Не знаю, может и она из тех кто - "прожили жизнь, как мудаки?"!

Мне думается все проще - от стариков по любому молодые стараются отгородиться. Один из показателей как все рвутся жить отдельно от родителей. По мне так это не показатель самостоятельности, а показатель уровня чсв. Допускаю, что и тут не все так однозначно и родители, порой, еще тот подарочек, но без них не было бы тебя! И хрен с ним - живешь отдельно, но почему к родителям не приехать когда они болеют, а тем более умирают!?

Думается, что количество мудаков существенно более, чем озвучено!)

98 лет дедушке.

Самообслуживание в норме, постель за собой заправляет, в туалете за собой убирает, смывает. Питаться может самостоятельно. Читает, образованный, зрение в норме. Может забрать твою ложку или чай или сахар со стола, проблемы с головой, цистит и еще букет возрастных болезней, все не вспомню. Может съесть больше тебя в два раза.
Есть у него жена, сын, дочь.

Но, вот не навещали его. Однажды, врач не выдержала, ушла, видимо позвонила, через некоторое время, пришла жена дедушки. Принесла ему вещи и еду. Позже я узнал, что живут они в квартале от больницы.
Выписали деда, собрал он свои вещи, за собой постель, ушел домой самостоятельно, ни кто не встретил.
После выписки деда, в коридоре, мялся парень, потом видимо решился, спросил нас про деда, где мол он? Мы ответили, что выписали его и он ушел, но мы всей палатой остались в шоке, "смеяться или плакать?"..

Ну вот я к чему. Не нужны мы мужики, отцы, деды, мужья никому. Редко кого из мужского отделения, посещали родные, близкие. Если и посещали, то больные, чаще спускались в низ, в палаты родственники не поднимались. Были такие больные, что просили заправить им постель, кто - то в туалет с трудом ходил, разные в общем, им нужна была помощь, мед сестры не будут помогать, у них и так работы завал.

Женское отделение, отдельная территория, другая жизнь. Куча родственников, посещения, там даже бабушки с лавочек приходили похоже, подозреваю. К некоторым по несколько человек, родные, близкие, кто они не спрашивал. Как жили с ними в палатах, круглосуточно видел родных у некоторых бабушек, возможно приезжали рано, не замечал. Специально не наблюдал. В прошлый раз рассказывал: Холодильник в мужском и женском отделениях
Обед, ужин, завтрак, второй завтрак, кормили нормально, не ресторан, не кафе, есть можно, жить можно. В мужском отделении, постоянно просили добавку у поварихи (раздатчицы еды), большинство холостые мужики. В женском, много раз замечал, женщины даже не доедают, видно, как с тарелками ходят к ведру с пищевыми отходами, выкидывают недоеденное, не тронутое.

И вот лежал я в больнице, было время подумать, вспомнить. Работал, пахал на 2х и на 3х работах, на вредном производстве, по разному, чтоб семья ни в чем не нуждалась, ребенок, чтоб не был голодный, а в итоге, никому не нужен. Ребенок со мной в контрах, потому, что видите ли, папа не дал квартиру. Как коньки затаскать не дал. Мать научила.
На двух или трех работах, это не так, что сегодня на одной, завтра на второй работе, а это когда в один день на трех работах! Иногда даже бывал дома, мог помыться полноценно в ванной, а не под краном в туалете на работе, возможно горячей водой. Было даже, что вечером лег спать, вздремнул вроде, просыпаюсь, тот же вечер, но прошли сутки. На двух работах легче было, с одной работы забирали на машине, позже привозили домой, я чуть ли не шатался, было, что под ручки не доводили до подъезда. И всю жизнь, сколько помню, меня осуждали, какой я плохой, а бывшая жена, тунеядка, с моих рук ела, меня грязью поливала, а сама она чуть ли не золотая. Три года сидела в декрете и на моей шее, я работал, как проклятый, за любую работу хватался, в самое пекло, и вечно денег нет дома, сколько бы не дал ей, декрет закончился, убежала к другому, снова в декрет. Угрожая, что ребенка не увижу и квартиру мою поделит. Так и не работала она позднее, по крайней мере официально, шкурные дела.

Всё. Теперь я больной, никому ненужный, а я еще не дед.

