Тут (рассказ)
Тутовое дерево радовалось, когда на него залазили мальчишки. Вреда они не причиняли, и так интересно было слушать, чем они представляли его широкие ветви, и кем - себя на них. Так Тутовник узнал про космические просторы (оказывается, там есть чёрные дыры, от которых приходилось уворачиваться), про пиратские плавания (и да, про клады).
Вечерами, когда ребятня уходила домой по зову так не вовремя вспоминавших о них мам, Дерево думало. О том, что такое море, острова, космос. Придумывало что-то, что должны были означать эти слова. И не то, чтобы от безделья, нет. Просто так протекала жизнь. А если не думать, то череда дней сольётся в вязкую смесь.
Тутовник не любил только одно - автомобили. О, когда-то их и не было почти. А теперь... Теперь свежие ягоды, упавшие с ветвей, но не разбившиеся и вполне съедобные, ежечасно давились серыми от пыли шинами. Дерево успокаивало себя, что дети могут сорвать ягоды и с веток. Но рвали и ели эту сладость всё реже и реже. Может, стали опасаться есть грязными руками (он как-то слышал нравоучения мамы своей дочке), а может, просто выросли все дети, кто знал про вкус ягод. А рассказать младшим просто забыли.
Весной деревьям, ДРУГИМ деревьям, часто обрезают ветви. Это, Тутовник знал, почему-то называется омоложением. Тополя привыкали к этому быстро, лет через пятнадцать-двадцать. Буки противились лет до тридцати. Тутовое дерево никогда не трогали. Может, потому, что было оно только одно во дворе. И не мешало, наверное. Тут (он звал себя иногда так, кратко) видел в этом свою особенность, это было приятно.
А в августе во двор приехала большая машина жёлто-красного цвета, из которой вышло три человека. Двое были в оранжевых жилетках, а один - в серой рубашке с коротким рукавом. Тот, что в рубашке, нашёл на стене напротив Тутовника какой-то знак и уехал. Оставшиеся не торопясь завели бензопилу.
Можно как угодно крепко держаться всеми корнями за почву, на которой растешь. Можно выстоять в лютую зиму и не сломаться от урагана. Но иногда кто-то сочтёт, что неведомые тебе "трубы" под тобой требуют замены. И ради этой такой непонятной цели будет перечёркнута чья-то история. Чьё-то дерево жизни.
Волгоград,
09.11.2007г.
Вечерами, когда ребятня уходила домой по зову так не вовремя вспоминавших о них мам, Дерево думало. О том, что такое море, острова, космос. Придумывало что-то, что должны были означать эти слова. И не то, чтобы от безделья, нет. Просто так протекала жизнь. А если не думать, то череда дней сольётся в вязкую смесь.
Тутовник не любил только одно - автомобили. О, когда-то их и не было почти. А теперь... Теперь свежие ягоды, упавшие с ветвей, но не разбившиеся и вполне съедобные, ежечасно давились серыми от пыли шинами. Дерево успокаивало себя, что дети могут сорвать ягоды и с веток. Но рвали и ели эту сладость всё реже и реже. Может, стали опасаться есть грязными руками (он как-то слышал нравоучения мамы своей дочке), а может, просто выросли все дети, кто знал про вкус ягод. А рассказать младшим просто забыли.
Весной деревьям, ДРУГИМ деревьям, часто обрезают ветви. Это, Тутовник знал, почему-то называется омоложением. Тополя привыкали к этому быстро, лет через пятнадцать-двадцать. Буки противились лет до тридцати. Тутовое дерево никогда не трогали. Может, потому, что было оно только одно во дворе. И не мешало, наверное. Тут (он звал себя иногда так, кратко) видел в этом свою особенность, это было приятно.
А в августе во двор приехала большая машина жёлто-красного цвета, из которой вышло три человека. Двое были в оранжевых жилетках, а один - в серой рубашке с коротким рукавом. Тот, что в рубашке, нашёл на стене напротив Тутовника какой-то знак и уехал. Оставшиеся не торопясь завели бензопилу.
Можно как угодно крепко держаться всеми корнями за почву, на которой растешь. Можно выстоять в лютую зиму и не сломаться от урагана. Но иногда кто-то сочтёт, что неведомые тебе "трубы" под тобой требуют замены. И ради этой такой непонятной цели будет перечёркнута чья-то история. Чьё-то дерево жизни.
Волгоград,
09.11.2007г.