С любимыми не расставайтесь (часть 2)
- Это что вообще только что было? Кто ты? Что с детьми - Господи, мы могли спасти хоть кого-то! Почему ты мне помешала? - Миша оттолкнул девушку в сторону и, застонав, потёр ушибленную грудь, в которую та врезалась мгновением раньше под действием взрывной волны.
- Не могли, - жестко отрезала незнакомка, вскочив на ноги и протягивая мужчине руку. - Меня Катя зовут. Вставай, мне многое нужно тебе рассказать.
Он уцепился за протянутую руку и вслед за покрытой гарью и растрёпанной девушкой поднялся с неприятно холодившей земли.
- Миша, - пробормотал он, потирая все так же ноющую грудь. - Ты настоящая, или это все какая-то слишком подробная галлюцинация? - он окинул взглядом взрытую колёсами «Нивы» колею, привязанный к машине трос, на другом конце которого на месте оторванной от стены решётки ничего не было, и поёжился. - Я свихнулся, да?
- Если тебе это привиделось, но я скажу, что все реально, как ты поймёшь, что это не часть галлюцинации? - новая знакомая усмехнулась и, откинув с глаз непослушную прядь волос, направилась к машине. - Ты не против, если я сяду?
- Конечно, конечно, - он окинул взглядом девушку в тонкой водолазке и джинсах, вдруг засуетился и стал стаскивать с себя фуфайку. - Надень, ты же замёрзнешь.
- Не замёрзну, - снова слегка улыбнулась она, на этот раз - с легким оттенком грусти, и забралась на переднее пассажирское сиденье, громко хлопнув дверью.
Мгновение поколебавшись, Миша запахнул фуфайку обратно, сел на водительское и аккуратно прикрыл оставленную им ранее нараспашку дверь.
- Мы не могли спасти их, - проговорила девушка спокойным размеренным голосом. Откинув козырёк, она бросила взгляд в небольшое прикреплённое к нему зеркальце и тут же с неожиданной злостью захлопнула козырёк обратно. - Все, что ты видел, и вчера, и сегодня - лишь повторение истории, давно ушедшей в прошлое. Эти дети погибли в пожаре примерно 20 лет назад.
Снова отбросив челку в сторону, она кинула взгляд на вцепившегося в руль мужчину и пожала плечами:
- Строго говоря, и меня ты тоже не спас, хотя сейчас наверняка уверен в обратном. Я не плод твоего воображения, но в то же время я не жива. Я просто крохотный след когда-то реально жившей девушки - меньшая ее часть, как ни горько это признавать - дух, привидение, призрак, если угодно. О да, я понимаю, как это звучит, - она негромко рассмеялась, посмотрев недоверчиво уставившемуся на неё слушателю прямо в глаза. - Ты, наверное, ни капли не веришь в потустороннее - как не верила когда-то и я.
20 лет назад мы задержались с ребятами в этой самой школе, я хотела повторно разобрать кое-какой непростой материал. Весь урожай уже собрали, поэтому спешить им было некуда, а я так и вовсе никакого хозяйства никогда не держала. Я городская, окончила пединститут и вернулась в свою родную деревню, нести свет учения ребятишкам, которых больше некому было учить. Да-да, я родилась здесь, но переехала в пятилетнем возрасте, - она задумчиво посмотрела в зеркало заднего вида на освещённые фарами развалины школы.
- Когда я вернулась, школа стояла закрытой - никому не было дела до дюжины детей, родители которых не сорвались в города за длинным рублем и предпочли остаться на родной земле. С большим трудом мне удалось выбить с районной администрации хотя бы какие-то деньги и купить минимально необходимые учебники и канцтовары. И мы начали заниматься, - она улыбнулась собственным воспоминаниям и слегка оживилась. - О, ты не представляешь, что это были за дети!
Какое-то время, до этого предоставленные сами себе, они меня сторонились, отмалчивались - не могли и не хотели понять, откуда и зачем в их жизни появился этот странный незнакомый человек, который пытается вдолбить им какие-то дроби, заставляет читать сто лет как устаревшие романы классиков, рассказывает про города и страны, в которых никому из них никогда не побывать. Каждый из ребят словно выстроил вокруг себя высокую каменную стену и спрятался за ней от всего остального мира; я же была в их глазах захватчиком, который стремился эту стену сломать.
Кнопка выбралась из-за своей стены первой, - глаза рассказчицы заволокло слезами, и в голове Миши вдруг отчётливо всплыло лицо маленькой девочки, которую учитель подносила к пробитой в окне дыре, пытаясь привести ее в чувство.
- Кажется, это была весна, самое время работать в поле; дети, которые постарше, помогали родителям, и занимались мы почти всегда по вечерам. В один из таких дней Кнопка пришла в класс самой последней - все остальные уже сидели на своих местах, а я в тот момент писала тему урока на доске. Она недолго помялась в самых дверях, как будто не решаясь что-то сказать или сделать, затем глубоко вдохнула, словно ныряя в воду, протопала между рядами парт и, сильно покраснев, положила на самый краешек моего стола крохотный букетик ромашек. Положила, метнулась на своё место и спрятала в ладонях красное, как помидор, лицо.
Она была первой вестницей начавшейся оттепели - оттепели в умах и душах ребят, с которыми мы на тот момент виделись уже почти каждый день. Вскоре после этого я ощутила - они меня приняли. Те годы, те условия, в которых мы жили, все то, что происходило вокруг - сломало и искалечило множество судеб.
Моя бабушка, Царствие ей Небесное, была ребёнком войны. Несколько раз, обычно накануне 9 Мая, она вспоминала, как сильно повзрослели - а некоторые как будто даже успели постареть - за те долгие 4 года ее сверстники. Почти каждый из них потерял кого-то на полях сражений, в немецких лагерях или в одной из сотен сгоревших по всей нашей огромной стране деревень, и эти потери всегда читались у них по глазам. В глазах моих детей - я правда считала их своими - я тоже видела нечто подобное.
Вскоре после Кнопки мне открылся Саша, самый старший из всех, - в Мишиной голове вспыхнула картинка с лицом мальчишки, первым заметившего пожар. - Было воскресенье, все деревенские отдыхали от трудов праведных, а мы с ребятами собрались в школе - пораньше, с самого утра. Он - единственный - в школу в тот день не пришёл.
После уроков я зашла к ним домой - удостовериться, что с моим учеником все хорошо. Дверь мне открыл его отец - неразговорчивый, крупный мужчина, которого я встречала всего пару раз - обычно возле деревенского магазина, в обнимку с бутылкой или сразу с двумя. Когда я спросила, почему его сына сегодня не было, он что-то неразборчиво буркнул, махнул рукой в сторону кладбища и захлопнул перед моим носом дверь.
