Я предлагаю немного отвлечься от эпичной битвы скуфы vs жирные бабы..

Сегодня 100 лет исполнилось бы замечательному советскому артисту Махмуду Эсамбаеву!
Правда сам Махмуд в некоторых интервью утверждал, что родился в 1926 году и накинул себе два года в юности..Но какая разница, ведь он в любом случае потрясающий человек!

Чтобы написать историю жизни человека, им надо вдохновится. Нельзя написать- был, жил, делал то-то, получил от жизни что-то, собственно и всё. Человек, который тебя увлекает, он ведет твою руку в нужном направлении, конечно, ты можешь сбиться с правдивого пути, написать какую-нибудь чушь. Но герой тут будет не причём, это все твои проблемы, которые затуманили очи и перо. Счастья, что есть еще люди, которые могут окрылять и один из них Махмуд Алисултанович Эсамбаев, танцор и человек большой души. Который достойно исполнил в жизни свое предназначение, прославляя свою страну, свой народ. Он дарил радость и веру, что жизнь прекрасна.

Он был великий потому что, при всей своей профессиональной недосягаемости и сложности он был прост и доступен. На сцене у него было множество масок, а в жизни нет, такой вот парадокс. Он был грандиозен, выходя на сцену и делая небольшой жест, у зрителей перехватывало дыхание, они были в его власти. Власти красоты, доброты и таланта. Он прожил сложную, уникальную жизнь, в которой было много лишений, горя, радости и счастья. Махмуд Эсамбаев родился 15 июля 1924 года в небольшом горном Чеченском селе Старые Атаги.

Маленький паренек рано стал свадебной "этикеткой", "знаком качества" на свадьбах. Его отец мечтал, что его сын станет юристом и вытащит семью из нищеты. А Махмуд был готов только танцевать с утра до вечера. Директор школы рискнул и отправил Махмуда танцевать на олимпиаду, где он произвел фурор, вопрос об его образовании, отошел на второй план и закрылся в шестом классе. Слава богу, что его отец был не грамотный и не смог прочитать справку об отчислении. Первую зарплату солиста Чечено-Ингушского ансамбля песни и танца 300 рублей 40 копеек он отдал даде (папе), который не поверил, что их можно получить за "дерганье ногами". С 1939 по 1943 год он танцевал в Пятигорске и в годы войны был участником фронтовых бригад, танцевал на передовой, на строительстве оборонительных сооружений, в военных госпиталях. В 1944 году вышел приказ о депортации ингушей и чеченцев и Махмуд со своими родителями отправился в ссылку. Его могли бы оставить в Пятигорске, но он сам не захотел, он хотел быть со своим народом. Его мать умерла от голода в поезде. Его отец прожил 106 лет и был женат 11 раз, но Махмуду повезло с первой мачехой, которую он признал мамой. Второй женой отца была одесситка - Софья Михайловна. Она ласково называла пасынка Мойша. После развода отца и мачехи, Махмуд остался жить с ней. Она считала его сыном, и не могла оставить его в трудный момент. До конца дней Махмуд Алисултанович заботился о мачехе, как о самом близком человеке. У них была настоящая любовь. С 1944 по 1956 г он жил в Киргизии и сначала учил танцевать детей, а потом стал солистом Киргизского театра во Фрунзе. Позже сам

Эсамбаев вспоминал:

Я благодарен киргизскому народу за то, что он на протяжении 12 лет давал мне возможность познать искусство балета. Я не могу вспомнить ни одного плохого дня в Киргизии. Лучшая моя труппа была там.

Софья Михайловна на последние деньги покупала цветы, чтобы вручить после выступления своему Мойше. Она делала ему репутацию звезды, звезды в которую она верила. Она научила его танцевать еврейские танцы, привила чеченскому ребенку родную культуру. Конечно Махмуд знал, что прежде всего он дитя гор, но вместе с тем в танце он чувствовал, что может объединить всех, все народы, разрушить распри, уничтожить противоречия.

