Гвозди б делать из этих людей:

Крепче б не было в мире гвоздей.

Николай Тихонов

Герой Советского Союза и Социалистического Труда, белорусский партизан Кирилл Прокофьевич Орловский человек удивительной судьбы, о жизни и приключениях которого снимались фильмы и писались книги.

Кирилл Орловский родился 30 января 1895 года в деревне Мышковичи, Кировского района, Могилевской области в семье крестьянина. В 1915-1918 годах служил в царской армии унтер-офицером, командиром саперного взвода. Участвовал в Первой мировой войне. В гражданской войне сражался на стороне красных. Довелось ему повоевать и на Западном фронте против белополяков, и против войск генерала Юденича. В июне 1918 по заданию подпольного Бобруйского уездного комитета партии большевиков создал партизанский отряд, действовавший против немецких войск. В мае 1920 года он окончил пехотные курсы комсостава РККА.

Кирилл Орловский в 1920-е годы

После советско-польской войны 1919-1921 годов, разведуправление штаба Красной Армии начало создание и переброску на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии отрядов для организации массового вооруженного сопротивления польским властям. Подобная деятельность получила название «активная разведка». Деятельность Разведупра по активной разведке была настолько тщательно законспирированной, что о ней не знали даже органы ОГПУ.

В 1921 году Кирилл Орловский был командирован в Западную Беларусь для организации партизанского движения на оккупированной поляками территории. Под псевдонимом «Муха-Михальский» Орловский наводит ужас на польские оккупационные власти. Возглавляемый им партизанский отряд развлекался как мог, партизаны захватывали поезда, взрывали мосты, громили полицейские участки, сжигали усадьбы польских помещиков. За его голову обещают 10 миллиардов марок и 5 миллиардов марок за информацию о нем. В те годы в Западной Беларуси господствовал жестокий политический режим и военно-полицейский террор.

Пожалуй, самую дерзкую операцию отряд Орловского провел 24 сентября 1924 года.

В этот день к обычному пассажирскому поезду был прицеплен спецвагон полесского воеводы Станислава Довнаровича, он отправился из Бреста в Сарны на встречу с министром внутренних дел Польши. Вместе с воеводой ехал комендант воеводской полиции инспектор Юзеф Менсович. Кроме этого, в других вагонах ехали епископ Минский (будущий епископ Пинский) Сигизмунд Лозинский, сенатор Болеслав Вислоух, и ряд других чиновников помельче. В поезде также находилось еще несколько сотрудников службы безопасности воеводской управы. Кроме этого, в поезде ехала группа военнослужащих польской армии, а также жандармов (около 10 человек).

В 14 часов между станциями Парохоньск и Ловча машинист увидел людей на путях. Один из них держал в руках красный флажок. Поезд остановился и тут же со всех сторон послышалась ружейная стрельба. Через секунду в сторону железнодорожного состава полетели ручные гранаты. В ответ поляки пытались отстреливаться из имевшегося у них оружия. Правда, вскоре оборонявшимся стало ясно, что силы не равны.

В вагоне, где ехал воевода, начался хаос. Очевидцы тех событий вспоминали, что огонь нападавших был настолько плотным, что пассажиры не могли поднять головы, не говоря уже о каком-то вооруженном сопротивлении. Вскоре в вагон вошло восемь вооруженных мужчин. VIP-пассажирам приказали раздеться а также отдать имевшиеся у них оружие, деньги и секретные документы.

Полесский воевода Довнарович со слезами на глазах умолял партизан:

Если мне сохраните жизнь, сегодня же уйду в отставку!

Партизаны пощадили Довнаровича и устроили ему порку, всыпав 40 ударов плетью. В Варшаве его обвинили в трусости и он, опозоренный, был вынужден подать в отставку.

Отходя, диверсанты, рассчитывая задержать преследование, взорвали мост в направлении Пинска.

Своего пика партизанское движение на оккупированных Польшей территориях достигло в 1924 году. Так, например, с апреля по ноябрь 1924 года отряды «активной разведки» провели более 80 крупномасштабных боевых операций. По подсчетам аналитиков Второго (разведывательного) отдела Генштаба польской армии на территории Виленщины, в лесах Полесья, в Налибокской, Беловежской и Гродненской пущах действовало 5-6 тысяч красных партизан.

