Русский американец на Фронте
Василий Мартехов родился 1 апреля 1917 года, в штате Огайо, США, в семье русского шахтёра-эмигранта. В 1921 году семья вернулась на родину — в Белоруссию. С 1939 года жил в Алма-Ате.
Василий Мартехов родился 1 апреля 1917 года, в штате Огайо, США, в семье русского шахтёра-эмигранта. В 1921 году семья вернулась на родину — в Белоруссию. С 1939 года жил в Алма-Ате.
Сегодня - 70 лет со дня смерти маршала танковых войск Павла Семеновича Рыбалко.
Он умер сравнительно молодым. Ему было всего лишь 53 года. Нелегкий фронтовой быт, а он ходил в передовых рядах своей 3 танковой армии в бои и руководил своими танкистами - настоящий фронтовой генерал. Гибель единственного сына-танкиста - 17-ти летнего лейтенанта Вилена Павловича Рыбалко отрицательно сказались на здоровье генерала (маршала он получил по окончанию ВОВ)...
О сыне...
Судьба распорядилась так, что будущему маршалу бронетанковых войск Павлу Рыбалко пришлось испить ту же горькую чашу, что и Иосифу Сталину и Никите Хрущеву. Напомним, что старший сын Сталина Яков попал в плен и был застрелен при попытке бегства из лагеря в 1943 году, а сын Хрущева, военный летчик, погиб в одном из воздушных боев. В начале лета 1942 года Павлу Рыбалко сообщили, что его единственный сын Вилен, тоже танкист, без вести пропал. Это произошло после тяжелых сражений под Харьковом, где после неудачного наступления части Красной Армии попали в окружение. Несмотря на тяжелые душевные страдания, Рыбалко никому из боевых товарищей и словом не обмолвился о трагедии. Написал лишь письмо жене Надежде, чтобы та сделала повторный запрос. Ответ был тот же.
И только тогда Рыбалко проговорился своему комиссару Семену Мельникову, который уже после смерти маршала написал книгу воспоминаний о нем. Вот что он вспоминал: «Однажды, сидя в блиндаже после совещания командиров, Павел Семенович заговорил: «Беда у меня с сыном, Семен, беда… Пропал без вести. » «Где?» -- переспросил комиссар. «Не знаешь, где пропадают сыновья? На войне», -- резко ответил Рыбалко. И потом, уже смягчившись, произнес: «Под Харьковом… Моя Надежда не раз просила, мол, Павлуша, возьми Вилю к себе. Но я говорил: сколько сыновей вдали от отцов воюют, а ты хочешь, чтобы хлопец по отцу шел, как генеральский сынок. Как я после этого другим батькам в глаза смотреть буду? Вот и досмотрелся… »
После разговора Рыбалко снова замкнулся в себе. Комиссар Мельников, не говоря ни слова своему командиру, лично начал расследовать обстоятельства гибели лейтенанта Вилена Рыбалко. Комиссар вел поиски более года. И когда советские войска снова заняли Харьков, стал вместе с Рыбалко ездить по селам, опрашивать местных жителей, бывших окруженцев и пленных, которых немцы содержали в лагере возле города. Только тогда картина прояснилась и выяснилось, что лейтенант Рыбалко сгорел в танке. Когда это стало известно, Павел Семенович смог произнести только одно слово: «Спасибо» -- и по-дружески обнял комиссара.
Весть о гибели сына подкосила здоровье командующего -- обострилась старая болезнь почек, начали отекать ноги. Всю войну Рыбалко проходил, опираясь на палку, брал ее даже в свой командирский танк. Суровый и скупой на эмоции, маршал стал очень чутко и бережно обходиться с молодыми ребятами из пополнения, которые прибывали в армию. Интересный эпизод вспоминал полковник в отставке Муса Гайсин (входил в экипаж генерала Рыбалко): «В сентябре нас, 117 молодых 17-18-летних бойцов, прибывших в 3-ю танковую на пополнение, готовили к форсированию Днепра. Но оказалось, что большинство ребят не умеют плавать. Видно, это дошло до Рыбалко. Вдруг видим, к командиру роты подходит низенький плотный человек и начинает его отчитывать: «Вы собираетесь утопить этих красивых мальчиков!? Немедленно отправляйтесь во второй эшелон и учите бойцов плавать!»
Один из фактов.
Комиссар Мельников вспоминал и такой случай. Уже после освобождения Киева Рыбалко с комиссаром объезжали передислоцированные на новое место части. В одном из разрушенных сел командующий увидел картину: двое пацанят лет десяти-двенадцати, закутанные в лохмотья, ковыряли ржавыми лопатами землю на выгоревшем дотла дворе. Опираясь на палку, Павел Рыбалко подошел к детям, спросил, что они копают. Ребята рассказали, что решили вырыть землянку для себя и матери, которая заболела, а то скоро зима, жить-то где-то надо. Расчувствовавшись, Рыбалко прижал худеньких грязных ребятишек к себе. Потом позвал адъютанта и приказал взводу саперов разобрать сруб, где располагался его штаб, перевезти бревна сюда и построить дом заново для этих детишек. Необычный приказ командира солдаты выполнили менее чем за сутки. И когда Рыбалко на второй день возвращался из частей, дом уже стоял.
