Марк разжал ладони и отступил. Посмотрел по сторонам, но ожидаемо никого не разглядел. Покачал головой и на несколько секунд закрыл лицо руками. Злость застыла как тягучая вода, где он видел образы своей смерти. Неподвижная, холодная.
— Конечно, я тоже хотел отомстить, — не глядя на него, заговорил Огнецвет. — Даже когда подыхал и знал, что останусь в том чёртовом лесу, всё равно надеялся, что, может, ну случится какое-то долбанное чудо, и я заберу их всех с собой. Или хотя бы кто-нибудь найдёт их и пересажает кого в дурку, кого в тюрьму. Даже в какой-то момент думал, а, может, всё-таки согласиться? Когда то чудище предлагало спасти меня в обмен на другие жизни. А потом понял, что нет, не хочу. Не хочу быть таким же, как Чернолесовские. Я давно осознал, что мёртвый. И что мести мне никакой не видать. Когда мне разрешили вернуться в ту деревню, никого уже там не было. А здесь я только потому, что есть более могущественное существо, которому я зачем-то нужен. Хотя на его месте я такого давно списал бы в запас. Но дело не только в этом. Ты же не думаешь, что каждый человек с местью, незавершёнными делами или хрен знает чем ещё, попадает сюда? Нет… Люди умирают и исчезают. А нам с тобой, Марик, просто по-разному не повезло. Да ты и сам всё это знаешь…
Он не договорил, но Марк его понял.
— Но не хочу признать, — закончил он фразу.
Из груди вырвался тяжёлый вздох, но почему-то вдруг стало спокойнее — словно разговор с Огнецветом наконец подвёл его к окончательному осознанию и добавил решимости.
— Что мне нужно сделать? — тихо спросил Марк. — Ты знаешь?
— Да, — кивнул Огнецвет. — Увидеть всё полностью и разбить клетку, в которую ты угодил.
Прежде, чем Марк успел что-то возразить, мир снова пришёл в движение. На белом снегу проступило пятно цвета ртути. Тягучие капли потянулись вверх, пока не собрались в зеркало. В то самое проклятое зеркало, сквозь которое он видел своё прошлое.
— Я не могу его разбить, если ты об этом, — пробормотал Марк. — Пытался много раз.
Он приблизился к зеркалу. В мутном отражении промелькнуло его бледное лицо. Впервые за всё время посмертия страшила не неизвестность. Марк слишком хорошо знал, что увидит, и от этого внутри все сводило ледяной судорогой.
— Смотри, — прозвучал рядом голос Огнецвета.
— Почему ты думаешь, что это поможет? — тихо спросил Марк.
— Потому что это твой последний шанс.
В его голосе звучала уверенность, которой недоставало Марку. Поверхность пошла рябью, а через несколько секунд превратилась в снежное утро, и Марк увидел себя со стороны. Возле родительского дома остановилось такси, а из подъезда вышел он сам и, на ходу ёжась от холодного ветра, сел в машину.
Марк навсегда запомнил свой последний день. Цепочка событий, которая привела к такому финалу, запустилась раньше. Бывшие ученики одиннадцатого “Б” устроили встречу по случаю десятилетия со дня выпуска. Марк до последнего тянул с решением. Не хотел ехать. Он помнил сверстников, друзей и просто приятелей, готовых рвануть куда угодно, и не хотел рушить поистёртые со временем детские и подростковые воспоминания. Они давно стали друг для друга чужими людьми. Марк примерно представлял, как всё будет. Не очень искренняя радость и оценивающие взгляды. Неловкие паузы до первой партии алкоголя. Разговоры, кто чего добился. Часть одноклассников быстро разбежится, сославшись на домашние дела, другая — завалится бухать в ближайший бар. Возможно, он слишком плохо думал о людях, но представлял грядущую встречу примерно так. В конце концов, ему простительно — Марк всегда слыл немного странненьким. Он с самого детства был мечтателем. Взрослые часто считали его поверхностным и недалёким, а ему нравилось придумывать собственные миры и истории, тогда ещё по-детски простые и наивные.
