- А знаете, я бы забрала вас в мужья, - плутовски прищурив черные глаза, неожиданно выдала незнакомка.
- Да ну? – от неожиданности я чуть было руль не выронил. Вот это поворот.
- Попадись вы мне раньше, были бы моим, – тихо, будто сама себе, уверенно сказала она.
Неприятный озноб пробежал между лопаток и скатился вниз прохладной капелькой пота… .
Но, начнем с начала.
***
Светает.
Золотые купола черниговских церквей первыми встречают жаркое июньское солнце. Отраженные лучи его острым веером врезаются в молочное покрывало утреннего тумана, безжалостно разрывая его на отдельные куски. Остатки рваных белоснежных лоскутов, прячась от горячих стрел, торопливо сползают с пригорков в тень, прижимаясь к прохладной глади Десны. А река степенно, в величавом спокойствии бесшумно несет свои чистые воды, охраняя утренний покой родного города. И только одинокие всплески проголодавшегося жереха да редкое щебетание ранних птиц, вяло суетящихся в своем нехитром хозяйстве, возвещают о наступлении нового дня.
Влажный прохладный воздух приятно освежает лица одиноких прохожих, сбивая с них теплую негу короткого летнего сна. Нарастающие звуки и слабеющие ароматы завораживают душу и, замедляя движения, побуждают к спокойному наслаждению прелестями просыпающейся природы.
Но. Нужно ехать. И ты нехотя садишься в еще теплый с вечера автомобиль и срастаешься с рокотом четырехколесного друга.
Выезжая из города, всегда беру попутчиков. И тот день исключением не стал. Стройная, с виду студентка, робко вскинула руку и, словно стесняясь, быстро спрятала ее за спину.
«Куда это в такую рань?» - подумал я, прижимаясь к самой обочине.
К моему удивлению, дверь открыла не молодая симпатичная женщина. «Где-то моего возраста, - подумалось, – может чуть-чуть за полтинник, не старше».
Неброское дорогое платье красиво огибало ее стройную фигуру, густые ухоженные волосы пружинисто спадали на острые плечи, повторяя своими изгибами профиль тонкого французского носика.
Взгляд угольно - черных глаз мельком, как бы невзначай, по-женски оценочно пробежался по мне и робко опустился. Увиденное, стало быть, удовлетворило ее, потому как, не спросясь, элегантно села в машину, как в такси.
С первого взгляда видимая хрупкость попутчицы показалась мне обманчивой и откуда-то возникла уверенность, что если бы хоть что-то ей не понравилось, она никогда не села бы в салон.
- Доброе утро, - поприветствовал я незнакомку, - и вам не спится?
- Доброе, - тихо ответила она, теперь уже более внимательно просканировав меня прищуренным взглядом.
- Озябли? Туман даже летом бодрит.
- Движения согревают.
- Да, движение и трение, - пробубнил я себе под нос, косясь на плоский живот незнакомки.
- На Киев? – как бы не расслышав, спросила попутчица.
Я кивнул.
- И во что мне обойдется удовольствие прокатиться в обществе красивого мужчины? – элегантно повернув голову, с легкой иронией спросила она.
- Красивые мужчины с красивых женщин денег не берут, скорее наоборот, - шутливо, в том же тоне, ответил ей.
- А если серьезно?- более внимательно и уже без улыбки спросила попутчица.
- Это не шутка, мне будет приятно скрасить скучную поездку беседой с интересной женщиной, – так же спокойно сказал и уже с юмором добавил, - на моем месте так поступил бы каждый мужчина, даже, как вы сказали, красивый.
- Ооо, да вы просто не знаете мужчин. Особенно красивых, – расслаблено улыбнулась попутчица, поправляя тонкими ухоженными пальцами спадающую на лицо непослушно - пружинистую прядь.
- Не спорю, нас, мужчин, лучше всего знаете вы – женщины. Но здесь вам попался уникальный случай – я действительно денег не беру. Ни с кого. Ни с красивых, и с не очень. Хотя красота – понятие условное и зачастую обманчивое. Порой диву даешься, насколько внешность может не соответствовать внутреннему содержанию.
- Да вы философ, - живо отреагировала незнакомка, - философ – альтруист, который напрочь отказывается от денег.
