Каба - 32⁠⁠

Аннотация: На прием к подростковому психотерапевту Виктору Петрову попадает 13-летний Игорь Мещеряков, страдающий лунатизмом. Неожиданно Петров обнаруживает, что его молодой пациент обладает жизненной философией, глубина которой удивляет. В процессе дальнейшего общения Петров начинает подозревать, что вся эта философия, равно как и лунатизм - ширма, за которой скрываются более глобальные и страшные вещи.

Часть 1. Докапывальщики: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25

Часть 2. Бог из машины: 26, 27, 28, 29, 30, 31

Первую неделю учебного года Игорь ознаменовал тремя двойками, тем самым став призером олимпиады двоечников. Причем все три — за один присест. Ему явно удалось войти в анналы, на радость всем, особенно — себе самому.

Первую он схлопотал с утра, не успев остыть после марш-броска от дома до школы. Не задалась алгебра. Двойку влепила новая алгебраичка, попутно — новая Классуха; ее звали Шифоньер. Шифоньером та была знатным, крупногабаритным, с массивными, покачивающимися антресолями, старой модификации,- бабушкиным. Ни с какой стороны не икеевский шифоньер, уж можете поверить! Дерек тщательно подбирал кандидатуру на место уничтоженной Надежды Шиляевой, он выбрал Шифоньер и не прогадал. От Шифоньера, утюжившего коридоры школы, разбегались кошки, звери и дети, уворачивались учителя, да кто угодно бы уворачивался, даже Сам. Шифоньер была незыблемой. Еще ее звали Влада Вячеславовна, и класс очень долго тупил, путая — Влада Вячеславовна, Слава Владиславовна, Слада Власлиславовна, - короче, еле запомнили.

Шифоньер не забавлялась демократией, с первого же дня подвязала класс на веревочки и точечно дергала, повелевая. Стремительно упрочнялась вера в то, что любой несогласный вполне может отхватить в дыню, без расовых или гендерных скидок. Однако Шифоньер знала правила игры, Влада В. очень хорошо их знала. Те, кто надо, получал в табель то, что нужно. Игорь в число «тех, кто надо» не входил. Двойка Игорю!

Второй двояк выпал по биологии. Игорь слабо разбирался в биологии. Его не интересовали внутренности и состав живых организмов, его увлечением были человеческие души. Он никогда не смог бы описать куст, мимо которого прошагал, или деревья, которые растут за домом, или одуванчик, на который помочился. Зато он мог бы в подробностях расписать процесс внутренней деградации биологички. Часть первая: бросил муж. Часть вторая: стала искрить феминистскими комментами в соцсетях. Часть третья: начала срываться на школьниках. Часть четвертая: обрезала волосы, у нее были действительно роскошные волосы, в противовес обезьяньему лицу; теперь же осталась одна обезьяна. Часть пятая: есть подозрение — квасит.

Игорь тучей проплыл к своей парте, посиневший от двух двоек. Класс проводил его привычными ободряющими смешками. Капец, смешно. Он плюхнулся рядом с невозмутимым, наполовину-девственным Романом Гунько. Несмотря на столько лет соседства, они не проделали и нескольких шагов к сближению, оставались соседями, которые «здрасьте-здрасьте». Ромку устраивало. Игоря тоже.

Когда на последнем уроке тонкая, иглоподобная географичка влепила ему третью «пару» за то, что он придумал, будто белый медведь живет в Антарктиде, больше никто не смеялся. Класс наблюдал за Игорем с тревогой, как за больным СПИДом. Сопровождаемый панихидным молчанием, он вернулся за парту, и лишь Леха Воробьев негромко обронил:

- Мещеряков, готовь ремень.- Но в голосе не слышалось издевки.

После школы, шагая в сторону дома, Игорь вспомнил тетю Нину. Слава небесам, что сегодня не было физики! Он бы точно словил «пару» по физике, потому что именно так работают черные дни. А потом ему пришлось бы тащить эту новость на загривке тете Нине. Ведь встречи выходного дня они не прекратили с наступлением первого сентября. Тетя Нина посчитала, что Игорь делает весомые успехи, и призвала к продолжению.

