МРТ Головного мозга . Киста
Подскажите что делать? Голова болит частенько, ухудшение памяти, Слабая конечность (Нога). Сил нет, на работе не устаю, двигаюсь хорошо. Нейрохируг сказал приходи через год.
Подскажите что делать? Голова болит частенько, ухудшение памяти, Слабая конечность (Нога). Сил нет, на работе не устаю, двигаюсь хорошо. Нейрохируг сказал приходи через год.
Один из самых опытных нейрохирургов России — о том, как пациенты заново учатся ходить, что влияет на восстановление двигательных функций и почему принимать решение об операции должна вся семья.
Один из самых опытных нейрохирургов России Валерий Манащук имеет военное звание — полковник медицинской службы в отставке. В его семье не было врачей, но родители всегда хотели, чтобы сын получил медицинское образование. После школы будущий нейрохирург поступил в Оренбургский медицинский институт. Поскольку отец Валерия Мащука был военным, вся семья должна была следовать за главой семейства, когда его перевели служить на Украину. Студенту пришлось перевестись в Киевский медицинский институт.
На время обучения пришлась война в Афганистане, Валерия призвали в армию, где он служил хирургом. Во время катастрофического землетрясения в Армении в 1988 году состоял в международной бригаде, которая спасала жителей Спитака. В 1989-м закончил ординатуру в Военно-медицинской академии им. Кирова в Санкт-Петербурге. С благодарностью вспоминает своих учителей: академиков Виталия Хилько, Бориса Гайдара, Владимира Крылова, профессора Валерия Парфенова. Сразу после окончания академии его направили в Екатеринбург, тогда еще Свердловск.
— Нейрохирургия взрослеет очень медленно. Мы очень долго стоим за спинами учителей, чтобы не навредить больному. Стандартная ситуация, как на первые серьезные операции люди выходят в 40 лет. А многие и не выходят.
Да, приятно оперировать значимых персон, но особое удовлетворение испытываешь, когда на операционном столе лежит человек, которого ты не знаешь и никогда больше не увидишь. Когда я работал в федеральном центре, все операции проводились на бесплатной основе. У меня был случай, когда я начал операцию в семь вечера, а вышел из операционной в два часа ночи. И я знал, что больше никогда не увижу эту женщину, она уедет к себе в деревню и наши пути не пересекутся. Но ощущение, когда ты помогаешь самым обычным людям, сравнимо с состоянием, когда в церкви помолился. На душе сразу тепло, хорошо, ты удовлетворен полученным результатом.
Хирург должен мыслить так, как подходят к вопросу лечения в Европе. И надо сказать, что в России нейрохирурги на очень высоком уровне. Ко мне может прийти пациент и спросить: «Валерий Иванович, какая нужна операция?» Я ему рассказываю, он приходит домой, посылает один факс в Германию, второй в Израиль, третий в США. А потом вернется и скажет: «Валерий Иванович, я согласен, потому что и в Германии, и в Израиле, и в США мне сказали, что будут делать то же самое».
Мне в своей жизни приходилось дважды оперировать жену, удалять грыжу диска на разных уровнях. Я понимал, кого бы я не попросил провести операцию, все равно ответственность будет на мне. Решил сделать сам, к счастью, все прошло хорошо. Во время операции ты не очень-то думаешь, кто именно перед тобой, потому что сами операции трудные, держат в напряжении. Работа с дрелью опасная, одно неосторожное движение может привести к фатальному исходу. Опять же — аккуратный ввод и вывод инструментов из раны. Чем аккуратнее работаешь с нервными структурами, тем лучше результат.
Операция может длиться семь-восемь часов, и в это время не хочется ни в туалет сходить, ни пить, ни есть. Причем на здоровье врача это никак не сказывается, организм как будто включает особый режим расхода энергии.
За 40 лет практики я не видел одинаковых пациентов. Как в песне семь нот, множество октав и миллиарды комбинаций, так и с пациентами: двух одинаковых не бывает.
Перед операцией я всегда собираю родственников пациента и обсуждаю с ними все возможные последствия. У всех должен быть единый настрой. Если кто-то сомневается, лучше еще раз подумать: а нужно ли оперироваться? Предельно важно советоваться с родственниками при решении на серьезные операции, особенно это касается возрастных пациентов, потому что в их ситуации риска больше. Я всегда спрашиваю родственников, а будут ли они, в случае если начнется неврологический дефицит, ухаживать за больным? Прошу приходить на прием с дочкой, сыном, внуками, чтобы те знали обо всех рисках. Бывали ситуации, что люди отказывались от операции.
