Хэллоуин в элитном подмосковном поселке «Дубки» в этом году начался за неделю до 31 октября. Это случилось в ночь на понедельник, когда среди дач стали странным образом перемещаться две тыквенных головы с зелеными горящими глазами. Светильники Джека, как их еще называют, болтались в воздухе без всякой видимой причины, разевали пылающие рты и, что самое странное, произносили непонятные речи.

«Дустам, шумо худро чи хел хис мекунед? Биёед ин дарвозаро куфтем»*, - слышали перепуганные обитатели поселка.

С рассветом тыквы исчезали, а на конспиративной даче два таджика вместе со студентами опохмелялись пивом. Как связаны эти события?

Тайну поселкового Хэллоуина легко объяснить, если вы читали предыдущие части этой правдивой истории. Воскресным вечером, хорошо поддав, двое таджикских рабочих залезли в ванну с навозосодержащим удобрением, куда студенты добавили зеленую краску, которой один из рабочих красил забор.

Парное испытание было первой попыткой массового «освещения», если не считать опыт с Елисеем, конюхом и уздечкой. Однако в тот раз разряд молнии нарушил течение опыта. Поэтому, как и в случае космонавтов Андрияна Николаева и Павла Поповича, которые парой отправились в космос, этот опыт можно смело считать первым, а таджиков - первопроходцами.

Рабочих примотали электрическим проводом друг к другу. Как только испытуемые достаточно пропитались, в жидкость поместили второй электрический провод. Трансформатор, висящий на столбе за забором, усилено загудел, потом задымил и в элитном поселке кончилось электричество.

Рабочих достали из ванны и наскоро помыли. Как и было предсказано, в сумерках они сияли зеленым внутренним светом цвета крашеного забора. Вволю наделав селфи, таджики разослали их всем родственникам и знакомым. После чего, одевшись, пошли бродить по поселку. Так появились два Джека и начался Хэллоуин в подмосковных «Дубках».

А в пятницу к конспиративной даче на лимузине в сопровождении охраны подкатил известный видеоблогер Миха Зеленый. Последним «подвигом» Зеленого был поджег собственного автомобиля стоимостью 13 миллионов рублей. Как сообщала пресса, Миха вывел машину в чистое поле, облил бензином и подпалил. Машина сгорела. Миху показали в новостях, а его ролик набрал на Ютубе два миллиона просмотров и на миллион увеличил количество подписчиков Михи. Перед этим событием Зеленый в онлайне отлупил любимую девушку, что также увеличило его популярность. А что вы хотите? Какие времена, такие и нравы.

В сопровождении телохранителей, в шубе до полу, весь в перстнях, бусах и пирсинге, Миха ввалился на дачу. Он развалился на диване, растопырив пальцы рук, а может и ног. Телохранитель подал Зеленому бокал с виски, тот отхлебнул и щелкнул пальцами в сторону человека в костюме, который вместе с любимой девушкой и ее фиолетовыми фингалами сопровождали видеоблогера.

Человек представился как продюсер Матвей и пояснил, что прибыл от генерала для проведения операции «ЛОМ»**, так генерал для конспирации просил называть процедуру покраски.

«А это что за клоун?», - простодушно спросил Авдеич, кивая на блогера.

Телохранители напряглись, продюсер усиленно заморгал, прикладывая палец к губам. Миха пропустил вопрос мимо ушей, занятых наушниками, из которых доносился визг бензопилы, застрявшей в плотных слоях древесины.

Продюсер попросил друзей пройти в другую комнату для объяснений. Там он слегка расслабился и рассказал, что Миха человек капризный и своевольный и что сердить его не стоит.

«Еще вчера был сельским мальчишкой с далекого Сахалина. Приехал в Москву гол как сокол, в последних трусах, - объяснял продюсер, - а сейчас блогер-миллионник, надежда Ютуба».

«И с чего это ему так поперло?», - поинтересовался Авдеич.

Продюсер придвинулся ближе к друзьям и зашептал, что во всем виноват генерал. Это он приметил «юное дарование», одел его и обул, оплатил уроки актерского мастерства, дикции и письменной грамоты. Генерал собрал для Михи команду сценаристов, операторов и режиссеров, и дал денег на раскрутку и продвижение. Набрав популярности, Миха из провинциального мальчика превратился в наше селебрети со всеми вытекающими последствиями. «Если бы не генерал сосал бы Миша члены мелких бандитов в третьесортном московском клубе», - вздохнув, закончил продюсер.

«И какой же сценарий?», - спросил у продюсера Женя.

«Сценарий такой, - перебирая бумаги, начал Матвей, - Вы его красите. Потом мы едем по ночным клубам, где Миха выступает в роли говорящей на Хэллоуин головы. Текст ему сейчас пишут, что-то глубокомысленное с матерными словами, ну как у Хаски или Оксимирона. Что-то такое, типа: епт твою мать, негде посцать, нету угла, мочи полна голова, пустые слова…..бла-бла-бла».

