Данная статья относится к Категории: Теория элит

«…мне необходимо вступить в дискуссию с таким авторитетом, как Александр Исаевич Солженицын. Именно он в «Одном дне Ивана Денисовича» и «Архипелаге ГУЛАГ» создал презрительное отношение к «придуркам». Да, Иван Денисович и вообще представители народа «упирались рогами» и погибали «на общих», а интеллигенты «придуривались» в конторах и после привычной канцелярщины предавались спорам об искусстве и литературе... Но всё это не так!

В единственном в своем роде «Справочнике по ГУЛАГу», составленном Жаком Росси, отбывшим два десятка лет в лагерях, вернувшимся во Францию и там издавшим свой «Справочник» в 1987 году, говорится: «Придурком называется заключённый, устроившийся на канцелярской или другой не физической и не тяжёлой работе». В законе изданном в 1930 году, было сказано: «Лица, осуждённые за контрреволюционные преступления, не могут занимать в лагере никаких административно-хозяйственных должностей». Когда в лагеря хлынул девятый вал, этот закон неукоснительно соблюдался. И все «контрики» отправлялись «на общие» и там весьма быстро погибали. Лагеря 1937- 38 годов были, как правило, лагерями уничтожения. […]

Я уже в другом месте рассказывал, как под давлением неумолимого, не знающего никаких отговорок плана самые усердные, ненавидящие «контриков» вертухайские начальники вынуждены были нарушить закон от 1930 года и ставить на работы, требующие специальных знаний, «пятьдесят восьмую». Ибо среди «социально близких» - среди воров, убийц, насильников и хулиганов - не оказывалось врачей, инженеров, экономистов...

В том, что многим заключённым удавалось избежать тяжёлых, убийственных работ и отсиживаться от них в теплом цехе, конструкторском бюро, конторе или санчасти, не было и не может быть ничего аморального и предосудительного. Каждый заключённый, которого гнали в лес, завидовал «придуркам» и мечтал быть таким. «Придурком» был и сам Солженицын в своей знаменитой «шарашке», «придурком» назывался любой, имевший хоть какую-нибудь нужную лагерю специальность. Иван Денисович умел класть стены из кирпича, и он был счастливым заключённым - его не гоняли в лес. А у нас на лагпункте был молодой аспирант из Московского университета, о котором даже в те времена московские профессора не боялись писать в лагерь начальнику письма с просьбами сберечь этого человека, ибо он - гениальный математик и украсит отечественную и мировую науку. Но наш начальник поставил его на раскорчёвку трассы, да ещё на месте, где был сосновый лес. (Ах, как же трудно корчевать руками именно сосновые пни!) И, объезжая верхом работы, подъезжал к гениальному математику и спрашивал: «Ну, какие корни легче извлекать?» Они ведь любят и шутить, начальники. Несостоявшийся гениальный математик умер через месяц-второй. И действительно, кому нужен в лесоповальном лагере какой-нибудь Лобачевский или Гаусс?

Лесоповал, тот самый, тогдашний лесоповал - без мотопил, трелевочных тракторов, автопогрузчиков, - был убийствен. Недаром в лагерях лесоповал называли «сухим расстрелом» или «лесным расстрелом». Больше всего в лагере погибали не чахлые интеллигенты, которые что-то умели, а мужики - здоровые, привыкшие к тяжёлому физическому труду крестьяне. Все они становились жертвою «большой пайки». А «большая пайка» действительно была большой! Утром нормальный заключённый получал 400 граммов хлеба и миску затирухи - кипятка, в котором была размешана ржаная мука; придя с работы, на которой он не только выполнил, но и перевыполнил норму, лесоруб получал 600 граммов хлеба, миску затирухи, ещё 200 граммов хлеба вместо «второго блюда» и ещё 200 граммов хлеба - как «премиальное блюдо» за перевыполнение нормы. Следовательно, «большая пайка» составляла почти полтора килограмма хлеба. Пусть сырого, плохо пропечённого, но настоящего хлеба! Для крестьянина, годами жившего впроголодь, такое количество хлеба - даже без приварка - казалось колоссальным. На такой пайке прожить можно!

