Морока
- Морока−Морока,
Ночью глубокой,
По лесу пойдёт
Жертву найдет.
Найдет и обнимет,
Кожу всю снимет,
Лицо заберёт,
И память сожрёт.
Морока−Морока,
Приходит к жестоким,
Те будут кричать,
Стонать, умолять.
Бледные лица, тьмы кутерьма,
Морока идёт, досчитал я до ста, -
Сашка закончил мысленный отсчёт, отпрянул от сосенки и осмотрелся по сторонам - никого.
Рыжий лес притих, будто всего минуту назад дети не разбегались по нему в разные стороны в поисках надёжного укрытия. Полчище сосен мерно раскачивалось, чуть поскрипывая, запах смолы и хвои пронизывал лёгкий ветерок, мечущийся меж гладких стволов, а никто из "жертв" и не думал показываться. Играть в прятки в лагере уже давно всем надоело, а вот искать укрытие от Мороки - это совсем другое дело. Ради этого можно и на дерево забраться и...
"И в шиповник залезть...", - кусты поманили водящего с опушки.
- Найду и сожру, - крикнул Сашка со всей возможной серьёзностью - образу твари, караулившей детей в ночи, нужно было соответствовать. - Раздеру вам все рожи!
Сашка не удержался и хихикнул, поднимая с земли сучковатую палку. Расправляться с "жертвами" таким оружием будет одно удовольствие.
Протёртые сандалии зашелестели по старой хвое, опушка с шиповником приблизилась, а улыбка на лице мальчишки стала ещё шире - кто-нибудь да поленился далеко убегать и сидит сейчас под зелёной шапкой куста, дрожа от страха.
- Ага, - палка с размаху опустилась на куст, и победоносный вопль "Мороки" с грустью оборвался - шиповник принял удар с молчаливым спокойствием, и не думая разрождаться криками и смехом обнаруженных товарищей. Сашка для верности заглянул в кусты поглубже и чуть не изодрал майку, зацепившись за пакостный сучок. Шиповник в ту же секунду поплатился за свой вредный норов, отхватив несколько ударов корявым орудием. Постояв секунду рядом с телом поверженного врага и покумекав над планом "охоты", Сашка двинулся дальше, к футбольному полю. Под старыми двухъярусными трибунами кто-то точно заныкался. Уж не в корпус же все успели убежать за пару минут. Змеистая тропинка вывела воду к доске объявлений, на которой ещё красовалась афиша вчерашней игры:
"Футбольный матч "Вад" - "Дружба"
Сборная лагеря встречается с гостями из соседнего поселка. Начало 18:00"
"В сухую продули, а разговоров-то было. Наши, вадские, и не заметили этих косоногих...", - Сашка глянул для верности за огромный лист крашеной фанеры, прибитый к двум столбикам, треснул по афише палкой, пропоров в ватмане дыру, и двинулся на дальнейшие поиски. Близлежащие кусты подверглись тщательному обыску, результатами которого стали пара царапин, да находка подозрительного вида кости, над которой ещё роились блестящие жирные мухи.
- Тоже что ли Мороке попался? - Сашка пару раз ткнул кость палкой, всполошив жужжащее пиршество и с досадой хлестнул орудием по ближайшему дереву. - Да куда вы все делись-то? Ужин уже скоро!
Уж что-что, а последний прием пищи в лагере пропускать бы никто не стал. И дело было не в кулинарных способностях усатой поварихи Макаровны, которая любила баловать ребят деликатесами, вроде борща, в котором плавали огромные куски вареного не особо бритого сала или второго, состоящего из тушёнки с глазуньей сверху, от одного вида которой особо впечатлительных начинало выворачивать наизнанку. Дело было во времени сей чудной трапезы. Кому-то показалось хорошей идеей устраивать ужин в 17:00, и без устали бегающая и прыгающая детвора до отбоя успевала порядком проголодаться. В сон лагерь погружался под дружное урчание маленьких желудков, да выпрашивание чего-нибудь съестного у счастливчиков, кому родственники прислали передачку с "воли".