Студенты согласно закивали, а удивленный Авдеич, который совсем не разбирается в современной музыке, спросил: «Как же этот клоун станет пророком?».

«Сейчас мы на первой стадии пиара – стадии узнавания. Набираем подписчиков. Потом будет стадия создания и продвижения образа. А дальше……», - не успел закончить продюсер.

«Какой нахуй образ у этой обезьяны!», - перебил продюсера Авдеич.

«Главное – популярность, а имидж дело поправимое, - стал объяснять Матвей, - Возьмите Собчак, начинала выступать как блядь, голой жопой вертела в телевизоре, а кончила кандидатом в президенты».

«Класс, класс!, - поддержали продвинутые студенты Матвея, - Только вот краска у нас только зеленая, заборы красить. Другую пока не доставили».

«Зеленая, - задумался продюсер, - Хм, ну пусть будет зеленая. Будет не тыквой, а репой. И погоняло у него подходящее – Миха Зеленый. Все тип-топ, парни! Давайте уже, красьте его наконец, ему еще роль учить».

Друзья согласились и пошли готовить ванну с навозом. Продюсер вернулся в гостиную, Миха по-прежнему сидел, растопырив пальцы, и кивал головой в так бензопиле. Любимая девушка перед зеркалом пудрила свои фингалы, телохранители вышли покурить.

Вечерело. В ранних сумерках над поселком вставала Голубая Луна. Трансформатор на столбе неожиданно заискрил, вспыхнул и погас. В поселке стало темно. Две горящие зеленым огнем головы в потемках стучались в ворота элитных особняков.

«Хой мард! Бубинед, касе дар хона нест! Биёед инчо равем»***, - разносилось вокруг.

*) В переводе с таджикского: Чувак, как ты себя чувствуешь? Давай постучим в эту дверь.

**) ЛОМ – Видимо, генерал использовал известную аббревиатуру, означающую «лидер общественного мнения».

***) В переводе с таджикского: Эй, чувак! Смотри, никого нет дома! Пойдем, влезем сюда.

Друзья вместе с ветеринаром сидели перед генералом. Христофор что-то мычал в ответ на вопросы высокого чина, друзья молчали и таращили на генерала глаза.

«Что с этими мудаками?», – не выдержав, обратился генерал к Христофору.

«Им бы опохмелиться», - поставил диагноз ветеринар.

Дело происходило в Москве на конспиративной квартире, куда по приказу генерала - куратора графа Троекурова, доставили друзей. Пока спецназ ФСБ путался среди графских деревень, пока выбирался из грязи в Терпилово, чтобы застрять на бездорожье в Погорелово, генерал вывез друзей из усадьбы на конспиративную квартиру. Опередив ФСБ, генерал намеревался использовать их в собственных интересах.

Поняв, что разговорить допрашиваемых по-иному не удастся, генерал налил всем по четверти стакана водки. Спиртное всегда присутствовало на квартире в качестве средства предварительного дознания. Для дальнейшего развязывания языка испытуемых конспираторы использовали более сильные средства, включая молоток, зубило и клещи.

Выпив водки, друзья раскраснелись и заморгали глазами.

«Ну, рассказывайте, зачем подожгли церковь?», - приступил генерал.

Но друзья только моргали. «После первой и второй – промежуток небольшой», - вмешался в дело ветеринар, вспомнив народную поговорку. Генерал снова налил, друзья выпили. И вот, как описал это явление Булгаков, проклятая зелень перед глазами растаяла и стали выговариваться слова. Друзья дружно замотали головами, затем Женьке удалось преодолеть звуковой барьер, и он выдавил: «Мыы……. ниичего не палили».

Прояснив, что с водкой дело пойдет живее, генерал снова налил. Выпив, друзья зашевелились. Придя в себя, Женька стал объяснять, что произошло: «Понимаете, в поместье не нашлось достаточно золота для электролиза, поэтому мы проводили эксперимент у церкви. Подключили трансформатор к золотому кресту, привели Ермолая, но тут ударила молния,…….не по плану».

«И куда подевался Ермолай?», - поинтересовался генерал.

«Он …….. как бы это сказать, Ермолай, видимо, перешел в атомарное состояние», - пояснил Женя.

«То есть, иными словами, вы хотите сказать, что разложили графа на молекулы», - переспросил генерал.

Тут, как писал другой классик, пришло время немой сцены. Через короткое время, придя в себя, Женя поправил: «Не на молекулы, а на атомы……и не графа, а лошадь».

«Какую, блядь, лошадь!», - возмутился генерал.

Здесь мне придется вмешаться, чтобы прояснить ситуацию. Еще в 90-х Троекурову подарили резвого жеребца. По прихоти «Мисс Москвы», тогдашней жены графа, лошадь назвали Ермолаем, якобы в честь Троекурова. Оттуда и пошла путаница с именами, Ермолаем звали то графа, то графскую лошадь. Иногда про обоих говорили «конь с яйцами».

