С любимыми не расставайтесь (часть 2)⁠⁠

- Это что вообще только что было? Кто ты? Что с детьми - Господи, мы могли спасти хоть кого-то! Почему ты мне помешала? - Миша оттолкнул девушку в сторону и, застонав, потёр ушибленную грудь, в которую та врезалась мгновением раньше под действием взрывной волны.

- Не могли, - жестко отрезала незнакомка, вскочив на ноги и протягивая мужчине руку. - Меня Катя зовут. Вставай, мне многое нужно тебе рассказать.

Он уцепился за протянутую руку и вслед за покрытой гарью и растрёпанной девушкой поднялся с неприятно холодившей земли.

- Миша, - пробормотал он, потирая все так же ноющую грудь. - Ты настоящая, или это все какая-то слишком подробная галлюцинация? - он окинул взглядом взрытую колёсами «Нивы» колею, привязанный к машине трос, на другом конце которого на месте оторванной от стены решётки ничего не было, и поёжился. - Я свихнулся, да?

- Если тебе это привиделось, но я скажу, что все реально, как ты поймёшь, что это не часть галлюцинации? - новая знакомая усмехнулась и, откинув с глаз непослушную прядь волос, направилась к машине. - Ты не против, если я сяду?

- Конечно, конечно, - он окинул взглядом девушку в тонкой водолазке и джинсах, вдруг засуетился и стал стаскивать с себя фуфайку. - Надень, ты же замёрзнешь.

- Не замёрзну, - снова слегка улыбнулась она, на этот раз - с легким оттенком грусти, и забралась на переднее пассажирское сиденье, громко хлопнув дверью.

Мгновение поколебавшись, Миша запахнул фуфайку обратно, сел на водительское и аккуратно прикрыл оставленную им ранее нараспашку дверь.

- Мы не могли спасти их, - проговорила девушка спокойным размеренным голосом. Откинув козырёк, она бросила взгляд в небольшое прикреплённое к нему зеркальце и тут же с неожиданной злостью захлопнула козырёк обратно. - Все, что ты видел, и вчера, и сегодня - лишь повторение  истории, давно ушедшей в прошлое. Эти дети погибли в пожаре примерно 20 лет назад.

Снова отбросив челку в сторону, она кинула взгляд на вцепившегося в руль мужчину и пожала плечами:

- Строго говоря, и меня ты тоже не спас, хотя сейчас наверняка уверен в обратном. Я не плод твоего воображения, но в то же время я не жива. Я просто крохотный след когда-то реально жившей девушки - меньшая ее часть, как ни горько это признавать - дух, привидение, призрак, если угодно. О да, я понимаю, как это звучит, - она негромко рассмеялась, посмотрев недоверчиво уставившемуся на неё слушателю прямо в глаза. - Ты, наверное, ни капли не веришь в потустороннее - как не верила когда-то и я.

20 лет назад мы задержались с ребятами в этой самой школе, я хотела повторно разобрать кое-какой непростой материал. Весь урожай уже собрали, поэтому спешить им было некуда, а я так и вовсе никакого хозяйства никогда не держала. Я городская, окончила пединститут и вернулась в свою родную деревню, нести свет учения ребятишкам, которых больше некому было учить. Да-да, я родилась здесь, но переехала в пятилетнем возрасте, - она задумчиво посмотрела в зеркало заднего вида на освещённые фарами развалины школы.

- Когда я вернулась, школа стояла закрытой - никому не было дела до дюжины детей, родители которых не сорвались в города за длинным рублем и предпочли остаться на родной земле. С большим трудом мне удалось выбить с районной администрации хотя бы какие-то деньги и купить минимально необходимые учебники и канцтовары. И мы начали заниматься, - она улыбнулась собственным воспоминаниям и слегка оживилась. - О, ты не представляешь, что это были за дети!