Лицо ее наполнилось показушной серьезностью и в манящей зелени округлившихся глаз запрыгали лукавые огоньки. Я не ответил, она продолжила:
- И откуда такие берутся? В нашем практичном мире бессребреников уже не встретишь. Сейчас берут все. И за то, что сделал. И за то, что не сделал. И при том чаще всего за второе. Берут, берут, берут.
- Согласен. Только эта моя привычка из того – старого, советского, непрактичного мира. Помните – «Человек человеку друг, товарищ и брат»? В той жизни помогали друг другу за «спасибо» и чувствовали себя при этом вполне счастливо.
Попутчицу развеселили мои слова и, наверное, вспомнив что-то приятное из своей ранней молодости, она впервые широко улыбнулась, сверкнув ровным рядом белоснежных зубов. Затем, по-хозяйски переложив дорогую брендовую сумочку с колен на пустое заднее сидение, удобно уселась в кресле и слегка наклонила коленки в мою сторону.
- Мы все родом из детства и все наши привычки оттуда, - рассудительно заметила она.
- Вот и я об этом, - от кого родился, у кого учился,- неторопливо ответил ей.
- И на ком женился, - добавила известную фразу.
- Да, женился. Но мои привычки сформировались задолго до женитьбы – в отрочестве, так сказать, в осознанном детстве.
- Вот как?
- Да. Когда деревья были большими, я учился в маленьком городишке, в школе-интернат, а это почти в сорока километрах от родного села. Было не легко, но радовало то, что в редкие выходные разрешали проведать своих родственников. Деревня моя пряталась в зелени полесской глуши на самой границе с Россией. Дороги разбитые, автобусное сообщение никакое, и нам, юным бурсакам-землякам, приходилось пешкодраить эти десятки километров. Рейсовые автобусы, как я уже сказал, ходили редко, а проезжавшие мимо автомобили на просьбу остановиться не реагировали. Наверное, всех пугала наша одинаковая, с единого склада, как мы называли, «инкубаторская» одежда. Попервах, зачуяв звук приближающегося автомобиля, мы, дети, выстраивались в ряд на обочине и активно махали руками с просьбой подвезти. Но никто никогда нас не подвозил. Сначала расстраивались, ибо хотелось успеть еще вечером сбегать на гулянку в сельский клуб, наспех перекусив краюхой хлеба с кружкой парного молока. А после привыкли.
И вот в один из таких моментов я принял для себя решение: « Ну, - думаю, - вырасту, куплю машину, стану всех подвозить и ни из кого денег брать не буду».
Так и случилось. Мне уже повернуло на шестой десяток, и я ни разу не изменял этой традиции. Предпочтение отдаю родителям с малышами, а так подвожу всех подряд. Пассажиров сразу предупреждаю, что плату за проезд не беру принципиально, а взамен прошу рассказать мне анекдот или какую-нибудь интересную историю из своей биографии или из жизни друзей, знакомых. Практически все соглашаются, хотя иногда попадаются очень молчаливые попутчики, но это, скорее, исключение из правил.
- И такие бывали?
- Бывали! Даже некоторые порывались отказаться от халявной поездки, только бы ничего не рассказывать, - весело засмеялся я.
- И?
- Успокойтесь, никого не высаживал. Ваше право говорить или молчать.
- А остальные-то много интересного рассказали? Наверное, смешное, веселое?
- Много. Всякое-разное - и веселое, и не очень, и грустное, и очень. За время пути чего только не услышишь. Каждый человек по-своему интересен. Стоит его только зацепить – всю душу выложит. Бывало, и насмеёшься и нагрустишься, до слез, даже. Знаете, а ведь слезы горя и слезы радости по вкусу разные.
- И что, приходилось плакать? – удивленно переспросила она.
- Ну, условно говоря. Плакать можно и без слез, хотя со слезами легче. Если у меня не катятся градом слезы, совсем не значит, что не сопереживаю и не сочувствую собеседнику.
- А я не люблю чужие неприятные истории. Боюсь, что такое может перескочить на меня,- тихо, с опаской, словно таясь кого-то, по-детски прошептала попутчица.
- Не бойтесь, каждому своя доля, как говорила моя бабушка, «своя планида». Чужие беды – не грипп и воздушно-капельным путем не передаются, – с улыбкой подправил ее.
- Все равно, боязно, - все с той же интонацией обиженного ребенка пробубнила она.
Потом, помолчав, спросила:
- А часто спрашивают совета?
Я засмеялся:
- Чаще советуют. Но в основном люди хотят, чтобы их внимательно выслушали, просто выслушали.