Когда ситуация с двумя Ермолаями разъяснилась, генерал стал расспрашивать, где собственно находится граф и как теперь обстоят дела с его потенцией. Друзья, не мудрствуя, указали, что потенция Троекурова просто золотая, но, увы, находится сейчас на лечении из-за потери графом своего прибора.

Генерал ничего не понял и пришлось рассказать обо всем, что случилось в поместье Троекурова. Оценив ситуацию, генерал сделал вывод. «Вы, ребята, крупно попали: спалили храм и обесчестили лошадь. - сообщил он друзьям, - Теперь у вас есть только два варианта: либо в колл-центр Лефортово к Варваре, либо работать на меня».

«А что за работа?», - поинтересовался Авдеич.

«Много вам знать не положено, - стал объяснять генерал, - но ситуация примерно такая: готовится передача власти, разные группировки имеют своих кандидатов, поэтому, нужно поддержать правильного кандидата, чтобы не попасть……, - здесь генерал задвигал бровями и задумался, видимо представляя себе в картинках это «попасть». «Впрочем, не важно, - продолжал генерал, - Ваша задача создать посредством электрического свечения нового пророка. Так сказать, лидера общественного мнения, чтобы влиять на правильный выбор народа. У вас был такой опыт, вот и давайте».

«Вы имеете в виду американские выборы?», - захотел уточнить кто-то из продвинутых студентов.

«Ну, если хотите….., - задумчиво произнес генерал, - пусть будут американские».

Друзья вспомнили про Новоявленного Степана-участкового и предложили его кандидатуру на роль пророка. «Он уже был Лучезарным, - пояснил Авдеич, - Кандидатом в президенты Белоруссии, шел маршем, чтобы занять дворец Лукашенко, но был схвачен милицией. Его били дубинкой по яйцам - он не сдавался. Теперь сидит в КПЗ в Бобруйске».

Генерал возразил, что у него есть другой кандидат, однако, подумав, решил, что дублер кандидату не помешает. На том и порешили.

Генерал отправился хлопотать, чтобы вытащить Степана из белорусской тюрьмы и переправить в Москву. Друзей отвезли на конспиративную дачу в элитный поселок «Дубки», где были условия для проведения опытов. Здесь был и бассейн, и джакузи, а также парная и сауна. За забором дачи, на бетонном столбе потрескивал трансформатор, от которого тянулись провода на соседние участки.Для повторения опыта оставалось достать свежий навоз и акриловую краску нужного цвета.

Почти сразу студенты сошлись с таджиками, которые работали на даче. Один из них красил забор, второй подметал дорожки и собирал листья в кучки. В перерывах оба курили траву и пили водку. Утром вдвоем опохмелялись. Холодный во всех отношениях климат России быстро прививает вредные привычки теплолюбивым иностранцам.

Генерал выдал друзьям подъемные, которые помогли сблизиться с иностранными рабочими. Дачный поселок закрытого типа, с охраной по периметру, имел на территории магазин со всем необходимым для международного сотрудничества.

В один из вечеров, распивая напитки, студенты в шутку предложили своим новым друзьям поучаствовать в экспериментах. Пошлете селфи домой, убеждали укурки, пусть увидят, как вы сияете от счастья. В Инстаграме тоже запостим, наберем много лайков, поддержали идею таджики.

Вот так для повторного опыта нашлись все необходимые компоненты. Органические удобрения в виде навозосодержащей массы были разбросаны по участку, моток проводов висел в хозяйственной постройке. Испытуемые были готовы. Дело было за малым.

– Аделине на поэму о разновидностях тьмы –

1.

Если красная тьма – выпростанный мертвецкий язык, хищно алеющий в тени заповедной рощи, то свет – это шумное сердце, не попадающее в пазы; Гензель и Гретель, бредущие по неисклёванным крошкам. Солнце в бордовом рассветном плаще протягивает ладонь, и девочка в красной шапке переступает прожжённое волчье тело. Они идут, пламенея, – и раскрывается каждый дом: оттаивают цветы, перетряхиваются постели.

Этот свет, дорогая А., обессмысленен и блажен, он повсюду – как поле тюльпанов; от него никуда не деться; его выедаешь, словно воспоминаний вишнёвый джем из разломленного пирога уютного детства. Ворожея греет малиновое вино, зашивает приоткрытое в кровавой улыбке горло, – и я практически прекращаю бредить войной, рубиновая волна омывает рассудок голый.

Если пикси собьют с дороги, колокольцами зазвенят, – зови его из плотоядных рощ, из болот укромных.

Он – тот сон на заре, разгоняющий бесенят, который ты никогда не вспомнишь.

2.