В 1925 году советское руководство отдало указание партизанским отрядам прекратить «партизанские методы борьбы и сконцентрировать все усилия на организационно-массовой работе среди крестьян». В июне 1925-го повстанческие отряды были расформированы, часть партизан перебралась в БССР, другая же осталась в Польше, переехав на жительство в отдаленные от родных мест уезды.

В дальнейшем, с 1925-го по 1930 год, Орловский учился в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада имени Мархлевского.

Огромный опыт, полученный за время работы диверсантом в Польше, Орловский использовал в своей работе при особом отделе НКВД БССР по подбору и подготовке партизанских кадров на случай войны с фашисткой Германией, в период с 1930 по 1936 годы.

В 1936 году по собственному желанию Орловский работал на строительстве канала Москва — Волга в качестве начальника строительного участка.

А через год, в 1937-м, он отправился помогать республиканцам в Испанию, где действовал под псевдонимом Стрик (от striker — ударник в спусковом механизме стрелкового оружия).

Вот выдержки из одного его рапортов:

Совершенно секретно.

Экземпляр единственный

Докладываю, что 30 мая 1937 г. я с группой в 10 человек испанцев и одним человеком русским [Степан Грушко] перешел линию фронта и направился в глубокий тыл фашистов для диверсионной работы.

С 30 мая по 20 июля 1937 года с вышеупомянутой группой я прошел в тылу противника 750 км и только один раз, 15 июля, группа была обнаружена противником, о чем напишу ниже.

За указанное время мною с группой была проведена следующая работа:

Ночью со 2 на 3 июня 1937 года взорван товарный поезд противника у горы Капитана на железнодорожной линии Севилья-Бадахас.

Ночью 11 июня 1937 г. мною взорван пассажирский поезд на железнодорожной линии Севилья — Касалья-де-ла-Сьерра, недалеко от станции Эль-Педроса.

В течение 33 суток я с группой прошел по трем провинциям 500 км, где встречались десятки довольно уязвимых мест для противника, которые были для меня с группой вполне по силам для нанесения ударов противнику с тыла. Например, в 30 километрах к югу от города Севилья есть три машины для подачи воды, которые стоят 11 млн. песет; они орошают тысячи гектаров рисовых полей, охраняются тремя вольнонаемными фашистами.

Я настаивал на уничтожении этих машин, но большинство личного состава группы как от этой, так и от других подобных операций отказалось, а поэтому со 2 по 7 июля мной была проведена чистка личного состава группы, точнее, отстранение от дальнейших походов с моей группой 7 человек — шкурников, симулянтов и трусов — и замена их более дисциплинированными и стойкими партизанами из отряда, находящегося в горах, в 50 км к северо-западу от Севильи с целью оживить и активизировать в боевых отношениях группу.

10 июля на дороге, идущей из Севильи в Бадахас я решил устроить засаду на автотранспорт противника с целью уничтожения его живой силы и транспорта, но когда я с людьми своей группы стал обсуждать эту операцию за 3-4 часа до ее выполнения, то здесь же три человека испанцев отказались от участия в этом деле. В 8 часов вечера мы, 7 человек, вышли на упомянутую дорогу: уничтожили 17 человек фашистов, 2 человека ранили и уничтожили 2 грузовика и один автомобиль. После чего сами отступили в горы. Это была поистине героическая операция. Недалеко от Севильи днем с небольшой группой моих бойцов был нанесен удар фашистам. Должен сказать, что работа ручного пулемета "Томпсон" разительно подействовала на противника и что через два дня ночью, переходя эту же дорогу, нам два часа пришлось ждать машины, чтобы в очередной раз дать врагу почувствовать, что у него в тылу далеко не все хорошо.

Так что ночью движение автотранспорта по этой дороге значительно приостановлено. Кроме этого, моя операция послужила сигналом к действиям тем 3000 партизан, которые недалеко от этого места сидят вот уже 10 месяцев и ничего не делают.