В действительности на такой пайке на лесоповале прожить нельзя. Невозможно. Наш старый, мудрый врач Александр Македонович Стефанов говорил мне, что дефицит между потраченной энергией и возвращенными «большой пайкой» калориями так велик, что самый здоровый лесо-повалыцик через несколько месяцев обречён на неминуемую голодную смерть. Да-да, самую тривиальную голодную смерть при пайке в полтора кило. И из крестьян (а именно они составляли большинство в лагере) выживали только те, кто умел точить инструмент и становился инструментальщиком, кого брали на привычные сельхозработы, где была возможность подкормиться краденой картошкой, редиской, любым овощем. […]

Волей-неволей, а начальство вынуждено было делить с «придурками» какую-то часть своей неограниченной власти. План, который официально назывался «государственным законом», был для начальников не менее суровым и страшным, нежели для нас статьи нашего родного Уголовного кодекса. Опытный сдатчик леса, плановик, бухгалтер, прораб - от них зависела не только карьера, но и сама жизнь начальства. Потому что шла война и неудавшихся начальников сдавали в армию. И у «придурков» появлялась совершенно реальная власть. Они могли подбирать себе помощников, назначать на «блатные» работы людей, и - что говорить! - делали они это в первую очередь по отношению к интеллигентам, специалистам, людям, умеющим что-то делать. И не потому, что Иваны Денисовичи, ходившие на лесоповал, были им безразличны и далеки, а потому, что невозможно было помочь тем, кто ничего, кроме физической работы, не мог делать. Но и среди них искали и находили людей самых экзотических специальностей: умевших гнуть дуги - их переводили на командировку, где изготовлялись лыжи; умевших плести из лозы мебель - начальство любило обзаводиться плетеными креслами, стульями, диванами.

Невозможно переоценить деятельность лагерной медицины. Да, и лагерный фольклор, и внелагерные рассказы о лагере изобиловали анекдотами о «лепилах», о «придурках» от медицины. Но заключённые врачи выполняли свой профессиональный и человеческий долг в бесчеловечных условиях унижения, угроз, зависимости от вертухаев, «контрольных цифр» на освобождение от работы. У них не хватало лекарств, инструментария, но они лечили, оперировали, освобождали от работы, спасали людей, давая им на комиссовке лёгкую категорию труда. Каждый, кто был на «архипелаге» и выжил, не имеет нравственного права думать о лагерных врачах без чувства глубокой благодарности».

Разгон Л.Э., Чужие / Непридуманное. Биографическая проза, М., «Захаров», 2010 г., с. 209-212.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

ЛИЧНОСТЬ: ЦЕЛЬ, СМЫСЛ, РАЗВИТИЕ — плейлист из 14-ти видео

Изображения в статье

Лев Эммануи́лович Разго́н — отечественный редактор, писатель, критик, правозащитник. Узник ГУЛАГа – в 1938 году был арестован по надуманному поводу и только в 1955 году вернулся из ссылки. Один из основателей Общества «Мемориал» / Добросовестное использование

Изображение Thomas Mühl с сайта Pixabay

Изображение Free-Photos с сайта Pixabay

Иногда поражает ширина кругозора Пикабутян)

Не удивляйтесь! Данный термин не имеет отношения к болезни, отклонению от "нормы" и сексуальной ориентации.

Сапиосексуал - это тот, кого привлекает в представителях противоположного пола прежде всего ум. Хотя, я очень ценю наличие развитого интеллекта и у женщин.

Сапиосексуалы получают удовольствие от философских рассуждений, острой критики, точной иронии, дерзкого ума и тонкого юмора. Таких людей стимулирует инакомыслие другого человека, которое способно заставить взглянуть на вещи по-другому.