- Ух, получат у меня! - Сашка треснул по смолистому стволу палкой, и эхо удара разлетелось по округе, породив новый звук. Со стороны футбольного поля, что пряталось за ближайшим пригорком, донеслись оживленные возгласы. Морока побежал к цели... И застыл, напряжённо наблюдая за сценой, развернувшейся в самом центре выбритой почти под ноль поляны. Толпа мелюзги восьми - одиннадцати лет (те самые "жертвы", которые и не подумали, похоже, прятаться) галдела рядом с четырьмя старшаками. Трое парней и пухленька девчонка из пятой группы, как прожекторы по периметру стадиона, нависали над кем-то в самом центре поля.
- Леха... - выдохнул Сашка, присмотревшись. Его единственный друг во всем лагере, друг придумавший игру в Мороку и десятки страшилок про тварь, таящуюся в ночи, такой же как он сирота, насупившись, терпел тычки старшаков.
- Очконавт, что ты там плетешь? Чо вы тут делаете? Какая Морока? Я же тебе сказал, чтобы твою очкастую рожу больше не видел! - Сашка бежал к центру поля, уже понимая, что произошло самое страшное... Коновалов.
Не любили Лешку в лагере. Были ли виной тому очки с огромными диоптриями, занимавшие половину лица Сашкиного другу, рыжие, почти огненные волосы или отсутствие передачек от родственников (наличие съестного могло сделать друзьями многих) - кто мог знать? Но факт оставался фактом: уже несколько раз эта патлатая шпалина Коновалов пытался зажать Леху в угол и навешать тумаков. И только чудом на веснушчатом Лешкином лице ещё не красовалось ни одного фингала. Быстрые ноги - лучшая защита. Только вот сейчас бежать было некуда.
Сашка смотрел, как приятели Коновалова скалятся, подначивая вожака, и его кулаки совсем не по-детски сжимались.
- Насупился, звереныш, - хохотнул Фумичев держась за огромное пузо, наполовину торчавшее из-под майки с Ленькой Ди Каприо, - Ввали ему Гош!
- Серьезный какой, сказать, видать, что-то хочет? Побазарить хочешь, падла? - покрытая белыми прыщами морда Генки Клокова по прозвищу Гуталин скривилась в недоброй улыбке. Он, как озверевшая псина, подскочил к Лехе сзади и толкнул на Оксану. Подружку Коновалова травля мало интересовала. Она поджала размалеванные губы, тряхнула своими габаритными телесами, позволив Лехе упасть.
- Чо вы, четверо на одного-то? - Саня, немного даже опешив от собственной резвости, выскочил в центр круга, помогая другу подняться. Жизнь без родителей многому учит. Рано знакомит с жестокостью. Люди не любят не похожих на себя, а дети и подавно. Так Лехе доставалось за внешность ботаника и совсем не детский, серьезный характер, так же и Сашка уже успел не раз и не два ввязаться в драку в Вадской школе, отвечая на насмешки одноклассников, решивших прозвать его "бабушкиным сынком". "Мамки-то ведь нет!", - смеялся Порозов, перед тем как получить в глаз. Терпеть нападки нельзя - нужно отвечать, а то сожрут. Это Сашка знал точно.
Его побелевшие от натуги пальцы все ещё сжимали палку, взгляд следил за Коноваловым. Тот откинул сальную челку с глаз, скрестил руки на груди, осклабив щербатую улыбку. Из прорехи между передних зубов вылетел плевок.
- Получите вдвоем, - сказал главарь старшаков, уже двинувшись вперёд. Его остановил тихий и спокойный голос Лешки:
- А вот так нормально вам? Не стремно? Всего четверо на двоих? Еще бы кого−нибудь позвали. И разница в возрасте не смущает… Вы бы ещё из яслей карапузов привели бы и побили. Герои. - все вокруг замерли, будто переваривая Лешкины слова, а через секунду футбольное поле утонуло в волне одобрительных возгласов.