- ?
- Да, мы любим говорить и совершенно не умеем слушать.
- Шутите? Это как?
- Слушать могут все, а вот слышать и услышать - нет. Душевно выслушать человека – это не меньшее искусство, чем красиво рассказать. Важно уметь дать выговориться, вовремя и к месту вздохнуть, опустить глаза и правильно молчать.
- А что, можно молчать не правильно,- подозревая, что ее разводят, встрепенулась женщина.
- Это не шутка, - серьезно ответил ей,- молчать нужно искренне, как священник на исповеди, ловя каждое слово и пропуская через себя. Рассказчик в состоянии крайнего нервного возбуждения чувствует малейшую твою фальшь, малейшее невнимание, равнодушие. Ибо через тебя - слушателя, точно сквозь проводник, страдалец выбрасывает вон все накопившееся. Самостоятельно такое сделать получается не у всех.
- Да вы еще и практикующий психолог?- с хитрым удивлением спросила она.
- Да, постоянно практикуючий, - улыбнулся в ответ, - как и вы. Каждому приходится или выговариваться, или выслушивать других. И счастье тому, кто нашел своего слушателя. Их еще называют друзьями, а верующие – духовниками. Но большинство, зачастую, носит свое в себе, разговаривая «с умным человеком».
- Пока не свихнется.
- И такое бывает.
- А кто более разговорчив, мужчины или женщины? - спросила попутчица.
- Наверное, одинаково. Только мужчины, в основном, говорят о себе, а дамы о других. Вы, женщины, склонны приписывать кому-либо взятые с потолка суждения и с пеной у рта их обсуждать.
- Да ну! – прервала меня она, - не выдумывайте!
- Например, моя жена постоянно говорит:
- Вот ты думаешь … и начинает спорить с тем, о чем я, якобы, думаю.
Моя реакция:
- Я думаю? Откуда ты взяла, что я так думаю? Мысли читаешь? Но ей сложно доказать обратное. Как и любой из вас.
- Не согласна, но спорить не стану, - на удивление спокойно отреагировала она.
- Мудрое решение, - сдержано улыбнулся. – Женщины очень любят почесать языком. Хотя припоминаю случай, когда одна попутчица за два часа пути озвучила лишь пару коротких фраз.
- Интересно, расскажите.
- А нечего рассказывать. Просто когда она садилась в автомобиль из магнитолы звучали старые песни - Людмила Зыкина, Анна Герман, Алла Пугачева и все такое. Я хотел было вытащить эту кассету, как она жестом остановила меня и попросила оставить как есть. Потом всю дорогу молчала, не проронив единого слова, слушала эти песни и… плакала. Плакала тихо, беззвучно, изредка втирая грубой ладонью мокрые соленые пятна в полы старого болоньевого плаща. В конце пути, словно проснувшись, виновато улыбнулась, смахнула рукой последнюю слезу и тихо сказала: «Спасибо».
- И все?
- И все.
- А мужчины о чем говорят?
- О разном. В основном о работе, иногда о войне.
- О войне?
- Да. Только те, кто воевал, говорят неохотно, скупо, рваными фразами, трудно подбирая слова. Вспоминая погибших, замолкают, подолгу пережидая накативший к горлу комок и… молчат, теребя неверными пальцами попавшееся под руку.
- А кто не воевал?
- Таких видно сразу. Легкая война у них, как прогулка. И слов много. Слушать их не люблю.
- А кто самые интересные собеседники?- живо спросила она.
- Те, у кого работа – хобби, они восторженные рассказчики, поют прямо. Особенно, кто работает в детских коллективах и любит детей. И что заметил – такие не стареют. Даже если осанка и морщины предательски выдают возраст, то искрящиеся глаза говорят: «Я молод, я полон сил». Интересно с ними, от них заражаєшся молодостью, точно от детей.
- А какая поездка запомнилась больше всего?