Однако, следует обязательно упомянуть, что, речь идет, не только об увлечении интеллектом, но и общей культурой человека, и эмоциональным интеллектом в том числе. Сапиосексуалы очень ценят неподдельные эмоции и людей, которые умеют тонко чувствовать.

Интеллект человека - это наименее скоропортящаяся вещь, в отличие от внешности. Это наш капитал, который мы накапливаем всю свою жизнь.

Хотите узнать, может вы тоже сапиосексуал, но не догадывались об этом?

Предлагаю пройти вам небольшой тест, который предполагает только ответы: "да"/"нет".

1. Вы любите серьезные беседы.

2. Вы любите учиться.

3. Вас привлекают люди с необычным взглядом на жизнь.

4. Вы обращаете внимание граМатические ;-) ошибки и неправильные ударения в словах.

5. Вы умеете слушать. Больше слушаете, чем говорите.

6. Вы любите спорить.

7. Вы любите интеллектуальные игры.

8. Вы предпочитаете свидания в интересных и необычных местах(музей, планетарий, книжный магазин и т.п.).

9. Вам нужно время, чтобы узнать, что человек думает и чувствует.

10. Вы любите цитировать.

Если у вас 5 и более ответов "да" - вы склонны к сапиосексуализму.

Ну а если у вас все 9-10, тогда вы точно - сапиосексуал.

Вы ранее знали о такой категории? Что показал тест у вас?

Данная статья относится к Категории: Публицистика

Гилберт Честертон упоминает в эссе несколько ошибок, характерных для интеллектуалов…

«Те, кого мы зовем интеллектуалами, делятся на два класса: одни интеллекту поклоняются, другие им пользуются. Бывают исключения, но чаще всего это разные люди. Те, кто пользуется умом, не станут поклоняться ему - они слишком хорошо его знают, Те, кто поклоняется, - не пользуются, судя но тому, что они о нём говорят.

От этих, вторых, и пошла современная возня вокруг интеллекта, интеллектуализма, интеллектуальной жизни и т.п. На самом деле интеллектуальный мир состоит из кружков и сборищ, где говорят о книгах и картинах, преимущественно новых, и о музыке (наиновейшей). Для начала об этом мире можно сказать то, что Карлейль сказал о человеческом роде: почти все - дураки. Круглых дураков тянет к интеллектуальности, как кошек - к огню.

Я часто бывал в таких кружках, и всегда несколько участников оказывалось гораздо глупее, чем может быть человек. Однако они так и светились оттого, что попали в интеллектуальную атмосферу. Я помню почтенного бородатого человека, который, судя по всему, и спал в салоне. Время от времени он поднимал руку, призывая к молчанию, и предупреждал: «Мысль!», а потом говорил что-нибудь такое, чего постеснялась бы корона. Наконец один тихий, терпеливый гость (кажется, мой друг Эдгар Джипсон) не выдержал и крикнул: «Господа, вот это по-вашему мысль? Нет, вот это?» Надо сказать, такими были почти все мысли, особенно - у свободомыслящих. Конечно, и тут есть исключения.

Умных можно найти даже среди интеллектуалов. Иногда умный и способный человек так тщеславен, что ему приятна и лесть дураков. Поэтому он говорит то, что глупые сочтут умным, а не то, что только умные сочтут правдой. Таким был Уайльд. Когда он сказал, что безнравственная женщина не надоест вовек, он ляпнул чистейшую бессмыслицу, в которой даже нет соли. Всякий мужчина, особенно безнравственный, знает, как может осточертеть целое шествие безнравственных женщин. Эта фраза - «Мысль», т.е. то, что надо возвещать, предварительно подняв руку, сборищу не умеющих думать людей. В их бедных, тёмных головах цинизм смутно ассоциируется с остроумием; вот они и восхищаются Уайльдом, когда он, махнув рукой на остроумие, ударяется в цинизм. Однако он же сказал: «Циник знает всему цену, но не знает ценности», Это - безупречный афоризм, в нём есть и смысл, и соль. Но если бы его поняли, Уайльда немедленно бы свергли. Ведь его и возвеличили за цинизм.