В родном захолустье ему давно стало душно, и он с юношеской горячностью рванул в большой город — за новыми впечатлениями и возможностью осуществить свои мечты. Спустя десять лет он мог сказать, что он сумел это сделать. Но так считали не все. Изображение в зеркале моргнуло, словно телевизор переключили на другой канал. Марк увидел квартиру родителей. Мама с отцом разговаривали на повышенных тонах.
— Да что ты к нему привязался?! — говорила мама. — Что он у нас, хуже всех что ли?
— Смотря в чём, — жёстко ответил отец. — Десять лет прошло, десять! Все повзрослели, за ум взялись. Почти у всех семьи. Он вот что, не мог хотя бы серьги свои снять? Позорит меня перед людьми. В своей Москве пусть хоть с голой жопой ходит, раз уж мозгов нету.
— Ну так уж и нету. Деньги ты у него, несмотря ни на что, брать не стесняешься.
Отец хмуро глянул на маму.
— Да все говорят, что ему просто повезло. На него люди смотрят и чего только не думают.
— Дурак ты, Костя. Ты не людям должен поддакивать. И не оправдываться. А его поддерживать. Тебе лет через двадцать не соседи будут помогать, а сын, которого ты стыдишься. Марик не глупый, он же всё видит.
Отец не ответил. Изображение снова потемнело, а Марк криво улыбнулся. Дома его считали белой вороной. Это в Москве он мало чем выделялся. Там никого не удивишь ни шмотками, ни проколотыми ушами, ни айфоном. А здесь… Здесь он просто придурок, которому, как все говорили, все само приплыло в руки. Малевать картинки — какой же это труд? Любой дебил справится. В одном Марк с мамой был несогласен — ничего он не видел. Ни с отцом, ни с одноклассниками.
Пока он думал о прошлом, посмертие переключилось на встречу выпускников. Изображения шли как в клиповой нарезке, фрагментами. Вот Марк только что приехал в кафе, а вот он уже сидел вместе с бывшими приятелями. Генка, узнав, что он работает в немецкой компании, тут же заржал и назвал его фашистом. Как в детстве. В младших классах Марк так бесился от этого прозвища. Сколько раз дрался с теми, кто его дразнил, сейчас и не вспомнить. Точно знал, что столько же получал от отца за то, что полез в драку. Уже в средней школе Марк сдружился с тремя одноклассниками, и обидное прозвище “фашист” само собой превратилось в обычное погоняло. А в юности он и вовсе не брезговал нарочно упомянуть девушкам о своей родословной, чтобы добавить себе немного загадочности.
Следующей сменой кадров стал момент, когда Марк совершил ошибку, стоившую ему жизни. Все начали расходиться, и Генка неожиданно позвал их старую компанию к себе на квартиру. Поговорить, повспоминать и пропустить ещё по стаканчику, пока получилось вырваться из ежедневной рутины. Кто-то ещё тогда удивился, не будет ли против его жена, но Генка с гордостью объяснил, что ему досталась однушка от умершей бабки. Для таких посиделок — самое то. Марк хотел уже вызывать такси и ехать домой, но Генка великодушным жестом позвал и его. Как он сказал, наверстать упущенное. Марк зачем-то согласился. Они поехали вчетвером — той самой старой компанией, о которой у него сохранилось столько тёплых воспоминаний.
Изображение дрогнуло и приблизилось. Теперь Марк уже не смотрел со стороны — он словно вернулся в тот день и заново его проживал. В старую квартиру, видевшую последний ремонт ещё при советской власти. Большую часть мебели Генка, видимо, уже вывез. В комнате остался только диван и обеденный стол с расставленными вокруг него стульями. С кухни слышался рокот допотопного холодильника.
Марк с дивана посматривал на повзрослевших и ставших чужими друзей.