Я нашла Сашу там, на кладбище, одиноко сидящим на краешке довольно свежей могилы, неотрывно глядя на слегка покосившийся деревянный крест. С висящей на кресте поблекшей фотографии на меня смотрел молодой парень с открытой широкой улыбкой, в берете, лихо заломленном набок - очень похожий на возмужавшего и взрослого Сашу и отдаленно напоминавший его спивающегося отца. Под фотографией на кресте простой чёрной краской были выведены цифры: «1976 - 1997». Этот так похожий на моего ученика парень прожил всего 21 год.
Какое-то время мы просто молча сидели рядом. Не думаю, что он хотел, чтобы кто-то увидел его таким - скорбящим на могиле безвременно почившего старшего брата, прячущим слёзы, с искривлённым от бессильной злобы и горечи лицом. Но я знала совершенно точно - никто, и в особенности ребёнок, не должен оставаться со своим горем наедине.
Примерно час спустя - час, который мы провели в молчании, Саша, кусая губы в тщетной попытке сдержать слёзы, пробормотал, что его старший брат погиб 2 года назад, где-то в Чечне, охваченной пламенем очередной войны. Олег, механик-водитель бронетранспортера, сопровождал колонну с припасами к какому-то дальнему блокпосту, его машина была головной. В узком горном ущелье на колонну напали боевики, БТР Олега был подбит; огрызаясь огнём, он отвёл горящую машину на узкую обочину, давая остальному транспорту проскочить засаду - и в этот момент в БТР сдетонировал боекомплект.
Вместо старшего брата в деревню вернулся орден Мужества, вручённый Олегу посмертно, и запаянный цинковый гроб, который со всеми положенными почестями зарыли под этим простым деревянным крестом.
Уткнувшись лицом в колени, Саша, сквозь душившие его горькие слёзы, прошептал мне, как сильно он ненавидит брата. Брат для него был практически Богом: именно он купил Саше его первый велосипед, катал Сашу на своём первом мотоцикле, вступался за него в неравных драках с ребятами из соседних деревень; прикрыл перед родителями, когда Сашка втихаря начал курить - и он же тогда оттаскал младшего за ухо и отобрал початую пачку «Примы», которую тот стащил у отца. Брат был для него всем - и после его гибели Саша остался один.
Что ты сказал бы ему на моем месте?
Что боль от утраты и ненависть идут рука об руку так близко, что иногда их просто не отличить? Что Олег был героем, и благодаря его жертве десятки - а может, и сотни других людей продолжают жить? Эти люди были где-то там, Бог знает где - а погибший брат, который и при жизни был героем для Саши, лежал прямо тут, на два метра вниз - и ему брат был нужен живым. Я не нашла правильных слов - каюсь; все слова мне казались лицемерными, лишними; поэтому я просто прижала плачущего мальчишку к себе и осталась сидеть рядом с ним, пока солнце не село за горизонт.
Саша был заводилой в маленькой компании моих учеников. На следующий день после уроков он сам вызвался помочь мне убраться в классе - протереть доску, перевернуть стулья, подмести пол - и ещё двое мальчишек остались вместе с ним.
Через месяц мне удалось выбить у городской библиотеки в районном центре целый грузовик художественной литературы, которую отправили под списание. Я несколько недель околачивала пороги администрации, пока мне не выделили дополнительных средств на учебники - и мы, наконец, смогли хотя бы по верхам начать изучать историю, хоть это в целом и не мой профиль. Родители учеников притащили мне кучу горшков с цветами - целый дендрарий, да и вообще деревенские старались помогать, кто чем мог - даже те, чьи дети давно уже выросли и никогда не посещали мои уроки. Казалось, что все налаживается - каждый день, приходя в класс и здороваясь с детьми, я отчётливо понимала, что все делаю правильно. Моя жизнь наконец обрела смысл.
Катя надолго замолчала, невидящим взглядом уставившись в окно, за которым царила лишь слегка разгоняемая светом фар темнота.
- Мне неизвестно, как именно тем вечером начался пожар - быть может, от какой-нибудь упавшей свечи - у нас часто отключали электричество, потому что за него нечем было платить. Замок двери в единственный нормально сохранившийся класс, в котором мы и занимались, уже несколько раз заедал, но починить его не доходили руки. Вот и на этот раз - дверь заклинило, - она с горечью развела руками, - и мы просто не смогли выбраться. Накануне мне удалось договориться о доставке партии пропана - была мысль организовать небольшую столовую, чтобы дети могли поесть чего-то горячего в течение дня - несколько мам согласились помогать мне с готовкой по утрам. Кажется, огонь добрался до кладовой, где стояли баллоны - последнее, что я помню, это яркая вспышка и гул пламени в ушах.
Она снова замолчала, задумчиво теребя воротник своей водолазки и слегка покусывая губу. Прочистив горло, девушка продолжила:
- Мне сложно описать, что было дальше. После вспышки я оказалась в кромешной темноте и полном безмолвии - и поначалу даже испугалась, что из-за пожара потеряла одновременно и зрение, и слух. Какое-то время я была лишена абсолютно любых ощущений - знаешь, как в такой ванне с солевым раствором, звукоизолированной и погружённой в темноту, где ты плаваешь, ничего не осязая, не слыша, не видя - не чувствуя ничего. Казалось, это невесомое парение длилось почти целую вечность, прежде чем я, наконец, ощутила, что меня куда-то влечёт - мягко и ласково, словно течение небольшой и тёплой реки. Мне хотелось отдаться течению полностью - плыть, ни о чем не думая и не тревожась, туда, куда оно меня вынесет - в этот момент я и правда не думала ни о чем. В голове лишь изредка проскакивала мысль о том, как там дети - но очень издалека, как будто школа, уроки, пожар - все это было не со мной, все это было лишь однажды прочитано в какой-то старой и ныне утерянной книге и теперь отзывалось в моих воспоминаниях негромким эхом. Я все ещё не видела и не слышала ничего вокруг - во мне царило лишь ощущение непрерывного движения, и вместе с ним - какой-то безграничной умиротворённости. Я словно познала в один миг все тайны Вселенной - и факт этого знания стал моментально обыденным, от чего все тайны тут же потеряли смысл - я медленно плыла мимо них с легкой улыбкой на губах, и мне ни до чего не было дела. Течение слегка ускорилось, и я неожиданно ощутила, что мое путешествие близится к концу: с одной стороны мне стало грустно - от того, что оно уже почти позади, а с другой я снова ощутила в себе интерес к познанию - что со мной случится дальше?