Выводы. Кто читает этот краткий доклад, может подумать, что мною с группой совершен героический поход, затрачено очень много энергии с невероятным напряжением нервов, что как только мог выдержать я с надломленным позвоночником, ревматизмом в суставах ног и в возрасте 43-х лет преодолеть этот путь и все его трудности? Да, трудности, потеря энергии и напряжение нервов неимоверно велики. По горам, скалам, обрывам, усеянным камнями с колючими кустарниками и колючей травой, исключительно ночью, пройдено 750 км, часто без продуктов и воды. Особенно тяжелы были те часы и дни для меня, как для руководителя группы, когда большинство испанцев отказывалось от выполнения намеченных и разработанных мною операций (ведь боялись), когда они слишком доверчиво относились ко всем испанцам, которые встречаются на дороге, рассказывая им наш путь и наши цели, что в любое время могло привести к разгрому группы, и когда часть из них зачастую засыпали на посту.

Преодолел все это я благодаря неограниченной ненависти к врагам народа — фашистам, и любви к своему делу, к своей профессии. Но если бы я совершал этот поход с более боеспособными партизанами, то результат нашей работы был бы во много раз лучше.

23 июля 1937 г. Стрик

Руководство интербригады назвало этот рейд «беспримерным», однако сам Орловский был недоволен результатом, считая, что эффект был бы несравненно большим, если бы не трусость и разгильдяйство испанцев. После похода был издан категорический приказ командования корпуса больше не давать Орловскому, который «отличается исключительной личной храбростью», подобных заданий, чтобы избежать необоснованного риска. Орловского назначили советником Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда. Тем не менее он еще дважды выводил группы в рейды. Во время одной из последних стычек с франкистами Кирилл Прокофьевич получил тяжелую контузию позвоночника от близкого разрыва гранаты.

Кирилл Орловский в Испании

После контузии команданте Стрик некоторое время восстанавливал силы в мадридском отеле «Гэйлорд», где он общался с журналистами и писателями со всего мира, слетевшимися на испанскую войну. Там же он познакомился с Эрнестом Хемингуэем. Позднее, именно Кирилл Орловский стал прототипом Роберта Джордана, молодого американского специалиста-подрывника, бойца Интернациональных бригад, главного героя знаменитого романа Хемингуэя «По ком звонит колокол».

В ноябре 1938-го Орловский вернулся в СССР. За мужество и героизм, проявленные в боях с испанскими фашистами, Кирилла Прокофьевича наградили высшей наградой СССР — орденом Ленина, который вручали прямо в больнице. А также присвоили звание подполковника НКВД. Врачи тем временем вынесли свой вердикт. Он был суров — комиссовать, к работе в спецслужбах не пригоден.

Работники отдела кадров НКВД помогли с трудоустройством, и Орловский был направлен заместителем ректора по хозяйственной части Оренбургского (тогда Чкаловского) сельскохозяйственного института, где он не только выполнял свою работу, но и ухитрялся учиться, посещая занятия. Несгибаемая воля Орловского уже через год вернула его в строй.

Сведения о его пребывании в Оренбурге урывочные. Профессор Г. М. Вдовин, вспоминая о нем, отметил:

Лучшего проректора по хозяйственной части я не встречал. Это был человек слова, который всегда выполняет свои обязанности.

В марте 1941 года под видом сотрудника Наркомата цветной металлургии Орловский выезжает в Алма-Ату для организации базы нашей агентуры в Китае — ожидалась большая война с Японией, и опыт Кирилла Прокофьевича был очень кстати. Организовав работу на базе, Орловский со специальным заданием отбывает в Синьцзян (Китай); там он спасает советского резидента, похитив его буквально из-под носа у гоминьдановской контрразведки. Резидент был вывезен в СССР в тюке ваты.

Начало Великой Отечественной войны Кирилл Прокофьевич встретил в Синьцзяне. Его душа рвалась в родную Беларусь, захваченную врагом. Он заваливает Центр шифровками с просьбой перевести его на фронт.

Я партизан-боевик, а не оперативник!