"— Люди поняли, что ты заслуживаешь цветы. Теперь они тебе носят сами". Я стал ведущим артистом театра Киргизии, получил там все награды. Я люблю Киргизию как свою родину. Ко мне там отнеслись как к родному человеку. Незадолго до смерти Сталина мама от своей подруги Эсфирь Марковны узнала, что готовится выселение всех евреев. Она пришла домой и говорит мне: — Ну, Мойше, как чеченцев нас выслали сюда, как евреев нас выселяют еще дальше. Там уже строят бараки. — Мама, — говорю, — мы с тобой уже научились ездить. Куда вышлют, туда поедем, главное — нам быть вместе. Я тебя не оставлю. Когда умер Сталин, она сказала: "Теперь будет лучше......". Она была очень добрым человеком. Мы с ней прожили прекрасную жизнь. Никогда не нуждались в моем отце. Она заменила мне родную мать. Будь они сейчас обе живы, я бы не знал, к кому первой подойти обнять.

В Киргизии куда их депортировали он познакомился с девушкой. Нина Аркадьевна Ханумянц работала врачом. Она была армянкой, христианкой, он - мусульманином. И те и другие родители упали в обморок. Но они все равно поженились. Сначала мачеха не одобряла выбор сына, но позже увидела, какая любовь у молодых, и сменила гнев на милость. У них родилась дочь Стелла.

После классического балета он занялся только народным танцем, начал создавать свой неповторимый театр. Его рывком к вершине стал Всемирный фестиваль молодежи и студентов, который проходил в Москве в 1957 году, куда его пригласили участником. Чтобы поехать в столицу, даже надеть-то особо нечего было. Пишут, что жена дяди продала ковер и швейную машинку. Но еще и бабушка продала корову и материалы из заветного сундука. Так и справили ему костюм.

Дальше была победа в двух номинациях, золотые медали, слезы счастья родных. Лучше всех тот момент описала дочь Стелла Эсамбаева:

Я была маленькая, а мама, я помню, услышав по радио, что папа получил три медали, завоевал первые места, закричала: «Стеллочка, папа наш получил все!». И вот я помню этот момент, я как ребенок воспринимала тот момент, но я была тоже очень счастлива, а мама просто плакала от радости. На самом деле как-то по жизни она очень хорошо его понимала и всегда способствовала его росту. Безумно радовалась его успехам, то есть она была просто настоящим ему другом и необыкновенной для меня мамой.

В 1973 году он снялся в роли черного шамана в фильме "Земля Санникова".

Первый авторский танец Махмуда Эсамбаева «Легенда»-эта история, рассказанная много лет назад старым пастухом Михо, стала как бы внутренним текстом танца, который теперь создавало послушное этой внутренней музыке тело Махмуда…

«Танец в ресторане» -танец в состоянии опустошенности и душевного оцепенения. Человек-автомат, он робот-танцор ресторана, не знающий ни усталости, ни страха, ни сомнений, безукоризненно выполняет ту танцевальную программу, за которую ему платят деньги. Это в самом деле необычный танец, за его исполнение Махмуд Эсамбаев получил звание лауреата международного конкурса.

Мексиканский танец «Хорабия тапатио» — танец-соревнование, танец — дуэт равных, где, конечно, побеждает девушка. Они словно соревнуются в ловкости, грации, силе, ритмичности. Вот они встретились, вот взглянули в глаза друг другу — всё общение состоит в обмене взглядами. Их руки не соприкасаются, но взгляды выразительней любых объятий и словесных объяснений.

«Макумба» бразильский танец — это танец – жертва, танец, кончающийся гибелью жреца – танцора». По сути своей это рассказ о том, как могучий человек борется с силами зла, как приносит себя в жертву грозным богам, чтобы вернуть их расположение своему народу.

«Золотой Бог» — индийский ритуальный танец. «Я Шива Натараджа Четверорукий, Владыка танца! Я танцую, и все мироздание вторит мне. Вот приподнял я правую ногу, легко отклонился назад, весь равновесие и совершенство, и небесное колесо пришло в движение, закружилось, мерцая факелами звезд. Мой танец пробуждает творческую энергию Вселенной, он зовет из мрака невежества и лени к животворному все очистительному свету, который изливает вечный костер, пылающий у меня на ладони.