- Помню каждую, правда не в мелочах, а вот чтоб так врезалась в память…- Я призадумался. - Хотя, пожалуй, вот эта:
Как-то поутру, на самом выезде из города взял пожилую попутчицу, можно сказать, старенькую бабушку. С первого взгляда показалось, что она не местная, потому как одета была не по сезону. На улице в то время по полной золотилось бабье лето, разгоняя ласковым ветерком серебристую паутину и люди налегке наслаждались последними дыханиями теплой поры. А ее плюшевая куртка, пуховый платок и меховые сапожки выглядели нелепо и выдавали в ней скорее бомжа, чем путешественника. К тому же две неподъёмные дорожные сумки подтверждали увиденное. Но стоило ей заговорить, как передо мной предстал совсем другой человек – умная, рассудительная пожилая женщина с тяжелой, точнее, с типичной для ее поколения, судьбой советской колхозницы. На смешанном русско-украинско-белорусском суржике, на котором говорят в приграничных с гомельщиной украинских селах, она поведала мне о голодных тридцатых, кровавых сороковых, рабских пятидесятых и не менее легких шестидесятых, семидесятых годах. О том, как полову ели в голодную зиму и не могли дождаться первого щавеля, как в землянках и погребах мерзли, поля на себе пахали, о трудоднях, о законе про пять колосков, о страхе жить и жажде выжить. Интересно и больно было ее слушать. Хотя о трудностях она вспоминала вскользь, без эмоций, с интонацией, как бы, стороннего рассказчика, словно опасаясь навлечь их снова. Даже где-то с грустным юмором, но без злобы, ненависти. Старалась все же выделить из черной жизненной картины редкие белые полоски. О них, приятных, говорила чаще и с азартом. Как молодой была, веселой, как влюбилась и вышла замуж, как избу строила и деток поднимала, сначала с мужем, потом одна. Как разлетелись по необъятной родине ее кровиночки и осталась сама – одинешенька в пустом дому. Как на пятом десятке пустила во двор, а потом в душу ветреного странника и родила себе в утеху на старость последыша - сыночка Павлика. «Вот, - думала,- будет кому в старости присмотреть и глаза закрыть, как час пробьет». Вырос сын, женился и внучата пошли, жить бы да радоваться. Да вот тяжкая болезнь зацепилась за нее. Туберкулез, как расплата за недоспанные, недоеденные, подорванные рабским трудом годы. И выгнала ее невестка с избы, с ее родной избы. Собрала впопыхах в узел свекровины вещи, и, пока сын был на работе, вытолкала взашей. Двое суток ночевала старуха на вокзале, все сыночка ждала. «Вот приедет, отыщет, обнимет и заберет обратно старую больную мать». Не дождалась. С грустной теплотой оправдывала сына, мол «замотался на работе, да и некогда ему, дом, семья, дети». О невестке ни слова. Некоторое время жила на вокзале, пока местные не выгнали, а потом села однажды в первую попавшуюся электричку и укатила не знамо куда. «Как будет, так будет. На все воля Божья». Высадили безбилетную пассажирку аж в соседней Беларуси на одной из маленьких станции без денег и личных вещей. Но не суждено было ей умереть с голоду. Чужие люди подобрали, накормили и приютили несчастную. Поселили на своей даче. «Живи, - сказали, - сторожи, а что вырастишь – твое. Так сказать, в уплату». С тех пор каждую осень возит она выращенные на чужом огороде продукты сыну и внучатам, возит тайно, в дом не заходит. Приедет, сядет, бывало, утром в кустах на пустыре и смотрит сквозь щель в заборе на свою усадьбу. Вон сын, потягиваясь и громыхая ведрами, вышел к колодцу по воду. Невестка, громко ругаясь, погнала гусей на выгон. А внуки с тяжелыми ранцами нехотя поплелись в сторону школы, на ходу дожевывая румяные пирожки. И радостно и грустно на душе у старушки. Посидит, поплачет, повспоминает, потом быстренько подтащит тяжелые сумки к крылечку дома и ходу назад, до следующей осени.
В тот раз был уже пятый по счету такой урожай. По просьбе высадил ее на трассе, на самом повороте к ее родному селу. Отъезжая, спешил сильно, увидел в боковом зеркале как попутчица моя пыталась оттаскивать неподъемные сумки подальше от обочины. Больно резанула меня эта картина, поэтому резко развернул автомобиль обратно, силой затолкал бабушку с ее бебехами снова в машину и повез к ее дому. Заехали мы со стороны пустыря. Старушка убедилась, что во дворе никого нету и я, не смотря на ее уговоры, сам подтащил тяжелые дары природы к крыльцу дома и вышел на улицу. Из-за калитки с интересом наблюдал как она, торопливо семеня по двору, старалась за короткую минуту вобрать в себя все увиденное, напитаться всеми запахами родного хозяйства, чтоб было что вспомнить, смаковать целый год, чтоб хватило до следующей осени. Неожиданно что-то скрипнуло в сенях и бабушка молнией выпорхнула на улицу, торопливо усаживаясь коленками на заднее сидение. Отъезжая мы увидели вышедшего из двора молодого мужчину. «Сынок», - вырвалось из материнского сердца, и грубые старушечьи руки потянулись к сыну, поглаживая воздух. А тот, словно ощутив прикосновение маминых рук, инстинктивно поднял свои им на встречу. «Ты видел, видел? – в самое мое ухо беззубо прокричала старушка, - он мне помахал! Видел?»