Очень важно, чтобы вокруг больного была хорошая аура, нужно, чтобы все были настроены на выздоровление: врач, медсестра, анестезиолог, родственники, сам больной. Восстановится человек после травмы или нет, зависит от очень многих факторов. Есть случаи, когда ты делаешь блестящую с технической точки зрения операцию, но после нее у пациента не восстанавливаются двигательные функции, потому что спинной мозг очень сильно поврежден. В этой ситуации словосочетание «блестящая операция» мало подходит. Однажды я сделал операцию, мне казалось, что технически она очень хорошо выполнена. Потом я позвонил, спросил, есть ли движение у пациента, а мне ответили: «нет, никаких движений нет». Конечно, я не мог считать операцию блестящей. Но через два дня мне позвонили и сказали, что появилось нарастающее движение в ногах. В этот момент я изменил свое отношение, операция получилась удачной.
У меня была пациентка, у которой 25 дней не было движения конечностей. После операции через пять дней появились первые движения пальчиков на руках и ногах. Я тогда думал, что того объема восстановления, который хотели бы все родственники, не будет. Но, к нашему удивлению, она стала прогрессировать, через 10 дней смогла садиться. Потом мы выписали ее на реабилитацию, а спустя несколько месяцев девушка прислала видео, как она ездит на велосипеде.
Когда звонят родственники сложных пациентов, всегда сжимается сердце, потому что ждешь, что тебе сейчас сообщат нехорошую новость. Вот был архитектор, из другого города. Он неудачно упал, получил серьезную травму. Его долго лечили, сделали операцию, потом вторую, третью. Каждый раз он находился на грани жизни и смерти. Нам все-таки удалось перевезти его в Екатеринбург, я его прооперировал, но, в общем-то, надежды на восстановление практически не было. Через три месяца мне звонит жена и спрашивает: «А сколько ему можно ходить?» Я говорю: «В смысле движение появилось?» Она отвечает: «Нет, Валерий Иванович, он ходит!» В итоге через полгода мы с ним увиделись, и он уже жил практически полноценной жизнью. Такие моменты, конечно, запоминаются. После этого вырастают крылья, хочется жить и работать.
Хирург во время операции, как летчик, каждый раз должен подтверждать свое мастерство. Выходишь после сложной операции, ничего не говоришь, молчишь и ждешь, когда больной проснется. И только когда он пришел в сознание, появляется первичная удовлетворенность от операции. А потом важно прийти наутро и посмотреть, как пациент себя чувствует, есть ли движение. Если и утром все хорошо, только тогда я могу выдохнуть.екст: Екатерина Круглова — для 66.RU.https://66.ru/health/news/215820/
Канадский хирург провел смелую экспериментальную процедуру без анестезии - на плюшевом медведе.
Несмотря на то, что доктор Даниэль Макнили никогда прежде плюшевых медведей не оперировал, он не смог отказать в просьбе больному ребенку и одновременно владельцу симпатичного медвежонка.
8-летний Джексон Макки по пути в операционную спросил хирурга, не может ли он заодно починить и его медвежонка Малыша.
Джексон с рождения страдает от гидроцефалии - накопления спинномозговой жидкости, и доктор Макнили был одним из его первых нейрохирургов.
"Как я мог отказать?" - написал врач в "Твиттере" под фотографиями операции медведя. Его фотографии перепостили около семи тысяч раз.
Маклини диагностировал у медведя разрыв подмышки и во время операции надел на него "кислородную маску".
Медвежонок Малыш, неизменный спутник Джексона, смог даже улыбнуться и стоически перенес процедуру.
Джексон тоже перенес операцию, ради которой и оказался в больнице.
Доктор Макнили, который работает в Центре здоровья в Галифаксе в Новой Шотландии, ремонтировал шунт - маленькую трубку, которая помогает смыть излишнюю жидкость из мозга Джексона и снизить давление.
Семья Джексона говорит, что они очень благодарны врачу, который сделал все возможное, чтобы их сын чувствовал себя комфортно в этот тяжелый период.
"Он был так горд. Ведь его любимый медвежонок лежал с ним вместе на больничной койке", - рассказал журналистам отец мальчика Рик Макки.
Сейчас оба маленьких пациента восстанавливаются после успешных процедур.