Оранжевый свет – это снова огонь, не кровеносный, свечной. Лампа в вытянутой руке бесстрашного египтолога. Апельсиновую звезду укачивает сверчок, и она мягчеет, тишает в дремотных всполохах. А потом октябрьский день потягивается и идёт, и тыквенно-рыжий лес ликует, его приветствуя. Это россыпь рябины в снегу; облепихой измазанный рот; кипучего бабьего лета персиковая эссенция.

Это локон ирландской девчонки, надёжно упрятанный в медальон; осенняя ночь до Самайна, лишённая духов и пакостей; пронизанный пылкими светлячками заколдованный склон с самого фотогеничного и чудесного ракурса. Кто-то будет его ловить, наберёт его полную горсть, – но всё равно не наестся и не надышится.

В лучистую слепоту спускается тихий гость.

Погружается с головой.

Улыбается.

И не движется.

3.

Медовая теплота, хмельной одуванчиковый настой, жёлтый поток частиц, кружащих во рту Вселенной; она вдыхает тлеющий свет, выдыхает на ухо: «Стой!» – и целая жизнь умолкает, садится к ней на колени. Это тихая передышка, золотинки сна на щеке, когда встаёшь спозаранку, настраиваясь на схватку. Пыльца облепляет лапки, сидит Дюймовочкой на жуке, заполняет цветочные чаши – животворящим, сладким.

Лодка луны качается спелою кожурой, острым блеском расхристывая сумрак многоимённый; лунатик-сновидец восходит, как стебель, в небо из тьмы сырой, выгрызая белые ямки в лунном боку лимонном.

Проглоти её залпом, как шафрановый шелест любимых книг. Поток лохматый огладь – светло-русые лунные косы. И засветятся сонные руки, засвистят золотые огни – и луна утащит тебя в сияющем лифте в открытый Космос.

4.

Изумрудны глаза дракона, хранящего дивный цветок; их лукавые искры мудры, как не одряхлевшая вечность. Этот свет – малахитовый срез, подорожниковый листок, крошащийся успокоеньем в изжёванный страх овечий.

В этом свете найдёшь себя – крепкую, юную, как весна; вот она ты, лежишь под деревьями, тело твоё дриадное. Посмотри в зелёную радужку, – и взглянет в ответ со дна счастливая потеряшка, лесное дитя цикадное.

И тихие девы выйдут из стволов, такие, как ты, сплетут путеводную нить своим насекомым пением. Ты схватишь себя в охапку – и свет развернётся из темноты спасительною тропой, охраняющим привидением.

Он течёт тихотравной змеёю, пока он тебя ведёт, выпивая тоску и боль, смывая с исколотых ног усталость. А потом стекает в пещеру, проползает сквозь тайный ход и собирается в мерцающие кристаллы.

5.

Лазоревый, нежный, разлитый в бутылки небесный свет – птичье сладкое молоко, алкоголь для ангелов и пилотов. Голубые прогалины, проглядывающие в листве; обмыленные облаками движущиеся полотна. Если подсядешь на это пойло – спрыгнуть не вариант; небо заговорит светозарными голосами, ты замрёшь на солнечном камне, как пучеглазый варан, – в млеющем благодушии, в восхищённой осанне.

А ещё есть снежная, жгучая, васильковая чудь; снег обращается в воду, греет пятки шамана; в камлающем танце кружится, смеётся: «Сейчас взлечу!», – восходит над спящим селением прозрачный поток осиянный. Над арктической пустотой распахиваются врата, – свет выходит из берегов, покидая горние русла; и тогда на людей обрушивается сапфировая вода, обтачивая их души кристальным резцом искусным. Они поднимают головы, – но свет так неуловим.

Он скользит прохладной волной по дремлющей тёплой нерпе, – и расходится влажной взвесью, истаивает лёгкий дым.

Голубые перья в снегу – студёная память о небе.

6.

Синий свет – кристалл Атлантиды, просвечивающий океан; поющий дельфин, китовый восторг, 52 герца. Электрическая энергия, выплеснутая в стакан, – ядрёный коктейль для самого смелого сердца. Если отхлебнуть, всё становится нипочём: отползают монстры, зарастают русалочьи раны. Синева в глубине алмаза ворочается, печёт, обволакивая пространство всего экрана.

И куда здесь ни поверни – пенный клокочущий исполин морскими руками охватывает, качает, – вот он, мир из воды и рыб, абсолютно синий глобус Земли.

Восстаёт, сияя, Атлантис.

И всё запускает сначала.

7.

Из земли и магии, смешиваясь, зарождается элементаль. Он – свет Софии Ахамот, бесконечно жаждущей знания. Он – та самая межсуставная, звенящая ломота, зовущая созидать и обозначать несказанное. Когда он идёт, фиалки растут из его следов. Когда отдыхает – останавливаются секунды. Сотни галактик ложатся в сиреневую ладонь – камешками, цветами, горсткой хрупких корундов.

