«Лукавых» предков могло быть много
Биолог Александр Марков считает, что, возможно, общим предком всего живого на Земле был не один только LUCA, а сообщество микроорганизмов.
Александр Марков, впрочем, не единственный ученый, который больше склонен верить версии о сообществе. Той же гипотезы, скажем, придерживается крупнейший микробиолог и академик Георгий Заварзин.
«Они (ученые, которые склонны к идее о том, что «вначале было сообщество», а не единственный исходный вид — NS) исходят из того, что устойчивое существование биосферы возможно только при условии относительной замкнутости биогеохимических циклов, в противном случае, живые существа очень быстро израсходуют все ресурсы и отравят себя продуктами собственной жизнедеятельности», — пишет Марков в своей книге «Рождение сложности. Эволюционная биология сегодня: неожиданные открытия и новые вопросы».
Таким образом, замкнутые циклы, по мнению некоторых биологов, могут обеспечить только группы из разных видов микроорганизмов, которые разделили между собой биогеохимические функции. То есть одни организмы в этом случае будут употреблять ресурсы среды и наполнять ее продуктами своей жизнедеятельности, а вторые — будут использовать продукты жизнедеятельности первых, и возвращать в виде своих отходов исходный ресурс в окружающую среду. Сообществами, которые способны формировать такой замкнутый цикл, являются, например, одни из самых древних микроорганизмов на Земле — цианобактериальные маты. По мнению Заварзина, организм, который в одиночку способен замкнуть такую цепь, просто не может существовать, как не может существовать вечный двигатель.
Строматолиты – ископаемые останки цианобактериальных матов / ©Richard Arculus
«Для этапа химической преджизни это еще более очевидно, — пишет Марков. — Никакая отдельно взятая органическая молекула не сможет устойчиво самовоспроизводиться и поддерживать гомеостаз в окружающей среде. На это способны только комплексы из довольно большого числа разных молекул, между которыми наладилось «взаимовыгодное сотрудничество» (симбиоз)».
Так что Лука, действительно, мог быть не единственным видом микроорганизмов, а полиморфным сообществом, который активно обменивался наследственным материалом между своими «особями». К изначальным свойствам жизни на Земле, по словам Александра Маркова, относятся разнообразие, симбиоз, информационный обмен и разделение функций.
Тем не менее, автор говорит и о том, что в биологии существуют и исключения. В рамках теории, единственный вид микроорганизмов, который обитает на планете очень долго, представить все-таки можно. Например, он может питаться какими-то веществами, которые в небольших количествах поступают из земли. Отходы же его жизнедеятельности могут перерабатываться геохимическими процессами (просто захораниваться в земных недрах), — живые существа могут не участвовать в этом. Такой микроорганизм в итоге просто встроится в уже существующий геохимический цикл, лишь ускорив его.
«Однако в целом на сегодняшний день утверждение «в начале было сообщество» представляется, на мой взгляд, более вероятным, чем «в начале был один вид микробов», — пишет Марков.
Подземная экосистема в кратере Чикшулуб
Ученые обнаружили подземную экосистему в гидротермальной системе кратера Чикшулуб.
Чикшулуб - хорошо сохранившийся ударный кратер диаметром около 180 км. Исследователи изучили образцы породы, извлеченной из скважины глубиной 1.3 км, и обнаружили крошечные сферы минерального пирита. Изотопы серы в минерале показали, что сферы пирита были сформированы микробной экосистемой, адаптированной к горячей минеральной жидкости гидротермальной системы, которая текла через разрушенное пиковое кольцо ударного кратера Чикшулуб.
Жизнь в системе извлекала энергию из химических реакций, которые происходили в заполненной жидкостью горной системе. Микробы использовали реакцию превращения сульфата в сульфид, который сохранялся в виде пирита, обеспечивая энергию, необходимую микробам для жизни. Сульфатредуцирующие, водные термофильные организмы были похожи на другие виды бактерий и архей, обнаруженных в парке Йеллоустоун и других гидротермальных системах.
Ох уж этот нелогичный иммунитет: туберкулёз
Век туберкулёза заканчивается. Сначала туберкулёз стал болезнью людей живущих в плохих социо-экономических условиях, а теперь и вовсе становится болезнью людей с нарушенным иммунитетом (например, СПИД). В РФ каждый пятый больной туберкулёзом ВИЧ инфицирован.
Но несмотря на кажущееся противоречие, туберкулёз — болезнь здоровых людей. Давайте разберёмся почему.
Туберкулёз появился еще в доисторической Африке и вышел оттуда вместе с человеком. И вместе с человеком и эволюционировал. M.tuberculosis можно назвать самой успешной патогенной бактерией человека за всю историю. Только за последние 2 столетия от туберкулёза умерло около миллиарда человек.
Человек заболевает туберкулёзом как-будто два раза. Первый раз - это обычное острое лёгочное заболевание. Люди с нормальным иммунитетом легко справляются с ним и гадкие бактерии оказываются съедены специальными бактериями — макрофагами, которые по идее должны переварить их — и дело с концом (поедание бактерий называется фагоцитоз). Но M.tuberculosis эволюционировала до того момента, что фагоцитоз не происходит, и она, соответственно не умирает.
