А ведь нам очень даже повезло. Да-да – повезло! Если взять самый большой и толстый словарь русского языка и пересчитать все слова оттуда, то получится, что в среднем из десяти взятых наугад русских слов девять читаются в точности так же, как пишутся (и наоборот). А ведь в мире существуют языки, в которых, наоборот, из десяти слов девять читаются «неправильно»!

Бедные англичане

Одной из самых кошмарных систем правописания обладает английский язык. Даже учёный специалист по английскому языку, увидев в тексте незнакомое слово, может растеряться: без словаря он не сможет наверняка сказать, как оно произносится! И наоборот, услышав незнакомое английское слово, невозможно сказать, как оно пишется! Смотрите: например, сочетание букв «-ough» в английском языке может читаться... двенадцатью разными способами! И как «-аф», и как «-оф», и как «-ау», и как «-оу», и как «-ап»... А слово «slough» может читаться и как «слу» (в значении «грязь, трясина»), и как «слаф» (глагол «сбрасывать кожу, шелушиться»), и как «слау» (название города Слау в Англии). Недаром есть старая шуточная поговорка о том, что в английском языке пишется «Ливерпуль», а произносится «Манчестер». Английские ребята нашим школьникам могут только позавидовать!

Бедные ирландцы

Совершенно чудовищной орфографией обладает ирландский язык. Название ирландской народной детской песенки «Лодочка Филиппа» («Бодин Айлими») по-ирландски пишется как – ни за что не поверите! – «Baidin Fheidlimidh»!

Угадайте с трёх попыток, как произносится ирландское слово «lughbhaidh»? Спорим, ни за что не угадаете! «Лу»! Да-да-да, просто «лу»! А слово «bhfaighidh» нужно читать как... «ви»! Согласитесь, наши несчастные «сОбака» и «кОрова» на этом фоне смотрятся просто жалко.

Бедные французы

Недалеко от английского и ирландского ушёл французский язык – известно ли вам, что простенькое (казалось бы) слово «боку» (помните «мерси боку» из песенки мушкетёров?) пишется как «beaucoup»? А вот пример наоборот – услышав от француза слово «вер», вы никогда не сможете сказать, что же он имел в виду, пока не увидите слово написанным на бумаге. Если «vert» – то это зелёный цвет, если «ver» – то это будет «червяк», если «verre» – то «стекло», если «vers» – тогда направление. «Зелёный червячок ползёт к зелёному стакану» по-французски звучит как «лё вер вер ва вер ле вер вер» («le ver vert va vers le verre vert»). Всё ещё считаете русское правописание тяжёлым, да?

Бедные китайцы

В китайском языке мальчиков и девочек ждёт многолетнее изучение иероглифов, которых всего существует более 50 000 штук. Причём каждый иероглиф состоит из пишущихся в строго определённой последовательности чёрточек, число которых может доходить до 57 – как в иероглифе «бьянг»!

Бедные японцы

А японским школярам приходится изучать иероглифы плюс ещё и две слоговые азбуки – хирагану и катакану, в каждой из которых по 96 «букв». Поставьте себя на место бедного японского первоклашки: иероглиф «人» («человек») читается как «хито». А вот в словосочетании «二人» («футари», «два человека, двое») он читается как «ри». А в слове «外人» («гайдзин», «иностранец») – как «дзин». А ведь таких иероглифов не 10, не 33 (как букв в русском алфавите) – их тысячи!

А кто не бедный?

Однако существуют в мире языки, в которых правописание существенно проще русского. Такое правописание называется «фонетическим» – то есть абсолютно ВСЕ слова там пишутся так, как произносятся, и произносятся так, как пишутся. Например, фонетическое правописание использует белорусский язык: белорусские школьники пишут в точности так, как говорят: «галава», «галоука», «маёр» (вместо «майор») и «маянэз» (вместо «майонез»). Или сербский язык: мы по-русски пишем «шесть» и «шестьдесят» (хотя произносим «шесь», «шизьдисят»), а вот сербским школьникам мучиться не надо: они и пишут, и говорят «шест» («шесть») и «шездесет» («шестьдесят»).

Зачем эти сложности?

Почему бы русское или английское правописание не сделать таким же простым, понятным и удобным, как сербское или белорусское? Что ж, тому есть много причин. Например, если современное английское правописание «переделать», то школьники уже не смогут читать классическую английскую литературу – драмы Шекспира или романы Диккенса.