Именно в этом, интеллектуальном, мире, где много дураков, немного остроумцев и совсем мало умных, бродит закваска модного мятежа. Из этого мира идёт всякая Новая Разрушительная Критика (которую, конечно, свергает наиновейшая раньше, чем она что-нибудь как следует разрушит). Когда нас торжественно извещают, что мир восстал против веры, или семьи, или патриотизма, надо понимать, что восстал этот мир, а вернее, что этот мир всегда восстает против всего. Восстаёт он не только по глупости и склонности к суете. У него есть причина. Она очень важна; и я прошу всякого, кто намерен думать, тем более - думать свободно, отнестись к ней внимательно хоть на минуту. Вот она: эти люди слишком тесно связаны с искусством и переносят его законы на этику и философию. Это - логическая ошибка. Но, как я уже говорил, интеллектуалы неумны. […]

Что мы имеем в виду, когда называем такую картинку идиотской, пошлой или тошнотворной, и даже конфеты не могут настроить нас на более кроткий лад? Мы чувствуем, что даже хорошее может приесться, как приедаются конфеты. Мы чувствуем, что это - не картина, а копия, точнее - копия с тысячной копии, а не изображение розы, девушки или луны. Художник скопировал другого, тот - третьего и так далее, в глубь годов, вплоть до первых, искренних картин романтической поры. Но розы не копируют роз, лунный свет не копирует лунного света, и даже девушка - копирует девушку только внешне. Настоящие роза, луна и девушка - просто роза, луна и девушка. Представьте, что всё это происходит в жизни; ничего тошнотворного тут нет. Девушка - молодая особа женского пола, впервые явившаяся в мир, а чувства её впервые явились к ней. Если ей вздумалось встать на балконе с розой в руке (что маловероятно в наше время), значит, у неё есть на то причины. Когда речь идет о жизни, оригинальность и приоритет не так уж важны. Но если жизнь для вас - скучный, приевшийся узор, роза покажется вам бумажной, лунный свет - театральным. Вы обрадуетесь любому новшеству и восхититесь тем, кто нарисует розу чёрной, чтобы вы поняли, как темен её пурпур, а лунный свет - зелёным, чтобы вы увидели, насколько его оттенок нежнее и тоньше белого. Вы правы. Однако в жизни роза останется розой, месяц - месяцем, а девушки не перестанут радоваться им или хранить верность кольцу. Переворот в искусстве - одно, в нравственности - другое. Смешивать их нелепо. Из того, что вам опостылели луна и розы на коробках, не следует, что луна больше не вызывает приливов, а розам не полезен чернозём.

Короче говоря, то, что критики зовут романтизмом, вполне реально, более того - вполне рационально. Чем удачней человек пользуется разумом, тем ему яснее, что реальность не меняется от того, что её иначе изобразили. Повторяется же, приедается только изображение; чувства остаются чувствами, люди - людьми. Если в жизни, а не в книге девушка ждёт мужчину, чувства её - весьма древние - только что явились в мир. Если она сорвала розу, у неё в руке - древнейший символ, но совсем свежий цветок. Мы видим всю непреходящую ценность девушки или розы, если голова у нас не забита модными изысканиями; если же забита - мы увидим, что они похожи на картинку с коробки, а не на полотно с последней выставки. Если мы думаем только о стихах, картинах и стилях, романтика для нас - надуманна и старомодна. Если мы думаем о людях, мы знаем, что они - романтичны. Розы прекрасны и таинственны, хотя всем нам надоели стихи о них. Тот, кто это понимает, живёт в мире фактов. Тот, кто думает только о безвкусице аляповатых стишков или обоев, живёт в мире мнимостей.