На самом деле — вроде бы, обычное дело, есть еще десяток распространенных бактерий, которые мутят незавершённый фагоцитоз, размножаются, разрываю макрофаг изнутри и высвобождаются наружу.
Но нет. M.tuberculosis намного хитрее. Находясь внутри макрофага она как бы засыпает: размножается медленно, не даёт ему умирать и потихоньку подзывает к этому месту новые макрофаги, а также другие вспомогательные в деле Th1 — опосредованного иммунного ответа клетки. Макрофаги обрастают жирком.
И только потом, спустя произвольное количество лет, M.tuberculosis активизируется и «использует» наш иммунитет по полной. Соединение под названием cord factor, при смешении с жиром из макрофагов образует так называемый «монослой», который убивает любые иммунные клетки за секунды. А наш старый знакомый иммунитет, который спустя столько лет находится в полной уверенности, что Th1 — опосредованный иммунный ответ — это правильная тактика и посылает на верную смерть всё больше и больше макрофагов и Т клеток.
В итоге образуется каверна. Это такая полость в лёгких, в которую клетки иммунитета живыми проникнуть ну никак не могут (она выстлана этим самым монослоем). В этой полости бактерии туберкулёза постоянно получают питательные вещества, ничего не боятся, размножаются, а главное! не сильно вредят организму и могут заниматься своей садомогоморрой еще много лет. За эти много лет человек разнесёт такое количество M.tuberculosis, что другим бактериям даже не снилось. А, вот, если бы не было этого типа иммунитета у нас — не было бы и туберкулёза. Так-то!
ПС: написал в жанре научпопа, так что не судите за точность, это настолько огроменная тема, что невозможно коротко написать общую идею правильно, при этом не приврав малец тут и там.
К Армагеддону готовы.
Микроорганизмы заселяют всю земную поверхность, глубокие недра, атмосферу. Многие из них предпочитают условия, похожие на те, что были в эпоху зарождения жизни. Более крупные животные чувствительнее к окружающей среде, но и они развили механизмы, позволяющие балансировать на грани выживаемости.
Капсулы жизни в кипятке и космосе
Микроорганизмы обитают в самых экстремальных условиях на Земле, по живучести они далеко превосходят многоклеточных. К примеру, комфортная температура размножения для архей Pyrolobus fumarii — 90-113 градусов Цельсия, то есть практически кипяток. Их обнаружили в океанических горячих источниках — черных курильщиках — на глубине более 3,5 километра.
Археи Geogemma barossii найдены на глубине более трехсот метров в гидротермальном источнике с температурой 121 градус Цельсия. А штаммы Methanopyrus kandleri способны в лабораторных условиях размножаться при температуре 122 градуса.
Археи — одноклеточные существа, самостоятельный домен наряду с бактериями и эукариотами, к которым относятся животные и растения. Их остатки находят в породах старше двух миллиардов лет.
Зародыши архей, некоторых бактерий и лишайников способны выжить в космосе, как показали эксперименты на МКС. Ученые размещали культуры микроорганизмов без питания на внешних элементах станции в открытом космосе, где они в условиях сильного холода и вакуума подвергались жесткому облучению космическими лучами и ультрафиолетом. Многие из них сохраняли жизнеспособность после более пятисот дней экспозиции.
Уникальная живучесть микроорганизмов чрезвычайно интересует астробиологов, особенно в связи с Марсом. Его ранняя история очень похожа на земную, не исключено, что четыре миллиарда лет назад там тоже существовали условия для зарождения клеточных форм. После того как Красная планета почти лишилась атмосферы и замерзла, ее обитатели могли спрятаться глубоко в недрах.
Чисто гипотетически некоторые экстремофилы, питающиеся серой и выдерживающие большие дозы радиации, могут выжить в тучах атмосферы Венеры. Органотрофы и литотрофы, не требующие для производства энергии солнечного света, могли бы существовать в покрытом ледяным панцирем теплом соленом океане Энцелада — спутника Сатурна.
Потому что без воды
Каким образом холоднокровный организм, температура тела которого зависит от температуры окружающей среды, переживает суровую зиму? Ответ дает наблюдение за насекомыми.
На полярном архипелаге Шпицберген во мху на камнях и скалах обитает крошечное похожее на креветку членистоногое — арктический коллембол (Onychiurus arcticus). Когда мох начинает замерзать, это существо через проницаемые кутикулы своего панциря выжимает из тела почти всю воду. Одновременно организм синтезирует и накапливает особые белки — криопротекторы, которые защищают от повреждения мембраны клеток.
Обезвоженный на 90 процентов коллембол переживает 25-градусные морозы. Но стоит появиться первой талой воде, вялое тельце быстро насыщается влагой и расправляется.
Его антарктический сородич Cryptopygus antarcticus выдерживает и минус тридцать, используя другой механизм адаптации: в холоде его организм вырабатывает своеобразный белок-антифриз, который не дает образовываться в клеточной жидкости кристаллам льда.