Какое-то время, до этого предоставленные сами себе, они меня сторонились, отмалчивались - не могли и не хотели понять, откуда и зачем в их жизни появился этот странный незнакомый человек, который пытается вдолбить им какие-то дроби, заставляет читать сто лет как устаревшие романы классиков, рассказывает про города и страны, в которых никому из них никогда не побывать. Каждый из ребят словно выстроил вокруг себя высокую каменную стену и спрятался за ней от всего остального мира; я же была в их глазах захватчиком, который стремился эту стену сломать.

Кнопка выбралась из-за своей стены первой, - глаза рассказчицы заволокло слезами, и в голове Миши вдруг отчётливо всплыло лицо маленькой девочки, которую учитель подносила к пробитой в окне дыре, пытаясь привести ее в чувство.

- Кажется, это была весна, самое время работать в поле; дети, которые постарше, помогали родителям, и занимались мы почти всегда по вечерам. В один из таких дней Кнопка пришла в класс самой последней - все остальные уже сидели на своих местах, а я в тот момент писала тему урока на доске. Она недолго помялась в самых дверях, как будто не решаясь что-то сказать или сделать, затем глубоко вдохнула, словно ныряя в воду, протопала между рядами парт и, сильно покраснев, положила на самый краешек моего стола крохотный букетик ромашек. Положила, метнулась на своё место и спрятала в ладонях красное, как помидор, лицо.

Она была первой вестницей начавшейся оттепели - оттепели в умах и душах ребят, с которыми мы на тот момент виделись уже почти каждый день. Вскоре после этого я ощутила - они меня приняли. Те годы, те условия, в которых мы жили, все то, что происходило вокруг - сломало и искалечило множество судеб.

Моя бабушка, Царствие ей Небесное, была ребёнком войны. Несколько раз, обычно накануне 9 Мая, она вспоминала, как сильно повзрослели - а некоторые как будто даже успели постареть - за те долгие 4 года ее сверстники. Почти каждый из них потерял кого-то на полях сражений, в немецких лагерях или в одной из сотен сгоревших по всей нашей огромной стране деревень, и эти потери всегда читались у них по глазам. В глазах моих детей - я правда считала их своими - я тоже видела нечто подобное.

Вскоре после Кнопки мне открылся Саша, самый старший из всех, - в Мишиной голове вспыхнула картинка с лицом мальчишки, первым заметившего пожар. - Было воскресенье, все деревенские отдыхали от трудов праведных, а мы с ребятами собрались в школе - пораньше, с самого утра. Он - единственный - в школу в тот день не пришёл.

После уроков я зашла к ним домой - удостовериться, что с моим учеником все хорошо. Дверь мне открыл его отец - неразговорчивый, крупный мужчина, которого я встречала всего пару раз - обычно возле деревенского магазина, в обнимку с бутылкой или сразу с двумя. Когда я спросила, почему его сына сегодня не было, он что-то неразборчиво буркнул, махнул рукой в сторону кладбища и захлопнул перед моим носом дверь.

Я нашла Сашу там, на кладбище, одиноко сидящим на краешке довольно свежей могилы, неотрывно глядя на слегка покосившийся деревянный крест. С висящей на кресте поблекшей фотографии на меня смотрел молодой парень с открытой широкой улыбкой, в берете, лихо заломленном набок - очень похожий на возмужавшего и взрослого Сашу и отдаленно напоминавший его спивающегося отца. Под фотографией на кресте простой чёрной краской были выведены цифры: «1976 - 1997». Этот так похожий на моего ученика парень прожил всего 21 год.

Какое-то время мы просто молча сидели рядом. Не думаю, что он хотел, чтобы кто-то увидел его таким - скорбящим на могиле безвременно почившего старшего брата, прячущим слёзы, с искривлённым от бессильной злобы и горечи лицом. Но я знала совершенно точно - никто, и в особенности ребёнок, не должен оставаться со своим горем наедине.