В этот миг что-то резко перехватило меня поперёк груди, больно сдавив тело и лишив дыхания - перехватило и резко дернуло, вытягивая из той чёрной пучины, в которой я медленно плыла, в ослепительно белый, заполнивший все пространство вместо темноты свет. Когда мои глаза снова обрели способность видеть, а в ушах улёгся звенящий гул, я обнаружила себя стоящей в собственном классе, куском мела пишущей что-то на доске. Все ребята тоже были здесь - они, как всегда, внимательно слушали и конспектировали в тетради, и только Кнопка, в силу возраста ещё не догнавшая остальных в математике, рисовала цветочки на полях. В замешательстве я хотела спросить у них, что это было - видели ли они то же, что видела я? Плыли ли они по течению посреди безграничного Ничего? Чувствовали ли тот же рывок, который вернул меня обратно, на своей груди? Но в этот момент я поняла, что не управляю своим телом. Я, будто запертая внутри самой себя, слыша, как из моих губ вырываются уже ранее сказанные слова, как ни в чем не бывало вела урок; затем, заметив признаки пожара, попыталась вырваться, разбила окно с потерявшей сознание Кнопкой на руках, и, наконец, снова погибла - теперь я точно знаю, что погибла - в огне развалившего школу взрыва. Ребята же либо не подозревали, что ждёт их в скором времени, либо просто каждый из них играл свою роль.
В этот раз я уже никуда не плыла - лишившись тела, невесомая, как летучая паутина по осени, я воспарила над пылающей школой и затем медленно опустилась на ноги среди зарослей, краем глаза увидев мелькающие вдалеке, возле ближайших домов, лучи фонарей - люди торопились сюда, к школе, ещё не зная, какая случилась беда.
До первых лучей солнца я молча наблюдала за тем, как приехавшая из райцентра пожарная машина тушит пожар. Как сотрудники МЧС разбирают завалы. Как достают из-под завалов изуродованные, обгоревшие останки - наверное, среди них было и мое тело - и как пытаются оттащить от дымящихся развалин по-звериному воющих матерей.
Я довольно быстро поняла, что никто из людей, подоспевших на помощь, не обращает на меня никакого внимания. Я махала руками перед глазами пожарных, кричала некоторым из деревенских прямо на ухо - никто и виду не подал, что видел или слышал хоть что-нибудь; все их внимание было сосредоточено на тушении огня.
Отчаявшись, я добрела до деревни. На удивление, хотя я четко помнила, как горела моя кожа - я не чувствовала никакой боли, вообще ничего - ни ледяной воды на своих туфлях, когда переходила реку, ни холода от порывов стылого осеннего ветра - пожалуй, это было бы даже неплохо, если бы в этот момент я не была мертва.
Бродя между охваченными суматохой домами и сторонясь спешащих на помощь к дымящейся школе людей, я то и дело пробовала это слово на вкус - мертва, мертва, мертва, мертвамертвамертва. Как ты можешь догадаться, такое не очень просто с полной серьезностью говорить о самой себе - но мне очень нужно было к этому привыкнуть.
Закат я встретила, сидя на холме напротив школы, возле вон той хаты, - она махнула рукой в сторону видневшихся вдалеке окон Мишиного дома, в котором он перед выходом забыл погасить свет.
- Как только солнце полностью село, примерно в то же время, когда случился пожар, я ощутила уже знакомый рывок - и снова оказалась в классе, возле той же самой доски, с тем же самым куском мела в руках. Школа на следующие несколько минут стала целой - за партами сидели ребята, Кнопка рисовала на полях тетради, у противоположной стены высился шкаф с книгами, добытыми с таким трудом. Все повторилось в точности, ровно 1 раз - затем меня снова вышвырнуло из школы, и я принялась бродить по охваченной трауром деревне, гонимая плачем, звучащим из многих домов.
С тех пор я узнала довольно много нового о том незавидном положении, в котором нахожусь. Во-первых, как бы я ни хотела, я не могу покинуть эту деревню - как только я удаляюсь от школы хотя бы на пару километров или около того, рывок поперёк груди снова возвращает меня обратно.
Во-вторых, - девушка прервала рассказ и внимательно посмотрела на своего невольного слушателя, до этой самой минуты не проронившего ни слова, - я такая не одна. Все, кто умер в деревне за достаточно долгий период времени, заперты здесь в своих бестелесных оболочках - так же, как я. Ты не можешь представить себе, как я была рада, увидев через некоторое время возле школы всех своих ребят - всех до единого, наблюдающих за пожаром. Им было куда проще принять факт собственной смерти - они не успели толком понять, что это такое, пока были живы, а без понимания - не успели начать бояться. После этого я стала видеть и других - тех, кто и сейчас населяет деревню. Не все призраки это могут - видеть кого-то из мертвых или, как это ни странно, живых. Я очень удивилась, когда ребята спросили меня, куда из деревни подевались все люди, в то время как мы стояли рядом с одним из домов, и я смотрела, как его хозяин задаёт корм свиньям.
Большинство из нас мало того что приговорены к вечности, так ещё и обречены провести ее в одиночестве.
Кроме того, каждую ночь все повторяется ровно по одному и тому же сценарию - для нас это урок, пожар и взрыв, для остальных - повторение последних минут их жизни, снова и снова, каждую ночь. Одиночество, в котором ты раз за разом переживаешь собственную смерть.
Ну и, наконец, самое важное - почти никто из живых не может видеть нас. Я думала, что это доступно одним только детям, и то лишь некоторым из них - видимо, их мозг достаточно восприимчив, чтобы увидеть то, что когда-то случилось, и достаточно гибок, чтобы это осознать. Именно после того, как однажды ночью возле здания заночевала у костра группа ребят, о школе пошли зловещие слухи - один из них увидел пылающий в здании пожар.
Ты первый взрослый человек на моей памяти, кому удалось то же самое - более того, ты смог не только наблюдать, но и взаимодействовать. Ты сломал сценарий - смог вывернуть решётку, вытащить из школы меня - хотя в целом, как ты понимаешь, взрыв уже никак не мог мне навредить. Это заставляет меня надеяться, - Катя прикусила губу, - что ты действительно сможешь помочь нам - по-настоящему.
Сможешь помочь нам обрести покой.
Нечисть села Тулома
Рассказывает Андрей Ефремов (Якутск): «Много лет я собираю и анализирую свидетельства очевидцев, столкнувшихся с непознанным в сибирской тайге. Бывает, такие люди сами на меня выходят и делятся сокровенными воспоминаниями. Причем буквально каждый рассказчик, вспоминая какой-нибудь произошедший с ним необъяснимый случай, обязательно заметит: «Не верю ни в черта, ни в Бога, но то, что произошло... » Вот одна из таких историй.
Мне этот случай рассказал Анатолий Сердюк, камазист-дальнобойщик, заядлый рыбак и грибник. Детство его прошло в селе Тулома на Кольском полуострове, известном всему миру своими аномальными зонами и таинственными явлениями. Уже много лет Анатолий живет в Якутске, но когда приезжает на родину, часто при встречах с друзьями вспоминают мистическое происшествие, случившееся с ними в далеком детстве.