Наконец его просьбы были услышаны и в конце марта 1942 года он был отозван в Москву, а в дальнейшем отправлен в немецкий тыл для партизанской и диверсионной работы.

Он стал командовать партизанским отрядом специального назначения «Соколы», состоящим из офицеров НКВД, спортсменов не ниже мастера спорта СССР, и служил под началом легендарного советского диверсанта Павла Судоплатова.

Отряд «Соколы» действовал в Барановичской области Белорусской ССР. В течение года партизаны Орловского разрушают инфраструктуру в генеральном комиссариате Белоруссии. Отряд успешно провел ряд операций по уничтожению промышленных объектов и воинских эшелонов врага. Действия народных мстителей встречали горячую поддержку населения временно оккупированных районов, поэтому ряды партизан постоянно пополнялись, и в 1943 году отряд Орловского насчитывал более 350 бойцов.

Зимой 1943 года Орловский получил донесение о том, что высокопоставленные немецкие офицеры собираются поохотиться в лесу. Вместе с небольшим партизанским отрядом он и сам отправляется на охоту – за этими самыми офицерами.

Из письма Кирилла Орловского товарищу Сталину:

Ночью 17 февраля 1943 года агентурная разведка мне принесла сведения, что 17/II–43 г. по одной из дорог Барановичской области на подводах будут проезжать Вильгельм Кубе (Генеральный комиссар Белоруссии), Фридрих Фенс (комиссар трех областей Белоруссии), обергруппенфюрер Захариус, 10 офицеров и 40 — 50 их охранников.

В это время при мне было только 12 человек моих бойцов, вооруженных одним ручным пулеметом, семью автоматами и тремя винтовками. Днем на открытой местности, на дороге, напасть на противника было довольно рискованно, но и пропустить крупную фашистскую гадину было не в моей натуре, а поэтому еще до рассвета к самой дороге я подвел своих бойцов в белых маскировочных халатах, цепью положил и замаскировал их в снеговых ямах в 20 метрах от той дороги, по которой должен был проезжать противник.

Двенадцать часов в снеговых ямах мне с товарищами пришлось лежать и терпеливо выжидать.

В шесть часов вечера из–за бугра показался транспорт противника и когда подводы поравнялись с нашей цепью, по моему сигналу был открыт наш автоматно–пулеметный огонь, в результате которого были убиты Фридрих Фенс, 8 офицеров, Захариус и более 30 охранников.

Мои товарищи спокойно забрали все фашистское оружие, документы, сняли с них лучшую одежду и организованно ушли в лес, на свою базу.

Ни один из 12 партизан не погиб. Лишь командир отряда тяжело ранен. Прямо в его руках взорвалась толовая шашка. Истекая кровью, Кирилл Орловский командует отступлением. К сожалению, Вильгельма Кубе не оказалось среди немецких трупов, он решил отказаться от поездки на охоту. Кубе был ликвидирован позднее в своем Минском особняке.

Орловскому оторвало по плечо правую руку, а на левой кисти остался всего один палец, слуховой нерв был поврежден на 50-60 %. Оперировали его без наркоза, в лесу, под открытым небом, на сделанном из лыж операционном столе. У врача не было даже пилы, поэтому разбитые кости отрезали слесарным напильником и ножовкой. Во время операции врачу приходилось прерываться, чтобы отстреливаться от немцев из пулемета.

Из воспоминаний Кирилла Орловского:

Я был сильно ранен. Не знаю, почему я не истек кровью. Видимо, снег, насыщенный кровью, стал как бы повязкой. В нашем отряде нет врача. Пришлось везти меня в соседний отряд. Врач думал, что без наркоза я не выдержу операции. Я сказал: "Давайте без наркоза". Врач ответил: "У меня нет пилы". Пилу ему нашли. Слесарную пилу-ножовку. Ее заточили, вычистили наждаком, выварили в кипятке.

Операцию решили делать на открытом воздухе — в землянке темно. Вбили в снег колья, на них положили лыжи. Но недолго пришлось лежать мне на этом хирургическом столе.

