленно сворачивались в комья и так же медленно разворачивались. Над водой озера скользили розовые облачка, из которых внезапно высовывались человеческие руки и ноги. В предгорьях бегали целые стада фиолетовых существ наподобие страусов, только ноги у них были словно гофрированные шланги, и вместо шеи и головы торчал ещё один шланг, потолще. На его конце блестел единственный глаз.
Довольно редко я видел в этом мире обычных животных, вроде слонов и мохнатых бизонов, но они скорее напоминали призрачные миражи, что колыхались над землёй, как случайные отражения другого, далекого мира.
Иногда мне снились сны, в которых я бродил в своём собственном городе. В этом городе всегда были сумерки — вечерние или утренние, не поймёшь. По его улицам медленно брели люди, они не замечали меня и вообще не обращали ни на что внимания. В их внешности что-то было не так, что-то меня пугало, и я старался не заглядывать им в лица.
Все сны были осознанными, но я не мог произвольно менять их, как это обычно бывает. Я мог лишь свободно передвигаться в пределах сна или прерывать его, если мне становилось совсем не по себе. В литературе такие сны называются Онейрон, и я про себя так стал называть миры, в которые заносило моё сознание по ночам.
Спустя полгода я почти совсем реабилитировался. Первое время пошаливали почки, и на теле остались шрамы, где хирурги срезали омертвевшую после длительного сдавления ткань – в основном, на ногах. Но молодой организм взял своё. Уже то, что я мог самостоятельно ходить, сидеть, кушать и посещать туалет, радовало меня донельзя. С Ольгой, кстати, отношения не сложились. Сейчас она казалась мне взбалмошной, глупой и недалекой девкой. И что только я находил в ней раньше? Я налегал на учёбу, не отвлекаясь на баб, и это дало свои результаты. После окончания учебы я почти сразу нашёл работу в двух интернет-изданиях, где нужно было часто и качественно переводить статьи с английского и немецкого. В этом плане мне везло.
Мой уровень английского позволял заниматься синхронным переводом, который оплачивался гораздо выше, чем перевод текстов. Но я почему-то избегал такой работы, предпочитая удаленку. Жил в той же крохотной однушке в хрущёвке и вёл ночной образ жизни, потому что с некоторых пор спать ночью мне стало некомфортно.
Дело в том, что наряду со сновидениями о Чашеобразном мире, которые сами по себе были светлыми и ясными, но содержали в себе какую-то неясную тревогу, меня начали беспокоить сны иного характера. В них я покидал свое физическое тело, как тогда, в каменоломнях, и в виде астральной проекции — не знаю, как по-другому это обозвать, — летал якобы в реальном мире. До поры, до времени я считал, что всё это сон, и ничто другое. Пока однажды во сне не увидел, что в квартале от моего дома коммунальщики перерыли всю улицу, а до этого я во сне увидел начало этих работ.
Совпадение, подумал я. Но совпадения продолжились. В снах я видел вещи, которые имели место в реальном мире, но о которых я не знал заранее. Я долго решался и наконец решился снова съездить к каменоломням. В тех ярких психоделических видениях я рассмотрел клиновидную лужайку между речкой и лесом. В мои школьные дни там росли деревья и кусты; позже их, очевидно, вырубили. Эту лужайку наяву я никогда не видел.
Когда приехал к каменоломням, увидел. Она выглядела именно так, как в моих видениях, только цвета были естественными, из видимого диапазона.
Возможно, кто-нибудь другой на моем месте обрадовался бы таким экстрасенсорным способностям, но только не я. Во мне они вызывали дрожь. Не нужны мне были никакие экстрасенсорные способности и вещие сны. Я не знал, чего от них ждать в будущем. Когда я убедился, что действительно вижу вещие сны, обрадовало только одно соображение: я не сошёл с ума. Точнее, всё-таки сошёл, но не так, как обычные шизофреники.
Вообще, Онейрон начал меня пугать. Каким-то образом он был связан с миром умерших и ещё какими-то абсолютно нечеловеческими мирами. И я там был незваным гостем.
Волей-неволей я стал разбираться во всех этих мирах. Наблюдал, делал выводы. Читал литературу, перелопатил Интернет. Онейрон, например, подразделялся на Спутанный, Хаотичный и Упорядоченный. Спутанным я назвал тот мир осознанных снов, где реальность "перепуталась" с "астральным планом". В нём я гулял по настоящему миру, параллельно встречая то, чего в настоящем мире быть не должно. То есть в Спутанном Онейроне сон смешивался с явью. Хаотичный Онейрон больше всего напоминал обычный сон, в котором нет порядка и даже смысла, но он всегда оставался осознанным. Упорядоченный был относительно постоянным во времени и пространстве.
Продолжение в комментариях
Будильник это звуковое оружие
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi