Серия «Самый тёмный угол»

Дверь спальни открылась почти без звука, но полоска света из коридора расползлась по лицу, заставив мальчика прищуриться и повернуть голову. Маша на цыпочках вошла в комнату и склонилась над сыном:

– Не спишь?

– Неа, – Ростик натянул одеяло до самых глаз и мотнул головой в сторону, – Он за мной следит.

– Кто?

– Паук.

Маша рассмотрела в полумраке искусственное вьющееся растение, украшавшее угол спальни под потолком. Действительно, похоже.

– Ростик, ну ты же знаешь, что это цветок. Бабушка повесила, пятна прикрыть. Крыша текла, а ремонт ещё не сделали.

– Знаю. Но это он днём цветок. А ночью паук.

Женщина с улыбкой погладила сына по волосам – таким же светлым, как у неё. Потом пошла в угол, встала на стул и начала вынимать из стены канцелярские кнопки-гвоздики, на которых висела пугавшая мальчика декорация. Под вспученными обоями громко сыпалась штукатурка, и казалось, что вот-вот прибежит из соседней комнаты свекровь, требуя объяснений. Но никто не прибежал. Маша сунула пыльное растение под кресло и на минуту задумалась. Потом решительно открыла шкаф и достала здоровенную мягкую игрушку, в рост ребёнка. Какой-то мультяшный морячок, набитый ватой. Раньше изо рта у него торчала плюшевая трубка, но Ростик её благополучно оторвал. На морячка была надета летняя рубашка Машиного мужа и его зелёная панама. Женщина усадила игрушку в кресло рядом с кроватью и спросила:

– На кого похож?

– На папу! – заулыбался сын.

– Точно! – улыбнулась в ответ Маша. – А папа тебя в обиду не даст. Да?

– Да!

– Ну вот и спокойной ночи.

На следующий день, вместо «доброго утра» Кира Марковна строго вопросила с порога кухни:

– Мария, ты кого растишь?

– Не поняла вас, – отозвалась невестка, переворачивая оладьи на сковороде.

Семья не была чересчур патриархальной, но Маша всегда называла свекровь на «вы» и по имени-отчеству. Наверное, чтобы подчеркнуть дистанцию.

– В моей квартире всё должно висеть и стоять на своём месте. А если у мальчика есть страхи, то не нужно им потакать!

– Ну простите, что нарушаем ваш вековой уклад! – огрызнулась Маша, чувствуя, как в ней начинает разгораться недобрый уголёк. – Если бы не лесные пожары, мы бы не приехали, сами знаете.

– А вот это зря, – отозвалась свекровь с укоризной, усаживаясь на табурет, – Внука я всегда рада видеть.

Пожилая женщина не лукавила, Ростика она очень любила. Его мать, которая была для свекрови раздражающим дополнением к мальчику, поставила на стол тарелку с оладьями и две кружки чая. Молча позавтракали.

– Я ведь забочусь, пойми, – снова заговорила Кира Марковна, уже более примирительным тоном. – Страх из детства перерастёт в фобию, а с этим бывает трудно жить. Если Ростислав боится пауков, надо сводить его в террариум. Показать, дать потрогать. В этом возрасте можно любой страх перебороть. Иначе будет поздно.

Маша криво усмехнулась:

– Вы из тех, кто учит плавать, выбрасывая из лодки?

– А разве это не работает?

– Да не боится он никого! Просто воображение уснуть не даёт. Оно у него особенное... Очень богатое.

Маша на минуту задумалась, потом резко встала из-за стола:

– Пойду гляну. Может, проснулся?

– Сиди, я сама.

Выходя из кухни, свекровь обернулась в дверях:

– Не могу дозвониться Лёве. Он надолго уехал?

– На месяц где-то. Связь там плохая, – пожала плечами невестка, уставившись в опустевшую кружку.

***

Следующая неделя прошла в «партизанской войне». Ночью, как только из комнаты Киры Марковны начинало доноситься мерное похрапывание, Маша приходила в спальню сына и тихо снимала со стены фальшивую зелень. Рано утром цветок так же тихо вернётся на своё место, а пока полежит за креслом. На самом кресле привычно занимал пост «папа», сделанный из плюшевого морячка. Мальчик с интересом включился в игру и легко согласился ничего не говорить бабушке.

– Мы прямо как шпионы, – сказал он однажды.

– Не шпионы, а разведчики, – с улыбкой поправила мама.

– А может, папа тоже разведчик? – спросил вдруг Ростик, глядя на сидящего рядом морячка. – А нам говорит, что в земле копается.

Маша почувствовала, как у неё начинают дрожать руки. Она сунула их в карманы халата и тихо ответила:

– Да нет, он в земле... копается... Трубы газовые тянет, чтобы я тебе завтра блинчиков нажарила.

– Урааа! – шёпотом протянул Ростик, поднимая руки над головой.

В ту ночь Маша долго сидела на кухне, пытаясь унять дрожь. Та предательски расползалась с рук по всему телу, сбивая дыхание и сердечный ритм. Незаданные вопросы уже сейчас требовали ответов. Пока в их районе бушует лесной пожар, никто ни о чём не спрашивает, ничего не уточняет. А что будет, когда пожары закончатся? Что будет, когда вахта Лёвы затянется на неопределённый срок?

Кира Марковна явно возлагала на своего позднего ребёнка большие надежды. Иначе не назвала бы мальчика Львом. Однако Лев вырос в обычного до безобразия человека, в чём-то даже состоявшегося. Женился, подарил матери внука, имел стабильный доход и исправно платил ипотеку. Правда, женился «по залёту», работал вахтой у чёрта на рогах, а неказистый домишко взял на окраине, у самого леса. За таким ли успехом Кира Марковна отпустила сына из большого города в глухомань? И, конечно, во всём виновата провинциальная дурочка с педагогическим образованием. «Вот если бы Лёва уехал в Москву…» «Вот если бы женился на Сонечке…» «Вот если бы крёстный помог с МГУ…» Отвар из бесконечных «Вот если бы…» с годами становился всё крепче и кипел в голове пожилой женщины всё сильнее, обдавая горячими брызгами разум сына. Ценить обретённое Лёва не умел, а прыгнуть выше головы не мог. Это выливалось в низкую самооценку и частые придирки на ровном месте. «Зато не пьёт», – беззлобно шутили коллеги, если Маша заходила в учительскую с красными после ночного скандала глазами. Когда муж начал выпивать, пара самых близких подруг всё ещё подбадривали: «Ну хоть не гуляет, как мой.» После падения и этого бастиона никто уже ничего не говорил. Наверное, боялись снова сглазить. Что могло стать последней чертой?..

Спустя неделю конспирация провалилась.

– Завтра отведу Ростислава к специалисту, – заявила свекровь тоном, не терпящим возражений.

Маша прекратила стучать молотком по куску говядины и обернулась на Киру Марковну, привычно застывшую в дверях кухни:

– Зачем это?

– Думаешь, я не замечаю ничего? Не вижу, что цветок висит каждое утро по-разному? Если у мальчика вызывает бессонницу такая мелочь, это не нормально. Такое надо лечить!

– Только попробуй... – неожиданно грозно прошипела в ответ Маша. – Это. Мой. Сын.

Свекровь забавно вытаращила глаза, и без того увеличенные линзами очков. Поперхнувшись возмущением, она ничего не сказала и поспешно удалилась в свою комнату. Возможно, её выбил из колеи дерзкий переход на «ты». Или что-то испугало во взгляде неожиданно взбрыкнувшей невестки. А может, всё дело в молотке, который та сжимала пальцами до хруста в побелевших костяшках. Уголёк в голове вспыхнул и грозил устроить пожар...

Маша посмотрела на молоток и резко отбросила его в угол кухни. Она подошла к раковине и долго умывалась. Дрожащие руки расплёскивали холодную воду во все стороны, но это было не важно. Многое вообще казалось мелким и незначительным после того, что она сделала совсем недавно.

***

Последней черты могло не наступить, разведись они раньше. Не женись они вообще, не знакомься в принципе. Но нельзя изменить того, что уже случилось. Можно только делать выводы. А можно продолжать испытывать себя на прочность.

Всё было как обычно в последний год. После очередной вахты – недельный запой с друзьями (и, возможно, подругами). Скандалы поздним вечером. Сожаления и извинения по утрам. Что заставляло Машу плясать у давно потухшего костра? А что заставляет тысячи похожих жён в подобных ситуациях? Одно было неизменно и хорошо: сына Лёва любил. С ним он всегда был добр и весел, ни разу не накричал и не тронул пальцем. Не трогал пока что и супругу. Это и стало бы последней чертой, потому что перед Машиными глазами с детства стояло заплаканное лицо матери в ссадинах и синяках. «Споткнулась», «о дверь ударилась», «ветку не заметила»... В этой семье такого точно не будет!

В тот вечер Лёва пришёл рано и почти трезвый. Злой как чёрт. Видимо, с кем-то поругался или «не договорился». Маша готовила отбивные. Как обычно, у неё не было никакого желания расспрашивать. Она была рада, что сестра соскучилась по племяннику и увезла Ростика погостить в деревню. Пара дежурных придирок, взаимный сарказм, медленно и неохотно раскручивающийся механизм ссоры. Трезвый муж был циничнее и колол больнее. Попадал точно в цель, не брезгуя и не стесняясь. Пьяный проспится и извинится, а трезвый продуманно говорит всё как есть, почти всегда. Когда привычно дошли до рассуждений о разводе, Лёва вдруг впервые заявил, что заберёт Ростика. Дескать, они с Кирой Марковной воспитают из него мужика, а не хлюпика. В качестве горькой приправы последовал аргумент:

– О тебе забочусь! Кому ты, нахрен, с «прицепом» нужна?

Чувствуя, как уголёк начинает шкворчать в голове, запекая мозги, Маша ответила с едкой ухмылкой:

– Ты и без прицепа никому не нужен. Неудачник.

За все пять лет брака она назвала так мужа впервые. Возможно, у него тоже имелась некая «последняя черта», которую она только что перешагнула. Пощёчина вышла звонкой и увесистой, в глазах даже потемнело на несколько секунд. В следующий миг что-то внутри уверенно прошептало: «Вот оно!» Маша посмотрела на перекошенный «праведным гневом» рот мужа, который подыскивал новые оскорбления. Рука с молотком резко вскинулась, погружая металл в височную кость...

До поздней ночи она сидела на полу кухни и бестолково смотрела на мёртвого мужа. На то, как вокруг головы расползается по линолеуму тёмная лужа. Звонить в скорую не было смысла, а в полицию... Да, возможно, признают самооборону, аффект и всё такое. Но как объяснить Ростику, почему мама убила папу? Он ведь всегда был добрый и весёлый.

Что дальше? Главное – сын. У сестры двое своих, она не потянет. Придётся к бабушке. А потом? Объяснять отсутствие мужа вахтой можно лишь два-три месяца. Надо, чтобы мальчик к тому времени был в надёжных руках. А сама? В тюрьму или под поезд? Какая мать запомнится Ростику меньшим чудовищем – самоубийца или та, что убила папу?

Был ещё третий вариант, совсем фантастический.

Жизнь на окраине имеет не только минусы. Никто не видел, как женщина выволокла тело мужчины во двор, дотащила за ноги до сарая и бросила внутри. Как несколько часов она таскала туда перепачканные кровью тряпки, картонные коробки и старые газеты, а потом принесла большую металлическую канистру. К утру у Маши не осталось сил, поэтому она вернулась в дом и проспала до следующего вечера.