Его называли - "Батька".
Простые солдаты любили Рыбалко. Он не панибратствовал, но мог запросто зайти в землянку к бойцам, раскурить самокруточку, потолковать по душам, за что ему дали прозвище Батька. Для новичков в армии такое общение с командующим было в диковинку. Как-то после такого душевного разговора с бойцами на следующий день Рыбалко вновь встретил их. Увидев командующего, солдаты вытянулись по стойке смирно с серьезными лицами. Командующий отдал честь и уже было двинулся дальше, но на мгновение задержался, уловив необычные нотки в поведении солдат. Когда поинтересовался, в чем дело, оказалось, что командир роты, молодой лейтенант, три дня назад прибывший в часть, отчитал бойцов за столь «вульгарное и непристойное» поведение с командующим. Рыбалко в ответ рассмеялся и велел «старикам-командирам» просветить молоденького лейтенантика о манере общения с Батькой.
Рыбалко и Сталин.
Но вот товарищ Сталин, хоть и ценил командирский талант Рыбалко, относился к нему настороженно за строптивый и прямолинейный характер. Впервые прямолинейность Павла Семеновича Иосиф Виссарионович почувствовал весной 1943 года. Тогда, после успешного завершения Сталинградской операции и тяжелых боев под Харьковом, танковое соединение Рыбалко решили расформировать. Существовала такая практика: танковые армии создавали для конкретной операции, а по ее завершении танки снова растаскивали по дивизиям и бригадам. Естественно, Рыбалко как командующий был против такого решения, поэтому вместе с комиссаром поехал в Ставку и добился встречи со Сталиным.
Вождь приготовился к встрече по-своему. На столе у него лежало уже несколько секретных рапортов о том, что в танковой армии Павла Рыбалко бойцов еврейской национальности, награжденных боевыми орденами, больше, чем в других соединениях. К тому же после тяжелых боев командующий 3-й гвардейской танковой успел раньше, чем другие, пополнить армию новобранцами… за счет призыва людей с оккупированной территории, бывших пленных и окруженцев. А, как известно, к этой категории людей Сталин относился очень негативно. Уже за одно это при желании можно было Рыбалко не то что не принимать в Ставке, а, дав ход материалам, уличить во всех смертных грехах против советской власти. Но все произошло наоборот.
Сталин принял Рыбалко и дал ему первому высказать свои соображения по поводу сохранения армии. Люди, знавшие сурового и скупого на слова командующего, удивлялись его красноречию. Он кратко, но так живописно и прямо обрисовал боевые успехи и неудачи армии, что вопрос о ее расформировании даже не поднимался. После этого Сталин задал лишь один вопрос: «Если мы вас правильно поняли, то армия уже укомплектована по штатам. Откуда же у вас люди?» Рыбалко вопрос не смутил: «Одних выручили из плена, другие пришли к нам сами с оккупированной территории… » Тут же последовал настороженный вопрос: «А вы уверены в этих людях? Уверены, что они будут хорошо воевать?» За Павла Семеновича вступился его боевой комиссар Мельков: «Уверены! Они на себе испытали все ужасы фашистов и люто их ненавидят. К тому же в армии две тысячи коммунистов и столько же комсомольцев, так что с пополнением ведется соответствующая работа». Возразить было нечего, и вопрос закрыли. Более того, с барского плеча Сталин вернул армии все изъятые части, отдал приказ о пополнении соединения раньше других новыми танками и вместо обычного стрелкового корпуса придал армии моторизованный -- большая по тем временам редкость.
Еще раз схлестнуться Рыбалко и Сталину пришлось после Курской битвы, когда в Ставке проходило совещание, подводившее итоги этого сражения. Сталин поднял вопрос о малой живучести наших танков: «Почему наши танки ходят в атаку не более трех раз, в то время как немецкие пять-десять? Что, у нас танки хуже?» Никто из командиров-танкистов не решался ответить, все видели, что вождь не в настроении. Огонь на себя принял Рыбалко. Кроме ряда причин, он назвал, пожалуй, главную: «До сих пор действует приказ наркома обороны об экономии моторесурса танков. В результате механики-водители идут в бой, имея всего десять часов вождения, в то время как у немцев норматив 120-150 часов!» Сталину ответ не понравился, и он быстро сменил тему, но все же вскоре бездарный наркомовский приказ был отменен.
"Бьюик" генерала Рыбалко.
Третьей армии Павла Рыбалко довелось дойти до Берлина, но свой боевой путь она закончила в Праге. Как известно, в этом городе немцы сопротивлялись дольше, чем в Берлине, -- бои шли аж до 9 мая. Когда город был освобожден, маршал Рыбалко въехал в него не на белом коне и не на своем командирском танке, а на роскошном американском «Бьюике». История этой машины удивительна.