Село Тулома, в то время колхоз, находится на одноименной реке. Случай, о котором пойдет речь, произошел в один из летних дней 1958 года, когда Толику было всего шесть лет. Он с другими детьми очень любил играть в каменистом, местами заводненном овраге неподалеку от реки. Там рос смешанный лес: сосна, береза, ель, рябина, и в том месте они собирали ягоды — голубику, смородину, морошку.
Бесовские хлопоты
Как-то раз дети в очередной раз спустились в овраг побегать по камням. И вдруг заметили на его склоне большое отверстие, похожее на свежевырытую нору. Дети удивились, ведь они знали овраг как свои пять пальцев и ничего подобного там раньше не замечали. Когда же они приблизились к норе, и вовсе опешили: около нее копошились какие-то маленькие мохнатые существа с хвостами и рожками. У них была светло-коричневая шерсть, колени выгнуты в обратную сторону, а вместо стоп — копытца. Будто эти существа вышли из преисподней. Черти — иначе и не назовешь!
Дети притаились и стали наблюдать за этими странными существами. Ну, ни дать ни взять — сказочные бесенята! Ростом примерно около метра. Странные существа копошились возле своей норы. Было видно, что они ее только-только вырыли: рядом с дырой возвышалась кучка свежей земли, камни отвалены. Создавалось впечатление, что бесенята чем-то озабочены, что-то ищут.
Не до вас сейчас
А детям и страшно, и интересно. Они попытались подойти поближе, чтобы рассмотреть этих существ. Те их заметили и внезапно побежали прямо на них. Дети стали убегать, визжа от ужаса. Бесенята преследовать их не стали. Такое впечатление, словно они просто хотели отогнать от норы случайных наблюдателей. Анатолий уверен: если б хотели догнать, догнали бы — бегали бесы очень проворно.
Дети несколько раз возвращались к норе — любопытно же. Но бесенята снова и снова их отгоняли. Пробегут за ними какое-то расстояние и обратно к своей дыре возвращаются, будто показывают: не встревайте в наши дела, не мешайте, мол, не до вас нам сейчас, заняты! Видать, и в самом деле чем-то серьезным они там занимались.
— Теперь я думаю: это хорошо, что им тогда не до нас было, — вспоминает Анатолий. — Если б было «до нас», нам, наверное, всем худо пришлось бы. Мы же, малыши, не понимали.
Когда дети вернулись в поселок и рассказали взрослым про «нечисть» в овраге, те их на смех подняли. Никто, конечно же, не поверил. Это при том, что взрослые сами частенько долгими вечерами рассказывали разные истории и легенды о своем удивительном крае.
— Конечно, история фантастическая, — рассуждает Анатолий. — Я и сам бы сейчас в такое не поверил. Да только я же был не один. Со мной все это видели мои друзья. Мы до сих пор, когда встречаемся, в мельчайших подробностях вспоминаем этот случай.
Кстати, в наше время есть немало очевидцев, которые утверждают, что встречали на Кольском полуострове ужасных мохнатых существ, похожих на бобров, с человекоподобными лицами. Сохранились также саамские легенды о сиртя — низкорослом народце, живущем под землей. Его название в переводе с ненецкого означает «делающие дыру, отверстие». Кстати, по-якутски слово «сир» - «земля». Правда, народ сиртя, судя по описаниям, не имеет ничего общего с теми существами, которых видел Анатолий.
Писатель-беллетрист и общественный деятель XIX века Василий Иванович Немирович-Данченко в своих очерках о Кольских краях упоминал о чахкли (чахклинг) — так в мифологии саамов называются жители подземелий. Их описывали как существ, похожих на людей, маленького роста, голых, обитающих под землей или под камнями, чрезвычайно суетливых. Если верить легендам, это очень добрый народ, правда, озорной.
Чахкли своими проделками порой причиняют людям вред. Говорят, они часто резвятся на песчаных берегах — выскакивают из песка, снова в него ныряют, как в воду, опять показываются на поверхности, и так по многу раз. У саамов даже есть поговорка — про чересчур суетливых людей они говорят: «Что ты ныряешь, как чахкли?» Быть может, именно их встретил в детстве Анатолий?
Колядки
Щедрик-Петрик,
Дай вареник!
Ложечку кашки,
Наверх колбаски.
Этого мало,
Дай кусок сала.
Выноси скорей,
не морозь детей!
Привязчивая песенка, исполняемая звонкими детскими голосами, повторилась в очередной раз. Рябая Ленка, гостья из соседней деревни, которая последние полчаса дремала у печки на низком продавленном кресле, оперев на предплечья свою засаленную голову, разлепила мутные глаза и с трудом посмотрела на собутыльников:
- Эй, это че, вы че, телек включили?
Михан пьяно расхохотался, показывая недостаток зубов с правой стороны, почесывая вылезающее из спортивок волосатое брюхо:
- Ты че, мать? Совсем долбанулась? У меня ж нет телека. Это на улице, говнюки мелкие орут. По-любому, личинки мажоров этих с одиннадцатой линии приехали. Нет, чтоб культурно отдохнуть, они вечно херней какой-то страдают.
Семеныч согласно кивнул своей плешивой головой, подтаскивая к себе поближе стакан и шпротики:
- То, мля, саночки у них, то вот теперь горло дерут… Сча встану, и насую вам колбаски, мля.
- Щедрик-Петрик! – снова затянули на улице, словно хрустальные капельки зазвенели.
- Да етишь твою! – Михан недовольно поднялся, в три шага прошел вдоль замурзанного дивана через грязную кухоньку к входной двери, косяк которой подернулся пушистой изморозью – все-таки на улице минус двадцать семь, а развалюха Михана напоминала скорее дом второго поросенка, а не полноценное жилье. Если бы не чугунная печечка, собутыльникам пришлось бы туго, но, несмотря на то, что они квасили уже два дня, все время кто-то один оставался в относительном соображении, чтобы не забывать подбрасывать топливо, и возле очага было жарко как в пекле. Когда хозяин вышел в сени, чтобы шугануть надоедливых малолеток, оставшуюся парочку алкашей обдало ледяным сквозняком, и жаркое алкогольное марево немного отступило от их размягченных мозгов.
На крыльце не было никого, а порядком утомившая колядка зазвучала как будто издалека, с другого конца улицы, ближе к полям.
- Эй, мелкие долбаки! – Михан не пошел на мороз, но последнее слово за собой должен был оставить. – пошли на хер!
Он хлопнул дверью, стремясь вернуться к возлияниям, и песенка снова издевательски зазвенела прямо под окном:
- Выноси скорей, не морозь детей!