Испанский танец-«Испанец сосредоточен в танце. Смотрит вниз, самое большее – прямо перед собой. Весь темперамент в ногах. Все идет в пол. Твердо. Внешне испанец небрежен, но в этой небрежности страшная собранность… Надо видеть народ, чтобы понять его характер, и тогда поймешь его танцы.

Еще «Бамбу» (черт), «Гандобле» (просящий урожая), русский танец, еврейский "Портняжка", бразильский "Бамбуко" и т.д. Всего за годы танцевальной карьеры исполнил около 100 балетных партий, танцев, хореографических миниатюр.

Танец можно считать готовым, считал Махмуд, когда возникает неповторимое ощущение, что ты являешься одновременно исполнителем и зрителем. Сам танцуешь, как бы со стороны видишь себя танцующим на сцене. Такая вот хореографическая шизофрения.

Люди коллекционируют разное: марки, значки, этикетки… А он собирал танцы народов мира. Любил наблюдать на улице за людьми, за их манерами, привычками… Подслушивал слова, которыми «говорят» руки, ноги, спины. Потом все это оживало в танце:

— Мой балетмейстер — прежде всего народ, а уж потом конкретный человек, танец ставящий…

Понимаете, можно прекрасно освоить самые разные па, достичь виртуозной техники, но этого еще мало. Чтобы танец выражал самую жизнь, надо вложить в него мысль, сердце, всего себя.

Сколько бы мой танец ни продолжался — три минуты, пять или восемь, — он всегда имеет свое рождение, развитие, кульминацию… Имеет свою драматургию. Да, то, что драматический артист выражает словом, я стараюсь передать зрителю языком пластики. Моя задача — не столько исполнить танец, сколько перевоплотиться в человека, который его исполняет. Чтобы был театр переживания, а не представления. Танцуя, должен точно знать, кто я сейчас…

Он мог показать, как будет выглядеть танец без оркестра, без сцены одному ему известным способом, на несколько секунд растворяясь в новорожденном танце и потом, убедившись, что единственный зритель уже в полном восторге, изящно развернув кисти рук ладонями к небу и произнести как-то, ну что ли, по-одесски: «О чем мы говорим?..» Кстати, это выражение у Эсамбаева было любимым…

Больше всего он ценил внимание людей друг к другу, понимание. Всегда говорил:
Оставляйте после себя только хорошее. Когда уходите, чтобы люди не говорили вам вслед: „Дай Бог, чтобы его больше здесь не было“. Наоборот, чтобы говорили: „Еще бы раз увидеть этого человека, посидеть бы с ним рядом".

Он был награжден множеством наград званием Народного артиста СССР, в день своего 60-летия в 1984 году ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. В 70 лет его награждают орденом Дружбы за выдающиеся достижения в искусстве танца и плодотворную общественную деятельность, а в 75 лет – он получает орден «За заслуги перед Отечеством» III степени. А уж скольки союзных республик заслуженным артистом он был, и говорить нечего. Он был депутатом Верховного Совета СССР 35 лет. Ему единственному человеку в СССР разрешили на паспорт сфотографироваться в папахе.

Его жена вспоминала, что мужем он был замечательным, очень любил детей. С каждым человеком мог найти тему для разговора. Для неё самое главное было выдержать этот бесконечный поток людей, которые приходили к Мише, как она его называла за помощью, за советом, с разными предложениями. Он старался помочь людям, и всегда делала это искренне.

Будучи сам аскетом, он не забывал о нуждающихся людях, не разделяя их по признакам вероисповедания, национальности или внешних данных.

Вот только два примера, его бескорыстной помощи и доброго сердца. Своей учительнице, которая его бесконечно ругала в школе он построил дом, он увез талантливого мальчика-цыганенка в Москву с которым познакомился на гастролях и дал ему шанс исполнить мечту, танцевать на сцене.