По одной из версий, американский «Бьюик Специаль» попал в Германию из оккупированной Франции. По другой, машина досталась немцам в качестве трофея после столкновений с американскими войсками на Западном фронте. Как бы там ни было, ее обнаружили разведчики 3-й танковой в окрестностях Берлина. Машина была не в лучшем состоянии, но ее быстро привели в порядок и решили подарить командующему как трофей за взятие столицы Германии. Уже тогда среди советских военачальников стало модным ездить на трофейных автомобилях.
Подарок Рыбалко понравился, и он проехался в «Бьюике» по улицам освобожденной Праги. Автомобиль был очень красивый и большой. Бойцы назвали его «самым легким танком Третьей танковой». После войны эта машина еще три года служила Павлу Семеновичу верой и правдой, напоминая о боевых товарищах. Но незадолго до своей кончины, в начале 1948-го, Рыбалко подарил машину своему другу. Тот владел ею почти тридцать лет, а в 1979-м продал московскому автоколлекционеру за 4500 рублей. К тому времени машина была в плачевном состоянии, и реставраторам потребовалось десять лет, чтобы восстановить ее. В начале 90-х годов автомобиль арендовали киношники, и он засветился в таких лентах, как «Сталин» и «Коул -- бешеный пес», где его изрядно потрепали. Сегодня машина находится в надежных руках частных коллекционеров автораритетов и понемногу восстанавливается. В последний раз «Бьюик Специаль», принадлежавший легендарному маршалу Рыбалко, выставлялся на фестивале ретроавтомобилей в Москве в 2003 году.
Форсирование рек с ходу.
До того момента как на фронте появился П.С. Рыбалко, форсирование рек осуществлялось только общевойсковыми армиями, а танки вводились в бой после создания надежных плацдармов. Но в ходе наступления на Киев первыми к Днепру вышли танкисты. Ждать, когда подойдет пехота, означало потерять время, которым враг воспользуется для усиления обороны. «Все военные теоретики и практики утверждают, что для форсирования такой многоводной реки нужна длительная подготовка, нужны средства переправы, нужна, наконец, огневая поддержка артиллерии. Нужно время, – говорил П.С. Рыбалко командирам подразделений перед форсированием Днепра. – В Италии наши союзники готовились к форсированию реки Волтурно десятки дней. А у нас нет времени на подготовку. Мы должны сделать бросок через Днепр с ходу. Понимаете, что это значит?». Подчиненные П.С. Рыбалко понимали.
Букринский плацдарм должен был отвлечь внимание от основного удара на Киев. По приказу генерала П.С. Рыбалко были установлены сотни деревянных макетов танков и пушек, замаскированных под настоящие, которые должны были убедить немцев в присутствии на плацдарме крупных советских сил. Уловка удалась: немцы продолжали держать крупные силы у Букринского плацдарма. А в это время танки П.С. Рыбалко, совершив 300-километровый марш, переправились на Лютежский плацдарм. И здесь командарм вновь использовал «ноу-хау». На укрепленные позиции гитлеровцев его танки двинулись ночью с включенными фарами в сопровождении грузовиков, которые также включили мощные фары. Все это сопровождалось диким ревом сирен. «Психическая атака» П.С. Рыбалко удалась вполне – оборона противника была прорвана. В ночь на 6 ноября 1943 года советские войска ворвались в столицу Украины. Танкисты генерала П.С. Рыбалко были в их числе. Вскоре после операции командующий 1-м Украинским фронтом генерал Н.Ф. Ватутин вручил П.С. Рыбалко звезду Героя Советского Союза.
Благодаря своей тактике молниеносной переправы армии П.С. Рыбалко удалось спасти от разрушения старинный украинский город Львов. В июле 1944 года развернулась Львовско-Сандомирская операция, в ходе которой была с ходу форсирована река Сан. Общевойсковая армия пробила брешь во вражеской обороне – узкий коридор шириной всего лишь в 5-6 километров. В этот коридор генерал П.С. Рыбалко ввел части танковой армии, что позволило ему углубиться далеко в тыл противника. Оказавшись под угрозой окружения, немцы вывели войска из Львова. Таким образом, удалось избежать бомбардировок, уличных боев и сохранить архитектуру древнего города.
Русский генерал китайской службы.
Настоящее военное образование П.С. Рыбалко получил сначала на курсах усовершенствования высшего начсостава, а потом в Военной академии им. М.В. Фрунзе. Павел Семенович Рыбалко командовал эскадроном, полком, бригадой, был помощником командира горнокавалерийской дивизии, военным советником в Китае, служил военным атташе в Польше и Китае.