***

Мелкий дождь накрапывал целый день, фонари красиво бликовали в лужах на дороге и в капельках воды на стекле. В спальне сына Маша долго смотрела в окно, словно пыталась смыть хотя бы часть тяжёлых воспоминаний.

– Мам, а бабушка меня к доктору отведёт?

Женщина проглотила подступивший к горлу ком и прошептала:

– Зачем? Ты же здоров.

– Вот и я ей говорю, что здоров. А она не верит. И в паука не верит. Как в змей не поверила тогда.

– Ты и змей помнишь?

– Ага.

Маша улыбнулась своему отражению. Она подошла и села на край постели сына, погладила его по щеке:

– Знаешь, что? Бабушка просто стесняется признаваться. Она немного колдунья. А паук этот у неё вместо чёрного кота.

– А чего она его в своей комнате не поселит?

– Потому что не может его разбудить. А ты можешь.

– Как тех змей?

– Как тех змей. Поэтому мы паука больше не будем убирать. А когда проснётся, ты его не бойся. Он сразу к бабушке уползёт. А тебя есть, кому защитить.

Мальчик посмотрел на морячка в папиной одежде и весело потрепал его за руку:

– Это точно!

Выйдя из комнаты, Маша оставила дверь приоткрытой. Она прошла в конец коридора и уселась на пол, прижавшись спиной к шкафу. Прислушалась, сжимая в руке приготовленный молоток.

Когда это случилось впервые? Сложно сказать. Разный мелочей было много, но змеи запомнились ярче всего. Это произошло здесь, в квартире Киры Марковны, когда они гостили всей семьёй три года назад. Ростика положили спать в зале, где над диваном висел старомодный советский ковёр. Он немного отличался узором от своих собратьев. Стандартную красно-чёрную вязь разнообразили две волнистые синие линии, видимо, символизирующие реки. Мальчик сразу заявил, что это две змейки ползут навстречу друг другу. Кира Марковна поумилялась фантазии внука и ушла спать, а вот Маша насторожилась. На третью ночь весь подъезд содрогнулся от визга старухи, которой что-то заползло в постель...

«Мысли материализуются!» Авторы мотивационных роликов сами удивились бы, насколько точными бывают их банальные фразы. Однажды, когда Ростик ещё не умел говорить, его комнату затопило водой. У Лёвы была вахта, и Маше пришлось разбираться самой, вызывать мастера и проверять батареи в детской. А потом ещё добавить к оплате бутылку дорогущего коньяка. За молчание. Потому что не было никаких повреждений в отопительной системе. Зато были обои, блестящий рисунок которых змеился тонкими извилинками, напоминавшими струйки дождя на стекле.

А в другой раз была огромная бабочка, которая металась по квартире, валяя с полок разную мелочь и пачкая занавески. Была страшная, жутко воняющая лапа какого-то зверя в цветочном горшке. Было нашествие огромных муравьёв. Много чего ещё... Каждый раз приходилось выдумывать для мужа, куда делась люстра, почему выбросили кактус или внезапно переклеили обои. Потому что правду Лёва не понял бы и не принял. Это грозило разводом и походами по психиатрам для Ростика.

«Вселенная всё слышит и воплощает.» Маша не знала, кто именно слушает фантазии её сына. Проказник со своеобразным чувством юмора, который выбирает лишь самые смелые ассоциации. Наверное, поэтому мультяшные звери и роботы с плакатов в детской не разбегались. Мальчик видел в них только то, что нарисовано, без всякого простора для воображения. Но стоило ему разглядеть в чём-нибудь то, чего нет... Кажется, это называется «парейдолия».

До сих пор вся эта мистика никому не навредила. Разве что пара синих змеек едва не стоили Кире Марковне инфаркта. Интересно, почему свекровь ничего не сказала про изменившийся рисунок ковра? Её разум отбросил слишком невероятное совпадение?

Как всё это возможно, и какие силы за этим стоят, Маша не знала и давно оставила попытки разобраться. Всё, что она могла – вовремя замечать и пытаться контролировать. А если что-то выходит из-под контроля, почему бы не воспользоваться этим в своих интересах? И для защиты сына, конечно же.

– Ростик, смотри, какой лес красивый за окном! Ещё красивее стал.
– Ага.
– Какие листья! Жёлтые, рыжие, красные... Как их ветер колышет. Как ты там говорил вчера? На что это похоже?
– Как будто огонь горит!
– Точно! Как будто огонь...

Получилось тогда, получится и теперь. Не сегодня, так завтра. Она готова не спать столько ночей, сколько потребуется. Никто не заберёт её ребёнка! Никто, кроме матери, не сможет справиться с его даром.

Маша стряхнула тяжёлые мысли, встала, на цыпочках подошла к спальне свекрови и приоткрыла дверь. Послышалось шумное размеренное дыхание, а лицо окатило приятной прохладой – Кира Марковна до самых морозов не закрывала форточку. Её невестка так же тихо прошла к двери сына и заглянула в комнату. Цветка на стене не было.

Сердце Маши заколотилось громко и часто. Она до боли сжала в кулаке рукоятку молотка и хотела уже ворваться в спальню, чтобы забить в клочья любую тварь, которая угрожала её мальчику. Но Ростик мирно сопел на кровати, сжимая в руке плюшевую пятерню морячка.

Папа в обиду не даст!

В дальнем углу спальни тихо зашелестело. Словно кто-то барабанил пальцами по паркету. Звук приближался, и Маша отступила вглубь коридора, на всякий случай поднимая молоток. У самой двери шорох замер, снова пробуждая в девушке панику. Только бы всё получилось так, как задумано! Как представлял Ростик. Это ведь бабушкин любимый паук, и никак иначе! Если только тот озорник, что слушает фантазии, не решил поиграть по своим правилам.

Темнота в дверном проёме у самого пола сгустилась в угловатый чёрный ком размером с бычью голову. Выбрасывая коленчатые отростки, существо тихо прошуршало по ковровой дорожке и скрылось в комнате свекрови. Несколько секунд Маша боролась с желанием догнать и прикончить жуткую тварь, пока ничего не случилось. Но отступать было некуда. Она проследовала за пауком, дрожащей рукой прикрыла дверь спальни и прислушалась.

***

Похороны Киры Марковны прошли тихо – лишь несколько соседей и пара родственников. После скромных поминок насовали Маше денег, пообнимали Ростика, поупрекали Лёву за то, что не приехал. Внук принял смерть бабушки стойко. Он уже знал, что люди иногда неожиданно умирают, особенно старые и больные. Бабуля просто не проснулась, поэтому и её любимый паук сбежал, ведь некому стало его любить – так сказала мама.

Маша, которая больше всего боялась, что Ростик свяжет смерть Киры Марковны с пауком, едва не расплакалась от счастья, когда сын ей поверил. Радовало и то, как гладко всё прошло с врачами и прочими инстанциями. Куда делся паук, и каких ещё бед он может натворить, было совсем не важно. Наверное, сбежал через форточку, как и те змеи, которых больше никто никогда не видел.

Ночь после похорон прошла спокойно. Лёжа на неудобном диване и уставившись в потолок, Маша впервые за много дней испытывала огромное облегчение. Как быстро у Ростика получилось в этот раз, не то что с деревьями! Лес загорелся только на пятый день, когда во дворе уже начинало подванивать. С полицией они как-нибудь разберутся. «Вернулся с вахты, пошёл в сарай, ударился головой… пожар подобрался к домам… наверное, так и было?» О том, что пламя перекинулось на окраину городка, сообщили сегодня утром. Снова повезло? Не предъявят ли счёт за такие везения? Что, если пострадал кто-то из соседей? Об этом думать уже не хотелось. Измученная последними событиями, Маша с удовольствием проспала почти до полудня. Открыв глаза, она первым делом увидела радостное лицо Ростика. Сын светился от счастья и дёргал её за рукав ночнушки.

– Мам! Смотри, кто приехал!

Позади мальчика стоял мужчина в пёстрой рубашке с короткими рукавами и джинсовых шортах. Словно на улице была не середина осени, а самый разгар лета. Того самого лета, когда они всей семьёй ездили в Геленджик. Когда Ростику исполнилось два года, а у его родителей всё ещё было хорошо. Таким Лёва остался на фотографии, которая стояла в рамке у детской кровати. Та же озорная улыбка была теперь намертво приклеена к загорелому лицу под зелёной панамой, ещё вчера надетой на плюшевого морячка...

«Разве не этого ты хотела? Разве не так должно было быть? Почему именно сейчас?..»

Разум пытался заставить Машу взять себя в руки, но сердце бешено молотило где-то в глотке, а во рту пересохло так, что язык отказывался шевелиться.

– А мы на море идём! – радостно заявил Ростик и взял «Лёву» за руку. – Папа сказал, тут тоже море есть, а мы и не знали! Если хочешь, пойдём с нами.

– Холодно же... – прохрипела женщина, судорожно хватая мальчика за другую руку.

– Ай, мам! Ты чего?

Резкая боль скрутила запястье – это «муж» вывернул её кисть, освобождая ребёнка. Улыбка ни на секунду не дрогнула на неподвижном лице мужчины. В глубине весёлых и каких-то стеклянных глаз Маше почудилась безжалостная ирония.

Папа в обиду не даст! Никому. Даже ей. И никому больше не отдаст...

«Лёва» схватил захохотавшего мальчика в охапку и скрылся в коридоре. Хлопнула дверь, топот и смех на лестнице скоро стихли. Чувствуя, как внутри разгорается знакомый уголёк, выжигая страх и беспомощность, Маша стиснула кулаки и резко встала с постели.

Борис посмотрел на часы и выругался. До выхода оставалось двадцать минут, но Готя не торопился. Угораздило же связаться с этим ряженым идиотом! Да ещё в таком деле… Это же, мать вашу, настоящая уголовщина! Бориса нельзя было назвать человеком высоких моральных принципов. Как все, в юности хулиганил, дрался, подрабатывал грузчиком, напивался с друзьями и орал под гитару песни. Но до сих пор самым страшным преступлением в его жизни был обгон через «сплошную». А теперь он сидит за рулём своей ржавой ГАЗели с парой таких же дураков, готовясь ограбить ювелирный магазин…

Парень не то чтобы голодал. Хотя цены на заправках делали грузоперевозки всё менее прибыльными, а в такси была бешеная конкуренция. Просто очень не радовала перспектива вернуться в свой вымирающий городок за Полярным кругом, откуда с такими надеждами выбирался на юг. Хотелось отправить родителям побольше денег – пусть думают, что у него всё хорошо. Ведь они даже не знают, что он уже два года как отчислен из политеха.

Водитель обернулся и посмотрел в салон микроавтобуса, на своих «подельников». Придурок – он и есть придурок, всегда любил рисковать, не задумываясь о последствиях. Что взять с человека, который не обижается на кличку «Придурок»? Его Готя пригласил на случай, если придётся что-то или кого-то сломать. Другое дело Дрон. Эталонный «ботаник», худой и очкастый, с длинными спутанными волосами, которого звали вовсе не Андреем. Просто он был помешан на этих летающих штуках, всё время что-то чертил и паял. А недавно накопил на дорогущий квадрокоптер и постоянно снимал город с высоты. Почему он идёт на преступление? Чтобы купить игрушку покруче? Друзья были уверены, что дело в таинственной девушке, о которой Дрон, жутко смущаясь, рассказывал только вскользь. Однажды Придурок заявил, что его «тайная любовь» давно на небесах, вот он и репетирует свой полёт к ней. Как ни странно, Дрон не обиделся, лишь загадочно улыбнулся.