- Чо ты сказал? - Гуталин не унимался, продолжая шипеть почти над ухом.
- А что я не так сказал? В чем я не прав? - Леха и не думал отступать, почти упёршись лбом в прыщавый подбородок Клокова.
- Ты чо, падла, ты чо? - Гуталин замахнулся было костлявым кулаком, но бить не стал. Не в его это было правилах. Он относился к самому мерзкому типу людей. Такие постоянно кричат и возмущаются, показывая недовольство всеми и вся, но тут же затихают, как дело доходит до реальных действий. Загребать жар они доверяют другим. Клоков, словно Табаги, прильнул к вожаку, мерзко скалясь, и принялся его подзуживать:
- Так и будем этих козлов слушать? Ввали этому рыжему, Гош, я боюсь убью нафиг, так он меня бесит. А у тебя удар четкий, вырубишь и всё.
Коновалов еще раз плюнул, скинул с себя руку Гуталина и подошёл к Оксанке, коротавшей время за разглядыванием ногтей.
- Видишь, как базарит? Не как сопляк. Все чинно-блинно. И что мне с ними делать?
Оксана улыбнулась, обведя собравшуюся вокруг мелюзгу оценивающим взглядом:
- Ты что, переживаешь, что эти скажут?
Коновалов насупился, зыркая по сторонам. Толпа напряжённо притихла:
- Да пофиг. Могу вообще всех здесь положить. Только как-то стрёмно руки пачкать. Вдруг кто обгадится ещё от страха.
Оксанка положила на его плечо пухленькую руку и прижалась, говоря почти на ухо:
- Так можно и не самому. Помнишь, как в прошлом году старшая группа развлекалась. Гуталин вон точно помнит, - она покосилась на Клокова, который все обхаживал по кругу жавшихся друг к другу Сашку и Лёшку. Сделает пару шагов и дернется, будто атакуя. Если бы не палка и вправду набросился бы. Может быть...
Коновалов улыбнулся, хлопнув подружку по карману потёртых джинсов, и вышел вперёд, скрестив руки на груди. Выцветшие рукава балахона скрыли белое лицо смеющегося с принта скомороха. Щербатая улыбка не предвещала ничего хорошего.
- Очконавт, эт ты правильно говоришь, негоже нам сопляков бить. Не по статусу, - Сашка уже хотел облегчённо выдохнуть, но, как оказалось, речь Коновалова только начиналась. - И бить мы вас не будем, только посмотрим, кто из вас сильнее. Всего-то делов. Традиция в лагере такая. Кто был здесь раньше, не даст соврать. Сейчас вы подеретесь, и мы узнаем, что за зверь в природе сильнее: очконавт конопатый или задохлик сопливый. Это же все хотят узнать, правильно я говорю?
Он покосился на притихшую было мелюзгу, и толпа отсалютовала ему дружным гулом одобрения. Дети визжали и махали руками, подбадривая то Лешку, то Сашку. Кто-то кричал: "Вперёд очконавт!". Какой-то кудрявый мальчишка, подскочил и выхватил палку из расслабленных Сашкиных рук.
Все должно быть по-честному. Если в таких условиях вообще можно было говорить о честности. Но это так – мелочи. Все хотели драки. И никого не интересовало, что на этот счёт думали стоявшие в центре футбольного поля друзья.
- Или вы зассали? - Коновалов улыбнулся и ещё раз плюнул себе под ноги.
Сашка повернулся к Лехе, не обращая внимание ни на старшаков, ни на товарищей по игре, которые слились сейчас в однородное кровожадное марево. Их улюлюканье будто притихло, отойдя на второй план.