В 1932 году перспективному командиру поручают довольно сложную военно-политическую задачу. В это время Япония вела активную экспансию в Китай. В частности, делались попытки к отторжению стратегически важной провинции Синьцзян, богатой полезными ископаемыми. Делали это японцы не своими руками, а поддержав деньгами и вооружением мятеж местных уйгур, исповедовавших ислам. Советское руководство не было заинтересовано в разделе Китая и приняло решение оказать помощь правительству страны. Но прямое военное вмешательство могло привести к войне с Японией, к которой СССР готов не был. Советские военные специалисты решили использовать казачьи белогвардейские части, бежавшие в Китай после Гражданской войны. Китайцы ценили боевой опыт казаков, их умение драться и с радостью принимали русских к себе на военную службу. Красному командиру П.С. Рыбалко было поручено сформировать дивизию, которая выдавала себя за войсковое соединение белогвардейцев, с присвоением личному составу чинов и знаков различия, действовавших еще в армиях Деникина и Колчака. Так Павел Семенович стал «белогвардейцем». Группа превосходно справилась с поставленной задачей. В короткий срок были разгромлены все противники местного губернатора, создана сильная регулярная армия, пресечены попытки японской и английской агентуры вновь поднять мятеж. Из белоэмигрантов и казаков, которым обещали возвращение на родину, была создана дивизия под командованием генерала Бехтеева, которая помогала поддерживать порядок в регионе.
П.С. Рыбалко в то время носил звание «русский генерал китайской службы», а местное население называло его именем несколько удивительным для русского уха – ФуДзиХуй. Если перевести на русский – «Важный военный человек», или «Большой самурай».
По возвращении на Родину уже в звании генерал-майора Павел Семенович занимался преподавательской работой в Военной академии имени М.В. Фрунзе. Но мирно поработать удалось недолго – началась Великая Отечественная война. С первых дней войны П.С. Рыбалко просился на фронт, но опытные преподаватели стране были нужны не меньше, чем военные офицеры. К тому же пошаливала больная печень, и врачи были против отправки на фронт. Несмотря на все это, П.С. Рыбалко все-таки добился своего и в мае 1942 года отправился в действующую армию.
Немного из биографии.
Павел Семенович Рыбалко родился 4 ноября 1894 года в Сумской области в семье заводского рабочего. В Первую мировую войну 20-летнего Павла призвали в армию. После революции 1917 года рядовой П.С. Рыбалко вернулся на Сумщину, но война его догнала. Украину оккупировали германские войска, и Павел снова взял в руки оружие: он становится помощником командира партизанского отряда. С 1919 года П.С. Рыбалко в рядах Красной Армии, в 1920 году он уже комиссар полка, затем – 1-й кавалерийской бригады 14-й дивизии знаменитой 1-й Конной армии С.М. Буденного. Вместе с буденновцами воевал под Ростовом, сражался с армией Махно, совершил рейд под Варшаву в советско-польской войне 1920 года, освобождал от белогвардейцев Крым.
П.С. Рыбалко отличался исключительной смелостью, и сослуживцы удивлялись, как ему удается выходить живым и невредимым из опаснейших ситуаций. Но в одном из боев его конь споткнулся о железнодорожное полотно и сбросил седока. Падение сильно отразилось на здоровье Павла Семеновича. Отбитая при падении печень часто давала о себе знать. Иногда она болела настолько сильно, что П.С. Рыбалко приходилось ходить, опираясь на палку.
Такой вот он был незаурядный человек, в армии которого недолго довелось прослужить моему деду...
По материалам:
1. Мастер стремительных атак
2. Маршал танковых побед
3. Когда жена маршала Рыбалко...
У моего армейского друга Володи был папа. Типичный еврей со всеми аксессуарами. Имя - Абрам, фамилия под стать, картавил как русский рассказчик еврейских анекдотов. При этом был герой войны, танкист, демобилизовался уже в конце войны по ранению командиром танка, на парадном пиджаке - иконостас, большая часть - боевые, весь в ожогах, на руке не хватает пальцев. И ещё он имел абсолютно русский менталитет. Любил и ругал Россию, бил морды тем, кто поддакивал его ругани, показывал свою калеченную руку без трёх средних пальцев, утверждая, что это чисто русское ранение, так как мизинец и большой составляли характерную фигуру. Умел пить и не пьянел почти.
Я с ним познакомился, когда мы с Вовой сорвались в длинный самоход. Вова тогда филонил при клубе, в оркестре — музыкантом. Разумеется, что на выходных его искать не будут. А я, к тому времени глубокий дедушка, был уверен в своей неуловимости и ненужности, тем паче в воскресенье. Ехать решили к Вове домой, так как жил он в соседнем городе. Там мама с пирожками, говорил он. Там все девчонки ласковые, говорил он. Там нас любят и ждут.
Мы договорились с полковым телефонистом о звонке в случае неординара, переоделись во фраерское и поехали к Вовиным пенатам.
Встретили нас действительно отменно! Мама накормила, вкусно и на убой, а папа, Абрам Яковлевич, напоил отличной своей наливкой, в основном меня, дитятку не баловали.
