Мороженое из сирени — что это?

Не десерт и не прихоть кондитера. Это — наваждение, сладкая иллюзия, где вкус встречается с ароматом, где реальность растворяется в грёзах.

Сирень сама по себе — символ весны, нежности, первой влюблённости. А Северянин берёт её и превращает в чудо, в сказку на тарелке. Он словно шепчет: попробуй невозможное. Попробуй вкус цветка. Попробуй вкус мгновения. Попробуй вкус самой поэзии.

И в этом — он весь. Певец изысканности. Маг превращения простого в редкое, случайного в праздничное. Его «мороженое из сирени» звучит так же фантастично, как чай из облаков, варенье из закатов или компот из радуг. В этом — игра и серьёзность, улыбка и откровение. Он предлагает толпе «изыски», а на самом деле — дарит мечту.

И разве это не чудо? Что вкус можно услышать, а запах — проглотить. Что поэзия может стать лакомством, а лакомство — поэзией.

А теперь скажите, уважаемые пикабушники, как вы сами понимаете это мороженое?

— Это ирония?

— Это музыка сирени, переложенная на язык вкуса?

— Или это воспоминание о весне, что хоть раз поселилась в сердце каждого?

А может, и у вас есть своё «невозможное блюдо»? Варенье из радуги? Чай из тумана? Суп из смеха?

Давайте сыграем в эту игру? Устроим здесь маленький поэтический пир?

Есть такие стихи, которые звучат не только строками — они дышат временем, сердцем, музыкой. Роберт Бёрнс в своём «Её ответе» показывает не просто диалог между мужчиной и женщиной — он раскрывает вечный сюжет: встречу желания и осторожности, страсти и внутреннего закона.

Как это просто сказано, и как в этих простых словах угадывается целая жизнь:

ночь — глухая и непроглядная,

дверь — закрытая, но не жестокая,

женщина — строгая, но не холодная.

В её отказе — не равнодушие, а забота о себе и о нём. В его появлении — не только порыв, но и признание: он готов на холод, на ветер, лишь бы дойти до её сада. И именно эта встреча двух миров и делает стихотворение Бёрнса таким живым.

Как поэт, Бёрнс слышит тончайшие интонации человеческой души. Как мужчина, он честен перед собой и перед женщиной: он понимает, что у каждой двери есть свой порог — и за него нельзя переступить без её согласия.

Эти строки звучат одновременно нежно и строго, горько и светло. Это тот случай, когда отказ не уничтожает чувство, а наоборот — бережёт его, удерживает от того, что могло бы превратиться в беду.

И мне кажется, именно поэтому Бёрнс так близок нам и сегодня. Мы читаем его и слышим в себе живой отклик, словно речь идёт не о XVIII веке в Шотландии, а о нашей собственной жизни, о наших собственных ночах, когда сердце просит одного, а разум подсказывает другое.

Сожжён и раздавлен, пунктиром размечен

Тот мир, что любил я – цветным и объёмным.

Он на эшафоте, он расчеловечен.

Я стал в нём чужим, совершенно бездомным.

Забыты и тихие флейты, и скрипки,

Труба правит бал и стучат барабаны.

И кажется, здесь я по чьей-то ошибке:

Не мой это мир, он жестокий и странный

Сияет не солнце, а зарево взрывов,

И дождь не приносит покоя с прохладой.

Стоят миллиарды и смотрят с обрыва:

Наверное, так надо, наверное, так надо.

Застыл календарь, февралём заколдован.

Как хочется светлого, тёплого мая!

Не учит история – снова и снова.

Так хочется мира... Когда он? Не знаю.