- Дети!!!! – Ленка подскочила, заколыхалась телесами в обтягивающей комбинации, по рыбьи хлопая оплывшим ртом. – Милочка, Гошка! Я ж к вам, долбонавтам, только долг отдать зайти хотела! Они ж одни там совсем уже третий день! Без еды, без тепла!
Она кинулась к двери, даже не подумав одеться, в разношенных тапочках, и не чувствуя холода, побежала вдаль по улице, подскальзываясь на укатанном снегу.
- Долбанутая, - сплюнул Семеныч. – Замерзнет ведь нахер.
Но одеваться и бежать следом никто не стал, только, ежась от холода, проводили взглядом неуклюжую фигуру, спешащую к дороге через поля.
- Да мля, - неразборчиво из-за запиханной в рот колбасы промямлил хозяин дома. – К херам этих опарышей, одни проблемы от них. Ваще похрену.
- Щедрик-Петрик, дай вареник! – оглушительно взвизгнуло возле печки, и тут же ледяной ветер снес хлипкую дверь и частично забитое фанерой окно. Печка мгновенно погасла, а еще через несколько секунд все в доме начало покрываться изморозью. Брызнули осколками обледеневшие бутыли, в камень смерзлись еще недавно влажные от жары покрывала на кровати, и стремительно синели лица застывших в ужасе мужиков. Кровь густела, медленнее двигаясь по венам, не оставляя шансов добежать до соседей. Михан скорчился на кресле, пытаясь в животном порыве сохранить хоть каплю тепла. Семеныч потерял сознание, повалившись лицом в газеты, застилавшие их праздничный стол вместо скатерти. А вокруг выло, хохотало и ревело:
- Выходи скорей, не морозь детей!
Чисто технически в рассказе это скорее не колядка, а щедровка. Потому что первое слово Щедрик, а не Коляда. И то, и то исполнялось в святочную неделю, только щедровки были более распространены в Белоруссии, Украине и на юге России, и приурочены к более конкретной дате – Щедрому вечеру, кануну старого Нового года (а в то время просто Нового года). Но некоторые исследователи и вовсе их приравнивают, да и по запросу «Колядки для детей» щедровки идут вперемешку с колядками.
Колядки и щедровки бывают и с просьбами подать угощение в сочетании с угрозами в противном случае нанести вред (аналогично trick or treat на английском Хэллоуине), что явно несет след языческих празднеств, и восхвалениями господа, аналогично западным рождественским песням. То есть опять же, славянское рождество куда более злой и мрачный праздник, больше похожий на Хэллоуин, чем на что-то светлое, хоть церковь и пыталась вывести его в позитивный формат, вместо плясок ряженых с иногда жестокими шутками предлагая более чинный формат хождения со звездой и прославления господа.
Капсула Sarco
Капсула для добровольной эвтаназии Sarco прошла юридическую экспертизу в Швейцарии. Разработчики говорят, что капсулу можно будет использовать в стране уже в следующем году. Сегодня в Швейцарии можно совершить самоубийство только с помощью врача, который выписывает препараты для прекращения жизнеобеспечения. Капсула для эвтаназии работает по другому принципу. Аппарат, снаружи напоминающий пластиковый гроб, напечатанный на 3D-принтере и функционирующий за счет наполнения внутреннего пространства азотом.
Предполагается, что человек, решивший добровольно уйти из жизни, будет самостоятельно запускать механизм подачи газа. Смерть наступает вследствие недостатка кислорода и углекислого газа. Весь процесс длится около 10 минут. Sarco попросила Даниэля Гуэрлиманна, юриста и доцента Университета Санкт-Галлена, выяснить, не нарушает ли использование капсулы для эвтаназии законодательство Швейцарии.
Он пришел к выводу, что капсула "не является медицинским устройством", поэтому на нее не распространяется местный закон о терапевтических продуктах, рассказал он ВВС. По его мнению, действие устройства не нарушает норму использования азота, оружия или безопасности продукции. Если аппарат получит разрешение на использование в Швейцарии, его не будут продавать обычным способом. Разработчик капсулы доктор Филипп Нитшке сказал, что планирует дать возможность любому человеку загрузить дизайн и напечатать его самостоятельно. Это будет бесплатно.
Цель Нитшке – упростить процесс умирания, устранив необходимость участия в нем медицинских работников. «Мы хотим убрать любые психиатрические проверки и разрешить человеку самому контролировать процесс», - сказал он в интервью Exit International, благотворительной организации, выступающей за легализацию основавшего добровольного суицида.
Цифры Часть третья
–
– Что ты сделала? – Владимир сверлил толстуху тяжелым взглядом. Он обошел девчонку с Антоном, удерживающим ее, и приблизился почти вплотную. Его обдало горячим перегаром.
– Я ничего не делала! – завизжала девка. – Он сам.
Она продолжала вдавливаться в стену, хлопая испуганными глазами-блюдцами.
– Ты врешь, чокнутая сука! – закричала за спиной Настя. – Я все слышала.
– Я ничего не делала! – повторила толстуха.
Владимир схватил ее за волосы и поволок за собой. Никто не сказал ни слова. Каждый пытался переварить произошедшее и не сломать зубы о происходящее.
– Что ты делаешь? – визжала толстуха. – Он сам побежал. Я ничего не делала! Оставь меня.
Владимир не стал ни с кем советоваться. Зачем? Чтобы что? Выслушать очередную чушь о том, что «нельзя превращаться в зверей»? К черту! Он и сам не был святым, но убить мальчонку пяти-шести лет – это слишком даже для него.
– Что ты делаешь? – до толстухи, наконец, дошло. Она стала отбиваться, орать до хрипа. Пыталась схватить Владимира за рубашку.
Он выпустил ее прямо возле границы с котлом. Девка выпрямилась. В лице не осталось ничего человеческого.
– Юля! Ну скажи им, что это…
Договорить ей не удалось. Владимир толкнул ее в грудь. Толстуха переступив черту выгнулась в дугу. Ее затянуло в центр. Послышался хруст ломаемых костей, а затем болезненный хрип.
– Стой! – раздалось за спиной.
Владимир повернулся. К дуге подбежала мамаша. Она успела плюнуть в девку, до того, как ту разорвало на части.
Огненная цифра изменилась и превратилась в пятерку.
–
– Зачем ты сделал это? – брызнул слюной интеллигентишка.
Владимир не ответил. Он прошел мимо мнимого бунтаря, выплеснул содержимое первого же попавшегося стаканчика прямо на стол, налил водки до краев. Руки так сильно дрожали, что он пролил половину, пока донес до рта. Пришлось пересилить себя. Водка никак не хотела оставаться внутри. Организм выталкивал гадкую жидкость наружу, и Владимир глотал ее снова. Глотал, чтобы не разреветься прямо тут, на глазах у всех этих пижонов.