Посидев пару часов, мы решили менять программу на более марьяжную и начали собираться к каким-то мифическим друзьям. В это время с иерихонским приветом ожил телефон. Звонили с «Цитры» (конспиративное погоняло полковой телефонной станции). Как оказалось, я недооценил свою незаменимость и важность в деле защиты Отечества. Почему-то в полк прибыл комполка, за ним, на запах, подползли замы, в общем, намечался очередной полковой шухер. Короче, мы подорвались, дабы не усугублять. Неожиданно Абрам Яковлевич, решительно встав из-за стола и зачем-то покопавшись в своём бумажнике, спросил:
- Так вы говорите, ваш командир Калугу освобождал? Значит, нам будет о чём поговорить.
И стал собираться. Мы очень напряглись, представив, как нашему полковнику попробует пробиться выпивший гражданский, да ещё с Вовиной фамилией наперевес. А если пробьётся? А если ляпнет чего по простоте душевной? Мы ж наврали, что в официальном увольнении, заслуженном на тяжёлом художественно-музыкальном фронте! А в гражданке — так это чтоб патруль не приставал.
Решили отговорить папу по дороге. Но по дороге папа начал разговор первым:
- Значит так, салаги. Фуфло про увольнение вы маме толкайте, меня лечить не надо, я этих песенок послушаю в маразме. Я так понял, что вас уже ищут по всему полку с поминальными свечами. Беру командование на себя, разрулим прокольчик.
И лихо свиснув в последние два пальца проезжавшему таксисту, он усадил нас сзади, а сам сел на переднее сиденье и начал доставать из захваченной из дома сумки стакашки, закуску и наливку. Возражения не принимались: «Вы и так уже датые, так какая разница? Залетать — так по полной!»
Со слов Володи, отец очень не любил рассказывать о войне. Но сегодня, видать, был особенный день. Всю немалую дорогу до части он потчевал нас наливкой и историями из своей жизни.
- Я ж с восемнадцати лет воевал. Учился в Харьковском танковом, мы и закончить его не успели, ускоренным курсом прилепили нам в петлицы лейтенанта, командира танка — и в войска. В моём экипаже самому молодому двадцать семь лет было, остальные ещё старше. Они ко мне, как к ребёнку относились, курить не разрешали, наркомовские отбирали и шоколадки подсовывали. А Калугу эту вашу я освобождал. Ваш комполка, наверное, в пехоте был. Они после нас, после танков вошли.
Влетели мы, значит, на площадь какую-то и встали. Немцы перед уходом оторвались напоследок. Пообещали раздачу продуктов, люди-то голодали очень, вот и пошли на улицу. А они их гранатами забросали. Брызги крови аж на уровне третьего этажа на стенах домов были. Наш командир, хоть и имел строгий приказ командования дальше не двигаться, сказал только одно: «Догнать - и в кашу!» И мы рванули. Через десяток километров догнали мы какой-то немецкий обоз хозяйственный, не войска даже. Но мы уже не соображали, как пелена на глазах. Разутюжили мы его, в грязь впечатали, никто не ушёл. А когда в город вернулись, я из танка вылез, посмотрел на гусеницы наши... Два дня есть не мог, всё назад лезло. Пока мои мне водки в глотку не налили, и то только хлебом мог закусывать. Плакал потом, стыдно было перед подчинёнными, но не мог сдержаться.
- Однажды в плен мы попали, всем экипажем. А как вышло-то. После одного из боёв мы чуть было не попали в окружение, но на последней соляре выскочили, горючее по дну плещет, боекомплект весь расстрелян, даже патронов нету. Выехали к какому-то селу. Глядим, мужичок идёт, дедок такой лукавенький. Я его спрашиваю, как нам к своим выехать, он и показал. Приехали мы прямо в расположение части власовцев. И встали, заглохли. В общем, приняли нас. А, надо сказать, немцы власовцев не баловали, не разрешали им допрашивать и расстреливать танкистов, артиллеристов и лётчиков. Пехоту можно было стрелять, а нас нет. Ну, и снарядили нас на грузовик с двумя охранниками в ближайший штаб СД. Ехали по лесу, грузовик на кочках подпрыгивает. Я маякнул своим глазами и на следующей кочке вылетел в кусты. За мной механик-водитель. А остальные двое замешкались чего-то. Одного прям в кузове убили, другого уже на дороге достали. Была погоня, мы с водителем в речку прыгнули и поплыли. Дело было в ноябре, власовцы нам вслед постреляли, но не попали, выплыли мы. Вот так вот, в бою нас бог берёг, а тут располовинило.
Абрам Яковлевич замолчал, пошмыгал носом, бубня что-то себе под нос, потом выпил наливки. Не чокаясь.
- Я, конечно, счастливчик. Вышли мы с механиком прямо в расположение нашей бригады. Рассказали всё комбату, он нас от особистов прикрыл, а то б несдобровать. Хотя они меня всё ж достали. Один такой из особого тявкнул что-то нехорошее про евреев. А я боксом до войны занимался. И в училище. Ну и съездил ему по щам. Он орёт: «Расстрелять!» Но комбат не дал, в штрафбат отправили, рядовым. В первом же бою был ранен в ногу, госпиталь, звание-награды вернули, отпуск дали. Приехал я домой, а мне с порога сообщают, что мой брат старший пропал без вести. Я в коридоре развернулся и обратно поехал, на фронт, за брата мстить. А он потом живым оказался, в концлагере выжил, не признали в нём еврея, он же, в отличие от меня, не картавил, чисто говорил.