На гастроли он ездил с женой. Она была у него и за костюмера и за врача. У Махмуда Эсамбаева было очень много нарядов, один бы он с ними не разобрался. Да и времени свободного у него не было, поскольку большую часть жизни проводил в тренировочном зале, совершенствуя профессиональное мастерство.

Да, он был аскетом. Всю жизнь только и мечтал, чтобы наесться досыта, но не мог себе это позволить. Его талия должно была быть неизменной, то есть 47 сантиметров. На репетицию он не допускал посторонних людей, считал, что зритель не должен видеть труд танцора, а просто вкушать уже готовые плоды творчества. Себя он не жалел. Из воспоминаний коллеги знаменитого танцовщика Григория Чапкиса:

Иногда не выходил из танцевального зала по 10-15 часов! Был ТАКИМ трудоголиком, которых мало. Один поклон мог репетировать два часа! Всего добивался благодаря огромной настырности. Если что-то не получалось, приходил в гнев.

Когда в своей московской квартире видел на телеэкране руины родного Грозного, не находил себе места. Бессильный что-либо изменить, плакал… Затем пришло известие: там, в Грозном, погибло всё, что хотел оставить людям — бесценные реликвии, собранные им со всего света… Он не смог это пережить. Его не стало 07 января 2000 года.

В танце он проповедовал, прежде всего, красоту мира и тех людей, которые его мирно населяют. И правильно всю жизнь нёс свой крест.

Мой отец чеченец и мама чеченка. Отец прожил 106 лет и женился 11 раз. Вторым браком он женился на еврейке, одесситке Софье Михайловне. Её и только её я всегда называю мамой. Она звала меня Мойше.

-Мойше, - говорила она, - я в ссылку поехала только из-за тебя. Мне тебя жалко.

Это когда всех чеченцев переселили В Среднюю Азию. Мы жили во Фрунзе. Я проводил все дни с мальчишками во дворе.

-Мойше! - кричала она. - Иди сюда.

-Что, мама?

-Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Иди скушай суп до конца. И потом пойдёшь.

-Хорошая смесь у Мойши, - говорили во дворе, - мама - жидовка, отец - гитлеровец.

Ссыльных чеченцев там считали фашистами. Мама сама не ела, а все отдавала мне. Она ходила в гости к своим знакомым одесситам, Фире Марковне, Майе Исаaковне - они жили побогаче, чем мы, - и приносила мне кусочек струделя или еще что-нибудь.

-Мойше, это тебе.

-Мама, а ты ела?

-Я не хочу.

Я стал вести на мясокомбинате кружок, учил танцевать бальные и западные танцы. За это я получал мешок лошадиных костей. Мама сдирала с них кусочки мяса и делала котлеты напополам с хлебом, а кости шли на бульон. Ночью я выбрасывал кости подальше от дома, чтобы не знали, что это наши. Она умела из ничего приготовить вкусный обед. Когда я стал много зарабатывать, она готовила куриные шейки, цимес, она приготовляла селёдку так, что можно было сойти с ума. Мои друзья по Киргизскому театру оперы и балета до сих пор вспоминают: "Миша! Как ваша мама кормила нас всех!"

Но сначала мы жили очень бедно. Мама говорила: "Завтра мы идём на свадьбу к Меломедам. Там мы покушаем гефилте фиш, гусиные шкварки. У нас дома этого нет. Только не стесняйся, кушай побольше".

Я уже хорошо танцевал и пел "Варнечкес". Это была любимая песня мамы. Она слушала ее, как Гимн Советского Союза. И Тамару Ханум любила за то, что та пела "Варнечкес".

Мама говорила: "На свадьбе тебя попросят станцевать. Станцуй, потом отдохни, потом спой. Когда будешь петь, не верти шеей. Ты не жираф. Не смотри на всех. Стань против меня и пой для своей мамочки, остальные будут слушать".