У подруги случилась проблема, тянула с визитом к врачу и в итоге потеряла сознание, вызывали скорую и направили к неврологу. Онемение пальцев на правой руке, сильные боли до судорог и потери сознания. В итоге невролог направил на МРТ и к нейрохирургу, выписали ношение ортопедического воротника, 2 вида уколов и таблетки, названия навскидку не помню. Сказали если через 10 дней не полегчает, то на операцию. Сегодня 5й день, никаких улучшений, рука с каждым днем выше немеет, но подвижность пока в норме. В день по 2-3 раза колет кетонал. Я вот переживаю как бы рука не отказала. Такое может случиться?
Врач говорит, что без чувства юмора было бы трудно жить
Кирилл Орлов вылечил тысячи людей — он врач одной из самых трудных специальностей и оперирует головной мозг. Несмотря на статус ведущего нейрохирурга Сибири и признание за границей, он очень простой и прямолинейный человек. Корреспонденты НГС.НОВОСТИ приехали к хирургу в клинику Мешалкина на интервью в перерыве между спасением жизней на операциях и обходом пациентов. Орлов искренне рассказал о любви к новосибирцам и обидах жены — а также признался, кому не стоит быть врачом.
Справка: Орлов Кирилл Юрьевич (45 лет) — врач-нейрохирург, руководитель Центра ангионеврологии и нейрохирургии новосибирской клиники Мешалкина. В 1995 году окончил Санкт-Петербургскую государственную медицинскую академию, 15 лет работал в нейрохирургическом институте имени профессора Поленова, а 7 лет назад переехал в Новосибирск. Специализируется на эндоваскулярной нейрохирургии и сосудистых заболеваниях головного мозга. Женат, двое детей.
Я рос обычным мальчиком. Но мой отец — нейрохирург, и так как он был военным нейрохирургом, мы много путешествовали, даже жили в Монголии пять лет. Друзья, конечно, у отца тоже были врачи по специальности, а я дружил с их сыновьями. В этой хирургической среде мы росли — и старший брат тоже стал нейрохирургом. Когда у меня зашла речь о выборе профессии, я понимал, что надо идти в медицинский институт. Отец, конечно же, хотел, чтобы я был военным врачом, но армейская жизнь — это не совсем моё.
Поступал я ещё в Ленинградский санитарно-гигиенический медицинский институт в СССР, а закончил уже Санкт-Петербургскую государственную медицинскую академию. Поменялось всё за это время: страна, город, название учреждения.
Отец рассказывал, что когда учат пилотов — набирают курс 50 человек, которые хотят стать военными лётчиками, летать на истребителях. Они долго-долго учатся, но после первого вылета 50% уходят из лётного училища, ведь это колоссальная нагрузка. У нас, наверное, так же.
В детстве он много путешествовал — из-за работы отца, военного нейрохирурга, так что переезд из Петербурга в Новосибирск воспринял спокойно
Я же не сразу стал врачом. Когда учился, я работал санитаром — преодолевал брезгливость в старой больнице, которая ещё Петром I была построена. И конечно, там такие жуткие туалеты — и как санитару мне нужно было убрать эти туалеты. Потом работали медбратьями и медсёстрами — надо делать уколы. Сразу после института я пошёл в интернатуру по общей хирургии, и так как я был единственный интерн в отделении, а работы было много, через месяца три я уже сделал свою первую самостоятельную операцию.
Мой брат дежурил в городской больнице, а работа в городской больнице какая… Туда привозили пьяниц с разбитыми головами и так далее — и я после института приезжал к брату. Никому неохота было шить этих пьяниц, и я этих пьяниц зашивал. Сначала, конечно, было не по себе — всё-таки в человека иголку втыкаешь… Но так потихоньку привык.
Кирилл Юрьевич вспоминает по многочисленным дипломам, сколько работает врачом: получается, двадцать лет
В интернатуре операций было так много, что мне они снились. Я ехал на поезде — а будучи студентом, я работал курьером, ездил в Москву и ненавидел поезда.
Так вот, я проснулся в поезде от кошмара, что я в операционной, а когда проснулся — обрадовался, что в поезде. Не подумайте, операционные я люблю — это самое моё любимое место.
Когда видишь мозг человека впервые — конечно, сначала страшно, боишься, что ты тронешь его — и на всю жизнь он инвалидом останется. Но работаешь, учишься, привыкаешь и в конце концов можешь делать сложные операции. Самое важное — не получить осложнений, да просто нельзя ошибаться. Потому что любые ошибки при операциях на мозге чреваты грозными осложнениями вплоть до самых серьёзных. Мы должны оперировать мозг так, чтобы человек был потом в порядке! Мог думать, ходить, говорить.