В этом мире и родился современный скептический протест. Его отцы, интеллектуалы, вечно толковали о книгах, пьесах, картинах, а не о живых людях. Они упорно тащили жизнь на сцену - но так и не увидели жизни на улице; клялись, что в их книгах реализма всё больше - но в их беседах его было всё меньше. Они ставили опыты, беспокойно искали угол зрения, и это было очень полезно для дела, но никак не годилось для суждения о законах и связях бытия. Когда они добирались до этики и философии, получался какой-то набор бессвязных, безумных картин. Художник всегда видит мир с определённой точки, в определённом свете; и порой этот свет внезапен и краток, как молния. Но когда наши анархисты принялись освещать этими вспышками человеческую жизнь, получился не реализм, а просто-напросто бред. Определённый художник в определённых целях может писать розу чёрной, но пессимисты вывели из этого, что красная роза любви и бытия так черна, как её малюют. Определённый поэт в определённых целях может назвать луну зеленой, а философ торжественно заявляет, что луна кишит червями, как зелёный сыр.

Да, что-то есть в старом добром призыве: «искусство для искусства». Правда, понять его надо чуть иначе: пусть люди искусства занимаются искусством, а не чем другим. Когда они занимаются моралью и религией, они вносят туда власть настроения, дух эксперимента, дух тревоги, столь уместные в их прямом деле. Каковы бы ни были законы и связи человеческой жизни, вряд ли они действительно меняются с каждой модой на рифмы или на брюки. Эти законы объективны, как чернозем или прилив, а вы не освободитесь от приливов и чернозема, объявив старомодными розу и луну.

Я не меняю взглядов на эти законы, потому что так и не понял, с чего бы мне их менять. Всякий, кто слушается разума, а не толпы, может догадаться, что жизнь и теперь, как и во все времена, - бесценный дар Божий; доказать это можно, приставив револьвер к голове пессимиста. И здравый смысл, и жизненный опыт говорят нам, что романтическая влюблённость - естественна для молодости, а в более зрелые годы ей соответствуют, её продолжают супружеская и родительская любовь. Тех, кого заботит правда, а не мода, не собьёт с толку чушь, которой окутывают теперь всякое проявление раздражительности или распущенности. Те же, кто видит не правду и ложь, а модное и немодное, - несчастные жертвы слов и пустой формы. Их раздражают бумажные розы, и они не верят, что у живой розы есть корни; не верят они и в шипы, пока не вскрикнут от боли. А всё дело в том, что современный мир пережил не столько нравственный, сколько умственный кризис. Смелые Современные Люди смотрят на гравюру, где кавалер ухаживает за дамой в кринолине, с той же бессмысленной ухмылкой, с какой деревенский простак смотрит на чужеземца в невиданной шляпе. У них хватает ума только на то, чтобы подметить: теперь девушки современно стригутся и ходят в коротких юбках, а их глупые прабабки носили букли и кринолины. Кажется, это вполне удовлетворяет их неприхотливый юмор. Снобы - простые души, вроде дикарей. Вернее, они похожи на лондонского зеваку, который лопается от хохота, услышав, что у французских солдат синие куртки и красные рейтузы, а не красные куртки и синие рейтузы, как у нормальных англичан. Я не меняю ради них своих взглядов. Стоит ли?».

Гилберт Честертон, Упорствующий в правоверии, в Сб.: Самосознание европейской культуры ХХ века: мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе / Сост.: Р.А. Гальцева, М., «Политиздат», 1991 г., с. 215-218.

Источник — портал VIKENT.RU

Изображения в статье

Гилберт Кит Честертон — английский писатель, оратор, христианский деятель, биограф и искусствовед конца XIX — начала XX веков, часто называемый «принцем парадокса» / Public Domain

Image by Lukas Bieri from Pixabay

Image by Florian Kurz from Pixabay

Image by Fathromi Ramdlon from Pixabay