– Ты ведь убил ее! – не унимался интеллигентишка. – Мы ведь не можем теперь взять и убивать всех, кто…
– Заткнись! – крикнул Владимир. – Просто закрой свой поганый рот! Иначе, клянусь тебе, ты войдешь туда следующим!
– А ты решил, что ты теперь стал местным шерифом?
Владимир бросился на бунтаря и сбил его с ног. Тяжелый кулак врезался в переносицу, отчего из ноздрей интеллигентишки брызнуло двумя фонтанами. Владимир ударил еще раз. И еще. И бил, пока его не оттянули назад.
– Просто заткнись, бестолковый сукин сын. Просто заткнись
Он вырвался из хватки трезвого близнеца и поправил рубашку.
– Я человека убил!
Он пытался выровнять дыхание, но грудь все равно надувалась кузнечными мехами.
– Если кто-то скажет еще хоть слово по поводу этой мрази, – он указал на котел, – я за себя не ручаюсь. А теперь слушайте! Сейчас мы все придем в себя и решим, наконец, что будем делать. Встань! – обратился он распластанному на полу Артему. – Чтобы ни у кого впредь не возникло даже мысли поступить так, как поступила она, мы будем решать.
– Да пошел ты! – прорычал интеллигентишка. – Да пошли вы все.
Владимир стиснул зубы и вновь сжал кулаки.
Кровь гудела в висках локомотивом. Голова закружилась, и он схватился за стул, чтобы не упасть.
– Что ты предлагаешь? – спросил кто-то. – Будем бросать жребий?
– Ну почему я-то обязательно должен быть главным мудаком? – Владимир издал истерический смешок. Добавил уже громче: – Пять человек. И, по крайней мере, с одним из них выбор очевиден. И не говорите, что вы ни разу об этом не думали!
Несколько пар глаз устремились на старуху в инвалидной коляске. У той дрожал подбородок, а в глазах читался ужас перед происходящим. Владимир не выдержал ее взгляда и отвернулся.
– Значит так? – взорвалась девка Антона. – Выходит, что потом ты на очереди? Сколько тебе? Полтинник есть?
Антон стал успокаивать ее, но помещение вновь заполнилось голосами. Все кричали, спорили, перебивали друг друга.
Владимир сунул руку в карман и обхватил теплую рукоятку ножа.
– Все, кто «за», поднимите руку, – сказал он громко.
– А все, кто «против», – идите к черту? – не унималась девка.
– Решим большинством.
Стало тихо. Каждый оглядывался по сторонам, ища поддержки.
– Пусть каждый напишет на листочке, – предложила жена Славы.
– Нет! – оборвал ее Владимир. – Если мы и решимся, то будем смотреть в глаза тем, кто… – он проглотил ужасное слово. – Просто поднимите, мать вашу, руки все, кто согласен с этим. Если не решим большинством, то старуха будет участвовать в жребии.
Последний аргумент заставил заткнуться даже вспыльчивую девку.
Владимир поднял руку. За ним Света. Через какое-то время подняла жена Славы, а вместе с ней и он сам. Руки близнецов устремились к потолку. Света стала шипеть на Захара.
– Нет, – ломающимся голосом ответил пасынок.
– Оставь его, – приказал Владимир. – Каждый решает за себя.
В конце концов, не подняли только Захар, Артем, Юля и Настя.
– Большинство, – заключил Владимир.
– Что ж вы за люди такие? – спросила Юля, захлебываясь слезами. – Неужели вы не видите, что от нас именно этого и ждут?
Вопрос остался без ответа.
Девушка внезапно сорвалась с места и подошла к старухе. Присела перед коляской на корточки и взяла ссохшиеся руки в свои. Сжала.
Бабушка попыталась улыбнуться, но бегающие глаза выдавали, что спокойствие – не более чем видимость. Старуха все понимала и до чертиков боялась.
Владимир, подходя, старался не смотреть в глаза. К горлу подкатило. Казалось, что его сейчас вырвет прямо на ноги бабки, и так она и подохнет: обосранная, облеванная. Не умрет, нет – именно подохнет, как подохла толстуха. Умирают люди иначе.
Где-то в закоулках подсознания дрожала мысль: так не должно быть. Эти твари, кем бы они ни были, превратили их в безвольных ублюдков.
Никто из тех, кто стоял за спиной, не предложил помощи, но Владимир понимал, что это к лучшему. Нужно хотя бы создать видимость, что без него тут все пойдет кувырком. Что он незаменим. Даже близнецы, каких-то полчаса назад корчившие из себя крутых перцев, жевали сопли. Все они стояли. Все, включая надменного «справедливого» интеллигентишку.
Он остановился в двух шагах от коляски. Внезапно Юля вскочила и вытянула руку, в которой чернел цилиндр газового баллончика.
– Не походи, мразь! – сквозь зубы прошипела, по-змеиному.
Однако Владимир был уже слишком близко. Он отвел руку и резким движением вырвал перцовку. Юля попятилась и едва не распласталась поверх бабушки.
– Юля! – Света оказалась за спиной. – Доченька…
На большее словарного запаса не хватило. Женщина полезла обниматься.
Юля схватила мать за волосы и стала таскать. Длинные ногти полоснули по щеке. Мамаша ревела коровой и, в конце концов, распласталась на полу. Она так и осталась лежать, закрывая лицо и скуля, будто побитый пес. А Юлю удерживала жена Славы. Нашептывала в ухо какие-то банальности.
Старуха не смотрела в глаза, и от этого было легче. Владимир проглотил сухой ком.
– Простите меня! – выдавил тихо.
Старуха не ответила и лишь простонала, когда он, схватив рукоятки, повернул коляску к котлу. Ладони вспотели, а колени подкашивались.
– Простите нас, – повторил он.
Колесики остановились у самой границы. Старуха закрыла глаза. Она вытянула шею, стараясь держать голову как можно дальше от дьявольской ловушки. Иссохшая рука задрожала.
– Нет! – крикнули за спиной.
Владимир обернулся на топот ног.
Он слишком поздно сообразил, кто перед ним. Мысли исчезли, образовав вакуум в голове. Повинуясь рефлексам, он выставил руки вперед, а когда Захар, собиравшийся бросить Владимира в центр, был в полуметре, тот отступил и машинально подтолкнул подростка в котел.
Захара скрутило и понесло к центру. Лицо исказилось в страшных муках. Он закричал ломающимся голосом, прежде чем его переломило пополам и разбрызгало по стенам и полу.
– Я не хотел, – Владимир нашел взглядом обезображенное гримасой дикого ужаса жены. – Я не хотел.
Внезапно граница переместилась на полметра одним рывком. Передние колеса инвалидного кресла оказались за ее чертой. Владимир отпрыгнул.