Домой идти не хотелось, Игорь решил дать кругаля, проветриться. Он полагал, что будет и дальше думать о тете Нине и ее гладкой коже, ему нравилось думать о ней. Но вместо этого он думал о Викторе Петрове. О том, что этот человек очень грустный, хоть и успешный. О том, что Виктор Петров боится Кабу — боится даже больше, чем Игорь. Он попросил у нее, это стопроцентно. Но не стал расставаться с мечтой и довольствоваться пресными, безрадостными благами, он посмел достичь цели; такое не прощается. Каба ждет своего дня, и Виктор Петров это знает, и Игорь ничем не может ему помочь, потому что в этом условно сплоченном мире, где докапыльщиков рать, и все друг друга торкают, колонны автомашин, море соцсетей и форумов, куча общественных организаций и коммуникационных каналов, - в этом перенаселенном мире у каждого — своя Каба. А еще Игорь отдавал себе отчет, что совершенно забил на любые рекомендации Виктора Петрова. Он продолжает жить, как жил. Ни в чем он не пытается реализоваться. В физике, разве что.

Игорь уже давно развил свои «боковые» чувства до остроты кошачьих усов. Хватило уголком зрения зацепить компашку пацанов возле подъезда, и все его индикаторы загорелись, как на Фукусиме. Он не взглянул на них, на этих ребяток, он шагал по чужому району; они оставались тенями. Но они были угрожающими тенями, это как пить дать.

Игорь двинул прочь. И тут же пожалел об этом: пока его просто изучали, но теперь он сам дал повод для знакомства. За спиной раздалось бодрящее:

- Э, куда пошел?! Слышь? Сюда иди! Э, ты, слышь? Как тебя там, слышь, замороженный?

Судя по тембру голоса, пацан примерно его возраста взывает к моральной ответственности. Игорь не повелся; вжав голову в плечи и делая вид, что не слышит, он семенил прочь, сдерживаясь, чтобы не задать галопчика. Он держал курс в сторону детской площадки, рассчитывая на то, что там — мамаши с колясками. Даже если не заступятся, то хоть гвалт поднимут.

- Куда втопил, не узнал, что ли?!- вдохновленно неслось сзади.- Как тебя там, э! Сюда иди, ебты! Мне бегать за тобой, что ли?

Ярко вспыхнул образ Алика-Фонарика. Полыхнул в памяти как символ запоздалой отместки. Теперь нет кольцевой дорожки, чтобы устраивать заячьи бега. Да и не той породы местная молодежь, чтобы гоняться за ним по кругу.

Игорь обернулся. Делать нечего - хуже, если налетят сзади. За спиной обнаружилось три четких пацанчика. Три Алика-Фонарика, только без фонариков. И без похмелья, с цепкими уличными мозгами и колючими глазками. Один лыбился во всю величину своей щели, его дружбаны — нет, не лыбились.

- Братан, ну ты че, не узнал, что ли?- добродушно попенял ему Улыбака, улыбаясь.- Куда ты щемишься, оглох, что ли?

Троица заняла классическую позицию: Улыбака — по центру, сотоварищи — по бокам. Улыбака был повыше Игоря, светловолосый, горбоносый и лучезарный, словно нашел пятак намедни и отдал в церковь. Игорю на секунду показалось, что он и впрямь его знает. Но откуда? В школе? Во дворе? Парни по бокам оставались фигурами. Который справа был в толстовке и с капюшоном на голове. Умный, шифруется.

- Как тебя, Максим? Макс, да? Как звать-то?

- Игорь,- проблеял Игорь.

- Точняк, Игорь!- пуще возликовал горбоносый Улыбака.- Я Валера, ну ты че? Валера Лобов, не узнал, что ли? Ебты, ну ты глючишь, братан! Че, не узнал?

И Игорь узнал.

Он прекратил думать о Валере Лобове в тот же миг, как прекратил думать о детском садике. А прекратил он это делать, едва покинув сад в последний день. Не то чтобы он имел предъявы к детскому саду: там-то он, в отличие от школы, ощущал себя в основном сносно. Но — по преимуществу. Стопроцентно Игорь кайфовал лишь дома, когда никого не было дома. А так — постольку поскольку. В принципе норм, можно ходить и играть, кормят знатно, и докапывальщики-то еще не подросли. За одним-единственным исключением, но это было убойное исключение, которое судьба уготовила Игорю в преддверии подростковой жизни.

Валера Лобов… Ходил с Игорем в одну группу и слыл докапывальщиком-подмастерьем. Валера был не тем приставалой, коими становятся под влиянием среды или обстоятельств: друзья-канальи, родители-бухарики, родственники-трепачи, старший брат-дебилоид или мультики по 2х2. Валера родился таким, он уже вылупился зрелым селезнем и вскорости обещал стать матерым селезнем. В садике он набирался опыта и отрабатывал приемчики. Сломать чью-нибудь башню. Отнять и раздолбать машинку, принесенную из дома. Просто отнять игрушку и не давать, доводя до слез. Дернуть девочку за косичку или еще за что-нибудь. Кинуть в кого-нибудь куском хлеба, пока воспитательница отвернулась, или плеснуть подливой. Однажды Валера нассал одному из пацанов во время дневного сна в постель. Спецом дождался, пока все уснут, а взрослые выйдут, и нассал. И ведь никто бы так и не узнал правду, жертва на долгие годы заполучила бы травму и репутацию зассанца, да случилась незадача: неожиданно вошла нянечка и запалила, как Лобов там журчит.

Игорю более или менее везло до поры до времени. Нет, Валера Лобов не выделял Игоря из коллектива и говнил ему столько же, сколько остальным, но Игорь старался не реагировать, и особо серьезных стычек припомнить не мог. А в тот весенний день, когда они группой гуляли на участке, Валера Лобов узрел песочницу и сочинил новый гамбит. Игорь почувствовал прелесть гамбита, когда ему сзади за шиворот посыпался песок.

Он обернулся, а там — Валера Лобов, улыбается. Ну точно, тот всегда улыбался, даже когда ссал товарищу в постель — улыбался. Не исключено, он был единственным, кто улыбается даже у зубного врача. Валерка Лобов, он был братом Лесных Орлов, корешом Аликофренов с фонарями наперевес, соратником сложивших головы Кореянинов. Лобов не пытался даже усложнить правила игры и состроить непричастного, чтобы другой угадывал, кто же швырнул песком. Светозарный вид Валеры говорил сам за себя. Игорь уведомил Валеру Лобова, что не желает принимать участие в его, несомненно, увлекательной игре, и вернулся к своим делам. Но вскоре вновь почувствовал горсть песка на своей шее.

Он терпел, сколько мог. Продолжалась эта песочная игра какое-то время, и почему Валеру не осадила воспитательница, и чем она вообще занималась — это отдельный вопрос. Игорь терпел; он ничего не знал о теории докапывальщиков, ничего не знал о стратегии толкания тележкой по ноге, а Валера Лобов знал о жертвах все, он тренировался с самого рождения. Так что Валера продолжал делать и ждал естественной развязки; и Игорь подставился. Молча подошел к песочнице, зачерпнул горсть песка и кинул в Валеру. Нет, он не швырнул песок прямо в харю, он вообще больше для протеста кинул, засыпал только Валеркины ноги. Но этого оказалось достаточно.

Дальше — щелчок, темнота перед глазами и крупицы памяти. Он помнил мелькнувший кулак — так быстро, что он ничего не успел предпринять. Он помнил, как орал в три горла и снискал внимание всего местного населения, включая бабушек из соседних домов, охающих на балконах. Еще помнил, как воспитательница пыталась остановить ему кровь из носа, а он блеванул на  воспитательницу. Потом помнил, как нянечка с воспитательницей уже в туалете пытаются оттереть кровь с его одежды. Что делал в это время обладатель песка и кулаков Валера Лобов? Игорь не видел, но он точно знал: Валера — улыбается. Самой счастливой улыбкой на свете, потому что на Игоре он вышел на новый уровень докапывания. Стратегический.

Дома Игорь получил вдобавок от предков «вливание» за то, что спровоцировал драку, кидаясь в одногруппника песком. Так заявила досточтимая воспиталка, так подтвердил Валера Лобов, а Игорь был слишком изнурен, слишком напуган открывающимися перспективами новой жизни, что молча принял нагоняй.

Есть подозрение, что одним разбитым носом Игорь бы не отделался, потому что Валера Лобов вкурил суть, но время встало на сторону Игоря. Была весна, они ходили в подготовительную группу, и очень скоро садик — закончился. Игоря Мещерякова ждала встреча со школой и с соловьями, его ждала встреча с Имовичем и Лесным, встреча с дверными косяками и углами, встреча с докапывальщиками, встреча с Кабой.