Из задумчивости Бориса выдернуло громкое хрюканье. Придурок вертел в руках маску кабана и явно пытался найти с ней общий язык. Ещё эти маски… Будто простых медицинских, которые все носят уже пару лет, недостаточно! Но Готя любил театральность. Он и сам был ходячим театром одного актёра. Одинокий сорокалетний мужик словно застыл навсегда в том самом две тысячи седьмом, который все хотят вернуть. Субкультура го́тов давно зачахла, но он год за годом носил длинный кожаный плащ, красил редеющие волосы в чёрный, а в особые дни даже подводил глаза на потеху всему Заводскому району. Собственно, они и познакомились, когда Борис с Придурком разогнали от этого чудака шайку гоповатых подростков. Но с масками он, конечно, перемудрил.

Это были не просто детские карнавальные маски. Те, что раздобыл Готя, копировали морды животных с пугающей реалистичностью. У силиконового рыла, в которое увлечённо хрюкал Придурок, имелись даже бивни из настоящей кости. Дрон, наплевав на все воровские заморочки, выбрал маску петуха. Борису досталась лошадиная голова. Всё правильно, он же «извозчик». На сиденье рядом с водительским лежала уродливая морда нетопыря для Готи. Кто бы сомневался. В голове зазвучала старая мрачно-весёлая песенка.

«Купи, отец, нам маски!» – дети закричали…

– Хыррррр!!!

– Достал уже хрюкать! – сказал Борис и снова посмотрел на часы. – Не торопится наш «главный»…

– Ребят, а нафига ему это? – неожиданно спросил Дрон.

Водитель искренне вытаращился на приятеля:

– Ты серьёзно? Только сейчас об этом задумался?

«Ботаник» пожал плечами:

– Вы позвали, я подтянулся. Причины были. А в подробности меня никто не посвящал.

– Готя тут работал охранником пару месяцев. А потом шеф его кинул. Выгнал без зарплаты, недостачу липовую повесил.

– Так это месть? – криво усмехнулся Дрон, разглаживая перья своей маски, лежавшей на коленях.

– Вроде того, – кивнул Борис. – Он ещё и компромат собрал. Часть украшений там – то ли подделка, то ли контрабанда. Короче, всё это добро с пояснительными бумагами он в прокуратуру хочет подбросить, чтобы шефа за жабры взяли. А там, глядишь, и до ограбления никому дела не будет.

– Сам-то веришь?

– Ну а чего нет? – вмешался Придурок. – Не ссы! Если всё по плану пойдёт…

– Если… – снова усмехнулся очкарик. – А за чей счёт «банкет», если мы себе ничего не оставим?

Боковая дверь шумно отъехала в сторону, прерывая диалог и впуская в салон февральский холод с вереницей снежинок. Готя осмотрел компаньонов и вместо приветствия кинул:

– Готовность пять минут. Маски в переулке наденем. С чёрного хода зайдём.

Борис заметил странную фигуру в зеркале заднего вида.

– Это ещё кто?

– Он с нами, – отрезал «главный», сгребая за пазуху силиконовую рожу.

– А нахера он маску светит на улице? – рассмотрел незнакомца Придурок.

– Всё нормально, это униформа. Он в ней рекламки собачьего приюта раздаёт. Готовы, молодёжь?

Компания пересекла тротуар и гуськом проследовала по заснеженному переулку к пожарному выходу ювелирного магазина, от которого у Готи имелся ключ. Замыкал процессию незнакомец с собачьей головой в ярком комбинезоне промоутера. У самой двери грабители надели маски, становясь похожими на каких-то зловещих Бременских музыкантов. Лишь кот внезапно «раскабанел», а Трубадура… покусали вампиры?

«Нет, Трубадур нас всех отпевать придёт», – подумалось вдруг Борису. Он чувствовал, как кровь горячо заполняет виски. Как адреналин добавляет происходящему резкости, а каждое движение и звук отдаются во всех нервах сразу. Дальше события напоминали видеоряд, снятый в рваной клиповой манере.

Вот они заходят в дверь, быстро пробегают коридорчик, врываются в торговый зал. Взлетают полы кожаного плаща, и в руках Готи появляются два автомата Калашникова. Муляжи, но как же эффектно!

«Чёртов театрал…»

– Все замерли, отдали ключи от витрин, и никто не пострадает! – громко и уверенно говорит Готя.

И вот уже команда рассредоточена. Борис целится одним из муляжей в голову охранника, стоящего на коленях. Придурок вторым «автоматом» пугает двух продавщиц за кассой, не забывая угрожающе хрюкать. Дрон шустро сгребает содержимое витрин в сумку. Готя запирает входную дверь и мониторит улицу. Незнакомец… Незнакомец в собачьей маске просто ходит и смотрит…

Мысли в голове вернули Бориса в реальность, отключая «клиповый режим». Так вот, за чей счёт «банкет», на самом-то деле. Эх, Готя, Готя. А друзья искренне поверили, что помогают восстановить справедливость. Незнакомец наклонился над кассой и осмотрел продавщиц, сидящих на полу. Блондинка и брюнетка, обе весьма привлекательные, даже с потёкшей от слёз тушью. Обладатель собачьей морды схватил одну из девчонок за руку и начал скручивать с пальца перстень с крупным красивым камнем. Девушка испуганно заскулила. Коренастый пожилой охранник вдруг густо покраснел и прохрипел сквозь зубы: «Оставь!»

Борис, предчувствуя недоброе, ткнул мужчину стволом в плечо. Тот не отреагировал. Он поднялся с колен, громко щёлкнув суставами и, багровея, заорал: «Оставь, сука! Тебе витрин мало?!» Парень понимал, что придётся бить прикладом по голове, но никак не мог решиться. Он продолжал молча целиться в старика из бесполезного муляжа. Ситуация грозила окончательно выйти из-под контроля.

Незнакомец отпустил руку девушки и медленно подошёл к охраннику. Секунду он всматривался в покрасневшее морщинистое лицо, потом резко дёрнул головой. Челюсти маски сомкнулись, старик захрипел. Из разорванной глотки обильно хлынула кровь, почти незаметная на чёрной униформе. Охранник упал на колени и с мягким стуком повалился лицом вниз.

– Дядь Кооооль!!! – вскакивая, завопила блондинка и сразу отлетела обратно на пол от пощёчины Придурка.

Там уже валялась потерявшая сознание напарница. Грабитель в маске кабана присел рядом и начал виновато бубнить что-то успокаивающее. Дрон застыл с сумкой в руке, уставившись на мёртвое тело. Борис не мог оторвать глаз от оскаленной собачьей пасти. С клыков, невероятно похожих на настоящие, капала свежая кровь. Если поднять взгляд повыше, едва ли сквозь прорези маски на него посмотрят человеческие глаза. А если хоть на миг упустить из вида эти окровавленные клыки, они тут же сомкнутся на его собственной глотке… Руки сами перевернули фальшивый автомат и ухватили за ствол, словно дубину. Собачья морда глухо зарычала и оскалилась ещё шире.

«Совсем как живая…»

Страшная пасть вдруг резко взмыла вверх и начала удаляться. Это опомнившийся Готя оттащил незнакомца за цепочку на шее.

– Уходим!

Дрон поспешно скрылся в подсобном помещении, за ним тяжело протопал Придурок. Борис пялился на мёртвого охранника, пока растущая тёмная лужа не коснулась его ботинка. Парень в лошадиной маске дёрнулся, словно пришпоренный, и рванул следом за остальными.

Он не помнил, как они оказались в ГАЗели, как он машинально завёл и выехал на дорогу, как «на автопилоте» тормозил и проезжал перекрёстки. Лишь когда город остался позади, а вокруг замелькали заснеженные поля и чёрные посадки, Борис поймал себя на мысли, что боится смотреть в зеркало. Боится увидеть окровавленную собачью пасть и не увидеть человеческих глаз. Постепенно паника уступала место злости. Ведь его впутали в самое настоящее убийство! Это уже верный и очень приличный срок! Если Придурок в тюрьме и выживет, то насчёт себя, а тем более Дрона, никакой уверенности не было. Свернув на плохо расчищенную просёлочную дорогу, ГАЗель резко затормозила.

Хлопнув дверцей, водитель с минуту постоял на морозном воздухе, приводя мысли и дыхание в порядок. Потом обошёл микроавтобус и дёрнул пассажирскую дверь. Незнакомца в салоне не было. Были красные и мокрые после масок лица его приятелей и Готи, который старательно прятал глаза.

– Где он? – спросил Борис.

– Своим ходом ушёл, – каким-то севшим голосом проговорил Готя. – Слушайте, я тут ни при чём. Я всё объясню.

– Раньше надо было! – рявкнул хозяин ГАЗели, схватил сумку с драгоценностями и бросил в снег. – Вали!

– Сдурел, что ли? – огрызнулся Готя. – От города километров на двадцать отъехали. До посёлка ещё столько же…

Придурок вдруг встал со своего места, схватил «главного» за воротник плаща и выкинул следом за сумкой:

– Твоя проблема.

– Да вы чего! Мы же вместе встряли! Вместе надо выгребать! – орал Готя вслед отъезжающей машине, кутаясь в свой совсем не зимний плащ.

– Сдаст он нас всех, – тихо сказал Придурок.

– Может, так нам и надо, – печально улыбнулся Дрон.

***

На утро о дерзком ограблении в райцентре говорил весь рабочий посёлок. Это было в диковинку для сонной провинции. Особенно активно обсуждали охранника с перерезанным горлом. При упоминании последнего у Бориса внутри всё холодело и дрожало, но уточнять подробности он не решался. Перерезали, так перерезали. Но как эксперты могли принять рваную рану за порез? Неужели ему показалось? Адреналин, воображение, чёртовы маски…

Весь следующий день никак не получалось уснуть, хотя парень почти до рассвета прятал в лесу ГАЗель, потом добирался пешком до посёлка. А рано утром пришёл в полицию и заявил, что машину угнали ещё на днях, просто не было времени сообщить. Из такой наивной отмазки белые нитки торчали целыми канатами, но других вариантов не имелось. Теперь у него не было даже машины. Хорошо, хоть долбаный Готя заранее подкинул «аванс» перед их авантюрой.

Вечером, устав от тяжёлых мыслей и тупого созерцания потолка, Борис пошёл на кухню и вынул из холодильника коробку дешёвого вина. Он посмотрел в окно, на освещённую редкими фонарями улицу микрорайна. Снегопад почти прекратился, отдельные снежинки красиво искрились над серой декорацией «хрущёвок». Вон там, через пару дворов, жили его бывшие однокурсники Придурок и Дрон, на учебный год перебиравшиеся в институтское общежитие. Но сейчас, когда вуз переведён на «удалёнку», в город регулярно ездил только Борис. Выпивал он крайне редко, да и вообще старался поддерживать квартиру своей покойной тёти в порядке. Даже бросил курить, чтобы старые обои и мебель не провоняли табаком. Иногда он думал, что в жилище явно не хватает женской руки. Но что владелец ржавой ГАЗели мог предложить взамен? В нём не было ни брутальности Придурка, ни интеллекта Дрона, ни артистизма Готи. Не было законченного образования и стабильного дохода. Баек о том, что таксует для души, имея свой бизнес, Борис не рассказывал. Наверное, что-то человеческое в нём ещё оставалось. По крайней мере, до недавнего времени.