Криопротекторы позволяют зимовать даже тараканам. К примеру, альпийский горный таракан, обитающий в Новой Зеландии и Австралии, выживает при минус 11 градусах. Для этого в его клетках синтезируется углевод трегалоза, защищающий мембраны, а содержание воды уменьшается.
Идеальный пустынник
В научном мире одногорбый верблюд — дромадер (Camelus dromedaries) считается символом приспособленности к экстремальным условиям. Его анатомия и физиология идеально подходят для долгого пребывания в дикой жаре, без воды и питания.
Маленькую безрогую голову верблюда держит длинная шея — так ему удобно срывать листву с высоких деревьев и выглядывать врагов вдалеке. Ротовой аппарат приспособлен к тому, чтобы избегать колючек. Это очень чувствительная раздвоенная верхняя губа, которой животное ощупывает ветви, нижняя челюсть, счищающая с них иглы, и толстая кожистая поверхность языка.
Уши изнутри покрыты шерстью, чтобы предохранить их от песка. С этой же целью ноздри могут полностью перекрываться. Длинные ресницы защищают глаза, которые у верблюда, кстати, очень большие и круглые — для лучшего обзора.
Толстая кожа спасает организм от солнца, шерсть редкая, позволяет влаге легко испаряться, летом она выцветает, отражая больше излучения. Длинные ноги с плоскими ступнями прекрасно приспособлены для передвижения в песках. Кроме того, они удерживают тело высоко над нагревающейся до семидесяти градусов землей.
В горбу содержится белый жир — он расходуется на производство энергии во время длительного голода.
Дромадер выдерживает жару более чем в сорок градусов, теряя четверть с лишним веса за счет жидкости. Для сравнения — обезвоживание на десять процентов у кошек считается критическим. Дело в том, что метаболизм верблюда изменен так, чтобы запасать и перерабатывать влагу в организме.
Через две недели жажды в теле корабля пустыни начинают накапливаться гормоны, которые помогают удерживать влагу, а почки меняют работу, вытягивая из мочи и кала максимум воды. Законсервированные в желудке и кишечнике жидкость и мочевина перерабатываются.
Такой механизм позволяет верблюду обходиться без питья до пятидесяти дней и при этом не терять активности, а в случае нужды потреблять более концентрированные рассолы, чем морская вода.
Верблюд быстро восполняет недостаток жидкости: в минуту он выпивает двести литров, вода быстро попадает в кровь.
Автор Татьяна Пичугина.
Что убьёт тихоходку?
22.06.2018
Уничтожить тихоходку невозможно... почти. Даже глобальные катастрофы, обрушившиеся на Землю, не смогли истребить это микроскопическое беспозвоночное. Ее второе название — «маленький водяной медведь». Эти крошечные существа обитают в воде и славятся удивительной жизнеспособностью. Тихоходки могут обходиться без пищи и воды до 30 лет и способны переносить экстремальные температуры, радиационное воздействие и даже отсутствие воздуха.
«Тихоходки — чрезвычайно выносливые существа. Ученые до сих пор пытаются выяснить секрет их жизнестойкости», — говорит Томас Бутби, исследователь тихоходок из университета Северной Каролины.
Вдохновленные жизнестойкостью тихоходок, ученые из Оксфордского университета изучили основные астрофизические катастрофы, которые способны поставить под угрозу жизнь на Земле.
Столкновение Земли с астероидом
Падение астероида на нашу планету привело к исчезновению динозавров 66 миллионов лет назад. «Великое вымирание» стерло с лица Земли 75% всех ее обитателей, но не тихоходок. На сегодняшний день астрономы знают только около десяти астероидов и карликовых планет, способных разбить Землю на мелкие осколки. Но их орбиты не пересекаются с нашей планетой.
Взрыв сверхновой
Взрыв сверхновой происходит в конце жизни звезды. При этом высвобождается огромное количество энергии, которая распространяется по космосу. Расстояние, при котором взрыв сверхновой может уничтожить жизнь на Земле — 0,14 световых лет. К счастью, ближайшая к Солнцу звезда Проксима Центавра находится на расстоянии более четырех световых лет. По мнению ученых, взрыв сверхновой, способной уничтожить Землю, в течение жизни Солнца маловероятен.
Гамма-всплески
Гамма-вспеск — узкий луч мощного излучения, испускаемого во время вспышки сверхновой. Чтобы уничтожить жизнь на Земле, взрыв должен произойти на расстоянии менее 40 световых лет. Кроме того, скорость гамма-всплесков настолько низка, что вряд ли луч одного из них ударит по Земле в ближайшие несколько миллиардов лет.
Смерть Солнца
По словам ученых, к полному исчезновению живых существ на земле, в том числе тихоходок, привет только смерть Солнца. Огромное количество видов и родов будет обречено сразу после начала гибели звезды. Но какое-то время жизнь на Земле еще будет продолжаться.
А сколько вы можете прожить без секса?