Генка всегда у них был главным заводилой. Сколько нагоняев они получили от родителей, потому что всей компанией радостно срывались в его очередную авантюру. В коренастом и налысо бритом парне с трудом узнавался школьный товарищ. Марк слышал, что тот успел отмотать пару лет за решёткой. Попался то ли на мелкой краже, то ли на хулиганке, но потом вроде взялся за ум.
Напротив Генки, поближе к приоткрытому окну, с сигаретой сидел Дархан. Ещё в старших классах взрослые сравнивали с его с Цоем. Дархан сначала кривился, а потом просëк, что девочки велись на сравнение с кумиром прошлых лет, даже если ни разу о нём не слышали. Все старшие классы Дархан старательно копировал Цоя, начиная с причёски. Ему, такому же потомку обрусевших корейцев с примесью казахской крови, это было легко. Он даже научился играть на гитаре и, намеренно занижая голос, покорял девчонок песнями про звезду по имени Солнце и группу крови на рукаве. Чем он сейчас жил, Марк не знал, но былого лоска в нём совсем не осталось. И дело было даже не в том, что повзрослел, не в телефоне с разбитым экраном, не в застиранной одежде. В его глазах таилась пустота человека, который не знал, зачем живёт. Примерно такую же пустоту Марк увидел и у Серёги. Помнил он его совсем другим. В старших классах за Серым девчонок бегало больше, чем за ними троими вместе взятыми. С него можно было картины рисовать. Высокий, светловолосый, с точёными чертами и голубыми глазами. Спустя десять лет Серёга выглядел, как выстиранная в белизне старая тряпка. Выцветший, осунувшийся. От правой брови до виска тянулся белёсый шрам. Из-за травмы один глаз выглядел слегка прищуренным. Смотрел Серёга с такой же пустотой во взгляде, как Дархан. Только в отличие от него он старательно её прикрывал. Охотно рассказывал, как пару лет назад устроился на завод, где работал его отец. Говорил, что платили не очень много, но стабильно. Квартира тоже есть. Небольшая, но зато своя. Этих “но” в его речи было так много, словно он пытался оправдаться или убедить сам себя, что всё хорошо. Марк ни с кем из них не мерился достижениями. Он вообще молчал, больше спрашивая про других. Пробовал поставить себя на их место — может, его бы тоже бесило, как Дархана, что он весь такой успешный понаехал из своей столицы. Никто же из них не знал, сколько ему пришлось пахать, чтобы добиться того, что у него сейчас было.
Они пили всего часа два, а Марку уже стало совсем некомфортно в обществе бывших друзей. Он чувствовал себя чужим. Эти трое снова, как в школе, задирали его, но тогда были безобидные подколы. А сейчас — ядовитые поддёвки. Марк молча злился, вливал в себя алкоголь и время от времени дотрагивался до серьги в ухе.
— Совсем ты в этой Москве испортился, — в очередной раз завëл свою песню Дархан. — Айфон вон мажорный, поди ещё последний, шмотки пидорские, побрякушки. А дальше что, заведёшь себе богатого папика?
— А, может, он уже завёл, — едко ухмыльнулся Генка.
Марк поставил пустой стакан на пол и поднялся с дивана.
— Ладно, мужики, счастливо оставаться, — сдержанно произнёс он.
— Куда это ты так резво собрался? — поинтересовался Дархан.
— Ну как куда, в свою Москву, — холодно ответил Марк.
Перед глазами слегка плыло. Он вытащил из кармана толстовки айфон, чтобы вызвать такси, но отвлёк Генка. Голос его звучал зло и раздражённо, как у человека, ищущего любой повод для конфликта.
— В свою Ма-аскву, — передразнил он. — Ну и вали нахер, раз с нами тебе западло оставаться.
На лице Серёги вдруг промелькнул страх. Он как-то весь съёжился и нервно тряхнул головой.
— Да пусть идёт, чего ты, — пробормотал он.
— А чего я? Это же наше место у параши, так ведь, Марик?
Марк резко обернулся и в упор посмотрел на Генку. Здравым смыслом понимал, что лучше просто уйти, но подогретое алкоголем раздражение сделало своё дело.