«Купи, отец, нам маски!» – дети закричали…

Оживший дверной звонок заставил дёрнуться и разлить вино на выцветшую скатерть. От вида растущего красного пятна немедленно стошнило. Когда дверь, наконец, открылась, на пороге стоял мрачный Придурок. Он молча, не разуваясь, прошёл на кухню, уселся на табурет и поставил на стол бутылку водки:

– Слышал про Стаса?

– Про Дрона? Что с ним?

– Собаки порвали. Час назад его из сугроба выкопали на пустыре. Если б дети не наткнулись, так и лежал бы до весны…

Борис почувствовал, как ему хочется закрыть глаза и самому провалиться в какой-нибудь очень глубокий сугроб. Гость заскрипел пробкой, приложился к горлышку и сделал несколько глотков. Передал бутылку приятелю. Тот неподвижно уставился куда-то в окно, на искрящийся танец весёлых снежинок.

– Прикинь! – сипло сказал Придурок, отдышавшись. – На том пустыре сроду собак не было. Дворник наш травит регулярно. Чертовщина какая-то.

– Много собачьих следов? – задумчиво спросил Борис.

– Да откуда? Снегом же всё замело. Ни следов, ни крови не было видно, пока пацаны не полезли в снежки играть. Он там, похоже, с ночи лежал.

– Пустырь прямо за домами. Никто не слышал, как собаки человека рвут?

Придурок открыл рот, но не нашёлся, что на это ответить. Борис проглотил водку, не чувствуя вкуса, и поставил бутылку на стол. Медленно опустился на свободный табурет.

– Ты видел, как именно охранник погиб?

Гость почесал голову:

– Я же девчонок пас. Слышу – стук тела, потом одна из них вопить начала.

– Я тебе сейчас кое-что расскажу, Сань. А ты уж сам решай, кто из нас придурок.

***

Неделя прошла спокойно. ГАЗель в лесу пока не отыскали. По поводу ограбления никто не дёргал, а все разговоры в посёлке постепенно заглохли. На похороны Стаса друзья не пошли. Готя и незнакомец никак себя не проявляли, что не могло не радовать.

После разговора на кухне Придурок уехал к своему деду на хутор, «пока всё не уляжется». Звал с собой и Бориса, но тот рассудил, что поодиночке шансов больше. Тварь, убившая охранника и Дрона, легко управится с двумя людьми за раз. А так, если она доберётся до одного, второй успеет сдаться полиции. Смерть от побоев или «заточки» в тюрьме уже не пугала так сильно. Потому что в этой простой человеческой агрессии нет ничего сверхъестественного.

Можно было уехать к своим, на север. Но для этого нужно сперва добраться до областного центра с кучей пересадок. И лишь оттуда, поездом, трое или четверо суток… По пути может случиться многое. Скорее всего, уже на местной станции его порвут «собаки», или оголодавший «волк» из соседнего леса, или…

«Медведь! Шатун грёбаный… Сто лет их тут не бывало… К реке, видать, вышел… Саню нашего… Схожу, говорит, на рыбалку… В пятницу хороним… Саню нашего… Ты приезжай, Борь…»

Собеседник отключился, надпись «Придурок» на экране смартфона исчезла навсегда. Борис поймал себя на мысли, что ждал чего-то похожего, поэтому не отреагировал почти никак. Даже зашевелилась какая-то подленькая радость из-за того, что первым оказался не он. Кто следующий? Готя? Делаем ставки…

Смерть виделась скорой и неизбежной, но сдаваться без боя совсем не хотелось. Племянник выгреб из ящиков весь тётушкин сервиз, отдельно сложив серебро. Что с ним делать, он не представлял, но несколько серебряных ножей и вилок рассовал по карманам одежды.

Дни напролёт Борис проводил в квартире, питаясь осточертевшей гречкой и чаем. Он не решался выйти из дома. Не мог смотреть в лица людей, каждое из которых казалось ему теперь ненастоящим и переменчивым. Ночами он боялся засыпать – один и тот же сон словно караулил его у изголовья кровати.

Запутанные коридоры ветхого заброшенного дома, из которых не получается найти выход. И маски. Чёртовы маски повсюду. Валяются на полу, висят на стенах, заглядывают в окна из темноты. В них нет ничего живого, это просто фальшивые морды зверей. Но стоит отвести взгляд…

Невыносимо уставший от бессонницы и постоянного страха, однажды утром парень сломался. Он достал из холодильника остаток водки, которой поминали Стаса, смешал с выдохшимся вином. Выпил «коктейль» практически залпом, и через несколько минут истощённый рассудок не выдержал…

Больше нет никаких масок. Есть эта кухня и этот стол, за которым сидит Готя. Совсем как недавно сидел Придурок.

– Слышал про Саню? – спрашивает гость.

Не дожидаясь ответа, он запрокидывает голову и пьёт из бутылки. Смешиваясь с кровью, водка розовыми ручейками струится из разорванной глотки на старый кожаный плащ. На полу начинает расползаться лужа, подбираясь к ногам Бориса. Он ловит себя на мысли, что в дверь уже долго и настойчиво звонят. И он точно знает, кто пришёл и для чего.

И вот уже нет за столом никакого Готи. На его месте сидит незнакомец с собачьей головой. И снова нельзя отвести взгляда от зловещего оскала. Панически страшно не увидеть за ним человеческих глаз…

– Слышал про Готю? – глухим гортанным голосом хрипит звериная пасть, растягиваясь в жуткой ухмылке…

Борис проснулся за столом с единственной мыслью в тяжёлой голове: «Про Готю я не услышу, если потороплюсь». Он размял затёкшие конечности, кое-как оделся и, не приводя себя в порядок, выскочил из дома, стараясь не потерять этот похмельный угар неожиданной смелости. Вечерело, но автобусы в райцентр ходили допоздна. Уже через час ноги вязли в нечищеных улицах городской окраины.

Дома Готи не оказалось, и Борис направился в гаражи. Полоска света на истоптанном снегу перед воротами подтвердила предположения. Нащупав в кармане куртки холодную рукоять серебряного ножа, парень сжал её в ладони и решительно дёрнул дверь. В нос шибануло тяжёлой удушливой гарью. Недавно Готя хвастал, что оживил родительское наследство – старую «Волгу». Похоже, сейчас он завёл её с самыми недобрыми намерениями.

Дверь водителя оказалась на замке, пришлось вытаскивать вяло брыкавшегося автовладельца через заднюю. Спустя пару минут Борис уже кашлял до рвоты, сидя на снегу у ворот гаража. Рядом в сугробе хрипел и плевался недозревший самоубийца. Он перевернулся на спину, глядя в пелену туч с редкими звёздами, размазал по бледному лицу пригоршню снега и тихо спросил:

– Знаешь, почему я «Готя»?

– Удиви, – отозвался Борис.

– Это моё имя. Готлиб. Предки из немцев были.

– То есть ты готом стал, потому что Готя, а не наоборот?

– Приходится соответствовать…

Квартира оказалась на удивление обычной и даже безликой. Никаких постеров с металлистами, черепов с пауками и прочей готической мишуры. Минимум мебели и вещей. Похоже, хозяин приходил сюда только переночевать, а остальную жизнь, словно улитка, таскал с собой внутри старого чёрного плаща. Даже кухня была заурядной, совсем как в «однушке» Бориса. И такой же дешёвый и крепкий чай.

Готлиб рассказал всё. Как на форумах, где паслись осколки забытых субкультур, он познакомился с неким Вольфом. Как тот поведал много интересного, а однажды заявился к нему домой в «форме зверя». Готя знал, что давно уже выглядит старым клоуном, а новых веяний не понимал и не принимал. Но быть собой, без всяких масок и образов, он попросту не умел. Перспектива прикоснуться к чему-то особенному, стать настоящим оборотнем, колдуном или чем-то вроде того, захватила разум. Вольф обещал научить многому за одну лишь услугу. Пришлось устроиться охранником в ювелирный, разузнать необходимые детали. Пришлось втереться в доверие к молодым неудачникам, готовым рисковать ради денег и «справедливости». Пришлось носить целую кучу масок ради одной, но какой! И её-то Готя, в итоге, так и не получил.

– А чего ж ты? – издевательски спросил Борис. – Отдай сумку Вольфу. Он тебя плохому научит. Или башку откусит. Как повезёт.

– Слушай, я и сам понимаю, что идиот. Уговор был только на ограбление. Кто же знал, что Вольфа этого переклинит…

– Где искать его, знаешь?

Готлиб вскочил из-за стола и нервно заходил по кухне кругами.

– Я всё думал, зачем Вольфу это ограбление? Ради денег? А не проще ему какого-нибудь местного царька в постели загрызть? Инкассаторов в переулке подкараулить. Украшения-то ещё продать надо. Я только сейчас понял, что дело в другом. В ювелирке и правда много «левака». Что если среди прочего затесалась особая вещь, которая Вольфу необходима? Чья-то фамильная драгоценность? Амулет или кольцо?

– Думаю, торга у нас не выйдет, – покачал головой Борис.

– Главное – выманить зверя из логова. А дальше… как пойдёт.

Это был невероятный, но всё-таки шанс. Они спрячут вещицу и договорятся, что укажут тайник, как только будут в безопасности. Придётся вернуться к родителям, но это не худший из вариантов. А если артефакт опасен, тварь можно попробовать уничтожить. Но как распознать эту «Кащееву иглу» в целой куче похожего хлама?

***

– Здравствуйте. Следователь Петров.

Борис быстро махнул перед лицом брюнетки корочкой студенческого билета, который сохранил на память при отчислении. Рядом кивнул белеющей лысиной Готя. Час назад он расстался с длинными чёрными волосами и теперь нервничал, надеясь, что девушка не признает в нём бывшего охранника. Впервые за последние пару лет медицинские маски на лицах не вызывали раздражения.

– Поймали? – воодушевилась продавщица. – Оля до сих пор в трауре, работать не может. Её дядю…

– Мы в курсе, – поспешно перебил Борис. – Банда ликвидирована. Но вот по ценностям есть вопросы.

– Ой, – девушка испуганно захлопала глазами. – Это вам к директору. Я же просто продавец.

– Девочка, нам некогда! – хрипло рявкнул Готя. – Накладные на весь товар! А то пойдёшь как соучастница!

– А что вы там рассчитываете увидеть, господа? – раздался громкий голос за спиной девушки.

Штора, закрывающая проход в подсобные помещения, колыхнулась, в зале появился мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме.

– Пал Палыч, тут…

– Я всё слышал, Галя. Пройдёмте в мой кабинет.

И правда, что они надеялись найти в этих документах? Особые пометки? Зловещие имена и названия? Артикул с тремя шестёрками? Действовали наугад, но удача не улыбнулась. Даже директор, как назло, оказался на месте в свой выходной. Но отступать было некуда. В конце концов, они сейчас в роли представителей власти. Надо играть до последнего.

В подвале действительно оказался директорский кабинет. Пройдя к своему столу, Пал Палыч уселся в кресло и начал с какой-то недоброй ухмылкой рыться в ящиках.

– Так что за проблема с моим товаром?

– Есть подозрение на незаконный оборот… драгоценностей…

«Следователь Петров» не был силён в полицейской терминологии, поэтому импровизировал неуверенно.