- А один раз меня прям в сердце ранило! Едем мы, никого не трогаем, я в люке болтаюсь, воздухом дышу. Вдруг как-будто кувалдой в грудь! Удар — и я в танке внутри барахтаюсь. Чую, кровь хлещет из груди, прям из сердца! Мои мне гимнастёрку рвут, а там пуля! В сердце! Но не вошла. Только на полсантиметра воткнулась, кожу пробила, а внутрь не пошла! Кто стрелял, мы так и не поняли, может снайпер. Но снайпер фиговый, потому что в зеркало на танке попал, оно металлическое, зеркало пробил и на излёте — мне в грудь. Перевязали меня, потом долго смеялись, говорили, что теперь меня уже ни одна пуля не возьмёт. И действительно, ни одна не взяла. На следующий день мне три пальца взрывом снаряда оторвало. Ну, и списали меня.
Когда мы доехали до части, он нас отправил через забор, а сам нахраписто вошёл на КПП и потребовал командира. Так как на нём был парадный пиджак, его сразу отвели к комполка. Говорят они там с ним до поздней ночи сидели. Пили, говорят. Хотя наш полковник себе этого никогда не позволял на территории части.
За самоход нам ничего не было. Даже не попенял никто.
* * *
Тётя Тамара - жена Абрама Яковлевича - часто поднимала тему переезда к историческим корням. Абрам Яковлевич на пальцах показывал ей, где они - эти корни. Но однажды в поликлинике ему поставили смертельный диагноз и пообещали максимум год беспечной жизни. Лечить категорически отказались в силу бессмысленности, по их мнению, данного процесса.
С виду старый танкист вроде не пал духом. Но неожиданно согласился на переезд. Мой друг Вова решил ехать с родителями, хоть и неплохо был устроен, будучи классным музыкантом, имел деньги, любовь девочек, две машины и много свободного времени. Я и его отец пытались отговорить Вову, но тот уже решился. Я думаю, он просто не хотел расставаться с родителями, но для окружающих придумывал много других доводов. Один из них он озвучил для меня: «Не хочу жить в стране, где 10 процентов населения – юдофобы». На мой контрдовод, что он едет в страну, где 20 процентов населения – юдофобы, ибо арабы, а остальные 80 – вообще евреи, Вова не ответил, продолжая утрамбовывать чемоданы.
Не знаю, выиграл ли что-нибудь от переезда Вова, а вот Абрам Яковлевич точно выиграл. Так как в Израиле его вылечили, он прожил ещё почти 20 лет. При этом ему платили ну ооочень хорошую пенсию от государства, он почти не платил за квартиру, свет и воду. К тому же ему выплачивала Германия неслабый куш. За каждый палец, ожог, за каждый орден и медаль.
Когда я приехал в Израиль по делам, мы встретились с Абрамом Яковлевичем и здорово посидели за не одним бокальчиком напитка его собственного изготовления (градусов 50-60). Он рассказывал мне, как скучает по России, какие здесь неправильные люди, пить - не умеют, шуток - не понимают, «базара» - избегают, морду набить - некому. Лечиться заставляют чуть ли не силой. Короче, скучно.
Недавно он умер. Как борца с фашизмом хоронили его по первому разряду. Я на похороны не смог приехать. Я дома поплакал. Автор - НакосьВыкусь.
Комбинезон имеет один карман на левой половине груди, прикрытый клапаном, с застежкой на пуговицу, и один карман на правобедренной части, прикрываемый полуклапаном, с застежкой на пуговицу. Передний разрез комбинезона имеет застежку "молния".
Разновидность комбинезона, применявшегося в годы войны и после нее, отличалась от комбинезона обр.1935 г. - в способе застегивания - не на молнии, а с помощью пуговиц. Очень редко на комбинезонах носились съемные погоны.
Начальная дата, так сказать, появления комбезов на молнии определена. а вот крайняя дата прекращения их производства, а тем более ношения, вряд ли может быть установлена. возможно, что есть какой-то нормативный документ, а возможно просто прекратили выпускать с молнией после начала ВОВ ради упрощения технологии и экономии. хотя на складах они могли где-то сохранится и выдаваться экипажам в каких-то частях из этих запасов.
Реконструкция:
По воле случая (нашел среди немногочисленных вещей, оставленных прошлыми жильцами) мне достался кусочек картона, исписанный аккуратным убористым почерком более 30 лет назад. Беру на себя смелость опубликовать его, так как участников переписки скорее всего нет в живых, а само письмо хоть и является личным, ничего глубоко личного не содержит и никак кроме как положительно его автора не характеризует (как по стилю написания так и по содержанию).
Этот документ можно анализировать часами. Написан рукой, почти без исправления, без серьёзных грамматических ошибок, стилистически безупречно, кратко и ёмко.