— Я тебе хоть слово сказал про парашу? Хоть кому-то из вас? Это вам то мои шмотки не зашли, то работа. Я что, должен молча улыбаться и кивать, пока вы меня на ровном месте решили с дерьмом смешать? — со злостью бросил он. — Нахера вы меня вообще позвали?
— Да ладно, — Дархан неприятно улыбнулся. — Ты уж извини нас, провинциалов. Мы просто завидуем, что кому-то всё само в руки приплыло, а мы всё вкалываем, да, видимо, где-то не там.
Он потянулся к стакану с виски залпом допил остатки.
— Ну вот хоть угостил нас нищебродов, а то когда мы ещё такой вискарик попробовали.
На бывших друзей Марк смотрел с неприятным недоумением. Он был настолько пьян, слеп или наивен, что не заметил их отношения к себе? Помнил что-то былое, тёплое, из детства, а настоящее за этим мороком не сразу разглядел. Перед тем, как ехать на квартиру, он зашёл в местный маркет, купил бутылку хорошего виски и закуски. Оплатил такси. Одним словом, хотел как лучше, а получилось как всегда. Его захлестнуло такой злостью, что он машинально сжал ладони в кулаки.
— Да кто вам сказал, что мне само всё приплыло? — сквозь зубы процедил Марк. — Вы же ничего не знаете про меня. Я кем только ни работал, пока учился и потом, после универа. Да я даже грёбаной лошадкой рекламу раздавал! Возможно, всё дело в том, что я что-то делал, а не ныл.
— А мы, по-твоему, только ноем? — в голосе Дархана послышались угрожающие нотки.
Серёга издал невнятный звук и обхватил себя руками — как ребёнок, рядом с которым родители устроили скандал. Генка как-то странно опустил голову.
— Давай не будем продолжать, Дар, — произнёс Марк. — Я еду домой.
С этими словами он пошёл в коридор, где оставил ботинки и плащ.
— Марик, — позвал его Генка, когда тот проходил мимо него.
Марк остановился и посмотрел на бывшего друга.
— Я пойду, — коротко сказал он.
Генка не ответил. Вскочил со стула и проворно кинулся к нему. В последний момент Марк заметил в его руке кухонный нож, но ничего сделать уже не успел. Лезвие легко вошло в живот. Обожгло болью. Марк вскрикнул. Попытался отшатнуться, но Генка крепко ухватил его шею и потянул рукоятку ножа наверх. Марк заорал, и Генка тут же зажал ему рот испачканной в крови рукой.
— Заткнись, — зло прошипел он. — Заткнись!!
Сквозь алую пелену Марк увидел, как вскочил на ноги Дархан, а Серый весь сгорбился и закрыл лицо ладонями.
— Ты… ты что натворил? — неверяще спросил Дархан и схватился за голову — Сука, ты совсем…
— Молчать! — рявкнул Генка.
Марк из последних сил попытался его оттолкнуть. От боли и слабости подгибались ноги. Дрожащей рукой он ударил Генку в челюсть. Тот отпрянул назад, и нож выскользнул из раны. Марк машинально прижал ладонь к животу. В голове стучала только одна мысль — надо уйти. Выбраться из чёртовой квартиры, пока она не превратилась в могилу. И где-то на периферии сознания плескались страх и горькое недоумение.
— Куда собрался?! — Генка грубо рванул его за плечо.
Ноги у Марка подкосились, и он тяжело упал на пол. Перед глазами на пару мгновений повисла алая пелена. Сквозь неё он слышал голос Дархана.
— Ты совсем ёбнулся?! Ты его убьёшь!
— А что мне с ним ещё делать? — с искажённым от ярости лицом выплюнул Генка.
— Я позвоню в скорую…. — подал голос Серый. — Он же умрёт…
— Я тебя урою нахер, если дёрнешься! — рявкнул Генка.
— Сесть ещё раз хочешь? — заорал Дархан.
— Не хочу! Поэтому вы оба, сучата, будете молчать как миленькие.
