Утро началось невзрачно. Блеклый и незапоминающийся сон прервался на кульминационном моменте незамысловатой трехнотной трелью из сиплого динамика китайского будильника. Какая странная вещь: уже лет пять просыпаюсь под это стрекотание, но по понедельникам оно особенно отвратительно. Тем не менее, стандартное пробуждение, в стандартное время, в типовой кровати, характерно поскрипывающей в своих соблазнительных попытках уговорить свежепроснувшегося меня забить на все дела железобетонный болт и поспать ещё 5-6 часов.
После победы в неравной схватке с кроватью, снова череда отработанных, как раскрытие плаща у закоренелого эксгибициониста, действий. «Будильник, душ, зубная щётка, бритва – так начинают день даже бандиты» - всплывает в голове строчка из какой-то песни, в момент исполнения ежеутреннего ритуала превращения своих естественных запахов в социально приемлемые.
Сублимированный кофе, мясоимитирующая колбаса, сыроподобный продукт, высокотехнологичный непортящийся хлеб от производителя доступных продуктов для болтающихся между нищетой и абсолютной бедностью граждан – натуральное в этом утре только отвращение к шумному миру будничного мегаполиса, находящемуся от меня на расстоянии недоеденного бутерброда.
Выкуривание сигареты за пять минут до выхода – самый глупый из всех моих пробуждающих обрядов, ибо первое, что я сделаю, выйдя из подъезда – это снова закурю. Однако это возможность отсрочить свой выход из дома на лишние три минуты и последний из принимаемых собственной совестью поводов для прокрастинации.
Ну вот, монобалет «ебучее утро» закончен, шнурки вместо практичного сдавливания шеи бессмысленно туго затянуты в ботинках, пора свернуть в трубочку своё отношение к социуму, сокрыть от посторонних глаз его в глубинах толстой кишки (метафорически, конечно, но необходимость соблюдения когда-то и кем-то выдуманных норм приличия, сравнима с болезненным пребыванием в чреслах инородного предмета).
На выходе из подъезда встречаю местную дворовую активистку: приветливую и улыбчивую старушку, совмещающую в себе подсушенного ангела, подкармливающего местную ребятню «гусиными лапками», и бескомпромиссного чекиста, борющегося с ленью коммунальщиков и хаотичной парковкой во дворе. «Доброе утро, Майя Альбертовна!» - выпалил я привычную скороговорку, сдобрив её специально припасённой для встреч с соседями улыбкой. «Пошёл нахуй, ирод!» - вдруг взревел этот божий одуванчик в ситцевом платке и замахнулся на меня своей клюкой. Увернувшись от беспощадного старческого возмездия, я ускорил шаг, стараясь поскорее уйти из поля зрения соседки, выслушивая в спину проклятья и пытаясь понять, чем я мог вызвать столько негодования, так как машины у меня нет, в подъезде я не курю, а других причин для ненависти к жильцам со стороны престарелой активистки, не наблюдалось.
За размышлениями о скоротечности жизни и хрупкости разума, ломающегося под безжалостными ударами узловатой руки старости по крышке поседевшего черепа, я добрался до храма всех покорно идущих выполнять свою социальную функцию – станции метро.
Стоя на лениво ползущем вниз эскалаторе, я отметил небольшую странность этого дня: большое количество бабок вокруг. Буквально на любой вкус (и я сейчас отнюдь не о вкусах любителей потолочь курагу залупой) – тощие и толстые, высокие и совсем карликовые, с тележками и авоськами – и вся эта армия в советских пальтишках и разной степени застиранности платочках как-то недобро косилась на меня.
После недолгого ожидания, из недр туннеля выкатился похожий на паровозик из банок сгущенки состав и распахнул двери вагонов, гостеприимно поглощая занятых своей суетой пассажиров. Снова отметив про себя прелесть проживания у конечной станции, я плюхнулся свободное место у самой двери, надеясь на сладкие 15 минут сна под безумную колыбельную грохочущих колёс.