Примерно час спустя - час, который мы провели в молчании, Саша, кусая губы в тщетной попытке сдержать слёзы, пробормотал, что его старший брат погиб 2 года назад, где-то в Чечне, охваченной пламенем очередной войны. Олег, механик-водитель бронетранспортера, сопровождал колонну с припасами к какому-то дальнему блокпосту, его машина была головной. В узком горном ущелье на колонну напали боевики, БТР Олега был подбит; огрызаясь огнём, он отвёл горящую машину на узкую обочину, давая остальному транспорту проскочить засаду - и в этот момент в БТР сдетонировал боекомплект.

Вместо старшего брата в деревню вернулся орден Мужества, вручённый Олегу посмертно, и запаянный цинковый гроб, который со всеми положенными почестями зарыли под этим простым деревянным крестом.

Уткнувшись лицом в колени, Саша, сквозь душившие его горькие слёзы, прошептал мне, как сильно он ненавидит брата. Брат для него был практически Богом: именно он купил Саше его первый велосипед, катал Сашу на своём первом мотоцикле, вступался за него в неравных драках с ребятами из соседних деревень; прикрыл перед родителями, когда Сашка втихаря начал курить - и он же тогда оттаскал младшего за ухо и отобрал початую пачку «Примы», которую тот стащил у отца. Брат был для него всем - и после его гибели Саша остался один.

Что ты сказал бы ему на моем месте?

Что боль от утраты и ненависть идут рука об руку так близко, что иногда их просто не отличить? Что Олег был героем, и благодаря его жертве десятки - а может, и сотни других людей продолжают жить? Эти люди были где-то там, Бог знает где - а погибший брат, который и при жизни был героем для Саши, лежал прямо тут, на два метра вниз - и ему брат был нужен живым. Я не нашла правильных слов - каюсь; все слова мне казались лицемерными, лишними; поэтому я просто прижала плачущего мальчишку к себе и осталась сидеть рядом с ним, пока солнце не село за горизонт.

Саша был заводилой в маленькой компании моих учеников. На следующий день после уроков он сам вызвался помочь мне убраться в классе - протереть доску, перевернуть стулья, подмести пол - и ещё двое мальчишек остались вместе с ним.

Через месяц мне удалось выбить у городской библиотеки в районном центре целый грузовик художественной литературы, которую отправили под списание. Я несколько недель околачивала пороги администрации, пока мне не выделили дополнительных средств на учебники - и мы, наконец, смогли хотя бы по верхам начать изучать историю, хоть это в целом и не мой профиль. Родители учеников притащили мне кучу горшков с цветами - целый дендрарий, да и вообще деревенские старались помогать, кто чем мог - даже те, чьи дети давно уже выросли и никогда не посещали мои уроки. Казалось, что все налаживается - каждый день, приходя в класс и здороваясь с детьми, я отчётливо понимала, что все делаю правильно. Моя жизнь наконец обрела смысл.

Катя надолго замолчала, невидящим взглядом уставившись в окно, за которым царила лишь слегка разгоняемая светом фар темнота.

- Мне неизвестно, как именно тем вечером начался пожар - быть может, от какой-нибудь упавшей свечи - у нас часто отключали электричество, потому что за него нечем было платить. Замок двери в единственный нормально сохранившийся класс, в котором мы и занимались, уже несколько раз заедал, но починить его не доходили руки. Вот и на этот раз - дверь заклинило, - она с горечью развела руками, - и мы просто не смогли выбраться. Накануне мне удалось договориться о доставке партии пропана - была мысль организовать небольшую столовую, чтобы дети могли поесть чего-то горячего в течение дня - несколько мам согласились помогать мне с готовкой по утрам. Кажется, огонь добрался до кладовой, где стояли баллоны - последнее, что я помню, это яркая вспышка и гул пламени в ушах.