– Ай-ай-ай, – иронично покачал головой директор. – Так и знал, что с тем кольцом всё не чисто. Или с амулетом. Или что вы там себе напридумывали?

Борис почувствовал, как у него немеют ноги. Он посмотрел на Готлиба. Тот неожиданно стащил медицинскую маску и прямо спросил:

– Вольф – это настоящая фамилия?

– Мамина девичья, – подмигнул директор. – Всегда нравилась больше той, что в паспорте. Когда с рождения в тебе есть что-то звериное… приходится соответствовать.

Всё правильно. Работая в магазине, Готя не мог узнать в своём шефе Вольфа из переписки, ведь при единственной встрече тот выглядел «несколько иначе».

Мужчина что-то достал из ящика стола и протянул в сторону визитёров. Сверкнула вспышка, в воздухе запахло гарью. Оглохший от выстрела Борис увидел, как его товарищ оседает на пол с кровавой дырой на месте правой глазницы. Директор положил пистолет на стол, поставил рядом небольшой кожаный саквояж, щёлкнул замками. Сумка разложилась в приличных размеров полотно с множеством кармашков и креплений. Все они содержали коллекцию разнообразных колюще-режущих инструментов, от обычных ножей и скальпелей до совсем экзотичного вида крюков и зазубренных лезвий. С помощью них легко было сымитировать укусы собак, когти медведя и всё, что угодно.

– Выходит, всё это цирк? – усмехнулся Борис.

На душе вдруг стало невероятно легко, потому что бояться и прятаться больше не требовалось.

– Скорее, театр, – спокойно ответил Вольф, перебирая железки. – Оборотень ведь, как красота – в глазах смотрящего. Физически невозможно стать зверем. Настоящее искусство – убедить кого-то, что ты им стал… И себя, между прочим, тоже. Настолько, что крышу срывает по-настоящему.

– Значит, нет никаких артефактов? А что тогда? Страховка? Налоги?

– Меньше знаешь – крепче спишь, – поучительно заявил директор, выбрав, наконец, нужное лезвие. – Но мыслишь ты правильно. А теперь, будь добр, отойди-ка в тот угол.

Вольф снял пиджак и повесил на спинку кресла. Затем подошёл к трупу, всё ещё дёргавшему ногой, и склонился над ним:

– Вот ведь неблагодарный. Уволился со скандалом, ограбил родной магазин, теперь ворвался ко мне, угрожал. Чего хотел – непонятно. Драгоценности, что ли, продать не сумел… По лицу мне врезал…

Директор с размаху влепил себе несколько пощёчин и ударил кулаком по переносице, вызвав обильное кровотечение и слёзы.

– А потом за нож взялся!

Вольф разорвал на себе рубашку и пару раз полоснул по груди и животу лезвием.

– Ух ты, перестарался… Ну ничего, зашьют.

Вытерев рукоятку ножа, мужчина вложил его в мёртвые пальцы.

– А нож-то, похоже, тот самый, которым старого охранника… Каков негодяй ваш Готя! Хорошо, что у меня пистолет под рукой оказался... Откуда? Ну этот вопрос мы решим. И с превышением самообороны тоже. Полковник из наших, так что... Как думаешь, Галя уже позвонила, куда следует? Стреляли всё-таки.

Вольф тяжело опустился рядом со столом, обильно капая на пол кровью.

– А я? – растерянно спросил Борис.

– А ты не тупи. Пока не повязали.

– Всё равно ведь найдёте. Я же столько знаю.

– Да нахрен ты мне сдался! – улыбнулся Вольф, вяло отмахиваясь пистолетом. – Кто в твои рассказы поверит? С тобой живым интереснее. Может, ещё и в психушку загремишь.

Борис услышал вдалеке завывание полицейской сирены. Сунув руки в карманы куртки, он медленно подошёл к двери и обернулся на мёртвого Готю. Вспомнил Дрона и Придурка. Наверное, Стас полетел к своей «таинственной любимой», а Саня баламутит чертей в аду дурацкими затеями… Удивительно, но Стасом и Саней они стали только после смерти. А кем станет Борис, если у него никогда не было прозвища? Не было маски, за которой можно спрятаться.

Рукоятка серебряного ножа в кармане удобно скользнула в ладонь. Парень резко развернулся и шагнул в сторону сидящего на полу оборотня.

Очередной вагон встретил привычной духотой, густым неприятным запахом и сонными лицами, но что-то всё-таки было по-другому. Освещение странно мерцало и казалось чересчур тёплым. А ещё мухи. Слишком много мух, летающих под потолком, садившихся на грязные стёкла и лица людей. Одна из женщин отрешённо уставилась в окно, и насекомое ползало прямо по склере глаза, не вызывая никакой реакции. Сквозь звуки поезда в воздухе пробивалось тихое монотонное жужжание. Вот оно!

Богдан остановился, издали осматривая контролёра. Невероятно полная женщина дремала на краю одного из сидений в самом центре вагона. Вместо положенной формы она была одета в старомодное пальто и необъятных размеров меховую шапку. Пухлые пальцы сжимали здоровенную угловатую железяку, которая должна была изображать… Старый советский компостер? Богдан ухмыльнулся. За тысячи лет в памяти поневоле спутаются все возможные эпохи и реальности. На этом Тёмная Сила попадалась не раз. Он и сам после «пробуждения» чувствовал себя не в своей тарелке. Но такой маскарад был уж совсем ни к чёрту.

Парень осторожно, не отрывая взгляда от сомкнутых век «контролёра», двинулся мимо, в сторону следующего вагона. Медлить было нельзя, сзади уже подступала настоящая проверка билетов.

«Настоящая ли?»

Жужжание усилилось, заполняя собой всё пространство, заглушая мерное гудение и перестуки старой электрички. Между вторым и третьим подбородками дородного «контролёра» мелькнул раздвоенный кончик языка. Если настоящая пасть этой твари там, то и настоящие глаза могут быть где угодно… Богдан резко рванул по проходу и, пригнувшись, дёрнул дверь. Совсем рядом с его головой о стену оглушительно грохнул компостер.

Не оборачиваясь, парень бежал из вагона в вагон, удивляясь длине этой чёртовой электрички. Освещение мигало всё чаще, а жужжание стало настолько оглушительным, что распирало голову изнутри и грозилось взорвать череп миллионами назойливых мух. Так не могло продолжаться, ловушка вот-вот захлопнется…

Богдан остановился посреди очередного вагона. Ближайший к нему спящий пассажир на лавке выглядел актёром провинциального театра. Память подкинула забытые словечки «жабо», «крылатка» и «хорохориться». Значит, вагон был мороком. Зато следующий мог оказаться настоящим. Если морок сейчас развеется, и человек упадёт на рельсы… Почувствовав ускользающую твёрдость под ногами, мозг моментально принял решение. Беглец развернулся и посмотрел прямо в огромную пасть своего преследователя. Страха хватило ровно настолько, чтобы поддержать тающую иллюзию, но и не дать ей снова окрепнуть. Как раз то, что нужно – плотность фанеры или тонкого льда. Богдан метнулся в сторону и, пробив хрупкую оболочку, покатился по насыпи в овражек, ломая кусты и кости.

Когда поезд затих вдали, парень открыл глаза и увидел рассветное небо. Вдохи отзывались огнём – несколько рёбер явно сломаны. Наливалась и пульсировала болью правая нога. Но дорожить этим телом было некогда, слишком важная миссия требовала торопиться. Богдан с трудом поднялся, отряхнул с куртки землю и снег. Нащупав во внутреннем кармане флешку, он порадовался, что не сунул её в рюкзак, и с улыбкой заковылял вверх по насыпи.

***

Даша выбросила в корзину очередную салфетку, пропитанную кровью и грязью. С укоризной уставилась на поцарапанную физиономию столичного гостя:

– Теперь будешь думать, что у нас тут одни гопники живут.

– Да не было никаких гопников! – не поддался на уловку Богдан. – Говорю же, перрон скользкий. А к доктору схожу, как только дела обсудим. Вот те крест!

Пострадавший неловко перекрестился двумя пальцами. Журналистка странно посмотрела на приезжего коллегу и покачала головой. Она села в продавленное редакторское кресло и уткнулась в экран, изучая привезённые из Москвы материалы. Гость невольно залюбовался веснушками на её щеках под маленькими изящными очками. Девушка выделялась ярким огоньком посреди заваленного бумагами и съёмочной аппаратурой кабинета, вызывая невероятно тёплое ощущение. Словно напоминала, что весна уже подходит к дверям, вытирая красивые ножки о свернувшийся на пороге последний зимний день. Лишний день февраля. Чёрт бы побрал эти високосные годы…

«Он и побрал», – подумал Богдан, устало прикрывая глаза. Будто и не было долгих лет отдыха и забвения… Ведь ещё вчера он был заурядным маленьким человеком… Ещё вчера, сломав ребро или вывихнув ногу, он бы тихо скулил на больничной койке, требуя жалости, апельсинов и вай-фая… А сегодня выпал из поезда на ходу и улыбается… Из навалившейся тяжёлой дремоты его выдернул голос Даши:

– Толково! А чего по почте-то не прислал?

– Покататься люблю, – улыбнулся парень. – Красоты разные посмотреть.

Девушка почему-то покраснела и неловко поправила очки, снова уткнувшись в документы на экране.

– Думаешь, прокатит?

– Уверен. Шумиха сработала, губернатор созрел, осталось дело за малым. Решающий аргумент. Подписи настоящие, я все возможные связи в Москве задействовал. Комар носа не подточит. По-другому нельзя, наш оппонент – воробей стреляный…

Даша невольно перебила собеседника задорным смехом.

– Прости. Не удержалась. Просто ты чудно говоришь. Все эти «комары», «воробьи»… Так и кажется, что мы этого типа собираемся не дискредитировать, а «подкузьмить».

Даша снова прыснула, закрыв рот ладонью, а Богдан добродушно пожал плечами:

– И подкузьмим. А поторопимся – ещё и объегорим!

***

Старое двухэтажное здание, углом выходившее на площадь, не выделялось ничем особенным на фоне тысяч подобных построек в сотнях подобных городков. Максимум середина девятнадцатого века. Пришлось немного слукавить и прибавить строению возраста, но всё ради благой цели.

Богдан осмотрел фасад архитектурного памятника, пестревший вывесками магазинов и контор. Взгляд остановился на башенке, венчавшей тот самый вонзившийся в площадь угол. Явный новодел, хоть и с попыткой соблюсти архитектурный стиль. Пластиковые окна толково закруглены, но вот с яркой черепицей и вычурным позолоченным шпилем точно перемудрили.

Внутри было не слишком людно. Часть офисов уже закрылась, в некоторых ещё вяло кипела скучная и монотонная работа. То же самое было на втором этаже, куда Богдан не без труда прихромал по старым бетонным ступеням. Дальше лестницы не было, но одна из дверей по соседству явно скрывала небольшой лифт. Таким путём в башенку не попасть, понял журналист, оценив габариты охранника, методично двигавшего челюстями. Вся его внешность и повадки напоминали «братка» из уже подзабытых девяностых. Жвачка, короткая кожанка, гротескный «ёжик» с чёлочкой на голове, даже застывшее в глазах извечное «Чё?!»… Впрочем, вспоминая советскую контролёршу и пассажира пушкинских времён, можно было ожидать охранника в кимоно или в римских латах. Время и место очень относительны для тех, кто считает тысячелетиями. Тяжело вздохнув, журналист захромал обратно вниз.