Я видел на свадьбе ребе, жениха и невесту под хупой. Потом все садились за стол. Играла музыка и начинались танцы-шманцы. Мамочка говорила: "Сейчас Мойше будет танцевать". Я танцевал раз пять-шесть. Потом она говорила: "Мойше, а теперь пой". Я становился против неё и начинал: "Вы немт мен, ву немт мен, ву немт мен?.." Мама говорила: "Видите какой это талант!" А ей говорили: "Спасибо вам, Софья Михайловна,что вы правильно воспитали одного еврейского мальчика. Другие ведь как русские - ничего не знают по-еврейски.

Была моей мачехой и цыганка. Она научила меня гадать, воровать на базаре. Я очень хорошо умел воровать. Она говорила: "Жиденок, иди сюда, петь будем".

Меня приняли в труппу Киргизского театра оперы и балета. Мама посещала все мои спектакли.

Мама спросила меня:

-Мойше, скажи мне: русские -это народ?

-Да, мама.

-А испанцы тоже народ?

-Народ, мама.

-А индусы?

-Да.

-А евреи - не народ?

-Почему, мама, тоже народ.

-А если это народ , то почему ты не танцуешь еврейский танец? В "Евгении Онегине" ты танцуешь русский танец, в "Лакме" - индусский.

-Мама, кто мне покажет еврейский танец?

-Я тебе покажу.

Она была очень грузная, весила, наверно, 150 килограммов.

-Как ты покажешь?

-Руками.

-А ногами?

-Сам придумаешь.

Она напевала и показывала мне "Фрейлехс", его ещё называют "Семь сорок". В 7.40 отходил поезд из Одессы на Кишинёв. И на вокзале все плясали. Я почитал Шолом-Алейхема и сделал себе танец "А юнгер шнайдер". Костюм был сделан как бы из обрезков материала, которые остаются у портного. Брюки короткие, зад - из другого материала. Я всё это обыграл в танце. Этот танец стал у меня бисовкой. На "бис" я повторял его по три-четыре раза.

Мама говорила: "Деточка, ты думаешь, я хочу, чтоб ты танцевал еврейский танец, потому что я еврейка? Нет. Евреи будут говорить о тебе: вы видели, как он танцует бразильский танец? Или испанский танец? О еврейском они не скажут. Но любить тебя они будут за еврейский танец".

В белорусских городах в те годы, когда не очень поощрялось еврейское искусство, зрители-евреи спрашивали меня: "Как вам разрешили еврейский танец?". Я отвечал: "Я сам себе разрешил".

У мамы было своё место в театре. Там говорили: "Здесь сидит Мишина мама". Мама спрашивает меня:

-Мойше, ты танцуешь лучше всех, тебе больше всех хлопают, а почему всем носят цветы, а тебе не носят?

-Мама, - говорю, - у нас нет родственников.

-А разве это не народ носит?

-Нет. Родственники.

Потом я прихожу домой. У нас была одна комнатка, железная кровать стояла против двери. Вижу, мама с головой под кроватью и что-то там шурует. Я говорю:

-Мама, вылезай немедленно, я достану, что тебе надо.

-Мойше, - говорит она из под кровати. - Я вижу твои ноги, так вот, сделай так, чтоб я их не видела. Выйди.

Я отошел, но все видел. Она вытянула мешок, из него вынула заштопанный старый валенок, из него - тряпку, в тряпке была пачка денег, перевязанная бичевкой.

-Мама, - говорю, - откуда у нас такие деньги?

-Сыночек, я собрала, чтоб тебе не пришлось бегать и искать, на что похоронить мамочку. Ладно похоронят и так.

Вечером я танцую в "Раймонде" Абдурахмана. В первом акте я влетаю на сцену в шикарной накидке, в золоте, в чалме. Раймонда играет на лютне. Мы встречаемся глазами. Зачарованно смотрим друг на друга. Идёт занавес. Я фактически ещё не танцевал, только выскочил на сцену. После первого акта администратор подает мне роскошный букет. Цветы передавали администратору и говорили, кому вручить. После второго акта мне опять дают букет. После третьего - тоже. Я уже понял, что все это- мамочка. Спектакль шёл в четырёх актах. Значит и после четвёртого будут цветы. Я отдал администратору все три букета и попросил в финале подать мне сразу четыре. Он так и сделал. В театре говорили: подумайте, Эсамбаева забросали цветами.