У нас не бывает такого, чтобы кто-то накосячил, — если молодой доктор что-то делает не так, за ним всё равно присматривают старшие коллеги.
Каверномы были первыми операциями, которые я делал на головном мозге, — это сосудистые новообразования, врождённые. Сейчас это кажется несложной операцией, а тогда казалось сложным не только мне, но и всему Институту. Считалось, что это такая кровавая операция. На самом деле я знал, что она не кровавая. Но никому не говорил, иначе стали бы оперировать все! Но тогда она была окружена ореолом таинственности.
Врачи всегда работают в команде и присматривают за молодыми докторами
Израильские коллеги говорят: «Мы не понимаем, зачем русские едут к нам». Когда я вижу по телевизору, что собирают деньги на какую-то кардиохирургическую операцию, — мне хочется позвонить по телефону и объяснить, что есть бесплатные операции. Мне кажется, что в большинстве своём это просто жульничество какое-то — люди хотят заработать деньги.
На самом деле все думают, что за границей живут волшебники и там чудесное здравоохранение. Все думают: в российском здравоохранении бардак.
Но почему вы думаете, что в американском нет бардака? Там абсолютно такие же горбольницы, куда привозят пьяниц с разбитыми головами.
В США большие больницы расположены в плохих районах, и в приёмном покое происходят разные вещи. А есть институты, в которых работают хирурги высшего пилотажа на хорошем оборудовании, — всё то же самое. Но отличие российской медицины от, например, американской — там очень высокий средний уровень врачей.
В Новосибирске доктор Орлов оказался семь лет назад
Когда я работал в поленовском Институте, были сложные 90-е годы, денег нет. Начали увольняться сёстры из операционного блока. Пожилой профессор встал и говорит: «Это что такое, кого берут в ординатуру? Когда мы были молодыми — ни одна сестра не уходила, хотя у них тоже были маленькие зарплаты! Чем вы только занимаетесь!». Все относятся друг к другу с юмором.
Ординаторам я сразу говорю: у нас нет мужчин и женщин, у нас есть понятие «сотрудник», все работают одинаково, нет скидок девушкам, которым надо уйти пораньше к молодому человеку на свидание. Если вы молодой врач — вы должны жить в клинике. В Соединённых Штатах вообще где-то есть койки в клиниках — и врачи не уходят неделю. У нас всё более гуманно — можно уходить по ночам, но не каждую ночь! Все мы росли без выходных, без отпусков. В отпуске, когда я был молодым врачом, я шёл в свою родную дорожную больницу, чтобы работать там.
Близкие? Конечно, обижаются. Когда я женился, моя мама — а у неё же тоже был муж-нейрохирург —
сказала моей будущей жене: «Осторожнее, не связывайся с ним». Будущая жена подумала, что мама её пугает, но потом выяснилось, что это правда. А было уже поздно.
Некоторые пациенты совсем неадекватно ведут себя в больнице, но часто этому виной болезни мозга
Есть хирурги, которым нужны большие операции, в которых они, в общем-то, оперируют для себя, не для пациента. А мы стараемся оперировать для пациента. И поэтому, как бы нам ни хотелось большую красивую операцию, которую можно сделать минимально инвазивно, но мы стараемся сделать её просто. Многие сосудистые операции на мозге делаем через бедренную артерию, чтобы назавтра отпустить человека домой.
Важно, чтобы человек был с хорошим интеллектом и хладнокровный, если хочет работать нейрохирургом. Пациенты сложные, часто неадекватные, бывают психозы — из-за болезни. Случаи разные бывают. В дорожной больнице в Питере у меня одним из учителей был Ремизов Александр Сергеевич — очень хороший человек, он с родины моего отца, из Смоленска. Постепенно он стал начмедом дорожной больницы. И он, можно сказать, геройски погиб.
В его больницу пришёл человек с оружием, он был недоволен пластической операцией и пришёл убивать пластического хирурга. Тогда он (Ремизов. — М.М.) позвал его к себе в кабинет, и тот убил Александра Сергеевича — так он спас другого врача.