Вторая причина – обширная территория и огромное количество носителей языка. Сербия и Белоруссия – страны довольно небольшие, любую можно спокойно объехать на автомобиле за 2–3 дня. А если поездить по России и поговорить с разными людьми, то вы быстро заметите, что северяне говорят совсем не так, как южане. Например, на севере (в той же Вологодской области) сельские жители говорят не «кАрова» и «мАлАко» (как москвичи), а «кОрова» и «мОлОко». А южане – скажем, жители Ставрополья или Ростова-на-Дону – говоря по-русски, «шокают» и «гэкают», то есть вместо «што» произносят «шо», а вместо твёрдого звука «г» произносят полумягкий звук «γ», что-то среднее между «г» и «х».

Если бы в русском языке было фонетическое правописание (как в белорусском или серб- ском), тогда ученик 2-го класса Игорь Коровкин записывался бы в документах в Вологде как «Игорь Коровкин», в Москве как «Игарь Карофкин», а в Ставрополе – как «Иγарь Кароукин». А теперь представьте, что семья решила переехать из одного города в другой! И как тут быть? Все документы переделывать?

Название романа писателя Чернышевского «Что делать?» в Петербурге читается как «что делать», в Москве – «што делать», а в Донецке – «шо делать». И что, в разных городах издавать книги с разными названиями? Единое правописание, получается, как бы объединяет, «цементирует» русский язык в разных регионах страны.

То же самое касается английского языка – хотя сама Англия не такая уж большая, но по-английски говорят сотни миллионов человек в США, в Австралии, в Канаде. И «на слух» местные варианты английского языка отличаются друг от друга, иногда даже очень сильно. Если пойти «по фонетическому пути», тогда, например, английское слово «car» в Англии превратится в «kaa», а в Америке – в «kar», и единство литературного английского языка разрушится – английские школьники не смогут читать книги или комиксы, изданные в США, и наоборот!

Это была статья из «Лучика».

(Константин Ушинский «Трусливый Ваня»)

Хорошо ли вы знакомы со старинными предметами быта? Давайте проверим. Значения каких из этих слов вы не знали?

Квашня́ — это ёмкость для заквашивания теста. Тесто с закваской (молочнокислой или дрожжевой) кладут в квашню и оставляют на ночь в тепле, чтобы оно «подходило». Деревянная квашня может быть выдолблена из цельного куска дерева или составлена из дощечек — клёпок, стянутых железными или деревянными обручами.

Корча́га — это глиняный или чугунный сосуд с широким горлом, используемый как для хранения жидких и сыпучих продуктов, так и для приготовления пищи. Слово "корчага" известно на Руси с XII века. Сегодня, правда, её всё чаще называют горшком...

Кочерга́. Кто, что? Кочерги. Нет кого, чего? Кочерёг. Думаю о ком, о чём? О кочергах… Как ими дрова в печи поправляют, угли горячие ворошат, угольную корку разбивают, золу и шлак выгребают... То, чем работает кочегар.

Ушат — так называется деревянное ведро или бадья (большое ведро), снабжённое двумя выступами с отверстиями в них, в общем, «ушами». Для чего они – понятно, чтобы привязывать к ним верёвку или вставлять жёсткую скобу-рукоять.

Подголо́вник — небольшой дорожный сундучок-подголовник предназначался для перевозки важных документов, драгоценностей, денег – в общем, того, что нельзя терять. Покатая крышка превращала дорожный сундучок в изголовье при ночёвке на постоялом дворе или в чужом доме. «Попробуй, укради!»

Ру́бель — деревянный зубчатый с одной стороны брусок с ручкой, предназначенный для глажки белья. Бельё наматывают на скалку (круглую в сечении палку) и хорошенько прокатывают рубелем по ровной поверхности.

Ка́дка — отличается от квашни только предназначением. Это ёмкость для заготовки впрок солений: капусты, грибов, огурцов... Также может использоваться для кваса и воды. Ещё в кадках можно хранить муку и крупы. А вот если в кадке поставить тесто, это уже будет не кадка, а квашня!

Лоха́нь — деревянная ёмкость для стирки белья, умывания, мытья посуды с низкими бортами и широким круглым или овальным дном. Лохань может быть с ножками или без них, но обязательно с двумя рукоятками – «ушками», как ушат.