В письме упоминается 19-й танковый корпус и бои корпуса в Прибалтике, о которых автор письма собирается написать выдержки из мемуаров для комнаты боевой славы 19 ТК Тульской школы.
Автор письма с высокой вероятностью он:
http://www.knigapodviga.ru/104810741072109610801085-10531080...
Ивашин Николай Гаврилович - старший сержант 19 Краснознаменного Перекопского Танкового корпуса, младший механик тяжелого танка «ИС».
Из воспоминаний Николая Гавриловича: «В начале августа 1944 г. после одержанных побед обстановка на 1 Прибалтийском фронте резко изменилась и обострилась: две подвижные группы фашистов, имея количественное превосходство в танках, самоходной артиллерии и пехоте, прорвали фронт и, развивая наступление, подошли к г. Биржаю в Литве. В окружении оказалась 357 стрелковая дивизия 43 армии. Неоднократные попытки её выйти из окружения успеха не имели.
Танкистам 19 Краснознаменного Перекопского Танкового корпуса было приказано разгромить группировку противника и выручить дивизию во что бы то ни стало. После небольшой артподготовки танки по сигналу пошли в атаку. Фашисты встретили огнем. Советские войска несли потери. Бои длились и днем и ночью, и только 6 августа наши войска отразили 10 контратак. За 30 часов почти непрерывного боя советские танкисты продвинулись лишь на 8 километров на узком участке.
Противник сжимал кольцо вокруг дивизии, загнанной в лесоболотную излучину реки Мемеле.
Ночью была предпринята танковая атака силами всего 19 корпуса с зажжёными фарами танков, протаранила боевые позиции вражеских дивизий и углубились в тылы.
Фашисты в панике разбегались кто куда, оставляя поле боя. Танкисты устремились на выручку дивизии. И жизнь 4000 воинов 357 стрелковой дивизии под громкое «УРА!» была спасена. После короткого отдыха танкистов ждали новые бои и новые испытания.»
(Из материалов краеведческого музея Ревякинской школы.)
19 ТК "Сформирован в конце декабря 1942 года в Тульской области (районе станции Турдей)". Так почему же "перекопский"?
А вот почему.
В ходе Мелитопольской фронтовой наступательной операции (26.09.1943 — 05.11.1943) корпус был введён в прорыв южнее Мелитополя, стремительно вышел по тылам немецких войск к Перекопскому перешейку и ворвался в Крым, захватив плацдарм за Турецким валом. Будучи окруженным врагом, корпус четыре дня вёл бой в полном окружении, потеряв все танки. Но когда направленная на выручку танковая бригада не смогла соединиться с ним, танкисты в пешем строю нанесли удар с тыла и не только соединились с главными силами, но ещё и удержали полностью весь плацдарм, сыгравший огромную роль в освобождении Крыма. О значении этих боёв говорит тот факт, что в самый критический момент борьбы в окружении по радио в корпус был передан приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина о присвоении командиру корпуса Васильеву И. Д. звания Герой Советского Союза и о представлении к награждению орденами всего личного состава корпуса.
Википедия.
Более подробно о ходе Мелитопольской операции можно прочитать тут
https://www.e-reading.club/chapter.php/1017898/23/Isaev_-_Os...
p.s. пытаюсь связаться через музей с родственниками автора письма. Возможно они захотят видеть эту открытку в семейном архиве. Если у него только дочь, то прочёсывать соцсети по фамилии дело почти дохлое.
Один из участников после войны вспоминал кульминацию боя под Прохоровкой:
«Эфир превратился в котел человеческих эмоций, на радиоволнах начало твориться что-то невообразимое. На фоне обычного потрескивания помех в наушники неслись десятки команд и приказов, а также все, что думали сотни русских мужиков из разных концов о «гансах», «фрицах», фашистах, Гитлере и прочей сволочи. Под горячую руку танкисты вспоминали и собственное начальство, которое завело их в это пекло…»
Последнее предложение вызывает вопросы: за что именно советские танкисты материли свое начальство? Что значит — начальство завело их в пекло?
Почему немецкие генералы не вспоминали о «самом крупном танковом сражении во Второй мировой войне»? Почему генерал-лейтенант Павел Ротмистров не был за него награжден? Кто же в нем победил, если советского командующего в Москве не посчитали достойным награды? Хрестоматийное, со школьной скамьи вызубренное Прохоровское танковое сражение и сегодня оставляет массу вопросов без ответов. А если рассказать об этой битве то, что о ней известно, — предстает картина совсем другой Прохоровки, не столько героической, сколько безумной…
11 июля. Накануне боя
Битва на южном фасе Курской дуги зашла в тупик. Немецкое наступление в районе деревни Поныри уперлось в оборону 1-й танковой армии генерала Катукова. Вермахт уже отбил два советских контрудара… Ситуация требовала свежего стратегического решения, и штабы принялись импровизировать.
Идея немецких генералов: ударить с двух сторон на Прохоровку, взять ее и по излучине реки Псел прорваться к Курску. У этого плана есть и запасной вариант. Немцы допускают советский контрудар, и эта перспектива их не пугает: части вермахта занимают тут высотки, перед которыми узкое поле (с одной стороны река, с другой — железнодорожная насыпь) — хорошая оборонительная позиция.