- Да пофиг, Лех. Пять лет что ли? Ну зассали и зассали. Драться что ли из-за этих придурков? - не боялся Сашка драки. И побитым быть не боялся. Не раз и не два приходилось кровь утирать, да синяки оправдывать падениями, лишь бы бабушка не переживала. А вот друга потерять боялся. Пусть они и познакомились пару недель назад и не увидятся больше ни разу после окончания смены - наплевать. Друг он и есть друг. Драка могла это изменить, могла уничтожить эту связь. Это только профессионалы мутузят друг друга до звука гонга, а потом как ни в чем не бывало обнимаются и поздравляют соперника с победой. Да и то не все. В детстве же все по-другому: дни длиннее, дружба крепче, но и обиды больнее. Трудно оставаться другом с тем, кто тебя дубасил...
Сашка нервничал. А вот Лешка был привычно серьёзен. Он снял очки, всучил их тому самому кудрявому шалопаю, что выхватил у Сашки палку и коротко бросил:
- Давай. Хуже ведь а то будет.
Он и не думал поднимать руки. Пальцы не сжимались в кулаки. Ноги не готовились к рывку.
- Чо ты пристал? Да не буду я. Не хочу, - Сашка выпрямился и сунул руки в карманы клетчатых бридж, пытаясь не выдать их дрожь, пытаясь унять трясущиеся от напряжения коленки. Кто-то в толпе уже начал неодобрительно бурчать, старшаки переговаривались, выбирая фаворита, а Леха двинулся вперёд. Он схватил Сашку за грудки и с криком "Бей" оттолкнул от себя.
Толпа одобрительно верещала: "Давай очконавт".
Сашка попятился и выпрямился. Руки успокоились, чувствуя безвыходность ситуации, но он продолжал сопротивляться:
- Ты что, дурак? Сказал же, не буду. Не хочу я тебя бить.
Лешка разбежался и врезался в него со всей силы.
- Бей, говорю. Это ведь никогда не забудут. Никогда. А меня здесь бабушка хотела ещё на месяц оставить. Да и тебе оно надо? Так и будут лошком звать. Или ты и вправду зассал?
- Это я-то? Выйти сюда не зассал, а ударить сдрейфил?
И он ударил. Неподготовленно, неуклюже, но со всей силы. Кулак чиркнул по подбородку и врезался в плечо. Лешка и не думал отвечать, только стоял и чесал челюсть, будто пытаясь почувствовать, понять, что сейчас произошло.
- Нормально тебе? Хватит? - зло выпалил Сашка. Это его-то трусом хотят назвать? Это он-то боится. Азарт толпы заразил и его. Кровь стучала в висках. Сердце билось как сумасшедшее. Костяшки побелели от натуги.
- Я же сказал бей. А ты что сделал? Эт разве... - не дожидаясь окончания Лешкиной фразы Сашка бросился вперёд, повалив друга на землю. Они сцепились, пытаясь побороть друг друга, и кубарем покатились по истоптанному подчистую центру поля. Толпа кружилась вокруг них пьяной юлой. Крики слились в бессвязный гвалт. Пыль поднялась в воздух, забивая глаза. Пальцы цеплялись за одежду и кожу, коленки и локти пошли в дело, задевая то твердую землю, то кости. Сашка сумел−таки заломить друга и взобрался на него почти верхом. Руки надёжно прижаты всем весом - не пошевелиться. Рыжая макушка между коленей.
- Ну что, достаточно теперь? - Сашкин вопрос остался без ответа и кулак врезался Лехе в ухо. А потом ещё раз. И ещё. Мелюзга все скандировала Сашкино имя, а он все бил и бил. Ухо, которому доставалось больше всего, начало опухать, наливаясь краской, когда Лешка наконец выдавил из себя: "Хватит". Победитель облегчённо свалился на землю, хватая ртом воздух. Кулаки болели, к горлу подступал тошнотворный ком, а коленки ходили ходуном. И только тогда он начал понимать, что наделал. Начал понимать, что скорее всего потерял друга. Одного из немногих. Он открыл глаза, а Леха уже поднялся, держась за подбитое ухо.