Свете́ц — это подставка для лучины. Светец с лучиной — это такой старинный деревенский «торшер».

Лучи́на — это длинная и тонкая щепка сухого дерева, которую поджигают для освещения избы. Света от неё, конечно, совсем мало, но всё же – не глаз выколи! И горит лучина недолго, но она в разы дешевле сальных и тем более восковых свечей.

Жбан. Жбаном называли сначала кувшин с крышкой, потом бочонок для хранения, например, кваса, а потом и большую сужающуюся кверху (чтобы питьё не расплёскивалось) кружку.

Ухва́т — это инструмент, которым корчаги подхватывают и задвигают в устье русской печи. Ну, и вынимают потом, когда щи сварились или репа упарилась…

Валёк — инструмент для стирки. Похож на вытянутую и слегка изогнутую деревянную лопатку с ручкой. Он служил для «выколачивания» грязи из белья при стирке и полоскании. Вальки изготавливали из лёгких пород деревьев. «Нерабочая» сторона вальков иногда украшалась резьбой или росписью.

Почитать отзывы о журнале «Лучик» можно здесь и здесь.

Ошибка! Обратимся к русской литературе:

Н.В. Гоголь, «Мёртвые души»:

День был заключён порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном.

Ф.М. Решетников, «Глумовы»:

В двух местах продавали водку, в нескольких кислые щи, которые пили преимущественно девицы.

Кислые щи не едят из тарелки ложкой, а пьют из бутылок! Причём...

В.А. Гиляровский, «Москва и москвичи»:

...Кислые щи – напиток, который так газирован, что его приходилось закупоривать в шампанки, а то всякую бутылку разорвёт»

Кстати, происходит слово «щи» («шти») от слова «съчи», того же корня, что и «сочный»; «щи» – это нечто жидкое.

Кислые щи готовились из муки и солода, по рецепту они сильно напоминают квас, однако есть и отличия. Для созревания кислые щи разливались не в бочки, а в бутылки от шампанского, причём в каждую бутылку добавлялось 8-10 изюминок; созревают кислые щи дольше кваса. За счёт большего количества глюкозы и более долгого брожения, по всем известной формуле из курса химии, выделялось больше углекислого газа... и больше этилового спирта! От кваса кислые щи отличались светло-янтарным цветом, несладким вкусом, сильной газированностью и большей крепостью. Именно поэтому они считались лучшим средством от похмелья, точь-в-точь как современное пиво.

Выражение «профессор кислых щей» возникло в студенческой среде и означало то же самое, что и понятные без лишних объяснений «кандидат похмельных наук» или «специалист высшей категории по пивным ларькам».

Это нерадивый студент, бездельник, который вместо учёбы или работы проводит всё свободное время по развесёлым вечеринкам со спиртными напитками, а по утрам «лечится» от тошноты и головной боли кислыми щами...

Как вы думаете, знал ли Виктор Драгунский о происхождении этого выражения, когда писал рассказ «Профессор кислых щей»?

Почитаем...

Мой папа не любит, когда я мешаю ему читать газеты. Но я про это всегда забываю, потому что мне очень хочется с ним поговорить. Ведь он же мой единственный отец! Мне всегда хочется с ним поговорить.

Вот он раз сидел и читал газету, а мама пришивала мне воротник к куртке.

Я сказал:

— Пап, а ты знаешь, сколько в озеро Байкал можно напихать Азовских морей?

Он сказал:

— Не мешай…

— Девяносто два! Здорово?

Он сказал:

— Здорово. Не мешай, ладно?

И снова стал читать.

Я сказал:

— Ты художника Эль Греко знаешь?

Он кивнул. Я сказал:

— Его настоящая фамилия Доменико Теотокопули! Потому что он грек с острова Крит. Вот этого художника испанцы и прозвали Эль Греко!.. Интересные дела. Кит, например, папа, за пять километров слышит!

Папа сказал:

— Помолчи хоть немного… Хоть пять минут…

Но у меня было столько новостей для папы, что я не мог удержаться. Из меня высыпались новости, прямо выскакивали одна за другой. Потому что очень уж их было много. Если бы их было поменьше, может быть, мне легче было бы перетерпеть, и я бы помолчал, но их было много, и поэтому я ничего не мог с собой поделать.