Забраться по пожарной лестнице, предусмотрительно отпиленной метрах в двух над землёй, было нелегко и для здорового сильного человека. Тело Богдана с рождения не отличалось крепостью, а сломанные рёбра и рваные связки на ноге не добавляли ловкости. Но в «пробуждении» было немало плюсов. Невольно вспоминались герои боевиков из далёкого детства, которые с переломанными рёбрами скакали по крышам и били с разворота, а самые отчаянные могли задушить противника своими кишками. В голове колоколом звенело одно: дело нужно довести до конца и, непременно, сегодня! Поправив рюкзак за спиной, парень схватился за нижнюю ржавую ступеньку и зашоркал подошвами ботинок по стене, осыпая штукатурку и элементы старинной лепнины.

Примерно через час, тяжело дыша и хватаясь руками за конёк покатой крыши, Богдан скользил по обледеневшему железу. Стремительно вечерело. Карабкаться по свежим бетонным выпуклостям башенки оказалось легче. Тёмные силы никогда не экономили на пафосе, так что опасаться встретить под ногой хрупкий пластик не стоило.

Уже повиснув на крыше башни и чувствуя скорую победу, парень услышал за спиной какую-то возню. Раздался выстрел, потом ещё один. Черепица в руке раскололась, и парень сорвался вниз, ударившись спиной о железную кровлю основного здания. Рюкзак несколько смягчил падение, но то, что было внутри… Богдан зажмурился. Стоявший рядом охранник, что-то сообразил и тоже зажмурился, по-боксёрски закрыв голову, словно это могло защитить от возможного взрыва. «Хлопка», – мысленно подметил журналист, но усмехнуться не успел, потому что резко скользнул по железу вниз и чудом зацепился за красно-белую вывеску сотового оператора, повиснув на приличной высоте. Было бы глупо вот так свернуть себе шею в самом финале…

– Куда?! – рявкнули над ухом.

Сильная рука схватила за шиворот, выволокла обратно на крышу и обрушилась на голову диверсанта всей своей мощью.

***

Вопреки ожиданиям, хилое тело выдержало и на этот раз. Молодой человек с трудом приходил в себя, сидя на стуле посреди незнакомого помещения. По виду это напоминало нечто среднее между президентским кабинетом и гостиной цыганского барона. Максимально вычурно, безвкусно и аляповато. Богдан понял, что проник-таки в логово.

Бесформенный рюкзак лежал на дорогом письменном столе, сам владелец кабинета сидел рядом, в удобном кожаном кресле. Чья это могла быть кожа, парень предпочёл не задумываться, но сидящий выглядел на удивление миролюбиво, даже забавно. Невысокий пухлый мужичок в строгом чёрном костюме с тёмной бородой и тёмными кудряшками, обрамляющими блестящую лысину. Больше всего субъект походил не на воплощение Вселенского Зла, а на некую смесь Лучано Паваротти и Денни Де Вито. Или на провинциального олигарха, коим формально и являлся. Мужичок долго ехидно смотрел на помятого незваного гостя и, наконец, нарушил молчание:

– Как же ты меня нашёл? Да и себя заодно?

Превозмогая боль от многочисленных ушибов и переломов, Богдан улыбнулся:

– Когда начали командировки распределять, предложили мне Сундуковку. Спрашиваю: «Где такая?» Отвечают: «Под Дубовском где-то». И – как обухом по голове! «Пробудился». Понял вдруг, кто я и что надо делать. Ну а дальше…

– Дальше – всё по канону, – перебил пухлый, уважительно кивая головой.

– Приехал «зайцем», опубликовал «утку». Даже «яйцо» отыскал.

Он вдруг, с неожиданной для комплекции стремительностью, подскочил из-за стола прямо к Богдану и ухмыльнулся ему в лицо:

– Вот только иглу не успел сломать! Готовил слом, а вышел облом! Или, как сказали бы наши соседи снизу: «Не облом, а обломище!»

Пухлый запрокинул голову и развёл руки в сторону, напоминая лысого комика из рекламы МТС. Постояв так с минуту, он стряхнул с себя образ и вернулся к столу, на котором лежал замызганный рюкзак.

– Чего там у тебя? Динамит?

Парень пожал плечами:

– Одежда. И щи в банке. Хотя, пожалуй, уже не в банке…

Хозяин кабинета порылся в утробе сумки и выдернул руку, брезгливо морщась. С пальцев свисала варёная капуста и капала маслянистая рыжая влага. Он вытер кисть платком и снова уставился на Богдана:

– Отвлекал, значит. Интересно, от чего… Странно, что мы каждый раз «пробуждаемся» недалеко друг от друга, не находишь? Вот было бы здорово, если я в Москве, а ты – в Антарктиде! А то не эпично как-то… Будто не Добро со Злом бьются, а хулиган в подъезде ссыт, а его дворник – метлой по заднице… И почему в этот раз не Иван, кстати?

– Батя евреев недолюбливал. Наверное, всю воду в кране выпили. Для алкоголика это большая проблема с утра. Мама хотела Ваней назвать, а он выяснил, что это имя значит, и «перевёл» на русский. Всякое бывает… В прошлом веке как-то раз «пробудился» Иваном. Только чёрным. У того мама в РУДН училась, вот и «научилась»… Да помните, конечно. Вас ведь тоже всегда по-разному зовут. Хотя над златом чахнете по старинке.

Называть человека в строгом деловом костюме на «ты» Богдану не позволяла вежливость. Будь тот хоть трижды извечным супостатом. Журналист окинул взглядом богатую отделку кабинета, пафосные картины и дорогую мебель и не удержался от вопроса:

– Унитаз-то золотой?

Кощей укоризненно посмотрел на противника исподлобья:

– Журналист, а такими банальностями сыплешь. Про яйцо, украденное МТС-ом, ещё пошути. Весь интернет шутил лет пятнадцать назад. Но теперь шутки кончились…

В глазах Бессмертного просквозил недобрый холодок. Он как-то весь приосанился и перестал напоминать круглого и комичного оперного певца. За маскарадом чувствовалась древняя и неумолимая сила, которая вот-вот победит. Впервые за тысячи лет. Словно заколачивая крышку гроба этого мира, стилизованные под старину часы начали отбивать восемь вечера. Пухлые короткие пальцы стали вытягиваться, превращаясь в хищные узловатые костяные когти. Освещение кабинета сделалось желтоватым и замигало.

– А последнее желание? – тихо спросил Богдан.

Кощей молча сжал и разжал кулаки, возвращая им прежний безобидный вид. Его переполняло нарастающее чувство триумфа. И что с ним делать, он толком не знал, потому что никогда раньше не выигрывал.

– Валяй! – снисходительно бросил злодей.

– Телек включите. Местные новости.

На стене ожил большой экран. Отзвенела простенькая заставка, и появилась весьма необычная картина. Вместо студии ведущую окружала толпа народа на улице. Позади маячил знакомый фасад с немного покосившейся красно-белой вывеской. В углу кадра появились редкие для провинциального телевидения буквы «Прямой эфир». Лица собравшихся были, на удивление, радостными. Даже единственный полицейский в кадре застенчиво улыбался. Ведущая заговорила в микрофон приятным поставленным голосом:

«Сегодня сундуковцы празднуют маленькую, но очень значимую для них победу. Губернатор области, рассмотрев обращения жителей, местных краеведов и столичных учёных, постановил вернуть офисному зданию на Старой площади исторический облик восемнадцатого века. Несогласованная надстройка со шпилем, прозванным в народе «иглой в яйце», будет демонтирована в ближайшее время. Прокуратура займётся выяснением обстоятельств самовольного…»

Экран потух, в кабинете воцарилась тишина. Кощей медленно прошёл к своему столу и опустился в кресло, задумчиво сложив руки на груди.

– Дарья Кладенец, – неожиданно сказал Богдан.

Его собеседник вопросительно поднял брови.

– Девушка, – пояснил журналист. – Ведущая и редактор новостей. Вместе мы с ней ту «утку» собрали. Про историческую ценность здания. Последний аргумент для губернатора.

– Не стыдно? – прищурился Бессмертный.

– Когда честные методы не работают, приходится использовать ваши. Добро должно быть с кулаками.

– Думаешь, я с этим не разберусь? – усмехнулся Кощей.

– Уверен, – твёрдо ответил Богдан. – Власти любят избирателям такие «косточки» бросать.

– Беда… – грустно сказал Бессмертный. – Я-то надеялся, хоть в провинции тихо будет.

– Тихо и вышло, – улыбнулся парень. – Без жертв. Не то, что в столицах обычно бывало.

– Это да, масштабы не те. Знаешь, хоть я бессмертный, а каждый раз как-то волнительно.

Последняя фраза прозвучала так искренне, словно Кощей обращался к старому другу. Он надолго задумался, уставившись в пространство.

– Может, инфаркт? – подсказал Богдан.

– Было. Уже много раз…

Бессмертный вдруг радостно хлопнул в ладоши:

– Степан!

В помещение тут же ввалился дюжий охранник, карауливший под дверью. Хозяин кабинета поёрзал в кресле, располагаясь поудобнее.

– Стёпа, стреляй.

Хищно перекосив квадрат челюсти, охранник прицелился в Богдана.

– Да не в него, дубина! – рявкнул Кощей. – В меня!

Стёпа вытаращился на работодателя с немым вопросом. Воплощение Зла устало закатило глаза, сделало глубокий вдох и на секунду явило окружающим своё истинное лицо. Богдан зажмурился и закрыл уши от оглушительной канонады выстрелов. Степан ещё несколько раз щёлкнул разряженным пистолетом, перекрестился и выдохнул:

– Ёптвоюмать… Не, ну ты видел?!..

Он уставился обалдевшим взглядом на журналиста, но тот лишь пожал плечами. Охранник дрожащей рукой сунул пистолет в кобуру под мышкой и, шатаясь, вышел из кабинета. Стёпа не был похож на нечисть, но в тюрьме, скорее всего, уже бывал. Сдюжит. А вот родители Богдана не сдюжат, если он сейчас сломается от навалившихся нагрузок. Эффекты от «пробуждения» начинали ослабевать, боль понемногу захватывала тело целиком, сознание путалось. Богатырь медленно поднялся, похромал к столу, вынул из кармана рюкзака чудом уцелевший телефон и набрал 112. В дорогом директорском кресле, вместо подходящей к ситуации чёрной жижи, булькал кровью подстреленный толстяк. Он снова дёрнулся и затих окончательно. До следующего раза.

Я продолжал ездить на раскопки каждое лето. Для первокурсников они были обязаловкой, а для меня – без году выпускника – любимой отдушиной. Да и профессор Плужков был рад добровольному помощнику. В этих маленьких экспедициях по глухомани царила особая атмосфера.

Июль спустили коту под хвост – первый курган в полях оказался пустышкой. Но компания подобралась хорошая, поэтому, кроме профессора, никто ни о чём не жалел. Берег реки, костёр, гитара, деревенский самогон – что может быть лучше? Девушек, по традиции, было мало – в этом заезде всего одна, и та замужем. За романтикой пришлось бы топать в деревню часа полтора. Плужков такие походы не одобрял, однако щуплый очкарик Митя отсутствовал уже третью ночь.

– К бабе ходит! – авторитетно заявил Макс.

– В шахматы играть? – усмехнулся его сосед по общаге Лёха.

– В тихом омуте... – многозначительно улыбнулась Вера.