- Лех...
- Нормально все. Сам же просил, - буркнул он, глядя, как толпа начала разбредаться. "Во рыжий отхватил!", "Сашка хорошо ему ввалит!", "Будет, как Чебурашка-инвалид". Гомон уносился вместе с ручейком детей. Драка кончилась, и чем она обернется для двух друзей, уже никого не волновало. Мелюзга вспомнила про ужин и всем скопом побежала к корпусу. Кудрявый хранитель ценностей уже почти добежал до пригорка и звал всех за собой, махая рукой. Очки и палка валялись рядом с вытоптанным пятачком, на который все ещё оседала поднятая дерущимися пыль.
Старшаки брели прочь не спеша, о чем-то переговариваясь, и только Клоков все косился назад, недобро щерясь.
- А вы сами-то не зассыте? - Сашка не поверил своим ушам - Леха вскочил и кричал старшим вслед.
"Ой дурак!" − успокоившаяся рука устало хлопнула по лицу, сжав рот, из которого рвался натужный крик: "Чо ты творишь? Мало что ли?"
Коновалов вальяжно развернулся, скидывая руку с плеча подружки.
- Чо ты там вякнул?
- Что слышал. Сами-то не зассыте? - Леха трепал начинавшее синеть ухо, а его вновь со всех сторон обступали.
- Ты попутал что ли? Чо несёшь? Кто зассал? Кто зассал? - Гуталин вился вокруг него ужом. Костлявый палец почти впивался в веснушчатое Лешкино лицо.
- Очконавт, это ты к чему? Хочешь выяснить, кто из нас сильнее? - Коновалов миролюбиво покосился на товарищей. - Да легко.
Фумичев с Гудроном замерли, словно за секунду переболев столбняком.
- В прошлом году уже выясняли, да, Ген?
Клоков таращился на улыбавшегося вожака, цедя сквозь зубы над потемневшим Лехиным ухом:
- Да я знаешь, что с тобой...
- Знаю, знаю, - отмахнулся Лешка, выходя Коновалову навстречу. - Я не про это. Ты говоришь, что мы тут фигнёй страдали, в Мороку играли, а сами-то вы не сдрейфите? Говорят, она в этих краях бродит по ночам и людей жрет. Не слышали?
- Ой, нашел чем пугать, - цыкнул Коновалов, - сам придумал или рассказал кто такую фигню? Какая Морока?
- Значит не слышал? - Лешка одной рукой держался за подбитое ухо, второй потирая ссадину на подбородке. - В войну в этих краях бабка жила, да пять внучат при ней. Мамаша их, дочь этой бабки, от тифа померла, мужика ее на фронт забрали - все как полагается. И пришлось бабуле пять ртов тянуть. В колхозе работала целыми днями, но все равно голодно было - время такое, а потом и немцы нагрянули. И убежала она вместе с выводком своим в здешние леса. Не с фашистами же жить. Месяц прошел, другой, год, немцев наши побили, война уже закончилась, а бабки все не видать. Думали уже, померла - обычное дело. Но пошел однажды здешний мужичек по грибы, в самую чащу забрел, где даже птиц нет, слышит, кто-то в лесу причитает: "Морока, одна с вами детками морока". Глядь, а там эта старуха сидит, косточки глодает - обросшая, черная, будто один большой ком грязи. Вместо одежды черные лохмотья-ленты по всему телу. По ногам и рукам кто-то ползает - то ли змеи, то ли жуки, сляпанные волосы лицо закрывают и только видно, как серые зубы что-то жуют. А рядом скелетики лежат - четыре штуки. Аккуратно так уложены. И один без руки как раз, которая у бабки в зубах. Мужик бросился бежать и только слышал, как за спиной она кричала: "Морока, одна морока". Петлял, петлял по лесам, все выбраться не мог. А голос звенел в голове, меняя все вокруг. Казалось мужику, что видел он съеденных малышей, видел, как содранная кожа с их лиц кружит около бабки. А она все причитала: "Морока, одна с вами детками морока". С тех пор и стали здесь дети пропадать. Пойдут погулять, услышат Мороку, замаячат глаза мертвецов над землёй и все, поминай как звали...
