Первое, что я заметил по приезде в Париж, это то, как сильно у Сани опухла рожа. У меня, кстати, тоже, но это я заметил позже, когда посетил sortir в кафе.
До сих пор, когда я смотрю на фотографии из той поездки, не могу поверить, что я — это я, а Саша — это Саша, настолько мы опухшие. Вероятно, виной всему резкая смена климата: в Париже было около нуля, а мы только вернулись из Африки. У меня моментально обветрились губы и скукожился хуй.
— Ну у тебя, братан, и хлеборезка! — сказал я Сане, когда мы подошли к Эйфелевой башне.
— А чё такое хлеборезка? — спросил Саня.
— Лицо.
— А-а-а. У тебя тоже хлеборезка. Пойдём круассанов похаваем?
— Да нахуй они нужны. Пойдём выпьем?
— Хорошая идея.
Пришли в ресторацию. Парижане уже собирались к обеду. У каждого второго в тарелке был гуляш с картошкой и горошком. Зала гудела. На фоне играли джаз. Приятно пахло томлёным мясом, а с улицы каждый раз, когда кто-нибудь открывал дверь, в ресторацию проникал запах просыпающейся природы. Занималась весна. Мы заказали хлеба, оливок, сыру и две бутылки вина. Хуй потихоньку согревался и принимал привычные исполинские размеры. Я поправил его через штаны и погрузился в мечтательную негу.
— Чё будем делать? — вытирая рот белой накрахмаленной салфеткой, начал разговор Саня. На салфетке остались следы от вина, и я ещё больше зарделся, как бык на красную тряпку. Хотелось каких-нибудь приключений.
— Давай найдём негров, накуримся и пойдём в центр Помпиду? — предложил я.
— А чё такое Помпида? — спросил Саня.
— Музей современного искусства. А Помпида — это президент.
— Не, я ебал твоё современное искусство. Ходили уже как-то в Мадриде, нихуя вообще не вкурил. Пойдём смотреть на Пусэна?
— Да ты заебал со своим Пусэном. Такого художника даже не существует.
— Ну вот и увидишь, — раскачиваясь на стуле, сказал Саня.
— Да я не хочу в Лувр. Там скучно.
— Так а мы накуримся, и я буду тебя веселить.
— Хуй с тобой. Поехали тогда на Монмартр. Я там в прошлый раз брал гашуху.
Закончив ужин, мы расплатились и отправились на Монмартр. По пути взяли ещё бутылку вина и бессовестно выпили. На Монмартре нас ждала mademoiselle Riabinina, которая тоже опухла и ела маршмеллоу из огромной пачки.
Уже все вместе мы нашли чернокожих и купили у них гашишное масло за десять евро. Потом сидели на набережной Сены, курили и любовались городом. Было холодно, захотелось поесть супа, обогреться.
Затем я вспомнил, что пора в Лувр, и мы побежали в метро. Когда добрались, до закрытия оставалось сорок пять минут. Мы мигом купили билеты и ворвались на экспозицию.
Музей был почти пуст. Даже возле “Джоконды” никого не было, кроме смотрительницы, что совсем дело неслыханное.
Саша постоянно спрашивал меня, где Пусэн.
— Я, блять, не знаю, где Пусэн, Саня. Я такого даже не знаю художника. Откуда ты взял вообще этого Пусэна?
Mademoiselle Riabinina сказала, что такой художник есть, но это не Пусэ́н, а Пу́син.
Чтобы прояснить ситуацию, мы пошли спрашивать смотрителей музея. Оказалось, что Пусэн существует, и это Пуссе́н, а не Пу́син, и зовут его Никола́. До закрытия музея оставалось двадцать минут, зал с Пуссеном был в другом крыле. Пришлось бежать, как от пожара, натурально, или как вот когда от собаки убегаешь, как будто если догонит, то кусок с жопы вырвет.
— Нахуй тебе этот Пуссен нужен? — кричал я вдогонку Саше. Саша спортивнее меня и лучше бегает. — Чем тебе не угодил Леонардо Да Винчи, мудак ты, блять, волосатый? Только недавно из подъезда в Братске вышел, и уже Пуссена ему подавай в Лувре.
Саня не обращал внимания и только бежал всё быстрее. Mademoiselle Riabinina сошла с дистанции, крикнув вдогонку, что мы её заебали, и она будет ждать нас у пирамиды на улице. В этот момент я понял, что вообще-то бегать по пустым залам Лувра очень весело. Я даже проскользил по паркету, как по наледи в детстве.
Мы уже были на пороге зала с Пусэном, как, неожиданно выпрыгнув из-за угла, нас остановила чернокожая смотрительница. Она встала между нами и Пуссеном. Волосы у неё были растрёпаны, и напоминала она амазонку, только топора не доставало в руке.
— It’s closed now, — отрезала она и сложила руки крестом.
— Yes... But Poussin… — в отчаянии, сбиваясь на одышку, процедил Саша.
— Poussin is not avaliable at the moment, — заключила смотрительница и закрыла перед нами двери, а там наверняка запрыгнула на коня и поскакала домой, заниматься с мужем куколдом.
Я стоял, согнувшись в три погибели, упёршись руками в колени, и пытался отдышаться.
— Иди ты нахуй со своим Пуссеном. Говорил тебе, пошли в центр Помпиду.
— Всё, отъебись, пошли пиво пить, где Юля? — сказал вдруг резко ожививший Саня, как будто не было этого безумного забега.
— На улице у пирамиды.
— Погнали.
— Слушай, Саня, а чё за хуйня с Пуссеном? Откуда ты его вообще знаешь?
— Читал в книге про Рембрандта.
— Так, а Рембрандта ты не хотел посмотреть?
— Нет, Рома, я хотел посмотреть Пуссена.
Снаружи мы встретили нашу подружку mademoiselle Riabinina, подкурили на ход ноги и отправились в бистро пить пиво.