по словам Орлова, операционная — его любимое место
Тяжело ли было переезжать в Новосибирск? Конечно, тяжело, у меня было 40 килограммов перевеса! Но мне удалось за него не платить. Ладно, если серьёзно, то я же переезжал с семьёй и вообще привык переезжать. Ничего страшного. Тем более если ты живешь на работе — какая разница, в каком городе находишься? Самое важное — это работа, а здесь можно делать большое дело, сделать карьеру.
Чем хорошо работать в Сибири — так это тем, что сибиряки быстрее поправляются, нежели петербуржцы. Результаты получаются лучше! У меня в Петербурге дочка родилась — и она настоящая петербурженка, утончённая принцесса-балерина, а здесь родился сын — сибиряк крепкий, суровый парень.
Бывает, что думаешь, что пациенту будет трудно выздороветь, а он говорит: «Доктор, не расстраивайтесь, я поправлюсь». И поправляется. Такие вот сибиряки.
Операции у сосудистых нейрохирургов длятся не так долго, как у онкологов, — но от этого не становятся менее сложными
Если после беседы с врачом пациенту не стало легче — любому, даже умирающему, — значит, человеку не надо работать врачом. Ты должен уметь найти слова. Даже если шансов никаких — всё равно надо верить. Конечно, у нас много тяжёлых бесед — мы должны разговаривать с родственниками безнадёжных пациентов, мы говорим, что их родные погибли. Это тяжёлый моральный груз, который ложится на хирургов.
Но мы должны сказать родственникам всё так, чтобы они были уверены, что мы сделали всё что могли, что не было ошибок. Человек не может жить вечно, и бывает, так получается, что он погибает.
Орлов часто работает со сложными случаями, иногда ради пациентов приходится летать в другие города. Так, например, он прооперировал подростка из Перми, который перенёс несколько инсультов
Никто не может дать гарантии при операции на мозге. Когда я начинал карьеру, мы видели операции с огромным количеством летальных исходов. Сейчас летальность в нашей клинике составляет 0,6%. Нашей гарантией может быть только наше имя.
Нужно просто делать всё — не опускать руки, стараться идти до конца, бороться с любыми осложнениями, бороться за каждого пациента.
Конечно, с годами понимаешь, что просто не можешь всех спасти.
Всем привет. Будет много букв. Прошу оказать помощь или дать совет. Меня зовут Кузьминых Яна, мою маму - Олеся. В нашей семье семь детей, двое из которых - приемные. Сперва, 15 сентября 2017 года в нашей семье случился пожар. Сгорел дом и все личное имущество. С этой проблемой мы справились, как смогли. Главное - все остались живы. А остальное - было по плечам нашей маме. Она у нас сильная...
Но случилось непоправимое.
Моя мама - Кузьминых Олеся Анатольлевна - 03.12.2017 поступила в ГБУЗ РХ “Республиканская клиническая больница им. Г.Я. Ремишевской” (г. Абакан) с диагнозом “разрыв аневризмы левой позвоночной артерии, субарахноидальное кровоизлияние” (записано со слов дежурного врача). Ее состояние оценивалось как тяжелое, она находилась в коме №3.
Несмотря на это, врачам удалось привести ее в сознание велись разговоры о необходимости провести операцию. Подходящее оборудование в ГБУЗ РХ “Республиканская клиническая больница им. Г.Я. Ремишевской” отсутсвует. В связи с этим больница обратилась в ФГБУ “Федеральный центр нейрохирургии” (г. Новосибирск). Для транспортировки мамы в Новосибирск, необходимо было вывести ее в стабильное состояние. Необходимого улучшения врачи в Абакане доились к 15.12.2017г, документы на проведение операции были направлены в центр 18.12.2017 (номер талона на получение ВМП - 95.0000.02510.178).
19.12.2017 в ГБУЗ РХ “Республиканская клиническая больница им. Г.Я. Ремишевской” мне сообщают, что новосибирский центр “уходит в отпуск” и сможет принять Кузьминых О.А. только “после новогодних каникул”. При том меня и моих родственников уверили, что это к лучшему, так как у мамы наступит “холодный период”, когда ее транспортировка и оперирование могут пройти с минимумом рисков. На тот момент наша мама была в сознании, ее отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, она разговаривала и осознавала все, что происходит вокруг, чувствовала ноги и могла шевелить руками, прекрасно понимала кто она и помнила всех родственников.