Фашисты организовали облаву. Меня взвалили в сани, забросали шубами и увезли километров за тридцать. Я ждал, пока закончится бой. Тогда врач закончил операцию, а до этого ему было некогда — он был за второй номер у пулемета.

После ампутации Орловский еще несколько месяцев продолжает командовать отрядом под шутливым псевдонимом «Товарищ Безруких» В августе он был отозван в Москву.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 сентября 1943 года за мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Орловскому Кириллу Прокофьевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 1720). По инвалидности пользоваться руками не мог, поэтому прибыв Кремль для вручения Золотой звезды двери открывал ногами.

3 Июля 1944 года Минск был освобожден от немецко-фашистских захватчиков. И уже 6 июля Орловский обратился с письмом лично к товарищу Сталину. Деятельный человек, обладающий многими талантами, не мог спокойно сидеть в своей Московской квартире. Он попросил у Сталина предоставить ему один из разоренных войной колхозов и пообещал сделать его колхозом-миллионером.

Из письма Кирилла Орловского товарищу Сталину:

Благодаря Народному комиссару государственной безопасности товарищу Меркулову и начальнику 4–го Управления товарищу Судоплатову материально я живу очень хорошо. Морально — плохо.

Партия Ленина — Сталина воспитала меня упорно трудиться на пользу любимой Родины; мои физические недостатки (потеря рук и глухота) не позволяют мне работать на прежней работе, но встает вопрос: все ли я отдал для Родины и партии Ленина — Сталина?

К моральному удовлетворению я глубоко убежден в том, что у меня имеется достаточно физических сил, опыта и знания для того, чтобы еще принести пользу в мирном труде.

Одновременно с разведывательно–диверсионной и партизанской работой я уделял возможное время работе над сельскохозяйственной литературой.

С 1930 по 1936 год по роду своей основной работы я каждый день бывал в колхозах Белоруссии, основательно присмотрелся к этому делу и полюбил его.

Свое пребывание в Чкаловском сельскохозяйственном институте, а также Московскую сельскохозяйственную выставку я использовал до дна в получении такого количества знаний, которое может обеспечить организацию образцового колхоза.

Сталин дал распоряжение удовлетворить просьбу Кирилла Орловского — он прекрасно понимал его, потому что сам был таким же. Орловский сдал государству московскую квартиру и уехал в свою родную деревню. В январе 1945 года он был избран председателем колхоза «Рассвет» (бывший «Красный партизан») Кировского района Могилевской области.

Вот как сам Орловский вспоминает начало своей деятельности:

Около обгоревших домов собрались дети, старики, несколько инвалидов... На горизонте видны лохматые хвосты дыма — еще не потушены пожары в освобожденном Бобруйске. Белорусская земля лежит в руинах и пепле, ничего не уцелело в Мышковичах от прежнего колхозного хозяйства...

На первом собрании колхозников много было разговоров, как начинать, за что браться, к какому делу раньше всего приклеиться. Самое сильное, что осталось в памяти, — уже тогда у колхозников ярко проявилось чувство коллективизации, чувство единой семьи. Вместе с этим чувством родилась вера, что скоро все снова наладится.

Не смотря на свои ранения (от обеих кистей рук у него остался только один палец, частичная глухота, контузия позвоночника) Орловский, являясь человеком железной воли, сдержал свое слово, под его руководством колхоз «Рассвет» стал первым в послевоенном СССР колхозом-миллионером.

Кирилл Орловский в колхозе «Рассвет»

Этот этап его жизни лег в основу фильма «Председатель» с Михаилом Ульяновым в главной роли.

В 1958 году Орловскому было присвоено звание Героя Социалистического Труда. За боевые и трудовые заслуги награжден 5 орденами Ленина, орденом Красного Знамени, многими медалями. Избирался депутатом Верховного Совета СССР третьего-седьмого созывов.

Умер Кирилл Прокофьевич 13 января 1968 года. После его смерти колхоз «Рассвет» стал называться его именем.

Бюст Орловского в колхозе «Рассвет»

Солдаты из подразделения Эрнста Тельмана, немецкого коммуниста, во-время гражданской войны в Испании сражавшиеся против фашистского режима Франко. 1936 год.