– Рыжий, с тебя допрос с пристрастием! – не унимался Макс. – Ты же с ним спишь...

– В одной палатке! – уточнил я, демонстративно нахмурившись.

– А хрен вас, аспирастов, знает! – заржал Лёха, тут же награждённый моим подзатыльником.

– Ты всё-таки в аспирантуру собрался? – каким-то мечтательным тоном спросила Вера, разглядывая меня в прицел тлеющей веточки.

Интересно, как муж отпустил её с дюжиной парней и не старым профессором к чёрту на рога? Ведь мог увязаться следом. Плужков был бы рад ещё одному «младшему научному сотруднику».

– Пока не решил, – пожал я плечами, разглядывая отражение костра в красивых янтарных радужках.

– Наливайте, что ли... – угрюмо процедил замотанный в одеяло профессор, вынырнув из темноты.

По палаткам разошлись сильно за полночь. Быстро засыпать я не умел, даже после тяжёлых физических нагрузок. Задремал только с рассветом, и сразу приснилась Вера. Она стояла посреди поля, укрытая длинной накидкой. Под босыми ногами вились стебли каких-то растений. Вера улыбнулась, и с неё медленно поползла вниз светлая ткань...

Я резко проснулся. Захотелось придушить неуклюже ввалившегося в палатку Митю. Лохматый отличник был весел и возбуждён – то состояние, когда человека тянет поделиться. Надо ловить момент.

– Где пропадал?

Первокурсник от моего вопроса чуть не подпрыгнул. Потом загадочно улыбнулся и полез в спальный мешок.

– Серьёзно! – не отставал я. – Плужков уже ментам звонил.

– Дозвонился? – издевательски уточнил мой сосед.

– Да иди ты! Тоже мне, интрига.

– Понимаешь, Родь... Такого не расскажешь. Могу показать.

Своё имя я не любил. Не только из-за вечных ассоциаций с Достоевским. Оно казалось мне не подходящим к нашему миру и времени. Поэтому для всех знакомых я был просто Рыжим. И только Митя считал прозвища чем-то недостойным и упорно звал по имени.

Следующее утро посвятили сбору лагеря и подготовке к отъезду. После обеда двинулись в Кашиновку, с грустью оглядываясь на полюбившийся кусочек речного берега. Пока грузились в институтский ПАЗик, Митя повесил на шею мой фотоаппарат и наплёл Плужкову, что хочет поснимать красивые места, а вечером за ним приедет мать. Договорился и насчёт меня в качестве охраны. Профессор со скрипом согласился, строго велев отзвониться из дома. Мы махнули вслед отъезжающему автобусу и побрели по деревне.

Из жилых улиц осталась одна, вдоль разбитого асфальта. Ближайшая школа и фельдшер – в крупном селе в десяти километрах, в чахлый магазинчик завозили продукты раз в неделю. Но почему-то Кашиновка не вызывала ощущения тоскливой безнадёги, как прочие умирающие посёлки. Наверное, всё дело было в палитре. По странной традиции, все дома и заборы тут красили в яркие осенние оттенки. Жёлтые, оранжевые и зелёные доски здорово выцвели, но продолжали создавать ощущение уюта.

Встретилась бабуля, у которой мы пару раз покупали самогон. Она приветливо поздоровалась и вручила нам банку молока и кулёк пирожков. Это было кстати, потому что за сборами никто не думал о завтраке, а время близилось к ужину. Перекусили на лавочке у крайнего дома, дальше дорога через засеянные поля уходила к трассе. Деревню и пашни со всех сторон окружала густая стена леса. На обочине торчал указатель. Слово «Кашиновка» разместилось не по центру, слева явно были закрашены буквы.

– Нижняя? – предположил я.

– Новая.

– Значит, где-то есть старая?

Мой проводник поправил лямки рюкзака и бодро зашагал к ближайшей опушке. Лес у реки, где мы стояли лагерем, был редким и молодым. Здесь же деревья и кусты сплетались в густую чащобу. Я едва поспевал за угловатым юношей, ловко огибающим непролазные места. Первокурсник уверенно вёл по известным только ему ориентирам. Впереди замаячил просвет, и мы остановились.

Из кустов открывался вид на огромную поляну, с которой уходили две узкие просеки. Земля была вспахана и густо зеленела вязью каких-то бахчевых культур.

– Тыквы, – шепнул Митя.

– А давно они вне закона? Почему в лесу-то?

– Где живут, там и сажают.

– Кто?

Парень помолчал, словно прикидывая, можно ли доверить мне важную тайну.

– Вон там у них землянки, – он махнул в сторону левой просеки. – А правая дорога – к «святому месту». Хрен его знает, кто они. Индейцев каких-то напоминают. С нашими редко общаются, торгуют дичью и урожаем.

– Староверы?

– Похоже. Но не то. Сам увидишь.

– А ты-то у них что забыл?

Митя важно прищурился:

– Я им скоро своим стану.

Начинало вечереть. Я думал, как буду выбираться из леса в темноте. Очкарик может заночевать у дружелюбных к нему сектантов, но меня такой ночлег не устраивал.

Слева послышалось мелодичное пение женских голосов. Звук постепенно нарастал, в просеке замелькал приближающийся свет и заплясали тени. Я понял, что нужно молчать и не высовываться. На поляну вышли пятеро девушек в одинаковых холщовых одеждах до самой земли. Они держали в руках керосиновые лампы и стройно выводили красивую песню на неизвестном языке. Теперь я понял, почему их сравнили с индейцами. Смуглая кожа девушек была с каким-то особенным медным оттенком. В распущенных каштановых волосах огоньки отсвечивали красноватыми бликами. Певуньи медленно разошлись по всей поляне, поставили лампы на землю и вдруг, оборвав песню на высокой ноте, скинули с себя одежду. Это выглядело так завораживающе, что я невольно потянулся к фотоаппарату. Схватив мою руку, Митя показал костлявый кулак.

Девушки между тем улеглись на зелёные переплетения тыквенных лоз и начали изящно и плавно извиваться. Казалось, что колючие листья и стебли вовсе не ранят их кожу, а ласково оплетают конечности и расползаются по стройным телам. Лишь мерное шуршание зелени и шумное дыхание девушек нарушали тишину. Это выглядело странно и невероятно возбуждающе. Я надеялся, что в общем шуме никто не услышит моего оглушительного сердцебиения.

– Вон та, в центре, моя невеста, – неожиданно шепнул покрасневший Митя. – Придётся тебя пригласить…

***

Сентябрь выдался погожим и тёплым. Последний учебный год затянул в привычную рутину, и я почти забыл о невероятном зрелище посреди леса. С Дмитрием мы, как и до раскопок, особо не общались. Но ближе к концу месяца он подошёл ко мне в коридоре института и прямо спросил:

– Едем?

Неужели это всё не приснилось? Нагие красавицы на бахче, отшельники в лесу, предстоящий обряд… Обделённый женским вниманием «буквоед», готовый броситься в любые объятия, породниться с чуждой культурой и неизвестным народом… Но, надо признать, невеста была хороша. Почти как Вера… Может, Митя оказался единственным, кто не побоялся сделать правильный выбор? Тот самый, который «по зову сердца»?

Любопытство победило во мне все разумные опасения, и следующий вечер я уже встречал на лесной поляне с десятками смуглых людей в домотканых и меховых одеждах. До Кашиновки мы добирались полдня на автобусах и попутках. По дороге «жених», как мог, уклонялся от моих вопросов, но кое-что я всё-таки уяснил. К тыквам у странного племени было особое отношение. То ли они выручали предков в голодные годы, то ли в лесу ничего больше не росло. Веками простые схемы выживания обрастали сакральностью – такое бывало во всех культурах. А свадьбы часто выпадали на праздники урожая и проводы лета.

«Святое место» оказалось поляной размером с хоккейную коробку. В центре были сложены пёстрые тыквы, накрытые расшитой холстиной – что-то вроде алтаря. Праздничная возня напоминала смесь цыганского табора и коммуны хиппи. Голову засорял непонятный галдёж с вкраплениями русских слов. Дети украшали и без того живописные осенние кусты лентами и венками. Женщины стелили на землю скатерти, расставляли грубую глиняную посуду с угощениями. Мясного в рационе не наблюдалось, зато веганы остались бы довольны. Похоже, выращивали здесь не только тыкву. Или покупали в Кашиновке недостающие продукты вместе с керосином. Многочисленные лампы мерцали повсюду, заменяя костры и факелы – лесные жители всерьёз опасались пожаров.

«Молодые» появились на поляне с началом сумерек. Из-за неяркого света керосинок, расставленных на земле, в улыбках гостей чудилось что-то хищное. Только Митя улыбался искренне и глуповато. Без очков его лицо казалось совсем детским и выделялось бледным пятном среди новых сородичей. Местная одёжа висела на тощих плечах нелепым балахоном. Интересно, могли его чем-нибудь накачать?

В торжествах не оказалось какой-то особенной экзотики. Испытания жениха, песни-пляски, венчание под забавным плетёным пологом. Осыпали молодых, конечно, тыквенными семечками. Что-то в этой весёлой вакханалии казалось неестественным и наигранным. Как будто народ собрался тут не ради свадьбы и с нарастающим нетерпением ждал «основного блюда». Я старался держаться в стороне и не рискнул пробовать местные угощения.

Отец невесты с ещё одним дюжим старцем принесли огромную тыкву и бережно водрузили на «алтарь». Молодожёны встали позади, лицом к собравшимся. В руках у Мити блеснуло нечто среднее между лопаткой и ножом мясника. Под одобрительные возгласы гостей он поднял инструмент и с треском взломал тыквенную корку. Похоже, это был самый дурацкий свадебный торт в мире.

Вырезав «макушку» рыжей великанше, жених засунул руку по локоть в рыхлую мякоть и начал выскабливать и месить. Брызги, ошмётки и семечки полетели во все стороны, пачкая его лицо и одежду. Как следует перемешав внутренности тыквы, Митя торжественно передал нож-лопатку супруге и опустился на колени слева от «алтаря». Его голова оказалась вровень с гигантским плодом. Я чувствовал странное нарастающее беспокойство, но вмешиваться в происходящее не решался.

Красивое лицо невесты с самого начала торжества не тронула ни одна эмоция. У многих народов свадьба считалась символической смертью девушки для старой семьи и рождением для новой. Судя по радостному блеску в глазах, избранница Дмитрия, наконец, родилась. Собравшиеся затихли в ожидании.

Подойдя к жениху сзади, невеста взмахнула инструментом и ловко снесла верхушку черепа. Лицо парня дрогнуло, улыбка скривилась, а по бледной коже зазмеились кровавые ручейки. Девушка принялась сосредоточенно перемешивать содержимое головы, не обращая внимания на тёмные брызги. Тишину нарушало только влажное хлюпанье и поскрёбывание металла по кости. Затем той же лопаткой девушка переложила серо-вишнёвую массу в тыкву и продолжила смешивание в её недрах.