Марк с тихим стоном пополз по полу. Понимал, что бессмысленно, но в глубине души надеялся на какое-то чудо. Да хоть даже, что он перебухал и заснул на продавленном диване, и ему всего лишь снилась долбанная дичь, а не бывшие одноклассники на самом деле решили его прирезать.
— Куда-а ты, блядь, собрался, — с растяжечкой прорычал Генка и пнул Марка в живот.
Перед глазами полыхнуло болью, и Марк потерял сознание. Изображение в зеркале снова изменилось. Пока в старой квартире он валялся в недолгом беспамятстве, Марк в посмертии смотрел на всё, что произошло дальше. Дархан так и держался за голову, не в силах поверить в происходящее. Серый тихо скулил, как испуганная собачонка.
— Помоги мне перенести его в ванную, — скомандовал Генка.
— Ты чё задумал?! — Дархан, наконец, справился с шоком и зло уставился на товарища. — Это ты его ударил! А я за твою ебанину впрягаться не буду!
Генка растянул губы в злой улыбке.
— Кто тебе поверит, что ты не причём? У тебя условка непогашенная. Ты отсюда строевым шагом сразу в ментовку отправишься, а оттуда на зону минимум лет на десять.
— Пошёл ты нахер! — огрызнулся Дархан. — Ничего ты не докажешь!
Марк со стороны смотрел, как они ругались и спорили. Как Генка запугал Дархана, что тот для всех будет соучастником. Продавил Серого, что на зоне тому не выжить, и что никак нельзя оставлять Ксюху, Серёгину дочь, сиротой, если отца на зону отправят. Изображение пошло рябью, поменялось. Пришло время самого страшного. Марк только сейчас, наконец, понял весь смысл слов Огнецвета — даже глядя на всё со стороны, даже мечтая о смерти, он успел убедить себя, что это всё произошло не с ним. Он уходил, отворачивался от преследующих образов, убегал. Поэтому у него не было сил уйти из посмертия, он слишком цеплялся за крохи существования и боялся их потерять. В этот раз ему придётся посмотреть все до конца и поверить.
В зеркале его, ещё живого, бросили в ванну. Марк из зимнего безмолвия видел, как там он очнулся и умолял отпустить, обещал молчать. В ответ на мольбы Дархан с искажённым гримасой лицом придавил его, чтобы не дёргался, а Генка с безумным огнём в глазах обмотал вокруг шеи бывшего одноклассника самый обычный шланг от душа…
Марк не хотел проживать всё заново, но смотрел. Вспоминал, как бился в агонии в залитой кровью ванне, как мучительно долго разрывало лёгкие и как, наконец, накрыло темнотой. Навсегда. Его било крупной дрожью. Марк обхватил себя руками. Не особо помогло. В сознании словно щёлкнуло. Окатило холодом. Всё, он понял. Почувствовал. Осознал. С последней тщетной попыткой вдохнуть. Не сразу ощутил, как на плечи легли чужие ладони.
— Ты можешь уйти уже сейчас. Теперь у тебя получится, — успокаивающе произнёс Огнецвет.
В сознании запульсировало мягкое, спокойное исходящее от него сочувствие. От незнакомого человека и такого же мертвеца. Это было удивительно и так тоскливо. В ответ Марк мог швырнуть только шквалом собственной боли. Не хотел, но по другому не получилось.
— Нет… Я хочу знать, что они сделали. Что он сделал… со мной. А потом уйду, и они заплатят.