Я сказал:

— Папа! Ты не знаешь самую главную новость: на Больших Зондских островах живут маленькие буйволы. Они, папа, карликовые. Называются кентусы. Такого кентуса можно в чемодане привезти!

— Ну да? — сказал папа. — Просто чудеса! Дай спокойно почитать газету, ладно?

— Читай, читай, — сказал я, — читай, пожалуйста! Понимаешь, папа, выходит, что у нас в коридоре может пастись целое стадо таких буйволов!.. Ура?

— Ура, — сказал папа. — Замолчишь, нет?

— А солнце стоит не в центре неба, — сказал я, — а сбоку!

— Не может быть, — сказал папа.

— Даю слово, — сказал я, — оно стоит сбоку! Сбоку припека.

Папа посмотрел на меня туманными глазами. Потом глаза у него прояснились, и он сказал маме:

— Где это он нахватался? Откуда? Когда?

Мама улыбнулась:

— Он современный ребенок. Он читает, слушает радио. Телевизор. Лекции. А ты как думал?

— Удивительно, — сказал папа, — как это быстро все получается.

И он снова укрылся за газетой, а мама его спросила:

— Чем это ты так зачитался?

— Африка, — сказал папа. — Кипит! Конец колониализму!

— Еще не конец! — сказал я.

— Что? — спросил папа.

Я подлез к нему под газету и встал перед ним.

— Есть еще зависимые страны, — сказал я. — Много еще есть зависимых.

Он сказал:

— Ты не мальчишка. Нет. Ты просто профессор! Настоящий профессор… кислых щей!

И он засмеялся, и мама вместе с ним.

Она сказала:

— Ну ладно, Дениска, иди погуляй. — Она протянула мне куртку и подтолкнула меня: — Иди, иди!

Я пошел и спросил у мамы в коридоре:

— А что такое, мама, профессор кислых щей? В первый раз слышу такое выражение! Это он меня в насмешку так назвал — кислых щей? Это обидное?

Но мама сказала:

— Что ты, это нисколько не обидное. Разве папа может тебя обидеть? Это он, наоборот, тебя похвалил!

Я сразу успокоился, раз он меня похвалил, и пошел гулять. А на лестнице я вспомнил, что мне надо проведать Аленку, а то все говорят, что она заболела и ничего не ест. И я пошел к Аленке. У них сидел какой-то дяденька, в синем костюме и с белыми руками. Он сидел за столом и разговаривал с Аленкиной мамой. А сама Аленка лежала на диване и приклеивала лошади ногу. Когда Аленка меня увидела, она сразу заорала:

— Дениска пришел! Ого-го!

Я вежливо сказал:

— Здравствуйте! Чего орешь, как дура?

И сел к ней на диван. А дяденька с белыми руками встал и сказал:

— Значит, все ясно! Воздух, воздух и воздух. Ведь она вполне здоровая девочка!

И я сразу понял, что это доктор.

Аленкина мама сказала:

— Большое спасибо, профессор! Большое спасибо, профессор!

И она пожала ему руку. Видно, это был такой хороший доктор, что он все знал, и его называли за это «профессор».

Он подошел к Аленке и сказал:

— До свидания, Аленка, выздоравливай.

Она покраснела, высунула язык, отвернулась к стенке и оттуда прошептала:

— До свидания…

Он погладил ее по голове и повернулся ко мне:

— А вас как зовут, молодой человек?

Вот он какой был славный: на «вы» меня назвал!

— Я Денис Кораблев! А вас как зовут?

Он взял мою руку своей белой большой и мягкой рукой. Я даже удивился, какая она мягкая. Ну прямо шелковая. И от него от всего так вкусно пахло чистотой. И он потряс мне руку и сказал:

— А меня зовут Василий Васильевич Сергеев. Профессор.

Я сказал:

— Кислых щей? Профессор кислых щей?

Аленкина мама всплеснула руками. А профессор покраснел и закашлял. И они оба вышли из комнаты.

И мне показалось, что они как-то не так вышли. Как будто даже выбежали. И еще мне показалось, что я что-то не так сказал. Прямо не знаю.

А может быть, «кислых щей» — это все-таки обидное, а?

Приобрести журнал «Лучик» можно здесь и здесь.

Наш Telegram канал здесь.