Старуху подхватило и сбросило с коляски невидимой силой. Из носа брызнуло, а из уголков глаз потекли по бороздам морщин багряные нитки. Она мучалась, пока пятерка превращалась в четверку, и только после этого ее и саму разорвало на части.
Несколько кровавых ручейков вышли за пределы круга. Крови было слишком много. Владимир отстраненно смотрел, как глянцевый багрянец обтекает подошву. Липкая влага просочилась в ботинок.
Он снова сунул руку в карман и сжал рукоять ножа.
За окном обозначались контуры машин. Чернильная тьма наливалась серым. На горизонте под лиловыми облаками начинала тлеть нитка рассвета.
–
Мать подростка медленно поднялась. Насте почему-то показалось, что она бросится на мужа, начнет вопить. Или же шагнет в пределы котла, как сделала это мать Вадима целую вечность назад.
Однако женщина просто замерла, будто парализованная, похожая больше на привидение, чем на живого человека. Она, не отрываясь, смотрела на гору скелетов, силясь, видимо, вычленить из них труп собственного сына. Подбородок ее затрясся. Она поднялась и снова села.
Владимир стоял у котла, ошарашенный произошедшим. Настя подозревала, что у него там нож. Слишком уж странной стала его походка после возвращения из кухни. Даже шепнула Антону об этом. Сейчас же она убедилась. Он ждал. Стоял у самой границы, чтобы толкнуть, если придется, нападающего в круг.
Надо сказать, не зря он ждал. Близнецы и Антон о чем-то горячо перешептывались около получаса назад. Настю конечно не посвятили, но та решила, что ребята уже все решили. Все произойдет по тому же принципу – по старшинству. Пришла очередь Владимира. А решатся они затолкать внутрь мать Юли? Похоже, что да. Проклятое число не оставило им выбора.
– Жребий! – крикнул Владимир. Издалека – он тоже все понял.
Настя огляделась и, убедившись, что никто за ней не наблюдает, подошла к Артему. Парень, который за всю ночь так и не нашел, к кому примкнуть, стоял в стороне. Он настолько погрузился в себя, что девушке пришлось прикоснуться к нему.
– А?
Она знаком дала понять, что говорить нужно тише. Она приблизилась и прошептала:
– Они убьют тебя. Закройся на кухне.
– Что? – взгляд скрывался за мутной пленкой.
– Иди на кухню. Они убьют Владимира, потом его жену. Ты, скорее всего, будешь третьим.
Она отвернулась и заметила сверлящий взгляд Антона на себе. Плевать. Он все сам решил.
А если не Артем? Гораздо логичней бросить в котел именно Юлю. Она-то точно не станет молчать. Вся ее семья погибла. А это в любом случае привлечет внимание органов. Не станет Юли, исчезнет и проблема. Черт! В груди засвербело.
Антон грубо оттянул ее в сторону.
– Что ты делаешь? – прошипел он.
– Нет. Что вы делаете?
Антон держал ее руку и молча смотрел в глаза.
– Отпусти. Мне больно.
– Значит, так? – в глазах курилась усмешка.
– Выходит, так, – Настя грубо вырвалась.
Она подошла к Юле, хоть и подозревала, что та не станет ее слушать.
–
– Эта штука растет быстрее! – выкрикнул Владимир. – Нужно торопиться.
Он не обманывал. Граница, напитавшись жизнями, передвигалась прямо на глазах, скручиваясь в веревку. Опухоль сожрала большую часть помещения. Хуже всего было то, что она подталкивала его к врагам.
Он понял, что никто не собирается бросать жребий. Идиот! Он ведь и сам всеми силами пытался избежать этого. И почему же остальные должны думать иначе? Неужели он и вправду рассчитывал, что один из близнецов даст в обиду брата, достанься тому короткая палочка? Или друга? Антон дружит с ними с детства. Трое парней в создавшихся условиях – это сила.
Кинут его самого. Затем Светку. Кто еще? Если они не тупые, то следующей станет Юлька. Она единственная, кто может испортить им остаток жизни, когда они выберутся. Если же мнимая честь все-таки перевесит, то на убой пойдет интеллигентишка.
– Ну чего вы? – выкрикнул он.
– Жребий? – Антон достал из кармана коробок и потряс им.
Владимир отметил, что пока тот пересчитывал спички, оба близнеца приблизились к кругу.
Ладонь вспотела, и Владимир боялся, что не сможет быстро вытащить нож. Слава богу, пока ни до одного из этих остолопов не дошло, что кидаться стульями куда проще и безопасней.
– Что у нас? – спросил Антон. Слишком громко спросил. Слишком театрально, отвлекая внимание на себя. – Тройка? Я ломаю три спичинки! Смотри!
Но Владимир не смотрел. С обеих сторон к нему приближались близнецы. По походке он определил пьяного. Шагнул вперед Слава. Значит, и этот с ними!
– У него нож! – закричала его жена.
Пьяный близнец бросился вперед. Владимир повернулся к нему и вытащил нож. Лезвие скользнуло по ребру. Лицо близнеца исказилось от боли. Ему удалось избежать удара, но пришлось тормозить. Это дало Владимиру фору. Отойдя назад, он схватил вытянутую жилистую руку.
Делать почти ничего не пришлось. Близнеца погубила инерция. Владимир лишь немного помог ему уйти в нужном направлении. В глазах близнеца мелькнул испуг. Он слишком поздно сообразил, что попал в ловушку.
– Коля! – крикнул второй.
За спиной послышался хруст ломаемых костей. Владимир выставил клинок перед собой и приготовился к новому нападению.
Завизжала Света.
– Ну давай! – выпалил Владимир. – Давай, сука!
Он все-таки недооценил их. Стул, описав дугу в воздухе, попал в лицо. В последний момент Владимир увидел, кто его бросил. В глазах Славы был больше испуг, нежели ощущение победы.
Железная ножка сломала нос и выбила передние зубы. Владимира шатнуло. Он попятился. В следующее мгновение в него врезался второй близнец. Владимиру почему-то показалось жизненно важным забрать с собой своего убийцу. Он протянул руку, но не успел.
Что-то схватило его за голову и подбросило к потолку. В следующее мгновение страшная боль пронзила каждый нерв его тела. Кувыркаясь в воздухе, он заметил, что находится прямо над проклятой цифрой. Дыхание исчезло. Что-то давило на него, пытаясь выжать, как сок из лимона. Он почувствовал, как разрываются жилы, вены, артерии, лопаются капилляры в глазах. Зубы сдавило. Он хотел закричать, но так и не понял, сделал ли это, когда его разорвало на части.
–
От воплей можно было сойти с ума.
Настя схватила Юлю за руку и потянула за собой. Артем так и стоял на том же месте, где она его оставила несколько минут назад. Да и к черту его! Она ведь предупредила! Господи, какой идиот.