Едва успел я закрыть глаза, как тут же ощутимо получил по колену сумкой и услышал «Место уступи!» произнесенное настолько грозно, насколько это может звучать из беззубого шамкающего старческого рта. Открыв глаза, я увидел нависшую надо мной испещренную старостью и ненавистью мину, украшенную парой здоровенных поросших редкими седыми волосами бородавок на левой щеке. «Ну и чё ты вылупился, мудило?!» - не унималась бабка, склоняясь с каждым словом всё ближе к моему лицу так, что я начал чувствовать этот едва уловимый аромат одинокой старости, состоящий из лёгких ноток смеси кошачьей и человечьей мочи, нерафинированного масла и рафинированных сериалов со Второго канала. Бегло осмотрев вагон, я заметил, что примерно треть мест в вагоне была пуста и вполне могла вместить еще десяток таких злобных старушенций, о чём я максимально вежливо сообщил продолжавшей сверлить меня подслеповатыми мутными глазами бабуле, не ожидая, что в этот момент я открыл перетянутый драпом и морщинами ящик пандоры. «Ишь ты, блядина, учить меня вздумал? Вставай нахуй, пидорас очкастый!» - с новой силой завизжала бабка, обильно орошая линзы моих очков брызгами слюны, а вокруг всё смелее зазвучали одобрительные голоса её ровесников, на пустом месте получивших такой восхитительный повод перемыть косточки обозревшей молодёжи. Сидевшая напротив меня девочка-неформалка, как будто инстинктивно скрыла за волосами туннели в ушах и прикрыла рюкзаком дыры на коленях модных джинсов, опасаясь, что старушечий гнев перельётся через края моей наглости и накроет её до кучи, а я резво выпрыгнул из вагона в закрывающуюся дверь и проводил глазами теперь уже беззвучно орущую бабку в окне уплывающего вагона и решил подождать ещё один поезд.
В следующем поезде я оказался в компании парочки похмельно выглядящих и точно так же пахнущих товарищей, едущих менять трудовые мозоли на мятые рубли, дабы продолжить это бесконечное движение маятника из точки «заработал» в точку «пропил». Такая компания была во сто крат приятнее сумасшедшей старухи, и я уже было решил, что пакости этого понедельника для меня закончились. Зря.
Выбравшись из чрева безусловно необходимого, но невыносимо душного и надоевшего метрополитена, я оказался на залитой солнцем площади. Несмотря на начало мая, солнце припекало уже совсем по-летнему, заставляя женские юбки укорачиваться, блузки истончаться, а мужские ширинки наполняться нереализуемой похотью. Встав в стороне, дабы не быть раздавленным и обматерённым выходящими из метро людьми я принялся пропитывать лёгкие сторублёвой гадостью из бело-синей пачки, обещающей меня наградить раком и импотенцией за мою пагубную привычку регулярно фаршировать лёгкие смолой, никотином и ещё бог знает чем, содержащимся в сигаретах.
«Блять, курят и курят, курят и курят, всё никак не передохнут» - раздалось за моей спиной. Чертыхаясь про себя из-за этого преследующего меня старческого гнева, я обернулся к источнику бурчания. Теперь это была дородная такая бабка, килограмм на 150 весом и, приблизительно, такой же ширины в сантиметрах, жующая здоровенных размеров беляш, обильно текущий жиром на манжеты её пальто. Не давая мне вставить слово, к ней присоединилась ещё парочка воинов клюки и акционной курицы, самозабвенно принявшихся отчитывать меня за курение в общественном месте. Раздумывая, как прервать этот хор и оправдаться, я заметил, что бабок вокруг меня становилось всё больше – одни подходили со спины, стягивались от ближайших супермаркетов и отделений сбербанка, вскоре, скрипя тормозами, подъехал ржавый ПАЗик, привёзший сборную поликлиники по перемыванию костей. Они всё плотнее окружали меня, и каждая на свой лад бормотала, кричала или материлась, даже не зная, из-за чего весь сыр-бор, но ведомая ненавистью ко всему, что не имеет седины и морщин.
Видя, что толпа всё прибывает, я предпринял попытку вырваться из окружения и оттолкнул одну наиболее крикливую старуху, стараясь освободить проход. Старуха заорала дурниной и замахнулась на меня своей палкой, которую я перехватил и резко дёрнул в сторону, заставив бабку развернуться и отвесил ей пинка под сморщенную злобную задницу. Действовать нужно было быстро, потому я закрыв лицо руками всем телом начал продавливать это клокочущее оцепление. Вдруг, что-то зацепило меня за ноги, лишив равновесия и свалив на пыльный асфальт. Десятки рук схватились за мою одежду и волосы, разрывая их в клочья, сознанье постепенно затуманилось от боли и уступило темноте и тишине.
Я не знаю, сколько я пролежал, но когда начало возвращаться сознание, меня уже не били, тьма в глазах сменилась разноцветными пятнами, в которых нельзя было понять, где я нахожусь, но ноющая от боли спина чувствовала под собой жёсткий матрас, а ухо стало различать какие-то приглушённые голоса:
- Вот, полчаса назад привезли. Буянил на площади, одежду на себе порвал, на старух кидался, у одной беляш отобрал, другой поджопник дал, третьей в лицо плюнул. Кто знает, чего бы ещё накуролесил, да его дворник лопатой по башке огрел, он и вырубился. Дворника менты сразу забрали, а этого мы сюда привезли.
- Да, похоже белая горячка. Шутка ли дело: столько выходных подряд на майские. Тут самые прожжённые рыцари стакана пасуют перед делирием, а этот молодой совсем. Ладно, как очухается, вы его не отвязывайте, лучше вколите ему феназепама, пусть проспится.
Прошептав сухими губами «бля», я снова отключился...