Cам Тельман был в тюрьме с 1933 года и в Гражданской войне в Испании участия не принимал.

Источник.

Вот немцы,  наверное, обиделись...

Британский писатель и публицист Джордж Оруэлл, известный такими книгами как «Скотный двор» и «1984», во время Испанской революции сражался добровольцем в рядах одного из милиционных отрядов союзников НКТ партии ПОУМ. Оруэлл тщательно зафиксировал свои воспоминания о гражданской войне, и выразил своё восхищение в книге «Памяти Каталонии».

На фотографии Джордж Оруэлл. Боец-интернационалист. (самый высокий).

«Памяти Каталонии».

Более или менее случайно я попал в единственный во всей Западной Европе массовый коллектив, в котором политическая сознательность и неверие в капитализм воспринимались как нечто нормальное. На Арагонском фронте я находился среди десятков тысяч людей, в большинстве своем — хотя не исключительно — рабочих, живших в одинаковых условиях, на основах равенства. В принципе, это было абсолютное равенство, почти таким же было оно и на деле. В определенном смысле это было неким предвкушением социализма, вернее мы жили в атмосфере социализма. Многие из общепринятых побуждений — снобизм, жажда наживы, страх перед начальством и т. д. — просто-напросто исчезли из нашей жизни. В пропитанном запахом денег воздухе Англии нельзя себе даже представить, до какой степени исчезли на фронте обычные классовые различия. Здесь были только крестьяне и мы — все остальные. Все были равны.

Конечно, такое положение не могло сохраняться долго. Это был лишь непродолжительный и местный эпизод гигантской игры, ареной которой служит вся земля. Но этот эпизод продолжался достаточно долго, чтобы наложить свой отпечаток на всех, кто в нем участвовал. Как бы мы в то время ни проклинали всех и вся, позднее мы поняли, что соприкоснулись с чем-то необычным и в высшей степени ценным. Мы жили в обществе, в котором надежда, а не апатия или цинизм, были нормальным состоянием духа, где слово «товарищ» действительно означало товарищество и не применялось, как в большинстве стран, для отвода глаз. Мы дышали воздухом равенства.
Я хорошо знаю, что теперь принято отрицать, будто социализм имеет что-либо общее с равенством. Во всех странах мира многочисленное племя партийных аппаратчиков и вкрадчивых профессоришек трудится, «доказывая», что социализм, это всего-навсего плановый государственный капитализм оставляющий в полной сохранности жажду наживы как движущую силу. К счастью, существует и совершенно иное представление о социализме. Идея равенства — вот, что привлекает рядовых людей в социализме, именно за нее они готовы рисковать своей шкурой. Вот в чем «мистика» социализма. Для подавляющего большинства людей — социализм означает бесклассовое общество. Без него нет социализма. Вот почему так ценны были для меня те несколько месяцев, что я прослужил в рядах ополчения. Испанское ополчение, пока оно существовало, было ячейкой бесклассового общества. В этом коллективе, где никто не стремился занять место получше, где всего всегда не хватало, но не было ни привилегированных, ни лизоблюдов, — возможно, было предвкушение того, чем могли бы стать первые этапы социалистического общества. И в результате, вместо того, чтобы разочаровать, социализм по-настоящему привлек меня. Теперь, гораздо сильнее, чем раньше, мне хочется увидеть торжество социализма. Возможно, это частично объясняется тем, что я имел счастье оказаться среди испанцев, чья врожденная честность и никогда не исчезающий налет анархизма, могут сделать приемлемыми даже начальные стадии социализма.