- Видел! Он вас любит, – с трудом удерживая спокойствие, ответил ей. По мере удаления от села возбуждение на лице ее постепенно сменилось счастливой улыбкой и сквозь белесую пелену старческого мха на морщинистых щеках выступил бледный румянец.
Вот такая история. Я замолчал, переключив все внимание на дорогу. Какое-то время мы ехали тихо, как вдруг…
- А знаете, я бы взяла вас в мужья, – неожиданно полушутя, полувсерьез медленно сказала попутчица. Прищуренный взгляд ее красивых глаз по-хозяйски лег на всего меня и остановился где-то в районе живота. От нее исходила спокойная уверенность, сила удава, неспешно рассматривающего парализованного страхом кролика.
- Попадись вы мне раньше, были бы моим, – тихо, как будто сама себе уверенно сказала она.
- Да ну!?- возмутилось во мне показное мужское самолюбие, - я всегда сам выбирал круг своего общения.
- Это вам так кажется. Вот, например, сегодняшняя встреча. Я захотела и села в вашу машину и вам придется терпеть мое общество, по крайней мере, до конца пути.
- Не проблема. Щас высажу вас прямо здесь, на трассе, тем более оплату за услугу не беру, - почти серьезно ответил ей.
-Вы? Нет! – весело прямо в лицо рассмеялась мне попутчица, - вы так не сделаете, точнее, вы так не умеете. Не говорю, что не сможете. Сможете, но это не в вашем стиле. Я видела много и разных мужчин, поэтому могу подписаться под каждым своим словом.
- Так уж и много? – все еще строго спросил я.- Не знаю как женщины, а мужчины, бравирующие своими многочисленными победами над слабым полом зачастую болтуны и фантазеры. Знавал таких, один даже девственником оказался.
- А кого это вы называете слабым полом? Нас, женщин? - ехидно просила она. - Да слабее мужчин никого нет. И при том вы все слабые. Просто у каждого своя Ахиллесова пята. Умная женщина находит ее, словно окошко в глухую комнату, влезает в средину и оттуда уже вертит мужиком как хочет.
- Это потому, что мужчина сам такому не противится. Думает – «поиграйся Зайка, а надоешь – на выход».
- Да что вы говорите? – почти не дослушав, вырвалось у нее. – Дайте нам только туда пробраться и вы уже не принадлежите себе.
- Как бы не так? По-вашему, все мужики – это легко управляемые простачки,- с показным возмущением вырвалось у меня.
- Я так не сказала. Мужчина - тонкая материя, - задумчиво прищурив веки, ответила незнакомка, - с вашим братом нужно аккуратно. Я хотела сказать, что в умелых руках можно слепить с вас как хронического неудачника, так и президента.
- Здесь я спорить не стану. И мужчине, равно как женщине, по жизни постоянно нужна поддержка.
- Женщины все же более стойкие к житейским сюрпризам.
- Просто мы разные и по-разному воспринимаем этот мир, поэтому отлично реагируем на его изменения, как хорошие, так и плохие. Мы даже смотрим на одно, а видим разное. Мужчина по природе своей охотник и эволюция заточила его под это предназначение. Мужик – добытчик, оттого зрительные трубки в его глазу направлены только вперед - вслед убегающей дичи. А у женщины эти же трубки смотрят по радиусу на все 360 градусов, ибо она - хранительница очага и должна была одновременно и в жилище прибраться, и пищу сварить, и за ребенком присмотреть, и змею из пещеры выбросить и и и.
Поэтому женщина одновременно видит все вокруг, а мужчина только то, куда направлена его голова.
- Точно так! И мы, женщины, крутим вашими головами куда хотим, - быстро резюмировала попутчица, радостно потирая ухоженные руки.
P.S. продолжение следующим постом