Она снова замолчала, задумчиво теребя воротник своей водолазки и слегка покусывая губу. Прочистив горло, девушка продолжила:

- Мне сложно описать, что было дальше. После вспышки я оказалась в кромешной темноте и полном безмолвии - и поначалу даже испугалась, что из-за пожара потеряла одновременно и зрение, и слух. Какое-то время я была лишена абсолютно любых ощущений - знаешь, как в такой ванне с солевым раствором, звукоизолированной и погружённой в темноту, где ты плаваешь, ничего не осязая, не слыша, не видя - не чувствуя ничего. Казалось, это невесомое парение длилось почти целую вечность, прежде чем я, наконец, ощутила, что меня куда-то влечёт - мягко и ласково, словно течение небольшой и тёплой реки. Мне хотелось отдаться течению полностью - плыть, ни о чем не думая и не тревожась, туда, куда оно меня вынесет - в этот момент я и правда не думала ни о чем. В голове лишь изредка проскакивала мысль о том, как там дети - но очень издалека, как будто школа, уроки, пожар - все это было не со мной, все это было лишь однажды прочитано в какой-то старой и ныне утерянной книге и теперь отзывалось в моих воспоминаниях негромким эхом. Я все ещё не видела и не слышала ничего вокруг - во мне царило лишь ощущение непрерывного движения, и вместе с ним - какой-то безграничной умиротворённости. Я словно познала в один миг все тайны Вселенной - и факт этого знания стал моментально обыденным, от чего все тайны тут же потеряли смысл - я медленно плыла мимо них с легкой улыбкой на губах, и мне ни до чего не было дела. Течение слегка ускорилось, и я неожиданно ощутила, что мое путешествие близится к концу: с одной стороны мне стало грустно - от того, что оно уже почти позади, а с другой я снова ощутила в себе интерес к познанию - что со мной случится дальше?

В этот миг что-то резко перехватило меня поперёк груди, больно сдавив тело и лишив дыхания - перехватило и резко дернуло, вытягивая из той чёрной пучины, в которой я медленно плыла, в ослепительно белый, заполнивший все пространство вместо темноты свет. Когда мои глаза снова обрели способность видеть, а в ушах улёгся звенящий гул, я обнаружила себя стоящей в собственном классе, куском мела пишущей что-то на доске. Все ребята тоже были здесь - они, как всегда, внимательно слушали и конспектировали в тетради, и только Кнопка, в силу возраста ещё не догнавшая остальных в математике, рисовала цветочки на полях. В замешательстве я хотела спросить у них, что это было - видели ли они то же, что видела я? Плыли ли они по течению посреди безграничного Ничего? Чувствовали ли тот же рывок, который вернул меня обратно, на своей груди? Но в этот момент я поняла, что не управляю своим телом. Я, будто запертая внутри самой себя, слыша, как из моих губ вырываются уже ранее сказанные слова, как ни в чем не бывало вела урок; затем, заметив признаки пожара, попыталась вырваться, разбила окно с потерявшей сознание Кнопкой на руках, и, наконец, снова погибла - теперь я точно знаю, что погибла - в огне развалившего школу взрыва. Ребята же либо не подозревали, что ждёт их в скором времени, либо просто каждый из них играл свою роль.

В этот раз я уже никуда не плыла - лишившись тела, невесомая, как летучая паутина по осени, я воспарила над пылающей школой и затем медленно опустилась на ноги среди зарослей, краем глаза увидев мелькающие вдалеке, возле ближайших домов, лучи фонарей - люди торопились сюда, к школе, ещё не зная, какая случилась беда.

До первых лучей солнца я молча наблюдала за тем, как приехавшая из райцентра пожарная машина тушит пожар. Как сотрудники МЧС разбирают завалы. Как достают из-под завалов изуродованные, обгоревшие останки - наверное, среди них было и мое тело - и как пытаются оттащить от дымящихся развалин по-звериному воющих матерей.

Я довольно быстро поняла, что никто из людей, подоспевших на помощь, не обращает на меня никакого внимания. Я махала руками перед глазами пожарных, кричала некоторым из деревенских прямо на ухо - никто и виду не подал, что видел или слышал хоть что-нибудь; все их внимание было сосредоточено на тушении огня.