Он снимает любое проклятье, развеивает каждый обман; в глотке кипучей – двойной красно-синий Антарес; он смотрит в самую суть – и прячется в страхе тьма, из углов и щелей по-щенячьи нестрашно скалясь.

8.

Свет закрадывается даже в самые мутные зеркала, выжигая зыбкую паутину, счищая наросты. Он сверкает в вороньем крыле, в осколке коричневого стекла, оглаживает деловитое тельце мелкой двухвостки. Антрацитный излом сверкнувший; раздутый в золе уголёк; земля, пробитая белым вёртким бутоном. Свет взрывается сквозь пробоины, проникает в любой уголок, горячей жизнью травы вылезает из-под бетона.

Свет опрокидывается ложкой мёда в дёготь любой, объедает ночь с четырёх краёв, как пламя – страницу. Преступника и лжеца охватывает любовь, и он в ней корчится, подкашивается, волочится.

Бывает ли так, что тьма изживает себя, впускает лучи, разрывается на кусочки? В каждой тьме огоньки семенами спят, как лист, скрученный туго в весенней почке. Ад освещён надеждой Орфея, как фонарём. Эвридика подходит, глаза закрывая сзади. Они сияют радиоактивно, уходят вдвоём, – и никаких им больше не будет загробных проклятий.

Феникса тёмный прах сползается в грязный ком – и юный птенец высовывает наружу нос золочёный.

Ночь разрезается огненным папоротниковым цветком.

Спит еле видный свет в углу безнадёжно чёрном.

9.

Белый свет – лепесток лилейный, экстремум, режущий абсолют. Бумага, ни разу не осквернённая текстом. Распахнутый в девственную пустоту зияющий люк. Фата, скрывающая лицо безупречной невесты. Он непримирим и рационален. Он – первая твердь, под которой подвесили грязную, тёмную сушу. Он – жизнь в идеальном мире, практически смерть, выжигающая стыдом несовершенное сущее.

Стоит его взвалить – треснут позвонки, придавленные ослепительной мраморной глыбою. Как избавишься от эмоций, так позови – и тебя затопит божественный эквилибриум. Инерция запускается при рождении, и тогда – свет превращается в тьму, прекращая быть абсолютным. Молочные реки скользят под коркой тончайшего льда, по которому никогда не ходили люди.

Он в каждое основание намертво врыт.

По белой плоскости расползается тьмою первое слово.

Свет просверливает зрачки, как ядерный взрыв, не оставляя ни в чём и ни в ком ни капли живого.

10.

Сказка, как и положено сказке, пойдёт по кругу, пока окончательно не перепутаются герои. Так переплетаются верных влюблённых руки, как переплетаются пылкий свет с холодною тьмою. Станут они играть, меняться масками и телами, выбьют из седла в травяную путаницу сырую; перекрасишь несколько раз военное знамя, пока сумеешь сообразить, за кого воюешь.

Алхимическая латынь, молитвенный шёпот, птичий язык, врачующие заговоры – не помогут, не отгонят обоих скопом: белоснежная чайка порхнёт – останется чёрный ворон.

Ты пройдёшь погосты и храмы, бои и дружбу, пустынную зиму и изобильное лето. В последнем шаге слепом замкнёшь, наконец, окружность – и умрёшь в бессильной попытке дотянуться до

...света.

Колокол церкви неторопливо бухал в утреннем тумане, который опутал имение Троекурова белой пеленой. Ватные звуки стлались по земле, мешались с шумом проснувшейся усадьбы и медленно уползали за графскую псарню, дальше к реке, где ветер растаскивал звон по соседним дачным поселкам.Туманные лоскуты еще лежали в пойме реки, а на лугу под утренним солнцем уже блестели капли росы. Туман отступал, прячась по закоулкам.

Пропели петухи, на конюшне заржала лошадь, залаяла собака. Звонарь вдруг очнулся - колокол забился в истерике, выплескивая наружу нервозность сплава олова с медью. Православные потянулись в церковь на зов звонаря. В этот день отмечали Преображение Господне.

В тронном зале барского дома все было готово для преображения графа Троекурова-Филькенштейна. Среди залы, на возвышении, где обычно помещалось графское кресло, разместили золотое судно̀. Огни свечей купались в округлых боках большого корыта, отражаясь желтыми пятнами в жидком лекарстве. Отец Онуфрий в белой позолоченной рясе ходил вокруг ванны, махая кадилом и окуривая помещение. Писанные маслом граф и президент внимательно смотрели в зал с ростовых портретов. Оба походили на мужика, ряженого царем Николаем, который фотографируется с туристами и медведями Церетели у стен Кремля.