Огнецвет не ответил. Остался рядом, придерживая за плечи. Они оба смотрели, как Генка заставил Дархана надеть плащ Марка, замотать лицо шарфом и вызвать с “айфона” такси, как будто подвыпивший Марк Вейнер поехал домой. Одежду даже водкой облили, чтобы разило посильнее. На этом фантазия Генки не ограничилась. Марк с содроганием смотрел, как тот отправил по домам Дархана и скулящего Серого. Оставил в квартире труп — со спокойным сердцем. Картинки в зеркале менялись одна за другой. Марк сказал бы, что одна ужаснее другой, но все они были одинаково отвратительны. Генка очень не хотел снова попасть на зону. Он упрямо распиливал труп в ванной. Отворачивался поблевать и снова распиливал, расчленял, резал и складывал в несколько слоёв пакетов для строительного мусора. Он даже накупил пару мешков шпатлёвки, изображал видимость ремонта. Выносил наскоро разломанный стол, за которым они пили, куски сбитой плитки с кухни и расфасованного по пакетам бывшего одноклассника. Кровь слил в пластиковую флягу. Вывез за город и слил в болото. Там же прикопал и голову.
Зеркало почернело. Марк прикоснулся к нему рукой, и оно пошло трещинами. Скрипнуло, как снег под ногами в трескучий мороз. Осыпалось осколками. На той стороне Марк увидел знакомую зимнюю улицу. Он был свободен, но облегчения не ощутил. Столько времени мечтал выбраться, а когда получилось, всё утонуло в чёрной злости и желании отомстить убийцам. Каждому из них.
Марк обернулся через плечо.
— Иди, — отступая назад, произнёс Огнецвет. — Только помни, что и оттуда нужно будет уйти.
— Я помню, — с трудом ответил Марк. — Спасибо тебе. За всё.
Сказал и с замершим сердцем шагнул из белого безмолвия в настоящую зиму живого мира. Сыпал лёгкий снег. Часы на “умной” остановке показывали семь вечера. Люди Марка не видели, глядели сквозь него, высматривая транспорт. Марк поднёс ладонь к экрану с рекламой — по изображению пошли помехи. Подошёл к мужчине, дотронулся до его виска. Тот сразу скривился, как он сильной головной боли, а Марк недобро улыбнулся. Значит, он не просто невидимый и бессильный призрак. Перед тем, как пойти к первому человеку из своего короткого списка, подошёл к смотрящему в смартфон парню. Заглянул в телефон и удивлённо хмыкнул. Всего две недели прошло. Это там он вечность плавал в безумии. А здесь жизнь шла неторопливо, своим чередом. Это хорошо, это правильно… Нужно только троих отсюда вычеркнуть.
Из щели от приоткрытой двери пробивался свет, слышалась музыка. Марк дотронулся ладонью до металла. Мог бы пройти насквозь. На мёртвых ограничения не распространялись, но сейчас как никогда хотелось почувствовать себя живым. Дверь открылась почти без шума. Тихий скрип утонул в раскатах электронщины. Гараж у Дархана был большой. В такой два пазика можно загнать. У дальней стены — верстак с инструментами. Возле него обогреватель. По углам навалены то ли запчасти, то ли просто хлам. Справа на яме — легковой Шевроле. Сам Дархан, судя по звукам, внизу ковырялся в брюхе машины. Непрошенного гостя он не услышал. Марк подошёл к верстаку, где стояла старенькая магнитола. Провёл над ней ладонью, и простенький бит утонул в радиопомехах. Сквозь них пробился узнаваемый голос:
“Красная, красная кровь -
Через час уже просто земля…”
— Ну кто там? — крикнул из ямы Дархан.
Послышался металлический грохот, а следом — звук шагов по приставной лестнице. Через несколько секунд показался помятый и осунувшийся Дархан. Увидев Марка, он вздрогнул и застыл с широко раскрытыми глазами.
— Блядь! — сипло выдохнул Дархан и попятился. — Ты… Что?.. Как?
— Ну что же ты так грубо встречаешь гостей? — недобро улыбнулся Марк.
Он демонстративно огляделся по сторонам.
— Хороший гараж. Помню, как мы мелкими сюда забегали к твоему отцу, а он нас выгонял. В те времена хлама было намного больше. А ты всё по красоте организовал. Молодец.
Дархан, не отрывая взгляда от незваного гостя, опёрся рукой о стену, словно ему стало тяжело стоять.
Марк глянул через плечо. Шагнул назад и сел на верстак. Снова посмотрел на бывшего приятеля.