Юля вырвалась и с презрением посмотрела на Настю.
– Они убьют тебя! – она не стала шептать. Все равно никто уже ничего не соображает.
Она потянула Юлю за собой. Если та и сопротивлялась, то лишь мгновение.
Они заскочили в кухню. Настя тут же захлопнула дверь, прижала плечом и провернула ключ. Дверь открывалась внутрь, и девушка не питала иллюзий относительно безопасности. Она стала выдвигать поочередно полки, но ничего не подходящего для самообороны так и не нашла. Схватила сковороду.
Кто-то загремел кулаком в дверь. Послышался приглушенный голос Антона.
– Настя? Настя! Что ты делаешь?
– Проваливай! – выкрикнула Юля. – У меня тут нож. Первый, кто сунется сюда, получит в бок!
– Юля! Открой дверь, Юля! Настя с тобой?
– Пошел к черту! Нет тут никого!
Гам за дверью не утих. Кричал выживший брат, продолжала вопить мать Юли. Настя вытащила ключ и прильнула глазом к замочной скважине. Увидеть ничего не удалось.
Она повернулась к Юле, но увидела, что та села на пол. Девушка зарыдала, растерла сопли по лицу и уставилась в потолок. Настя, не говоря ни слова, подошла к ней и села рядом.
– Я накричала на него, – давясь соплями, произнесла Юля.
Настя не ответила.
– Весь месяц я пила его кровь. Господи, Вадик, прости меня! Я люблю тебя, солнышко. Люблю! Я не хотела, чтобы все так закончилось. Прости меня.
Настя обняла девушку, прижала к себе, разревелась сама.
– Что же мы за люди такие? Разве мы люди?
–
Мать Юли убили через полчаса.
В дверь больше не ломились. Приглушенные крики за ней затихли, и некоторое время царила могильная тишина. Время от времени кто-то разговаривал вполголоса, но разобрать слов Настя не смогла.
Потом голоса вновь стали громче. Велся живой спор. Артем что-то доказывал, брызжа слюной.
А потом мать Юли закричала. Настя почувствовала, как девушка сжалась. Юля не сдвинулась с места.
Они продолжали сидеть, пока в дверь не постучали.
– Все кончено, – сказал Антон.
–
Они старались не смотреть друг другу в глаза
Когда Настя вышла, цифры уже не было. Дорогу преграждала лишь пирамида из костей и море крови. Теперь, когда исчезла граница, мертвые не казались более чем-то абстрактным. Девушку вырвало. Она отошла и прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Из груди вырывался вопль, но Настя подавила его.
– На улице нужно договориться, что дальше, – буркнул Антон.
Насте показалось сначала, что речь об их отношениях, но затем она сообразила, что он толкует о версии, с которой они пойдут в полицию.
В лицо ударил солнечный свет, и Настя не сразу увидела несколько фигур у входа.
В основном это были люди под шестьдесят. Ухоженные, опрятно одетые во все черное. Настя насчитала десять человек: четыре женщины и шестерых мужчин. Перед женщинами стояли жестяные ведра и швабры. Двое мужчин держали в руках вертикальные двустволки.
Внутри все оборвалось. Дыхание сбилось. Настя почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Она стиснула зубы.
Ни с одной стороны не прозвучало ни слова. Антон сжал руку, отчего Насте вдруг стало неприятно
– Что здесь происходит? – спросил Слава после непродолжительной немой сцены.
Внезапно Антон рухнул. Настя опустила взгляд и увидела, что парня переламывает пополам в приступе. Изо рта кроваво запенилось.
Затем упали Слава с женой. Следующим был близнец. Молодая мамаша – последней.
Наконец один из мужчин благодушно улыбнулся. За его спиной зашептались женщины:
– Трое! Их трое!
– Чего? – только и смогла выдавить Настя.
– Трое, – объяснил улыбающийся мужчина. – Трое, не испачкавшихся в чужой крови.
– Парня жалко, – запричитали женщины. – Какой молодец!
– Что тут происходит? – спросила Юля.
Настя вдруг заметила на шее говорившего медальон. Точно такой же, какой она нашла в подсобке.
Один из мужчин внезапно вскинул ружье. Прогремел выстрел. Артему снесло верхнюю часть головы. Женщины сложили руки в молитве, когда парень рухнул.
Сил кричать не было ни у Юли, ни у Насти.
– Мне жаль, но мне придется это сделать, – мужчина с улыбкой достал из карманов пиджака платок и бутылек с прозрачной жидкостью. – Не сопротивляйтесь. Он вас все равно не выпустит.
– Кто?
– Бог, – мужчина снова обезоруживающе улыбнулся, разведя руки в стороны.
–
Она проснулась в белоснежной постели. Комнату заливал солнечный свет. Воздух пропитали запахи благовоний. Какое-то время она лежала, пытаясь смахнуть с себя остатки сна.
Ее тошнило.
Внезапно в памяти всплыла жуткая цифра. Настя попыталась встать, но тут же сообразила, что что-то мешает. Она посмотрела на ноги и с трудом удержала в себе вопль.
Она сбросила одеяло. Ей не почудилось. Живот распирало так, что ног не было видно за его громадиной.
Ее переодели. На ней была просторная ночная рубашка. Настя потянула подол на себя и на этот раз не сдержала крика. Кожа покрылась лиловыми полосами разрывов.
В доме никого кроме нее не было. Впрочем, назвать это помещение домом она могла бы весьма условно. Одна комната, в которой с трудом умещалась широкая двуспальная кровать.
Дверь не заперли.
Настя вышла наружу. В голове была одна мысль: она пролежала в коме как минимум восемь месяцев. Однако зеленые кроны деревьев убедили ее в обратном. Лето. На улице до сих пор лето.
По обеим сторонам улицы стояли несколько десятков домов разных размеров. Пахло сеном и навозом. Где-то заблеяла коза, закудахтали куры.
На Настю смотрели несколько пар глаз. Благодушно, с улыбкой.
– Что тут происходит? – она хотела спросить это громко, но смогла выдавить лишь жалкий сип.
Сбоку закричали. Настя узнала голос Юли. Дверь соседнего домика открылась, и наружу выбежала сама девушка. Ее живот был не меньшего размера. Лицо распухло от отеков. Увидев Настю, она замерла, а через мгновение упала без сознания.
К Насте подбежала девочка лет десяти и прикоснулась к огромному животу. Что-то внутри тут же ответило на прикосновение легким толчком. Настя попятилась. Юлю уже откачивали несколько местных жителей. Настю же окружили несколько детей. Каждый из них хотел потрогать диковинку.
В голове что-то лопнуло, и Настя тоже рассмеялась. В стенку живота изнутри толкнула крохотная ножка ребенка.