До церемонии оставалось всего пара минут, а друзья еще спорили о методике преображения. Студенты настаивали на подаче максимального тока прямо к органу Троекурова, для чего требовалось прикрепить электрод к павшему графскому члену. Осторожный Авдеич предлагал использовать проверенный ранее метод и крепить электрод за ногу. А Женька крутил головой, разглядывая образа на иконах, тяжелые канделябры и прочую утварь, обильно украшавшую графскую обитель. Старинные предметы разных эпох и стилей собранные в общую кучу создавали впечатление головокружительного богатства и ошеломляющей безвкусицы.

«А ты как думаешь?», - толкнул локтем Женьку Авдеич.

«Это ж, какой вкус надо иметь, чтобы вот так……», – задумчиво ответил Женя, пребывая в мыслях об убранстве барского дома.

«На хуй нужно………», - не закончил он свою мысль, снова предавшись размышлениям. Однако председатель понял Женьку буквально. «За хуй, так за хуй!», - махнул рукою Авдеич, понимая, что всех ему не переспорить.

Троекуров, в белой до полу полотняной рубахе, прибыл в зал в сопровождении челяди. Он на ходу раздавал распоряжения слугам. Кого-то надлежало облить говном, кого-то обмазать калом. Друзья не смогли понять, идет ли речь о физическом действии, или граф использует эзопов язык иносказаний. По мере получения распоряжений холопы один за другим выбегали из залы. Взойдя на помост, Троекуров отдал последнюю команду. Какого-то блогера надлежало встретить вечером у подъезда и провести воспитательную работу железной трубой.

Отпустив последнего слугу, граф скинул рубаху и предстал перед друзьями в одном нательном кресте и синих тюремных наколках. Православные темы главенствовали на теле Троекурова. Здесь были луковки русских церквей, Георгий Победоносец и иные святые образы, ангелы, демоны, Ленин и Сталин. Богатством и разнообразием отличались также нательные надписи. Фразы, написанные по-старославянски, перемежались мудреными японскими иероглифами. Из всех существующих жанров Троекуров выбрал эклектику, что легко объяснить строением графского мозга, о котором мы ранее упоминали.

Граф поцеловал руку попа, троекратно перекрестился и полез в судно̀. Лекарство вспенилось, принимая меченое тело Троекурова. Онуфрий забубнил басовито: «Прежде Креста Твоего, Господи, гора Небеси подобящися, и облак, яко сень, протязашеся, Тебе преобразующуся………..». Одновременно Онуфрий опустил золоченый крест на цепи в корыто с лекарством и начал водить им по кругу, пуская пузыри.

Друзья недоуменно переглянулись – крест не был предусмотрен программой мероприятия. Однако, это не стало самой большой проблемой, проблемой было прищепить графский член электродом.

«Вы так хотели, так и давайте, - снял с себя ответственность председатель, - а я умываю руки».

Студенты мялись, какое-то время, перекидывая электроды друг другу. Наконец, взяли себя в руки.

«Граф, - обратился к Троекурову НЮРА, - Ваше Сиятельство! Мое почтение. Разрешите Вас приветствовать от имени Центра квантовых технологий «Новые Оглобли». Дальше НЮРА сбился и понес уже совершеннейшую пургу про достижения науки и техники, квантовой механики и биологической инженерии.

КЛАВА толкнул его в бок, и, пользуясь заминкой, быстро затараторил: «Ваше благородие! Соизволите прикрепить сие, - здесь он поднес электрод к носу графа, - к вашему достопочтенному члену. Это усилит сигнал эманации и резонирует волны потока……..». КЛАВА плел еще какую-то байду, пока Троекуров крепил электрод к детородному органу. Второй электрод закрепили на ванне.

А теперь давайте на минуту отвлечемся от повествования, где мельтешение глаголов не позволяет ощутить всю прелесть сюжета. Вернемся к описанию мизансцены.

Итак, в тронном зале барского дома, освещенном свечами, среди позолоченных икон и прочих предметов роскоши, на возвышении в судне находится граф. Рядом находится поп, который полощет свой крест в жидком навозе. Как призраки, белыми конями апокалипсиса, витают над сценой четверо ученых-ботаников в халатах доярок. Гудит подключенный в сеть* сварочный трансформатор средней мощности тока. «Да сойдет Небесная Благодать на раба божия графа Троекурова……..», - глухо бормочет Онуфрий.

Все участники представления вышли на сцену. Парад-Алле! НЮРА выворачивает реостат на предельную мощность. КЛАВА медленно передвигает рычаг рубильника на «ВКЛ».

Прожектор гаснет. Занавес. Графиня изменившимся лицом бежит пруду.

*) Как оказалось, граф таки пользует электричество в тайне от своих крепостных, которым проповедует обратное.

