После первого же посещения Карелии появилось у меня одно пристрастие. Мне оно всегда казалось странным, объяснить себе я его не мог. Пока, недавно, не взял в руки том Пришвина. Этого писателя мы все помним с детства. Поэтому по взрослости его не читаем. Про зайчиков-собачек – вот что в памяти остается. Во времена книжного дефицита досталась мне по жребию подписка на восьмитомник. Выкупил я только три тома, да и те не стал читать. Теперь вот стал читать и открывать не просто что-то новое, а про себя новое узнавать.
В 80-х годах грибовал я в окрестностях Кудамы. По лесам и сопкам гонялся за грибами-ягодами. Но, в ущерб выгоде (а дело это в ту пору было выгодное, деньги приносило хорошие), то и дело отправлялся за болотными подберезовиками. Из названия ясно, что растет этот гриб на болотах, в сырости. Оттого у него шляпка бледная, а сам он весь наполнен водой. Так что, имея большой «живой» вес, после сушки он веса почти не имеет. Правда, уж если он высыпал, то по болотам стоит кучками. Устанешь срезать!
От деревни до большого болота, куда я любил ходить, было не далеко по карельским меркам. Выходил я на старую вырубку за деревней, пересекал её и оказывался на берегу быстрой и широкой протоки, в том месте, где через нее был перекинут ствол гигантской ели. По стволу переходил на другой берег и вдоль него шел до берега Кудам-озера, не большого по тем же меркам и окруженного глухим лесом. Пройдя немного вдоль озерного берега, поднимался на невысокую сопку, по вершине которой проходила широкая тропа, кем-то когда-то проложенная настолько прочно, что не зарастала из года в год. По ней шел я дальше на север, пока по правую руку от меня, сквозь просвет между деревьями, не открывалось заболоченное пространство.
От тропы до края болота оставалось пройти лишь пологий косогор – и вот оно! Болото было велико. С косогора открывался вид на него до самого горизонта. Поросшее редкими, тонкоствольными и невысокими деревцами, пузырящееся желто-оранжевыми кочками, оно в те годы не представляло опасности – карельские болота много десятилетий осушали. И на этом болоте, как и на многих других, можно было найти штабели керамических трубок, оставленныe осушителями.
Мне нравилось гулять по болоту. Нравилась необыкновенная его пестрота и первобытность тишины, которая меня окружала. То и дело ветер доносил приятные запахи: то от сопки повеет багульником, то можжевеловым духом, то в жаркий день пахнёт сосной от косогора. Вздрогнет от моих шагов нетвердая поверхность болота и почует моё приближение золотистая змейка, порснет с нагретой кочки в траву. Хорошо, если успеваю её заметить, чаще это бесшумное бегство остается втайне. Тот же знак подаст почва птице. Вспорхнет болотный житель в воздух, подпустив меня не ближе, чем шагов на десять, и раздастся свист быстрых крыльев.
Хоть и не топко болото, но опасность всё ж есть, заблудиться на болоте просто. Когда бродишь промеж редкой поросли, ступаешь с кочки на кочку, подними глаза, оглядись – не найдешь следа, каким путем сюда забрел. Вдалеке от края болота даже редкая поросль мешает увидеть дальше, чем на небольшое расстояние. Не видать берегов, даже сопок не видать, ведь деревца хоть и не высоки, но все ж выше человеческого роста и горизонт закрывают. И, если небо в тучах так, что солнца не видно, если компаса с собой нет, то до паники доведет заблудившегося однообразность, похожесть всех окружающих его предметов. К тому же двигаться по болоту по прямой не получается, то и дело приходится петлять, выбирая кочку потверже или обходя деревца. Потому соблюдать нужное направление трудно, почти невозможно. Применял я такой способ, помогавший мне находить путь ухода с болота: если дул устойчивый ветер, при входе на болото я определял его направление. И тогда ветер становился для меня вместо стрелки компаса. По нему я узнавал, в какую сторону нужно идти.
Нагулявшись, возвращался я к краю болота и там собирал грибы, чтобы не тащить их издалека. Брал только шляпки, ножки оставлял на болоте. С коробом за спиной и двумя корзинами в руках шагал я назад, в деревню. Килограммов 20, а то и более нёс. Но было не в тягость, привычно мне это было тогда. С двумя-тремя перекурами за час добирался до дома.
Так вот о чём подсказал мне Пришвин, сам любивший бывать на болотах: люди по болотам не ходят, не ездят. Если и пройдет кто, то быстро следы исчезают. Никакого хозяйства на болоте также не ведется. И потому человеку внимательному и не чуждому воображения, оказавшемуся на болоте, присмотревшемуся к нему, принюхавшемуся, прислушавшемуся, становится ясно, как выглядела земля в ту пору, когда еще не было на ней людей. А была вся земля покрыта вот такими влажными полями и порослью.