Крошечные червячки коловратки живу в пресной (особенно тухлой) воде, умеют поглощать крупных инфузорий размером почти с себя, а еще – отличаются невероятным целомудрием. Около 60 млн лет они, подобно амазонкам, обходятся без самцов.
В мире коловраток секса нет, зато есть альтернативы. За неимением собственного полового процесса приходится активно заимствовать чужие гены. По некоторым данным, до 14% генома коловраток нагло списаны у других организмов. Чужие гены часто оказываются очень полезными. Например, бактерии, грибы и растения научили коловраток лучше переваривать пищу, нейтрализовывать токсины и бороться с окислительным стрессом.
Зачем мы стареем, почему размножаемся, и как это связано с микроорганизмами?
Глава девятая - Логика пандемии
Непосредственных исторических данных о досаждавших человечеству древних пандемиях у нас нет. Судить о них можно лишь по косвенным признакам, по оставленным ими отпечаткам и отголоскам. Но, согласно эволюционной теории и растущему массиву доказательств из области генетики и других наук, пандемии и вызывающие их патогены сыграли немалую роль в формировании основополагающих аспектов человеческой природы – от воспроизводства до смерти. Они обусловили разнообразие наших этносов, исходы наших войн, передающиеся из поколения в поколение представления о красоте, не говоря уже о наших организмах как таковых и их уязвимости для сегодняшних патогенов. На современных факторах, провоцирующих пандемии, их древнее могучее воздействие сказывается точно так же, как на течениях – воздействие приливов и отливов.
Болезнь – неотъемлемая составляющая взаимоотношений между микробами и носителями. Чтобы убедиться, достаточно совершить краткий экскурс в историю существования микробов и заглянуть внутрь нашего собственного тела. Сейчас царь природы – человек, однако в прошлом на планете царили микробы. К тому времени – около 700 млн лет назад, – как наши древнейшие предки, первые многоклеточные организмы, выбрались из моря, микробы колонизировали земной шар уже почти 3 млрд лет. Они заполонили все доступные среды обитания – море, почву, глубокие слои земной коры. Они выдерживали самые невероятные условия – от 10-градусного мороза до 110-градусного пекла, питаясь чем угодно – от солнечного света до метана. Благодаря такой стойкости и выносливости они смогли существовать в самых недоступных и экстремальных нишах, осваивая поры скальных пород, ледяную корку, вулканы и океанские глубины. Им неплохо жилось даже в самых холодных и соленых морях{566}.
Для микробов наш организм был всего-навсего очередной нишей для освоения, и, как только он сформировался, они устремились завоевывать новую среду. Микробы колонизировали нашу кожу и эпителий кишечника. Они внедрили свои гены в наши. Вскоре в человеческом организме обитало 100 трлн микробных клеток – в десять с лишним раз больше, чем человеческих. Треть нашего генома образована генами бактериального происхождения{567}.
По доброй ли воле наши предки давали прибежище микроорганизмам-колонизаторам? Возможно. Но маловероятно. Потому что, подобно обороняющемуся государству, объявившему всеобщую мобилизацию, мы выработали огромный арсенал средств для распознавания, захвата и уничтожения микробов. Мы отшелушиваем частицы кожи вместе с микробами, угнездившимися на ее поверхности. Регулярно моргая, мы смываем микробов с глазных яблок. Мы создали антибактериальную смесь из слизи и соляной кислоты в желудке, чтобы микробам неповадно было там селиться. Каждая клетка нашего организма изобретала хитрые способы защититься от микробного вторжения и самоуничтожиться в случае неудачи.
Специализированные клетки – белые кровяные тельца – курсируют по организму с единственной задачей: выявлять, атаковать и истреблять микробов-захватчиков. За то время, что вы читаете эти строки, они уже пронеслись потоком по всему вашему телу, выискивая признаки микробного вторжения.
Выработка этой иммунной защиты свидетельствует о непреходящей угрозе, которую всегда представляли собой микробы. Чтобы выжить, наш организм должен был чутко реагировать на заражение и давать отпор. Иммунная защита существует не для проформы – как какой-нибудь пенсионер-охранник, похрапывающий перед телевизором в дальней комнате захудалого магазина. Она всегда начеку и заводится с пол-оборота. Сегодня нам достаточно увидеть изображение человека, подвергнувшегося микробной атаке – чихающего или с гнойниками на коже, – и наши белые кровяные тельца лейкоциты моментально выбросят усиленный десант иммунных борцов, например цитокина интерлейкина-6, будто нам и в самом деле грозит микробный удар{568}.
Поддерживать эту боеготовность против микробов – дело нелегкое. При каждой активизации иммунной системы нам требуется увеличивать потребление кислорода. И когда энергию приходится тратить куда-то еще (например, когда мы вынашиваем и нянчим потомство), защита закономерно ослабевает. И в первобытные времена, и сейчас нам не хватает ресурсов, чтобы обслуживать энергоемкую иммунную систему. Защита организма от микробных посягательств «затратна», как говорят биологи. И все же мы эту цену платим, поскольку иначе в микробном окружении не выжить{569}.