Всю дорогу до квартиры Хейли они с Винсом не умолкали. Она не могла припомнить, когда в ее жизни в последний раз было свидание с человеком, которым бы она так активно интересовалась. Хейли подкупала простота Винса, его взгляды, схожие с ее собственными, и то, как в нем сочеталась чуть ли не детская непосредственность с совершенно противоположным глубокомыслием и несколько пугающей эмпатией. Никто ранее не был способен понять ее и вполовину того, как это удавалось Винсу. В свои двадцать девять Хейли уже четко для себя определила, что никакой приторной влюбленности в ее жизни не будет, не говоря уже о каких-то высоких чувствах, которыми переполнено романтическое чтиво и бесчисленные поделки кинематографа.

Но что же тогда происходит с ней сейчас — в тот самый момент, когда она внимает каждому слову идущего рядом с ней парня, несмотря на то, что это очередная дурацкая циничная шутка. Она смеется. Не для того, чтобы специально оценить его чувство юмора и дать понять тем самым, что он ей нравится — в этом нет нужды. Она просто искренне смеется и поражается этому. Хейли подмечает про себя, насколько сильным может быть шарм человека, когда он не пытается играть какую-то роль, не строит из себя откровенного клоуна или бывалого сердцееда.

Едва они переступили порог квартиры, как Хейли начала суетиться, сгребая разбросанные кое-где вещи, убирая немытую посуду в умывальник и смахивая крошки с дивана и небольшого журнального столика напротив. Одна тарелка и стакан, оставленные со вчерашнего скромного вечернего перекуса в глазах Хейли смотрелись, как целые горы нечистоплотных последствий шумной вечеринки.

- Придется тебе простить меня за небольшой бардак, я не планировала принимать гостей.

- Ничего страшного, я буду старательно делать вид, что не хочу сбежать с этой помойки, но не уверен, что меня хватит надолго, — сказал Винс с наигранной язвительностью.

- Если твоя психологическая травма побудит тебя убраться здесь, я буду крайне признательна и не стану тебя отговаривать. Главное не падай в обморок — не хочу, чтобы ты мне мебель повредил.

Винс сделал жест «окей» и комично подмигнул. Хейли прыснула смешком, а затем продолжила носиться по квартире, пытаясь ликвидировать из поля зрения какие-либо еще компрометирующие признаки своей непостижимой, как ей в тот момент казалось, неряшливости.

- Ты присядь пока, а я попытаюсь найти хоть что-нибудь, чем смогу продемонстрировать свою гостеприимность, — крикнула она с кухни, откуда вернулась, спустя несколько минут с двумя стаканами, до половины наполненными темно-бардовой жидкостью.

Винс благодарно принял подношение от хозяйки, слегка отпил и сразу понял, почему Хейли так виновато смотрела на него.

- Да ладно тебе, вишневый сок тоже сойдет, мы же пришли сюда после бара не напиваться, в конце концов, — сказал он.

- Гранатовый вообще-то, и уж простите, но алкоголь я редко держу дома. А если бы у меня и была припрятана бутылка дорогого вина для особого случая, сам понимаешь, я бы ради тебя ее не открыла, — Хейли примостилась рядом на диване.

- По-моему, тебе и после коктейлей барных до сих пор хорошо, — подметил с улыбкой Винс. — Ну а если серьезно, у тебя довольно уютно и просторно. Ты весьма неплохо обустроилась.

- Благодарю, а я вот боюсь даже представить, как выглядит жилье парня, продающего трусики и лифчики, — Хейли слегка засмеялась.

- Должен тебя разочаровать, но стремных кукол младенцев, с оторванными головами и разлагающихся манекенов из мертвых тел там нет. Ах да, если ты уже приготовилась расспрашивать о том, примерял ли я когда-то женское белье, — тут тебе тоже нечем будет поживиться, — ответил Винс и сделал небольшой глоток гранатового сока.

Эта «дуэль», все больше приобретающая характер флирта, долго не затянулась, и вот уже стаканы с соком переместились на журнальный столик, а Хейли и Винс теперь состязались в изворотливости своих языков, все крепче прижимаясь друг к другу. Хейли периодически слегка покусывала губы своего гостя, чем старалась сильнее его раззадорить, но в этом не было необходимости. Она засчитала Винсу еще один балл, оценив его неспешные ласки одной рукой под своей кофточкой. Вторая же почти полностью нырнула ей в трусики, но гость специально не торопился.

- Дразнишься? — спросила она полушепотом, с немного участившимся дыханием. Получив ответ в виде хитрой улыбки, Хейли резким движением взобралась на Винса и принялась расстегивать кофточку. Сейчас ей было совершенно плевать на принципы и обещания, данные себе самой в отношении мимолетных знакомств. Она, возможно, и пожалеет об этом завтра, но в этот самый момент ей хочется только скорейшего перехода к основному действию.

- Постой, — ни с того, ни с сего сказал Винс, не позволив Хейли вновь прильнуть к его губам. Его игривый пару секунд назад взгляд теперь был преисполнен серьезности и даже какой-то обеспокоенности, как показалось Хейли.

- Что не так, — спросила она, удивленно глядя на Винса.