Продолжая, Оруэлл описывает свои общие ощущения нового общества, создававшегося в рамках старого, предлагая конкретные наработки по эффективному уничтожению социальной иерархии, которые он прочувствовал в анархистской Испании:

Было это в конце декабря 1936 года, то есть менее семи месяцев назад, но время это кажется ушедшим в далекое, далекое прошлое. Позднейшие события вытравили его из памяти более основательно, чем 1935 или даже 1905 год. Я приехал в Испанию с неопределенными планами писать газетные корреспонденции, но почти сразу же записался в ополчение, ибо в атмосфере того времени такой шаг казался единственно правильным.
Фактическая власть в Каталонии по-прежнему принадлежала анархистам, революция все ещё была на подъёме. Тому, кто находился здесь с самого начала, могло показаться, что в декабре или январе революционный период уже близился к концу. Но для человека, явившегося сюда прямо из Англии, Барселона представлялась городом необычным и захватывающим. Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих. Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знаменами либо красно-черными флагами анархистов, на всех стенах были намалеваны серп и молот и названия революционных партий; все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь. То и дело встречались рабочие бригады, занимавшиеся систематическим сносом церквей. На всех магазинах и кафе были вывешены надписи, извещавшие, что предприятие обобществлено, даже чистильщики сапог, покрасившие свои ящики в красно-чёрный цвет, стали общественной собственностью. Официанты и продавцы глядели клиентам прямо в лицо и обращались с ними как с равными, подобострастные и даже почтительные формы обращения временно исчезли из обихода. Никто не говорил больше «сеньор» или «дон», не говорили даже «вы», — все обращались друг к другу «товарищ» либо «ты» и вместо «Buenos dias» говорили «Salud!»
Чаевые были запрещены законом. Сразу же по приезде я получил первый урок — заведующий гостиницей отчитал меня за попытку дать на чай лифтёру. Реквизированы были и частные автомобили, а трамваи, такси и большая часть других видов транспорта были покрашены в красно-чёрный цвет. Повсюду бросались в глаза революционные плакаты, пылавшие на стенах яркими красками — красной и синей, немногие сохранившиеся рекламные объявления казались рядом с плакатами всего лишь грязными пятнами. Толпы народа, текшие во всех направлениях, заполняли центральную улицу города — Рамблас, из громкоговорителей до поздней ночи гремели революционные песни.

Но удивительнее всего был облик самой толпы. Глядя на одежду, можно было подумать, что в городе не осталось состоятельных людей. К «прилично» одетым можно было причислить лишь немногих женщин и иностранцев, — почти все без исключения ходили в рабочем платье, в синих комбинезонах или в одном из вариантов формы народного ополчения. Это было непривычно и волновало. Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чём даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться. Я верил также в соответствие между внешним видом и внутренней сутью вещей, верил, что нахожусь в рабочем государстве, из которого бежали все буржуа, а оставшиеся были уничтожены или перешли на сторону рабочих. Я не подозревал тогда, что многие буржуа просто притаились и до поры до времени прикидывались пролетариями.
К ощущению новизны примешивался зловещий привкус войны. Город имел вид мрачный и неряшливый, дороги и дома нуждались в ремонте, по ночам улицы едва освещались — предосторожность на случай воздушного налёта, — полки запущенных магазинов стояли полупустыми. Мясо появлялось очень редко, почти совсем исчезло молоко, не хватало угля, сахара, бензина; кроме того, давала себя знать нехватка хлеба. Уже в этот период за ним выстраивались стометровые очереди. И все же, насколько я мог судить, народ был доволен и полон надежд. Исчезла безработица и жизнь подешевела; на улице редко попадались люди, бедность которых бросалась в глаза. Не видно было нищих, если не считать цыган. Главное же — была вера в революцию и будущее, чувство внезапного прыжка в эру равенства и свободы. Человек старался вести себя как человек, а не как винтик в капиталистической машине.

Оруэлл был демократическим социалистом и сочувствовал либертарным идеям, выражал с солидарность с анархистским движением и социальной революцией. В частности он высказывался, что «Уже долгое время я открыто заявлял всем, что собираюсь уйти из P.O.U.M. Следуя своим личным симпатиям, я охотнее всего пошел бы к анархистам».

Еще несколько отрывков из книги.

...