Однако, хотя иммунная система и борется с покушениями патогенов на организм, обезопасить его полностью она не может. Об этом нет и речи: по сей день любое снижение боеготовности – или изменение способности микробов прорывать защиту – приводит к жестоким стычкам. Когда наша иммунная защита ослабевает с возрастом, из-за болезни или упадка сил, в клетки вторгаются микробы. И начинают бесчинствовать – каждый по-своему. Одни размножаются без меры, поглощая наши питательные вещества или разрушая в процессе наши ткани. Другие, в частности холера, выделяют токсины, способствующие ее размножению или распространению. Третьи просто вызывают реакцию других чувствительных систем организма. Способы могут быть разными, но итог один: они жиреют, а мы таем.
Мы называем этих захватчиков патогенами, но на самом деле это просто микроорганизмы, которые делают то же, что и везде: непрерывно питаются, растут и распространяются. Такова их природа. При оптимальных условиях микробы удваиваются в количестве каждые полчаса. И они не стареют. Пока вокруг достаточно пищи, они не умрут, если только не уничтожить их специально. Иными словами, они будут эксплуатировать любые доступные ресурсы по максимуму, и если это приведет к эпидемии или пандемии – ну что ж поделать.
Мы можем себе представить картину прошлого, полного пандемий, исследуя логику жизненного цикла микроорганизмов и характер нашей иммунной защиты. Но есть и другие источники информации. Эволюционные биологи и генетики считают подтверждением нарисованной картины определенные аномалии – необычные профили генной экспрессии в нашей ДНК и странные, ничем иным не объясняющиеся поведенческие проявления. Для специалиста (а специалистов в этих областях все больше) они не менее показательны, чем для следователя – дрожь в руках у человека, вроде бы благополучно оправившегося от психического потрясения. Объяснить их наличие можно только бурным, изобиловавшим пандемиями прошлым.
* * *
Большинство людей не видит в этих аномалиях ничего аномального – странного или труднообъяснимого. Это две фундаментальные составляющие нашей жизни: половое размножение и смерть. Мы принимаем их как данность. Но для эволюционного биолога это загадочные явления нашей эволюции, требующие объяснения.
Чтобы разобраться в этом несколько парадоксальном положении дел, потребуется небольшой экскурс в так называемую теорию эгоистичного гена. Основная ее идея заключается в том, что главной движущей силой эволюции выступают гены или, точнее, геном – весь набор генов конкретной особи. Геном состоит из длинных спиральных молекул ДНК (или РНК), которые содержатся в каждой из наших клеток. В их элементах (генах) закодированы инструкции для формирования всех биологических особенностей, от цвета глаз и формы носа до тембра голоса. Согласно теории эгоистичного гена, к «действиям» генов по поддержанию собственного существования сводится вся эволюция. Одни гены, диктуя, т. е. кодируя, свойства организма, которые будут способствовать их вместе с самим организмом дальнейшему распространению, устойчиво закрепляются. Другие кодирующие особенности, бесполезные или мешающие успеху распространения, вымирают.
С точки зрения теории эгоистичного гена половое размножение и смерть как раз и удивительны – ведь ни половую связь, ни смерть, учитывая возможные альтернативы, эффективным средством распространения генов не назовешь.
Возьмем половое размножение. Когда-то все живое на планете размножалось неполовым путем (клонированием или иными способами). Полового размножения не было. Но на каком-то витке эволюции оно появилось, хотя с точки зрения генов стратегия эта сильно уступала другим способам воспроизводства. Клонирующийся организм передает потомству все 100 % своих генов, тогда как при половом способе приходится не только искать партнера для воспроизводства, но и упускать половину генов, поскольку отпрыск наследует лишь 50 % от каждого родителя.
Чтобы выжить, первым организмам, размножающимся половым путем, необходимо было победить в конкуренции с клонирующимися, господствовавшими над ресурсами и экологическими нишами планеты. Но каким образом? В 1970-х годах эволюционный биолог Уильям Хэмилтон смоделировал на компьютере условия тех первобытных времен. Для модели задано было население, в котором половина особей размножается клонированием, а половина – спаривается. (Вообразите себе клан амазонок, которые размножаются без мужчин, и племя женщин, которое производит потомство только при участии партнера противоположного пола.) Никто из них не избавлен от вероятности случайной смерти, грозящей любому живущему в дикой природе, – погибнуть в когтях хищника или замерзнуть в буране. Затем компьютерная модель просчитывала репродуктивный успех обоих племен, вычисляя, сколько потомства произведет каждое.
Результаты двух разных стратегий размножения не заставили долго себя ждать. При каждом запуске модели воспроизводящиеся половым путем быстро вымирали. Случайная гибель в спаривающемся племени приводила к непропорциональному истощению фонда потенциальных партнеров (что испытал на себе любой представитель возраста «кому за сорок», пытающийся завести романтическое знакомство). Клонирующимся, которые сохраняли стабильный уровень воспроизводства независимо от случайных потерь, это не грозило. И не важно, что потомство в спаривающемся племени получалось более генетически разнообразным, а значит, более устойчивым к изменениям окружающей среды в долгосрочной перспективе. Перед непосредственной опасностью в виде бремени случайных потерь долгосрочные преимущества меркли.