Трещина в потолке

Немного рассказал вам. Душу излил, полегчало. От поста ничего не хочу. Так, минута слабости. Писарь из меня тот еще, не обучался, ошибки пропускаем.

Всем удачи. Не болейте, берегите себя, а то станете мной.

Остальное время он смотрит животных.
Людей он не смотрит — ни в телевизоре, ни в жизни.
Только «Поле чудес» по пятницам.
Это, по его мнению, единственный человекоподобный вид.

Из странностей у тестя — всё накрывать салфеткой.
Фрукты, конфеты, тарелки… однажды он накрыл пульт.
Сказал глазами: «Пусть дышит».
На входе — газета на коврике.
Не коврик, а пресс-центр.

И главное правило — никакого веника.
В этой квартире нельзя подметать.
Мусор нужно:
наслюнявить палец → наклониться → приклеить к пальцу →
и торжественно выбросить в раковину.
Это не уборка, это ритуальная ловля пыли.

Я тут потому что прописан.
В Басманном районе.
Чтобы суд был поближе.
Ну а что — логистика тоже важна.

Выдали браслет. Электронный.
Ношу на ноге — как модный аксессуар,
только без права выбора стиля.
В нём даже уютно:
всегда знаешь, где ты находишься —
и что система тоже знает.

Иногда браслет срабатывает, когда я выношу мусор.
Сразу звонят:
— «Вы покинули территорию!»
А я им:
— «Ребята, я просто хотел сделать город чище!»
Они:
— «Вернитесь. Город подождёт.»

Вообще браслет — не наша придумка.
В Голландии, когда на время запретили проституцию,
дамы полусвета маскировались под приличных домохозяек:
юбка, пирог, честный взгляд.
Но чтобы клиенты знали, кто “на работе”,
они носили браслет на щиколотке.
Такой деликатный маячок.

И вот теперь я, приличный человек, в тапочках, под сериал,
сижу с тем же символом.
Только у них браслет означал работу,
а у меня — её отсутствие.

Иногда думаю: это не я под арестом — это Москва.
Она вся в камерах, датчиках, навигаторах…
тоже под постоянным наблюдением.
Я — Москва в миниатюре.
Просто у меня один браслет,
а у Москвы целых четыре:
Бульварное, Садовое, ТТК и МКАД.
Вот где настоящий уровень надзора — федеральный.
А у меня — районный.
Если точнее — Басманный.

Интернет мне запретили — «во избежание коммуникаций».
Живу в автономном режиме.
Wi-Fi нет, зато внутренний монолог — стабильный.

Чтобы не сойти с ума, сам себе назначил распорядок дня:
подъём — когда тесть кашляет;
завтрак — когда он заснёт;
обед — строго по графику;
сразу после — ещё один приём, но уже таблеток.

Каждый день — зарядка минут 10–15.
Чтобы тело не подумало, что его бросили.
Понедельник и четверг — уборка.
Это мой способ почувствовать власть над обстоятельствами.
Ну и чтобы браслет не запылился.

По выходным я жду «Следствие вели…» с Каневским.
Это единственное расследование,
которое меня прямо сейчас не касается.

Иногда приходят друзья.
Приносят с собой передачи с воли — еду, кофе, новости., Привносят в мою вялотекущую арестантскую жизнь
живое общение, без видеосвязи, без шёпота.

По регламенту мне можно выходить только в поликлинику.
В магазин — нельзя.
Видимо, слишком много свободы.
И слишком большой выбор.
Арестант такое не должен видеть.

Поликлиника — мой курорт.
Очередь — как маскарад:
все в масках, в бахилах…
только костюм «здоровый человек» никто не взял.

Бабушка делится:
— «А я в прошлом году лежала с давлением!»
И я думаю:
«Ну да… я тоже сижу.... под давлением —
меня давит система, а вас — организм.»

Возвращаюсь домой.
Садовое шумит, Москва живёт своей бурной жизнью.
А я захожу в квартиру, снимаю обувь и понимаю —
я снова в зоне стабильности.
Тесть молчит.
Животные в телевизоре тоже.
И только браслет на ноге тихо мигает,
напоминая, что свобода — это просто когда заряд почти полный.