Я был совершенно убежден, что мы — сторонники правительства — ведем войну, ничем не похожую на обычную, империалистическую войну. Но наша военная пропаганда не давала оснований для такого вывода. Едва начались бои, как красные и правые газеты одновременно начали злоупотреблять бранью. Памятен заголовок в «Дейли мейл»: «Красные распинают монахинь!» В это же время «Дейли уоркер» писала, что Иностранный легион Франко «состоит из убийц, торговцев женщинами, наркоманов и отребья всех стран Европы». В октябре 1937 года «Нью стейтсмен» потчевала нас россказнями о фашистских баррикадах, сложенных из живых детей (чрезвычайно неудобный материал для возведения баррикад), а мистер Артур Брайан уверял, что в республиканской Испании «отпиливание ног консервативным купцам» дело «самое обычное». Люди, которые пишут подобные вещи, сами никогда не воюют; они, возможно, полагают, будто подобная писанина вполне заменяет участие в сражении. Всегда происходит то же самое: солдаты воюют, журналисты вопят, и ни один истинный патриот не считает нужным приблизиться к окопам, кроме как во время коротеньких пропагандистских вылазок. Иногда я с удовлетворением думаю о том, что самолеты меняют условия войны. Возможно, когда наступит следующая большая война, мы увидим то, чего до сих пор не знала история — ура-патриота, отхватившего пулю.

...

Следует сказать, что на этом участке фронта в этот период самым действенным оружием была не винтовка, а мегафон. Не имея возможности убить врага, мы на него кричали. Этот метод ведения войны настолько необычен, что нуждается в разъяснении.
Если вражеские окопы находились на достаточно близком расстоянии, начиналось перекрикива-ние. Мы кричали: «Fascistas — maricones!» Фашисты отвечали: «Viva España! Viva Franco!» Если они знали, что напротив находятся англичане, они орали: «Англичане, го хоум! Нам иностранцы не нужны!» Республиканские войска, партийные ополченцы создали целую технику «кричания», с целью разложения врага. При каждом удобном случае бойцов, обычно пулеметчиков, снабжали мегафонами и посылали пропагандировать.

Им давали заранее подготовленный материал, лозунги, проникнутые революционным пафосом, которые должны были объяснить фашистским солдатам, что они наймиты мирового капитала, воюющие против своих же братьев по классу и т. д. и т. п. Фашистских солдат уговаривали перейти на нашу сторону. Эти лозунги выкрикивались без передышки: бойцы сменяли друг друга у мегафонов. Так продолжалось иногда ночи напролет. Пропаганда, несомненно, давала результаты; все соглашались с тем, что струйка дезертиров, которая текла в нашем направлении, была частично вызвана ею. И можно понять, что на продрогшего на посту часового, бывшего членом социалистических или анархистских профсоюзов, мобилизованного насильно в фашистскую армию, действовал гремевший всю ночь напролет лозунг: «Не воюйте с братьями по классу!» Такая ночь могла стать последней каплей для человека, колебавшегося — дезертировать или не дезертировать.
Но такой способ ведения войны совершенно расходился с английскими понятиями. Должен признаться, что я был удивлен и шокирован, впервые познакомившись с ним. Переубеждать врага вместо того, чтобы в него стрелять? Сейчас я убежден, что со всех точек зрения это был вполне оправданный маневр. В обычной позиционной войне, не имея артиллерии, очень трудно нанести потери неприятелю, не потеряв самим примерно столько же людей. Если вы можете убедить какое-то число вражеских солдат дезертировать, тем лучше; по существу дезертиры для вас полезнее трупов, ибо они могут дать информацию. Но на первых порах мы все были обескуражены; нам казалось, что испанцы недостаточно серьезно относятся к войне. На позиции, занимаемой справа от нас отрядом P.S.U.C. пропаганду вел истинный мастер своего дела. Иногда, вместо того, чтобы выкрикивать революционные лозунги, он начинал рассказывать фашистам, насколько нас кормят лучше, чем их. В отсутствии фантазии, при рассказе о республиканских рационах, его упрекнуть нельзя. «Гренки с маслом! — его голос отдавался раскатами эхо по всей долине. — Сейчас мы садимся есть гренки с маслом! Замечательные гренки с маслом!» Я не сомневаюсь, что как и все мы, он не видел масла недели, если не месяцы, но фашисты, услышав в ледяной ночи, крики о гренках с маслом, должно быть, пускали слюнки. Впрочем, у меня самого текли слюнки, хотя я хорошо знал, что он врет.