Получается, что половое размножение – провальный эксперимент? А вот и нет. В конечном итоге репродуктивная стратегия наших самых далеких предков распространилась на все животное царство, включая и человека, для которого до сих пор поиск партнера – одна из основных жизненных задач.
Разрешил этот парадокс сам Хэмилтон, предложив сенсационную разгадку: половая связь появилась благодаря патогенам.
Половое размножение требует значительной генетической жертвы, отмечает Хэмилтон, но она окупается тем, что потомство при таком размножении генетически отличается от родителей. В борьбе с суровой погодой или хищниками это невеликое преимущество, а вот в борьбе с патогенами – огромное. Поскольку патогены, в отличие от погоды или хищников, оттачивают технику наступления.
Предположим, некий патоген прицепился к вам еще в младенчестве. По мере того как вы растете, у него сменяются сотни тысяч поколений. К тому моменту, как вы достигнете зрелости (если он вас за это время не убьет) и будете готовы дать потомство, его техника нападения будет совершеннее вашей техники защиты. Ваши генетические характеристики остались на прежнем уровне, а патоген успел эволюционировать.
Особи, размножающиеся клонированием, создают точную копию организма, который перед патогеном уже спасовал, а значит, оставляют потомству самые ничтожные шансы умерить аппетиты патогена. Гораздо выгоднее в таком случае, рассуждал Хэмилтон, производить генетически отличное от вас потомство, даже если половиной собственных генов для этого придется пожертвовать.
Насколько отточенными становятся со временем атаки патогенов, ученые продемонстрировали, в порядке эксперимента подсаживая патогены пожилой особи к более юной. Одно из таких исследований, на которое ссылается эволюционный зоолог Мэтт Ридли, проводилось над деревьями-долгожителями – Дугласовыми пихтами, которые регулярно страдают от щитовки. (Хоть щитовка не микробы, но, как и микробные патогены, приводит к болезни дерева.) В дикой природе старые деревья болеют больше молодых. И вовсе не потому, что они слабее, хотя именно эта догадка первой приходит на ум. Старые деревья легче поддаются заражению, потому что у развившихся на них патогенов было больше времени приспособиться. Молодое дерево, на которое ученые пересадили щитовку со старого, болело с той же интенсивностью. Учитывая все это, неудивительно, что половое размножение увеличивает шансы на выживание по сравнению с клонированием{570}.
За время своего существования гипотеза Хэмилтона о патогенах и эволюции половых связей успела получить внушительное эмпирическое подкрепление. Биологи установили, что виды, которым свойственно как половое, так и бесполое размножение, переключаются с одного на другое в зависимости от присутствия патогенов. При выращивании в лабораторных условиях, где привычных патогенов нет, или в окружении патогенов, искусственно лишенных возможности эволюционировать, круглый червь Caenorhabditis elegans в основном размножается бесполым путем. Но, когда его осаждают патогены, он переходит на половое размножение. В других экспериментах ученые целенаправленным воздействием «отключали» червю половое размножение, и выращенные затем с патогенами черви вымирали в пределах двадцати поколений. И наоборот, когда круглым червям оставляли возможность размножаться половым путем, они выживали в окружении патогенов бесконечно долго. Судя по всему, без определенных преимуществ, которые дает половое размножение, противостоять патогенам не удастся{571}.
В дополнение к эволюции половых связей патогены могли спровоцировать и другую адаптацию – смерть. Видеть в ней необязательное свойство, которое можно выработать эволюционным путем, нам непривычно. Неотвратимость увядания и смерти – один из ключевых элементов нашего мировоззрения. Мы рассматриваем тело как механизм, который со временем неизбежно изнашивается, его части выходят из строя, повреждения накапливаются, и наконец после преодоления некоего критического порога механизм перестает работать вовсе. Поэтому мы говорим, что «смерть не обмануть». У нас даже слово «возраст» – которое в буквальном смысле означает лишь течение времени – ассоциируется с увяданием и износом. (На самом деле мы имеем в виду биологическое старение – постепенное ухудшение функционирования организма, в конечном итоге приводящее к смерти.)
Однако неотъемлемым аспектом жизни одряхление и смерть назвать нельзя. Вокруг достаточно примеров бессмертия: микроорганизмы живут вечно, деревья не дряхлеют, а наоборот, с годами становятся только крепче и плодовитее. Для микробов и многих растений бессмертие – это правило, а не исключение. Среди животных тоже попадаются вечно юные: например, омары и двухстворчатые моллюски, которые гибнут лишь насильственной, а не естественной смертью.