Лешку остановил разливающийся над футбольным полем хохот. Коновалов смеялся, повиснув на плече Оксанки. Фумичев хватался за живот. И даже Гудрон нервно хихикал, сотрясая костлявыми руками воздух.
- Ты нас этим хотел напугать? Ты бы ещё про черную руку рассказал. Или сортирную, - реплика Коновалова породила новый приступ хохота, - ой не могу. На понт решил взять?
- Так не испугаетесь ночью в лес за оврагом пойти и Мороку поискать? - Лешка был по−прежнему серьезен.
- Чо ты сказал? - Гудрон в миг окрысился и подскочил к Лешке. - Указывать будешь, что нам делать?
- Успокойся, - рука Коновалова, одернула товарища, а смеющиеся ещё секунду назад глаза наполнились угрозой. - Сходим, сходим. Мне как раз вадские кое−что подогнали... Но если мы там Мороки твоей не найдем, то с тебя же и спросим. За враньё. И отмазы уже не прокатят. Уяснил?
- Ага, - насупившись, пробурчал Леха.
Старшаки развернулись и пошли прочь. На футбольное поле опустилась измученная неугомонными детьми тишина. Слышно было, как в лесу дятел мучает очередное дерев, кузнечики резвятся в траве, а где-то далеко кухонный колокол созывает лагерь на ужин.
- Ну что, будем сегодня мстить? - Леха протянул Сашке руку в знак примирения.
- Это как?
- Вечером расскажу, - заговорщицки улыбнулся Леха, продолжая держаться за почти посиневшее ухо.
***
Картошка с мясом была съедена, девятичасовое молоко выпито, вожатые разбрелись по своим небольшим домикам, оставив на каждом этаже корпуса по одному наблюдателю, а день окончательно уступил место ночи.
Прошмыгнув мимо спящей Веры Павловны нарушители правопорядка оказались в туалете.
"Ты не пей из унитаза, там микробы, там зараза! Ты сначала воду слей, пенку сдуй, а после - пей!" - Сашка разглядывал причудливый призыв подпольных работников санэпидемслужбы, накарябанный гвоздем на пожелтевшей краске сливного бачка, пока Лешка мучал хлипкие оконные ставни. Разбухший от регулярного окрашивания шпингалет всё-таки высвободился из своего узилища, и окно, натужно скрипнув, выпустило их на улицу… Где-то далеко лаяла собака, фонари на Аллее славы мешали глазам привыкнуть к темноте, которую еле разгонял ворованный свет Луны, а Коновалова с друзьями все не было видно. Сашка глянул на угасающий фосфор циферблатных стрелок – пол−одиннадцатого.
- Может, не придут? - шепнул он Лехе, который сидел рядом, за кустом черноплодки.
- Придут, куда денутся. А если нет, то я спрошу, не думай. Что они мне ещё сделают? - он улыбнулся и дёрнул себя за ставшее чуть ли не черным ухо. Приняв на себя несколько ударов, оно увеличилось в размерах, раздувшись, как велосипедная шина.
Сашка все озирался по сторонам, пытаясь понять, не попали ли они сами в ловушку, не окружают ли их старшаки, когда окно туалета вновь заскрипело.
- Гудрон, собака, ты в прошлый раз окно не закрыл? Спалят, будем после отбоя спать, - Коновалов приглушённо шипел на дружка, спрыгивая с почти обвалившегося отлива. Следом за ним показались и остальные. Сашка ухмыльнулся, глядя, как парни помогают Оксанке спуститься, и Гудрон кряхтит от натуги, принимая на плечи рубенсовские телеса местной примадонны.