— Ну чего ты застыл? Не рад что ли?
Дархан вымученно улыбнулся. Его взгляд блуждал по убитому однокласснику, словно где-то в его облике должен быть самый важный ответ — почему тот здесь?
— Я думал… — хрипло произнёс он, — что ты… Ну… Того.
Его губы снова искривились в неестественной, сардонической улыбке. Из груди вырвался вздох облегчения.
— А ты живой, — Дархан отлепился от стены, взлохматил волосы.
Марк видел, что тому некомфортно. Скорее всего, даже страшно. Он бы тоже испугался, если бы к нему заявился человек, которого он считал мёртвым. Только Дархан, глядя на вернувшегося покойника, видимо, сделал очень простой и странный вывод — что Марк действительно каким-то чудом выжил, а у него есть шанс всё исправить.
— С чего ты так решил? — с холодной усмешкой спросил Марк. — Вы же меня убили.
Он провёл рукой сквозь магнитолу и выжидающе посмотрел на Дархана.
— Ты стоял рядом и держал, пока Генка меня душил. И ты всерьёз думаешь, что я, живой и здоровый, пришёл к тебе сказать, что это всего лишь досадное недоразумение?
Марк легко соскочил с верстака. Дархан в ужасе попятился.
— Но… Я не хотел. Ты же знаешь! Мы все перебрали. Так глупо получилось. Я правда не хотел. Марик…
— Не смей меня так называть! — зло перебил Марк.
Законы мира живых ему уступили. За мгновение он оказался прямо перед своим убийцей. Дархан заорал со страха. Бросился к двери и снова закричал, когда между ним и спасительным выходом из ниоткуда появился Марк.
— Ты правда думаешь, что от призрака можно сбежать? Я за тобой пришёл, Дар, и никуда ты от меня не денешься.
— Н-не надо… Пожалуйста. Я очень виноват. Хочешь, я в полицию, пойду? Признаюсь. Только не убивай… У меня дети останутся…
— Раньше надо было думать о детях, — холодно произнёс Марк. — Когда ты решил не звонить в полицию. Когда побоялся рыпнуться против Генки.
— Да пошёл ты! А сам ты рыпнулся? Я же не просто так! — с надрывом выкрикнул Дархан. — Ты ничего обо мне не знаешь! Ты то…
Он осёкся на полуслове и судорожно втянул воздух, когда бесплотная рука сжала его сердце.
— М-марк… — умоляюще просипел он. — П-пощади…
Сочувствия для него не осталось. Понимания — тоже. Марк смотрел в испуганные глаза бывшего одноклассника и чувствовал странное безразличие. Ни удовлетворения от мести, ни какого-то страха от осознания, что он вот-вот заберёт чужую жизнь. Внутри всё заполнила тоскливая пустота. Даже если он убьёт всех троих, это не поможет ему вернуться домой. Он больше не напишет историю. Ничего не нарисует. Не позвонит Элине, чтобы помириться с ней. Не приедет навестить родителей.
Дархан с остекленевшим взглядом безжизненно рухнул на пол. Когда они мальчишками лазили по заброшкам, он часто командовал — “первый пошёл!”. Первым обычно был Генка — как негласный предводитель. А Дар втихоря завидовал. Теперь и он дождался своего часа. Стал первым. Марк посмотрел на лампочку над магнитолой, и она лопнула с тихим звоном. Из патрона посыпались искры. На брошенной на верстаке тряпке разгорелся крохотный огонёк. Возле входа задымился электрический щиток. Марк стоял у тела Дархана, пока в гараже не занялось настоящее пламя — под голос, рассказывающий про звезду по имени Солнце.
Остаток дня он просидел рядом с домом родителей. У входа в подъезд и на фонарном столбе висела листовка с его фотографией. Той самой, которую он видел на своей несуществующей могиле. В квартиру подниматься не решился. Потом. Ещё успеет. После того, как со всеми разберётся. Он помнил, что ему предстоит выбор. Хотя какой уж там выбор… Собраться с духом и исчезнуть.