- Все прекрасно и вот именно поэтому нам лучше остановиться сейчас.

- Да о чем ты? — недоуменно поинтересовалась она, так и не слезая с Винса. — Тебя что-то смущает, я что-то не так сделала?

- Я же говорю — все замечательно, но я не хочу, чтобы уже завтра у тебя остался стремительно выветривающийся осадок воспоминаний обо мне, который совсем улетучиться через два-три дня. Только не подумай, что я считаю тебя… легкомысленной и готовой проводить ночь с первым встречным…

- Тогда какой же ты меня считаешь? — Хейли сместилась обратно на диван и взглянула на Винса так, будто пыталась решить сложную головоломку.

- Не пойми меня неправильно, я бы очень хотел с тобой, но для нас это имеет немного разное значение. Ты не такая, как остальные, поэтому…

- Так, стоп. Что это за ерунда вообще? — перебила его Хейли, — зачем ты тогда вообще пришел ко мне? Чтобы пудрить мне мозги какой-то чепухой? Ты думаешь, что я какая-то потаскуха, которая тащит к себе всех, с кем обмолвится парой слов в баре, и теперь хочешь слиться, потому что… даже не знаю…испугался чего-то?

Сперва Винс ничего не ответил, а просто сидел, опустив глаза, но затем спокойно выдал следующее:

- Я боюсь, да. Боюсь, что, как уже сказал, ты забудешь обо мне через пару дней.

- С чего ты так уверен, что это произойдет, за кого ты меня принимаешь?

- Поверь, я бы очень хотел тебе все объяснить, но ты примешь меня за ненормального и тут же выставишь за дверь.

- Такой исход ждет тебя в любом случае, разница лишь в том, насколько быстро это произойдет, потому что я теряю терпение. Так что будь добр, потрудись объяснить, почему ты сейчас уничтожаешь все хорошее от этого вечера, или убирайся вон.

- Второй вариант может поставить крест на нашем дальнейшем общении, а я бы этого не хотел, ты действительно мне очень нравишься и я…

- Да говори уже, господи! — вновь перебила Хейли.

Разговоры здесь вряд ли помогут, но в таком случае, я настоятельно прощу тебя сохранять спокойствие, ладно? Хейли скрестила руки на груди и попыталась изобразить невозмутимый вид, и у нее это сначала получалось. Ровно до тех пор, пока Винс медленно не поднялся с кровати и буквально на мгновение не превратился в один большой сгусток темно-пурпурной субстанции, похожей на дым с неясными человеческими очертаниями. В следующую секунду сгусток исчез, а бледная Хейли замерла с разинутым ртом. Из состояния ступора ее вывело тихое мяуканье где-то снизу. Она с таким же шокированным выражением лица взглянула на пол возле журнального столика – там сидел совершенно обычного вида кот серого окраса в черную полоску. Животное запрыгнуло на диван, где только недавно сидел Винс. Хейли медленно отодвинулась, не спуская глаз с кота. На этот раз с едва заметной и резко разросшейся пурпурной дымкой на месте кота снова появился Винс. Хейли вскрикнула и слегка подпрыгнула на диване, чуть не свалившись с него.

Она медленно отползла к краю и уткнулась в подлокотник, от чего резко дернулась. Ее блестящие карие глаза были прикованы к тому самому парню, которого она всего пару часов назад встретила в баре, и с которым чуть не занялась сексом несколькими минутами ранее.

Винс смотрел на Хейли одновременно спокойно и с тенью вины, будто только что признался в какой-то оплошности, за которую ему стыдно.

- Ну… что скажешь? — осторожно спросил он.

Кое-как справившись с комком в горле и оцепенением, Хейли ответила дрожащим голосом:

- А я разве не старовата для Хогвартса?

погиб поэт, в моем родившись теле. спустя года в нем сдал железный нерв писать украдкой вязь буквосплетений под исполинской тамгой — «инженер».

ломали пальцы знаки интегралов, а дифференциал пинал под дых. он ел (давился) формулой Гелл-Мана и запивал водой из курсовых.

　в тот час, когда мой разум был спокоен, кричал поэт (имев потешный вид):

«пусти, сатрап! я жить хочу на воле!»

«господь с тобой, юродивый, живи».

живи и чахни, детище культуры, познавшее всю боль ненужных тайн. де-факто был рожден поэт, де-юре — искусственно пророщенный технарь.

　погиб поэт. он мной был уничтожен, истерзанный расчетом контуров, эпюрами, кривыми; ну и что же!? теперь доволен, инженерный бог?

　поэт погиб, меняя состояние (из твердого переходя в бульон). застывшее скелета изваяние теперь негласно говорит о том, что я обременен на полустанках чиркать строку. и в час, когда — ни зги.

погиб поэт.

　　и на его останках

　　　　произрастают все мои стихи.

(с) б.котовский

#б_котовский

https://vk.com/kotovvskii