- Держи, держи, держи! - сквозь зубы проскрежетал Коновалов, когда из подмышки его подружки на землю полетел черный полиэтиленовый пакет. Послышался звук удара пластика о землю. Пакет покатился прямо в сторону черноплодки.
- Тихо, тихо. Не заметят, - шепнул Лешка уже собиравшемуся драпануть другу. Сашка с трудом сдержался, вцепившись ногтями в прижатые к груди коленки, и смотрел, как за совершавшим последние обороты пакетом спешит Фумичев. Он подхватил черный снаряд, едва различимый в тусклом свете туалетного окна, и победоносно вскинул вверх.
- Вот она, родимая! - в полголоса ухнул Фумтчев, и вся компания двинулась в сторону окраины лагеря. Не замеченные Сашка с Лешкой двинулись следом. Избегая встреч с редкими фонарями, они шли мимо игровой площадки, где проржавевшие чугунные качели каждый день норовили пробить затылок очередного с них упавшего неудачника, шли мимо магазина с броским названием "Дружок", где приветливая продавщица Олимпиада Захаровна отпускала ребятам из старшей группы "Святой Георгий" и "Яву", шли мимо прачечной, в которую посменно носили грязное белье... Шли к оврагу.
- Давай уже хлобыстнем, сколько можно ждать? - подал голос Фумичев. Сашка с Лешкой притихли, а в нескольких шагах от них загорелся небольшой фонарик. Зашуршал полиэтилен. Крышка слетела с горловины. Четыре пластиковых стаканчика наполнились прозрачной жидкостью.
- Не сивуха, как в прошлый раз? - Фумичев понюхал освещенный фонарем стаканчик, - пахнет дерьмоядерно.
- Нормально. Стас сказал, самогонка его бати. Хвосты какие-то. Самый смак, говорит. Кириехи давай, - он выхватил из рук Гудрона початый пакет и вручил его Оксане. - Нам с тобой. Эти свою часть сожрали. Бошками занюхают.
Оксанка хихикнула и подняла стаканчик с плескавшейся на донышке жидкостью. Послышался хруст сушёного хлеба, кряхтение и шипение оставшихся без закуси парней, которое перешло в звуки смачного втягивания носом сальных волос товарищей.
- Двинули, - подытожил Коновалов, и компания прошмыгнула воротами лагеря "Дружба", рядом с которыми и была сделана остановка. Далеко не последняя остановка.
Сашка уже устал считать, сколько раз старшаки останавливались, пока добрались до оврага, с горем пополам перевалили его и вошли в лес. С каждым новым привалом голоса четверых становились громче, тосты - изощрённее, бутылка - легче.
- Обгоним и начнем в кустах шуршать. Во они обделаются. Пьяные-то, - шепнул Лешка. И друзья прошмыгнули мимо шествующих вразвалочку старших. Привыкшим к темноте глазам помогала взобравшаяся почти к середине небосвода Луна. Азарт близкой мести наполнял кровь огнем. Ночной лес перестал пугать. Они сами должны были стать страхом.
- Давай нашу, - завопил Фумичев, где-то сзади и принялся трясти включенным фонариком. Световые столбы упирались в густые кроны вековых деревьев, разделяя тьму на части. Заспанное эхо полетело над лесом. - За столом сидели мужики и ели!!!! Мясом...
- Не, давай Колдуна!!! - горланил Гудрон, - только я не особо понимаю, чо там невольница?
Они продолжали спорить над выбором музыкальной композиции, достойной быть исполненной в этот торжественный момент, а Лешка наконец встал в полный рост, решив не пригибаться. Он нащупал на земле сухую ветку и готовился сломать ее о колено.