И вот теперь он стоит перед ним. Старый друг-песочник и бескручинный улыбака Валера Лобов, эсквайр. Повзрослевший, поднаторевший, окрепший, разбивший за годы немало носов и усеяв путь цепочкой «фонариков». Два дружка из того же теста, можно не сомневаться.

- Привет...- только и мог пробормотать Игорь.

- Здорово, братан!- залучился, заискрил Валера Лобов как бенгальский огонь и протянул руку.- Давай пятак!

Игорь пожал руку. Потом, помедлив, протянул руку дружкам. Тот справа, который в толстовке, руку жать не стал, только хлопнул по ней своей пятерней, как делают рэперы в фильмах.

- Ты че, живешь тут? Или пришел к кому? А, Макс, че ты буксуешь?

- Он Игорь,- напомнил пацан слева. Теперь Игорь рассмотрел его. Этот имел курносый нос, а еще голубые глаза. Очень яркие, как у эсэсовца. Вообще красавчиком был. Ему бы для полноты картины пристальный взгляд снайпера, и можно хоть на постер, но взгляд парня оказался подмахивающим, бегающим и вороватым.

- Точняк, Игорь!- полыхнул добротой Валера.- Игорек, дал пятак — давай и полтинник!

Он хохотнул, и Голубоглазка хохотнул до кучи, а тот, что в толстовке, не хохотал, да и Игорь не находил причин надрывать животики.

- Ну че буксуешь? Есть полтинник? Серьезно, очень надо, выручишь. Ты ж тут не живешь, ебты, а че ходишь? Заплати налоги и спи спокойно, ебты!

- У меня нет...- заелозил Игорь.

- Че нет-то?- Валера явно расстроился, но лыбиться не перестал. - Ты че, Макс, попутал? Вон рюкзак у тебя нормальный, прикид клевый. Че, предки не дают денег на пивасик?

- У меня серьезно нет,- продолжал пугаться Игорь.

Сейчас они попросят позвонить, а то у них денег на телефоне нет. Потом они увидят его раздолбанную Нокию и перестанут выглядеть благодушно. Они заподозрят, что он над ними издевается и прячет в рюкзаке Айфон. А поскольку шмонать его на открытом месте они поостерегутся, то расклад будет таков: вдарят по кумполу, отправят домой, но последуют тишком сзади, после чего выберут момент для киносъемок в стиле а-ля Анзур Атоев.

Но до телефона не дошло. Голубоглазый вдруг придвинулся и вгляделся в Игоря, словно пытался найти на его лице упавшую ресничку.

- Оба, я ж тебя знаю! Ты Петрушка! Валер, это, короче, Петрушка.

- Че?- Валера обескуражился новым поворотом.

- В дзюдо вместе ходили. Петрушка это.

- Че Петрушка?- тупил Валера, не справляясь с новыми правилами. - Че, реально, погоняло такое?

- Петрушка,- кивнул голубоглазый.- Его все так звали. Я и не допер сначала, что за Игорь. Не помнишь меня, чувак? Я Жека.

Игорь не помнил. Сколько их там было, приблудных,- походят месяц и тикать. Он для вида наморщил лоб, потом сокрушенно покачал головой.

- И че, реально в дзюдо ходил? - заинтересованно перескочил Валера на новую кочку.- Приемы знаешь? Как там, закежь приемчик?

- Да че ты докопался до него, Валер!- махнул рукой голубоглазый.- Нет у него ни фига, ты же видишь. Пошли у братана моего стрельнем, он всяко даст.

И он пошел. И в толстовке — пошел за ним. А этот — не пошел. Этот с сомнением смотрел на Игоря, медля. Этот отличался от голубоглазого Жеки и другого. Жеке нужен был полтинник или немногим больше. Ради полтинника он бы не погнушался пнуть Игоря разок-другой или провести бросок через бедро, если помнит и не лохматит. А для Валеры полтинник — вторичен. Валера тут не сам по себе, он — в сценарии. Валера здесь с определенными установками, он четко проинструктирован.

Валера – Бог из машины. Он – посланник Кабы. И он явно запарывает задание.

- Ладно, Макс, или как там тебя,- сдался беспечально Валера.- Петруха, блин. Чеши давай. И ты мне полтинник должен, усек? Носи с собой теперь. В следующий раз встречу, если не отдашь, в мурло поймаешь.

Продолжение следует...