Идея советских генералов: 5-я танковая армия генерала Ротмистрова (легкие и средние танки) обходит немцев, застрявших под Понырями, вырывается на оперативный простор и быстро движется к Харькову, нанося противнику стратегическое поражение.
Оба плана смелы и решительны. И оба — результат полного незнания реальной обстановки. Немцы, допуская контрудар РККА, даже близко не представляли себе время и силу этого удара. А советское командование не знало, что противник уже перебросил главные силы из-под Понырей под Прохоровку. Вечером гвардейцы 5-й танковой армии (около 600 машин) и эсэсовцы 2-го танкового корпуса (около 300 машин) начали сближение, чтобы утром столкнуться в самом безумном танковом бою в истории…
12 июля. Встречный бой
Двигаясь в сходящихся под углом направлениях, советские и немецкие танки внезапно оказались в поле зрения друг друга на небольшом прохоровском поле.
Немцы первыми заметили противника — 600 советских танков! Советские танкисты были шокированы не меньше. Несколько минут две армады бездействовали, разглядывая друг друга. Советский командующий очнулся раньше фашистского. Он приказал своей армии идти в лобовую атаку.
Уже позже генерал Ротмистров объяснял решительный приказ тем, что у немцев было много тяжелых, хорошо бронированных машин, которые советские легкие и средние танки пробивали только на близкой дистанции, а стало быть, сближение было жизненно необходимым.
Звучало это разумно, а вот на деле оказалось сущим кошмаром: танки 5-й гвардейской армии неслись на врага, стреляя на ходу. Они не были оборудованы стабилизаторами, и их снаряды летели куда угодно, но только не в цель. Так что танки 2-го танкового корпуса, которым их командующий, обергруппенфюрер Хауссер, приказал открыть огонь с места, расстреливают танки Ротмистрова словно в тире.
Герой Советского Союза, старший лейтенант Евгений Шкурдалов вспоминал ту «атаку камикадзе»:
«От прямого попадания снарядов танки взрывались на полном ходу. Срывало башни, летели в стороны гусеницы. Отдельных выстрелов слышно не было. Стоял сплошной грохот. Из горящих машин выскакивали танкисты и катались по земле, пытаясь сбить пламя».
Люто матеря начальство, советские танкисты пересекли-таки открытое пространство Прохоровского поля, и боевые порядки противников смешались. Командование сразу же утерялось, ведь хаосом руководить невозможно.
Старший лейтенант Григорий Пэнэжко, Герой Советского Союза докладывал:
«Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого «тигра» и бил автоматом по люку, чтобы выкурить оттуда гитлеровцев».
А вот свидетельство пехотного унтерштурмфюрера Гюрса:
«Они были вокруг нас, над нами, среди нас. Завязался рукопашный бой, мы выпрыгивали из наших одиночных окопов, поджигали магниевыми кумулятивными гранатами танки противника, взбирались на наши бронетранспортеры и стреляли в любой танк или солдата, которого мы заметили. Это был ад!» Бой продолжается весь день. Согласно немецким свидетельствам, группы советских танков атаковали их до самой темноты (скорее всего, это вступили в бой отставшие экипажи 5-й гвардейской танковой армии). Поздно вечером уцелевшие, огрызаясь выстрелами, потихоньку расползлись по сторонам. На небольшом поле осталось около 400 сгоревших танков и несколько тысяч погибших пехотинцев.
Сражение завершилось. И тут возникает вопрос: а кто в нем победил?
После боя
Критериев победы может быть много. Если победу определяет результат, то не победил никто, поскольку были сорваны планы обеих сторон и никто не решил поставленную задачу. Если победу определяет соотношение потерь, то она однозначно за немцами. Их потери — около 70 танков, тогда как Ротмистров потерял 60—70% своей техники.
А есть еще древнее определение победителя: победил тот, за кем осталось поле боя. Но тут все совсем сложно: часть поля удержали немцы, часть — русские. В общем, как это часто бывает в спорных ситуациях, каждая сторона сочла победителем себя.
Сталин получил отчет о бое представителя Ставки Василевского, в котором тот в пух и прах разнес действия командования 5-й гвардейской танковой армии, и тут же вызвал к себе Павла Ротмистрова. Генерал понимал, что его судьба висит на волоске, и защищался смело, по-гвардейски. В сущности, он сам предъявил претензии Сталину, указав, что новые немецкие танки значительно превосходят по своим характеристикам советские машины. Вот и пришлось недостатки техники компенсировать большими потерями…
Сталин убивал людей и за меньшее, но тут он неожиданно сдержался. Вскоре в войска начали поступать танки ИС и Т-34-85, и Красная армия вернула себе ненадолго утраченное техническое превосходство. А Павла Ротмистрова Сталин не наградил, но и не наказал. Наверное, понимать это надо так, что воевал тот плохо, но имел на то уважительные причины.