На другой день мамочка убрала увядшие цветы, получилось три букета, потом два, потом один. Потом она снова покупала цветы.

Как-то мама заболела и лежала. А мне дают цветы. Я приношу цветы домой и говорю:

-Мама, зачем ты вставала? Тебе надо лежать.

-Мойше, - говорит она. -Я не вставала. Я не могу встать.

-Откуда же цветы?

-Люди поняли, что ты заслуживаешь цветы. Теперь они тебе носят сами.

Я стал ведущим артистом театра Киргизии, получил там все награды. Я люблю Киргизию, как свою Родину. Ко мне там отнеслись, как к родному человеку.

Незадолго до смерти Сталина мама от своей подруги Эсфирь Марковны узнала, что готовится выселение всех евреев. Она пришла домой и говорит мне:

-Ну, Мойше, как чеченцев нас выслали сюда, как евреев нас выселяют ещё дальше. Там уже строят бараки.

-Мама, - говорю, - мы с тобой уже научились ездить. Куда вышлют, туда поедем, главное - нам быть вместе. Я тебя не оставлю.

Когда умер Сталин, она сказала: "Теперь будет лучше". Она хотела, чтобы я женился на еврейке, дочке одессита Пахмана. А я ухаживал за армянкой. Мама говорила: "Скажи, Мойше, она тебя кормит?" (Это было ещё в годы войны).

-Нет, - говорю, - не кормит.

-А вот если бы ты ухаживал за дочкой Пахмана...

-Мамa, у неё худые ноги.

-А лицо какое красивое, а волосы... Подумаешь, ноги ему нужны.

Когда я женился на Нине, то не могу сказать, что между ней и мамой возникла дружба.

Я начал преподавать танцы в училище МВД, появились деньги. Я купил маме золотые часики с цепочкой, а Нине купил белые металлические часы. Жена говорит:

-Маме ты купил с золотой цепочкой вместо того, чтоб купить их мне, я молодая, а мама могла бы и простые носить.

-Нина, - говорю, - как тебе не стыдно. Что хорошего мама видела в этой жизни? Пусть хоть порадуется, что у неё есть такие часы.

Они перестали разговаривать, но никогда друг с другом не ругались. Один раз только, когда Нина, подметя пол, вышла с мусором, мама сказала: "Между прочим, Мойше, ты мог бы жениться лучше". Это единственное, что она сказала в её адрес.

У меня родилась дочь. Мама брала её на руки, клала между своих больших грудей, ласкала. Дочь очень любила бабушку. Потом Нина с мамой сами разобрались. И мама мне говорит: "Мойше, я вот смотрю за Ниной, она таки неплохая. И то, что ты не женился на дочке Пахмана, тоже хорошо, она избалованная. Она бы за тобой не смогла все так делать". Они с Ниной стали жить дружно.

Отец за это время уже сменил нескольких жён. Жил он недалеко от нас. Мама говорит:

"Мойше, твой отец привёл новую никэйву. Пойди посмотри." Я шёл.

-Мама, - говорю, - она такая страшная!

-Так ему и надо.

Умерла она, когда ей был 91 год. Случилось это так. У неё была сестра Мира. Жила она в Вильнюсе. Приехала к нам во Фрунзе. Стала приглашать маму погостить у неё: "Софа, приезжай. Миша уже семейный человек. Он не пропадёт. месяц-другой без тебя". Как я её отговаривал: "Там же другой климат. В твоём возрасте нельзя!" Она говорит:"Мойше, я погощу немного и вернусь". Она поехала и больше уже не приехала.

Она была очень добрым человеком. Мы с ней прожили прекрасную жизнь. Никогда не нуждались в моем отце. Она заменила мне родную мать. Будь они сейчас обе живы, я бы не знал, к кому первой подойти обнять.

Литературная запись Ефима Захарова.