У человеческого организма имеется одно бесспорное отличие от машины – возможность самовосстановления. После физической нагрузки мы восполняем урон, нанесенный мышцам. При переломе или порезе мы выращиваем новую костную ткань и рубцуем рану. (Есть даже сообщения о людях, которым нарастили оторванные пальцы.){572} У наших клеток имеется немало способов восстанавливаться после причиненного ущерба. Способности к самозаживлению имеются и у других животных: черви регенерируют из отрезанной части тела, морские звезды отращивают заново потерянные лучи, а ящерицы – хвост. И от этой регенерации организм не становится слабее, наоборот.
Ученые установили, что одряхление – вовсе не заведомая неизбежность, оно контролируется определенными генами – так называемыми генами смерти, или «самоубийственными». Их функция заключается в том, чтобы постепенно отключать процессы самовосстановления, поддерживающие организм в рабочем состоянии. Как дворецкий, который гасит свечи после бала. В урочный час, невзирая ни на что{573}.
Открытие этих генов относится к 1970-м, когда ученые обнаружили, что удаление определенных желез у самки осьминога может отсрочить неизбежную в противном случае смерть. В обычных условиях самка осьминога перестает питаться и умирает ровно через десять дней после высиживания яиц. Однако хирургическое удаление желез, отвечающих за созревание и размножение, кардинально изменило поведение самки. Отложив яйца, она снова начала есть и прожила еще полгода{574}. Аналогичные гены, не имеющие иной задачи, кроме как запускать процесс угасания и смерти, ученые выявили у червей и мух. Если эти гены «отключить» в ходе эксперимента, смерть откладывается – подопытные червяки и мухи продолжают жить{575}.
Пока маловероятно, что такие же – однозадачные – гены обнаружатся у людей. Скорее всего, гены самоуничтожения у человека выполняют целый ряд функций, как разрушительных, так и полезных. Гены, отвечающие за воспаление, защищают нас от ран и инфекций в юности, но затем идут вразнос и начинают поражать здоровые клетки. Условия, провоцирующие такую резкую смену курса, еще не установлены, однако, по очевидным причинам, по этой теме ведется масса вызывающих пристальный интерес исследований в области борьбы со старением{576}.
Открытие самоубийственных генов рождает те же вопросы, что и половое размножение. Как такие гены могли развиться? Вызываемая ими запрограммированная смерть – заведомый проигрыш по сравнению с альтернативами. При непосредственной эволюционной конкуренции обремененные подобными генами особи – сходящие с дистанции на полпути к финишу, тогда как соперники летят вперед во весь опор, – несомненно, терпят фиаско. А значит, такой серьезный недостаток должен как-то окупаться.
Окупается он, согласно так называемой адаптационной теории старения, защитой против пандемий, уничтожающих целые виды. У бессмертия, несомненно, есть свои выгоды, но есть и существенные издержки. Одна из них заключается в том, что бессмертный вид очень быстро разрастается до исчерпания необходимых ему ресурсов окружающей среды. И тогда он становится уязвимым для таких бедствий, как голод и пандемии, которые могут уничтожить его одним махом, убив всех представителей разом.
Известно, что в прошлом подобные катастрофы случались нередко. В конце концов, 99,9 % всех когда-либо существовавших на Земле видов сейчас отсутствуют. Нынешние оставшиеся – это те немногие, кому удалось выжить на нашей непредсказуемой планете. Как же им удалось?
Бессмертные виды вроде микробов, скорее всего, устояли против катастрофического голода – и пандемий в том числе – за счет клонирования. Это значит, что даже пандемия, уничтожающая 99,9 % популяции, не приведет к вымиранию, поскольку мизерного количества оставшихся хватит, чтобы восстановить численность. А вот у размножающегося половым путем бессмертного вида шансы невелики. По подсчетам одной команды биологов, занимающихся сохранением биоразнообразия, минимальная численность жизнеспособной популяции у большинства животных видов с половым способом размножения составляет около 5000 особей{577}. Другие называют цифры от 500 до 50 000 в зависимости от вида. Любая пандемия (или голод), при которой порог минимальной численности будет перейден, уничтожит размножающийся половым путем вид навсегда{578}.
Согласно адаптационной теории старения, именно это обстоятельство и послужило предпосылкой для развития самоубийственных генов. Сценарий рисуется примерно такой: представьте две конкурирующие группы организмов, размножающихся половым путем. В одной группе все бессмертны. В другой появились самоубийственные гены и какие-то особи постепенно стареют и умирают. Первая группа напоминает густой лес, вторая – регулярно прореживаемый. При возникновении пандемии у первой группы шансов на выживание столько же, сколько у густого леса во время лесного пожара. Вторая, позволившая распространиться самоубийственным генам, выживет с большей долей вероятности.
Разумеется, полностью от угрозы голода и пандемий самоубийственные гены нас не защищают. Но поскольку старость и смерть мало-помалу, как выразился исследователь в области борьбы со старением Джошуа Миттельдорф, прореживают наши ряды, снижается риск вымирания всего вида целиком. Старение и смерть, утверждает Миттельдорф, – это отступные, которые мы платим пандемиям{579}.