25.12.2017г. я узнаю от врачей ГБУЗ РХ “Республиканская клиническая больница им. Г.Я. Ремишевской”, что еще 22.12.2017 у нее произошел очередной приступ (разрыв, субарахноидальное кровоизлияние). В истории болезни есть несколько номеров телефонов родственников, в том числе и мои. Однако о ухудшении состояния мне сообщили лишь тогда, когда я позвонила самостоятельно.
Я вернулась в Абакан и уже три недели здесь. Мама в вегетативном состоянии. Снова был отправлен запрос в Новосибирск. Отказ - "транспортировать нельзя, проведение операции нецелесообразно".
Теперь суть. Я не знаю, что делать, к кому идти и как поступать. По словам врачей, в скором времени будет собираться консилиум. Там будут принимать решение о том, что делать далее. Возможно, оперировать в Абакане. Хотя ранее эти же врачи говорили что проведение операции на базе республиканской больницы - опасно для жизни и мозга мамы.
Прошу, подскажите, куда еще можно обратиться? Еще до нового года я отправила обращения в местную прокуратуру и Минздрав. Сейчас пишу письма в минздрав РФ и пытаюсь дозвониться до минздрава Хакасии, чтобы попасть на личный прием. Что еще я могу сделать??
В Москве детский нейрохирург Научно-исследовательского института неотложной детской хирургии и травматологии Арсис Комфорт покончил с собой, после того, как его обвинили в вымогательстве взятки. Об этом medrussia.org сообщили в окружении погибшего врача.
https://medrussia.org/7041-s-sobojj-iz-za-podstavy/
Как стало известно, 45-летний врач работал в клинике Рошаля (Москва) больше шести лет. Хирург имел непререкаемый авторитет среди пациентов и их родственников, так как ему часто удавалось спасти безнадёжно больных детей.
Как сообщили источники, в июне 2017 года Арсиса обвинили в получении взятки от одного бизнесмена, который заявил, что врач якобы требовал у него деньги за лечение его детей.
На следующий день после обвинения Арсис Комфорт не явился на работе и не ответил ни на один звонок.
Как сообщили источники, нейрохирург выпил смертельную дозу некоторых препаратов, после чего у него остановилось сердце. У Комфорта не было семьи, - только сестра и родители.
Другие источники утверждают, что он повесился.
"Он повесился в ее [сестры] день рождения и она же вынимала его из петли. Люди, доведшие его до самоубийства, даже не попрощались с ним по-человечески. Нигде ни строчки про этого гениальнейшего доктора", - сообщил источник.
Арсис Комфорт оставил прощальное письмо на 4-х листах где объяснил причины самоубийства. "Простите, что не оправдал ваших надежд", - писал врач.
Близкие считают, что его подставили, чтобы избавиться от конкуренции. Этой же версии придерживаются и некоторые коллеги нейрохирурга, которые, не раскрывая своих данных, заявили, что побоялись вступаться за коллегу из-за угрозы репрессий со стороны руководства.
Также стоит отметить, что своё расследование провели и журналисты проекта Mash, которые сообщили medrussia.org, что в руководство клиники отказалось комментировать ситуацию.
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Далласский нейрохирург Кристофер Данч (Christopher Duntsch) получил пожизненное за то, что искалечил пациентку во время операции на позвоночнике.
Приговор за нанесение тяжких телесных повреждений оказался так суров, потому что от рук Данча до этого погибло 2 пациента, а многие остались парализованными или страдали от постоянной боли.
- 24 пациента не отметили улучшения, или их состояние ухудшилось после операции;
- 21 пациент страдают от хронической боли;
- 10 пациентам потребовалась повторная операция;
- у 4 оказался поврежден спинной мозг с полным или частичным параличом;
- 2 пациента скончались (одна умерла от инсульта после повреждения позвоночной артерии шурупом во время операции на шейных позвонках, другой пациент - после микроламинэктомии).
По заявлениям коллег, Данч оперировал на уровне резидента первого-второго года, однако совершенно не осознавал этого. Сам он называл себя "лучшим спинальным хирургом в Далласе".
Кроме того, к делу оказалось приобщено письмо Данча коллеге, в котором он писал: "Вы не можете понять, что я строю империю, я настолько вне всяких рамок и принципов, что Земля мала для меня. Знающие меня люди думают, что я что-то между богом, Эйнштейном и антихристом. Я могу все, я хочу и буду пересекать любые границы, как будто я на игровой площадке, и я никогда не проиграю... Я готов оставить любовь и доброту, и терпение, и всю свою сущность, и стать хладнокровным убийцей"