Отчаявшись, я добрела до деревни. На удивление, хотя я четко помнила, как горела моя кожа - я не чувствовала никакой боли, вообще ничего - ни ледяной воды на своих туфлях, когда переходила реку, ни холода от порывов стылого осеннего ветра - пожалуй, это было бы даже неплохо, если бы в этот момент я не была мертва.

Бродя между охваченными суматохой домами и сторонясь спешащих на помощь к дымящейся школе людей, я то и дело пробовала это слово на вкус - мертва, мертва, мертва, мертвамертвамертва. Как ты можешь догадаться, такое не очень просто с полной серьезностью говорить о самой себе - но мне очень нужно было к этому привыкнуть.

Закат я встретила, сидя на холме напротив школы, возле вон той хаты, - она махнула рукой в сторону видневшихся вдалеке окон Мишиного дома, в котором он перед выходом забыл погасить свет.

- Как только солнце полностью село, примерно в то же время, когда случился пожар, я ощутила уже знакомый рывок - и снова оказалась в классе, возле той же самой доски, с тем же самым куском мела в руках. Школа на следующие несколько минут стала целой - за партами сидели ребята, Кнопка рисовала на полях тетради, у противоположной стены высился шкаф с книгами, добытыми с таким трудом. Все повторилось в точности, ровно 1 раз - затем меня снова вышвырнуло из школы, и я принялась бродить по охваченной трауром деревне, гонимая плачем, звучащим из многих домов.

С тех пор я узнала довольно много нового о том незавидном положении, в котором нахожусь. Во-первых, как бы я ни хотела, я не могу покинуть эту деревню - как только я удаляюсь от школы хотя бы на пару километров или около того, рывок поперёк груди снова возвращает меня обратно.

Во-вторых, - девушка прервала рассказ и внимательно посмотрела на своего невольного слушателя, до этой самой минуты не проронившего ни слова, - я такая не одна. Все, кто умер в деревне за достаточно долгий период времени, заперты здесь в своих бестелесных оболочках - так же, как я. Ты не можешь представить себе, как я была рада, увидев через некоторое время возле школы всех своих ребят - всех до единого, наблюдающих за пожаром. Им было куда проще принять факт собственной смерти - они не успели толком понять, что это такое, пока были живы, а без понимания - не успели начать бояться. После этого я стала видеть и других - тех, кто и сейчас населяет деревню. Не все призраки это могут - видеть кого-то из мертвых или, как это ни странно, живых. Я очень удивилась, когда ребята спросили меня, куда из деревни подевались все люди, в то время как мы стояли рядом с одним из домов, и я смотрела, как его хозяин задаёт корм свиньям.

Большинство из нас мало того что приговорены к вечности, так ещё и обречены провести ее в одиночестве.

Кроме того, каждую ночь все повторяется ровно по одному и тому же сценарию - для нас это урок, пожар и взрыв, для остальных - повторение последних минут их жизни, снова и снова, каждую ночь. Одиночество, в котором ты раз за разом переживаешь собственную смерть.

Ну и, наконец, самое важное - почти никто из живых не может видеть нас. Я думала, что это доступно одним только детям, и то лишь некоторым из них - видимо, их мозг достаточно восприимчив, чтобы увидеть то, что когда-то случилось, и достаточно гибок, чтобы это осознать. Именно после того, как однажды ночью возле здания заночевала у костра группа ребят, о школе пошли зловещие слухи - один из них увидел пылающий в здании пожар.

Ты первый взрослый человек на моей памяти, кому удалось то же самое - более того, ты смог не только наблюдать, но и взаимодействовать. Ты сломал сценарий - смог вывернуть решётку, вытащить из школы меня - хотя в целом, как ты понимаешь, взрыв уже никак не мог мне навредить. Это заставляет меня надеяться, - Катя прикусила губу, - что ты действительно сможешь помочь нам - по-настоящему.

Сможешь помочь нам обрести покой.