И теория Хэмилтона об эволюции полового размножения, и адаптационная теория старения представляют собой разновидности так называемой гипотезы Красной Королевы[20], совершившей переворот в современной биологии. Название – отсылка к эпизоду из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. После бешеного бега вместе с Красной Королевой Алиса в изнеможении падает на землю и обнаруживает, что они с Королевой все там же, где были. «У нас, когда долго бежишь со всех ног, непременно попадешь в другое место», – недоумевает Алиса. «Ну а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!»[21] – объясняет ей Королева.
Какое отношение это имеет к прошлому и будущему наших эпидемий? Как гласит классическая теория естественного отбора, которую сформулировал в 1859 году Чарльз Дарвин и которую учат на уроках биологии во всем мире, патогены и их жертвы со временем приспосабливаются друг к другу, эволюционируя в направлении минимизации трений. Гипотеза Красной Королевы утверждает иное.
В ответ на каждое эволюционное приспособление у одного вида появляется контрприспособление у противника. Иными словами, патогены и их жертвы не эволюционируют в направлении взаимной гармонии, а ведут бесконечную гонку вооружений, напоминая супругов в неудачном браке. Они «долго бегут со всех ног», но «никуда не движутся».
Из этого следует такой же вывод, как из гипотез, касающихся природы микробов и иммунной системы и эволюции полового размножения и смерти. А именно: отношения между патогенами и их жертвами не стремятся к урегулированию. Наоборот, это постоянная битва, в которой каждая сторона изобретает все более хитроумные способы пробить защиту противника.
А значит, эпидемии не обязательно вызываются неудачно сложившимися историческими условиями. Независимо от наличия каналов, самолетов, трущоб и агропромышленных комплексов патогены и их носители все равно были и остаются узниками замкнутого круга эпидемий. Эпидемии – это не исторические аномалии, а естественная особенность жизни в окружении микробов.
Глава 9 - Логика Пандемии
Книга - Пандемия: Всемирная история смертельных вирусов
Автор - Соня Шах
Подписывайтесь на нас в пикабу, а также на все наши соц сети.
566
Markus G. Weinbauer and Fereidoun Rassoulzadegan, 'Extinction of Microbes: Evidence and Potential Consequences,' Endangered Species Research 3, no. 2 (2007): 205–15; Gerard Tortora, Berdelle Funke, and Christine Case, Microbiology: An Introduction, 10th ed. (San Francisco: Pearson Education, 2010).
567
Kat McGowan, 'How Life Made the Leap from Single Cells to Multicellular Animals,' Wired, Aug. 1, 2014
568
В анализах крови испытуемых, которым предъявлялись изображения людей, чихающих или покрытых оспинами, обнаруживалось на 23,6 % больше интерлейкина-6, чем у тех, кто разглядывал изображения предметов мебели или нацеленного оружия. C. L. Fincher and R. Thornhill, 'Parasite-Stress Promotes In-Group Assortative Sociality: The Cases of Strong Family Ties and Heightened Religiosity,' Behavioral and Brain Sciences 35, no. 2 (2012): 61–79.
569
Sabra L. Klein and Randy J. Nelson, 'Influence of Social Factors on Immune Function and Reproduction,' Reviews of Reproduction 4, no. 3 (1999): 168–78.
570
Matt Ridley, The Red Queen: Sex and the Evolution of Human Nature (New York: Macmillan, 1994), 80.
571
Michael A. Brockhurst, 'Sex, Death, and the Red Queen,' Science, July 8, 2011.
572
Makoto Takeo et al., 'Wnt Activation in Nail Epithelium Couples Nail Growth to Digit Regeneration,' Nature 499, no. 7457 (2013): 228–32.
573
Joshua Mitteldorf, 'Evolutionary Origins of Aging,' in Gregory M. Fahy et al., eds., The Future of Aging: Pathways to Human Life Extension (Dordrecht: Springer, 2010).
574
Jerome Wodinsky, 'Hormonal Inhibition of Feeding and Death in Octopus: Control by Optic Gland Secretion,' Science 198, no. 4320 (1977): 948–51.
575
Valter D. Longo, Joshua Mitteldorf, and Vladimir P. Skulachev, 'Programmed and Altruistic Ageing,' Nature Reviews Genetics 6, no. 11 (2005): 866–72.
576
Интервью с Джошуа Миттельдорфом, 4 февраля 2015 года.
577
Catherine Clabby, 'A Magic Number? An Australian Team Says It Has Figured Out the Minimum Viable Population for Mammals, Reptiles, Birds, Plants and the Rest,' American Scientist 98 (2010): 24–25.
578
Curtis H. Flather et al., 'Minimum Viable Populations: Is There a 'Magic Number' for Conservation Practitioners?' Trends in Ecology & Evolution 26, no. 6 (2011): 307–16.
579
Согласно адаптационной теории старения, адаптивность самоубийственных генов проявляется на уровне популяции, а не особи. Эволюционные механизмы действия так называемого группового отбора в данном случае точно не установлены. Joshua Mitteldorf and John Pepper, 'Senescence as an Adaptation to Limit the Spread of Disease,' Journal of Theoretical Biology 260, no. 2 (2009): 186–95.