- Ты отойди вправо, как услышишь, что я сломал, начинай трясти веткой.
Сашка кивнул и бросился обходить пьяных "жертв" с другой стороны. Он крался, стараясь не наступать на ветки, пока не отошёл от друга на несколько десятков шагов. Такая игра в Мороку ему нравилась ещё больше. Темные громады деревьев казались соучастниками их великого дела, ночь - покровительницей, а тьма - главной защитницей. Он уже взялся за ближайший куст, готовясь заставить старшаков в страхе визжать, когда сзади хрустнула ветка...
Хрустнула совсем не там, где стоял Леха.
Всего одна ветка. Не было топота ног. Не было рычания волков и завывания вурдалаков. Просто деревянный сучок сломался. Сломался в кромешной тьме. Тьме черного, древнего леса, где птицы не пели уже много лет. Где кроны такие густые, что даже бледному огню Луны не удавалось их растолкать и добраться до земли. Где единственными звуками были одурманенные, почти языческие вопли старшаков, а их фонарь – последним источником спасительного света.
Азарт исчез. Жажда мести сбежала, поджав хвост. Были только тьма, Сашка и хрустнувшая секунду назад ветка. И страх. И холодный пот покрывший спину. Рубашка моментально прилипла к телу. Слух почти отказал. Коновалов что-то орал, но Сашка не мог, не хотел разбирать, что именно. Он глядел во тьму. Напрягал что есть силы зрение, пытаясь хоть на секунду победить природу, наделившую людей такими никудышными глазами. Смотрел и не мог увидеть, кто породил этот проклятый хруст. Он попятился. Сделал шаг, второй, хотел сделать третий, хотел побежать, хотел броситься пьяному Гудрону в объятия, хотел, чтобы ему расквасили нос, хотел закричать, но что-то уперлось ему в спину. Что-то мягкое и ворсистое. Как короткая шерсть.
Воздух ушел из лёгких. Крик остался где-то внутри него. Где-то в районе дрожащих коленей или трясущихся рук. В висках гремело. Звуков не было. Был только бешенный стук сердца и воспоминание-ощущение, призрак сломанной ветки, что все снова и снова звучал в его голове. Сашкина рука потянулась за спину. Он действовал как во сне. Не думая, инстинктивно стараясь со всем побыстрее закончить. Стараясь победить страх, стараясь унять сердце, стараясь забыть этот звук. Пальцы нащупали мягкий мох, что он принял за шерсть. Нащупали поры коры. Нащупали ствол старого дерева. И он облегчённо осел на землю.
И почти засмеялся. Окружающий мир вынырнул из-под спуда ужаса. Страх отступил, отозвавшись нервной улыбкой.
"Дурак, сам и наступил, наверное, а почти обосса...", - мысль не успела сформироваться, а что-то в лесу хрустнуло снова. Что-то мелькнуло во тьме, заставив Сашку прижаться к дереву, прикрыв глаза.
- Испугался что ли? Эт ты чего? - голос Лехи заставил Сашку вскочить. Он почти накинулся на подкравшегося друга.
- Да я тебя. Да я....
- Да ладно, пошутить уже нельзя, - посмеивался Лешка, обнимая друга за плечо, - хорош кукситься. Давай за дело приниматься.
И только теперь Сашка вспомнил, зачем они сюда вообще пришли. Услышал нечленораздельные вопли старшаков. А Лешка уже сломал ветку о колено, да ещё и стукнул ею о дерево.
Сашка приготовился... и ничего не произошло. Они даже не вскрикнули. Коновалов с друзьями продолжили как ни в чем не бывало гоготать над очередной шуткой Фумичева. Они не услышали. Им было наплевать. Содержимое бутылки защищало их от такой "мести" лучше любого оберега. Лешка стукнул по дереву ещё раз, но убедившись в полном отсутствии реакции у "жертв", двинулся ближе к свету фонариков.
...
Продолжение в комментариях