Я наблюдал в каком-то тупом оцепенении. Всё происходило так быстро и казалось настолько абсурдным, что панике никак не удавалось пробиться сквозь толстый слой шока и любопытства. Остальные, наоборот, оживились. Женщины затянули красивую песню, мужчины посмеивались, дети весело хлопали в ладоши. В руках собравшихся замелькали пузатые миски, сделанные из маленьких тыкв. Первую порцию получил виновник торжества, чьё тело чудом до сих пор не повалилось на землю. Невеста щедро наполнила череп тыквенно-мозговой «кашей» и приладила срезанную макушку, словно крышку на чайник. Один глаз Мити закатился, склера стремительно желтела. Второй вывалился напрочь, из пустой глазницы выползала густая масса яркого кирпичного цвета. Только сейчас тело скрутила первая судорога. Увидев, как труп дёргает руками, гости радостно загалдели и поспешили к «алтарю», протягивая пустые миски. Кто-то из детей уставился на меня и дёрнул взрослого за рукав. Паника, наконец, победила…

Я подхватил две ближайшие керосиновые лампы и с криком швырнул в разные стороны. Пламя с энтузиазмом встретило сухие кусты. Толпа отозвалась истеричным воем…

***

Не помню, как я бежал через лес, как выбрался на трассу. Была ли за мной погоня, или чёртовы мозгоеды слишком озаботились тушением пожара? Какой-то дальнобойщик подбросил до самого города, пришлось отдать ему фотоаппарат. Жаль, что я не снимал. Кто мне теперь поверит?

Неделю я отсиживался дома, напиваясь до чёртиков и ожидая визита полиции, но ничего не происходило. В институте никто не знал, куда и с кем уехал нелюдимый отличник. Никто не интересовался его жизнью больше, чем требовалось для насмешек. Постепенно и мне всё это начало казаться наркотическим бредом. Но я был уверен, что ничего не выпил и не съел на поляне. Может, какой-то газ или гипноз? Массовое помешательство?

Участковый появился в институте через несколько дней, сопровождая худощавую женщину в больших тёмных очках. Вместе они прошлись по преподавателям и однокурсникам Дмитрия. Я старательно избегал контакта, наблюдая издалека. Напоследок поговорили с профессором Плужковым. Он мрачно выслушал, покивал головой и посмотрел в мою сторону… Сдаться или бежать? Кто поверит в бредни про тыквенных каннибалов из леса, в которые я и сам уже не слишком верил?

Выпив чашку кофе в буфете и собравшись с мыслями, я вышел из главного корпуса и быстрым шагом направился к остановке. По пути кто-то крепко схватил меня за локоть.

– Родя! Свадьбу сорвал и не извинился…

Я поднял глаза и подавился вдохом. Знакомый голос, знакомая куртка на угловатой фигуре, знакомые русые пряди неряшливо торчат из-под шапки. Только на лице вместо привычных очков – солнцезащитные. А наивную детскую улыбку сменила жестокая ухмылка.

– Ты… где был? – с трудом выдавил я.

– Дома. Уговаривал родню не судить тебя строго. Чуть весь лес не спалил, псих.

Я понемногу успокаивался. На покойника Митя не походил, червями не сыпал, гноем не брызгал. Даже не вонял. Осмелев окончательно, я схватил его за рукав:

– Пошли! Твоя мать приходила с полицией.

Парень резко вывернулся:

– У нас другая семья, другой закон!

Он снова хищно ухмыльнулся. Я начинал злиться.

– Меня посадят, придурок! Они думают, что я тебя убил!

«Убитый» вдруг наклонился ко мне и прошептал в самое ухо:

– Да если б только меня…

Внутри что-то оборвалось – никогда не понимал этой фразы, но по-другому ощущение не передать. Я врезал кулаком по гадкой ухмылке и навалился сверху на упавшего, пытаясь сорвать шапку или очки. Митя (или кем он теперь был?) показывал настоящие чудеса ловкости. Худое тело извивалось, словно ожившие тыквенные плети… Слабый соперник быстро сдулся, но намертво заблокировал голову скрещенными руками. Я схватил его за тощие плечи и начал колотить затылком об асфальт. Рядом кто-то нецензурно заорал, меня оттащили и уткнули лицом в землю, больно заламывая локоть. Митю поволокли в другую сторону.

– Сержант, машину давай! Драка у института, – прокричали над ухом.

В ответ захрипела рация. Я протянул свободную руку к тёмной лужице на том месте, где колотил головой очкарика. Густая кашица кирпичного цвета. С парой тыквенных семечек…

Вечером меня, наконец, привели из камеры в кабинет. Перечитывая мои показания, участковый иронично поднимал брови и качал головой. История и правда выглядела нелепой, несмотря на то, что я сгладил самые безумные углы.

– Итак, – заговорил лейтенант, по-прежнему глядя в бумаги, – сектанты из леса поклоняются тыкве и вербуют пришлых? У них и следует искать Дмитрия Хрумина?

Я кивнул. Представитель закона порылся в ящике стола и расстелил перед нами карту.

– Вот Кашиновка. Вот лес, вот поля. Там же, где и сейчас. И никакой Старой Кашиновки. Гуглы с яндексами могут не знать, но этой карте уже полвека.

Я пожал плечами:

– Может, они и раньше прятались?

– Может. Только и в «Новой» Кашиновке не в курсе почему-то.

– Уговор такой, вот и не выдают…

Я всё меньше верил, что допрос закончится для меня хорошо.

– Допустим, – кивнул участковый. – А Хрумин-то сектантам зачем? Всякие староверы не жалуют чужаков. Денег с него поиметь? Он не из мажоров, с матерью-одиночкой жил.

– А вы у него и спросите! – вспылил я.

– Обязательно спросим. Как только найдём.

Внутри резко похолодело. В машине меня везли одного. Я был уверен, что Митю доставили в отделение как-то иначе.

– С драки его не привозили? – мой голос заметно дрожал.

– С какой ещё драки?

– Ну меня же задержали… За что-то...

Участковый молча побарабанил пальцами по столу, потом снова полез в ящик и положил передо мной пакет с фотоаппаратом:

– Узнаёшь?

– У меня был такой, – проговорил я почти шёпотом. – Дальнобойщику отдал…

– Он твой, судя по отпечаткам. А дальнобойщик… Этот, что ли?

В руках полицейского появилась пачка фотографий. Он положил на стол несколько, и я с трудом проглотил тошноту. Мужчина на фото был мёртв. Кровь из пробитого черепа забрызгала панель и стёкла грузовика.

– А эти сегодняшние. С пылу, с жару.

Новые фото ложились на стол, наполняя меня ужасом. Сквозь треснувшие очки смотрела застывшим взглядом знакомая худощавая женщина. Всё-таки Митя был на неё очень похож… Участковый протянул мне карандаш:

– Выкинь всю эту кашу из головы и пиши-ка чистосердечное. Заодно поведай, где студента прикопал. Глядишь, зачтётся.

Пустота жгучим холодом разливалась внутри, перехватывая дыхание. Мотивы, возможности, улики – всё это осталось в киношных детективах. Полиции хватило снимков с дешёвой «полузеркалки» и недели запоя без свидетелей. Немолодому лейтенанту светила звёздочка за поимку серийного… Стоп. Но ведь женщину убили, когда я был в камере!

Выкинь кашу из головы…

Я поднял взгляд на ехидно улыбающегося человека:

– Можно личный вопрос? Почему у вас глаза такие жёлтые?

– Печень барахлит, – отозвался участковый и улыбка расплылась ещё шире, угрожая порвать тонкие побелевшие губы.

Карандаш вошёл в глаз с отвратительным чавканьем. На моё лицо и руку брызнуло горячим, но я был уверен, что это не кровь. А если вытащить деревянный стержень, то на пол посыплются крупные белые семечки. Пустота прорвала последнюю плотину в голове и затопила пространство полностью, лишая меня сознания…

***

Я не псих! Теперь я уверен в этом! Сколько я тут торчу? Год? Два? Чёртовы таблетки... А доктор удивил! Маскироваться так долго и так глупо выдать себя… Выходя из моей палаты, зацепился карманом за ручку двери и немного просыпал. Именно! Тыквенные, сука, семечки! Кто в здравом уме будет их жрать?! Может, это намеренная провокация? Тогда я готов купиться. Обратного пути нет, надо мной давно занесена лопатка… Доктор молод и полон сил, одного карандаша может и не хватить. Тот, что прикидывался участковым, тоже не сдох. Отделался глазом. А теперь этот, в белом халате, так же дрыгается на полу. Покараулю тут, в его кабинете. Если надо, добавлю. Пока загляну в мою папку. Как раз лежит на столе. Интересовались мной, твари? Каши захотелось?!

«…Тело Хрумина было найдено через месяц после помещения Р. в спецлечебницу. Опознание затруднено, отпечатки и ДНК в базах отсутствуют, единственный родственник убит…»

«…Хрумин был невероятно похож на свою мать, даже разыгрывал соседей с переодеванием…»

«…любопытные фото профессора Плужкова. У черепов из кургана одинаково срезана верхушка. Кость изнутри покрыта бороздками, напоминающими царапины…»

«…окрестности Кашиновки объявлены заповедником, дальнейшие раскопки запрещены…»

Порывшись в карманах белого халата, я вытащил телефон. Среди недавних вызовов нашёлся знакомый номер. Было поздно, поэтому сонный голос ответил не сразу.

– Здравствуйте, доктор. Срочное дело?

– Михал Саныч, это я…

– Родя! – голос Плужкова задрожал. – Ты сбежал? Украл телефон? Родя, в том лесу действительно происходит странное. За пару лет без тебя я кое-что накопал. Область ставит палки в колёса, но я связался с Москвой. Мы тебя вытащим, слышишь? Только потерпи.

– Я…

– Родион!.. Ты ведь не наломал дров? Сейчас приеду. Просто жди!

Я выронил телефон и покосился на доктора. По полу вокруг головы расползалось тёмное пятно, похожее на обыкновенную кровь. Я уселся рядом и стал просто ждать.

Карина проснулась от истошного кошачьего вопля. Или очнулась? Да и уверенности в том, что теперь её мозг бодрствует, не было никакой. Глаза привычно не находили ни малейшей зацепки в абсолютной темноте. Это уже не вызывало паники, только злость от полной беспомощности и неизвестности. К первому протяжному крику снаружи добавился ещё один, дуэтом они поднялись до совсем неприятной, пронзительной высоты. Девушка с трудом высвободила затёкшую ногу из груды рваных одеял, ударила босой пяткой по обитой толстым поролоном доске. Хвостатых драчунов из-под двери как ветром сдуло. Жаль, что кроме котов тут не было никого, кто слышал глухие стуки. А голос Карина сорвала ещё много дней назад, так никому и не докричавшись из своей звуконепроницаемой тюрьмы. Кладовками в подвале многоэтажки, похоже, не пользовались из-за протечек канализации. Об этом говорил густой характерный запах, к которому пленница давно привыкла. Он даже был ей немного на руку, заглушая вонь от ведра в углу. Каждый раз просыпаясь в кромешной тьме, наполненной тяжёлым тошнотворным духом, девушка жалела, что не задохнулась во сне. Видимо, Маникюрщик предусмотрел какую-то вентиляцию…

То, что она угодила в лапы именно этого урода, Карина поняла не сразу. Она, конечно, слышала новости и слухи – в маленьком городке от них никуда не спрячешься. За три месяца – три жертвы, раньше он так не частил. А ведь были ещё прочие, о ком пока ничего не известно. И будет ли когда-нибудь известно вообще?

Впервые очнувшись в этом подвале, Карина долго не могла поверить в происходящее. Она не была красивой, не пользовалась косметикой и парфюмом, не красила волосы, ногти и всё такое… Мамаша не одобряла, грозя божьими карами и прочей хренью, обильно проросшей в её мозгу за год посиделок с «новыми друзьями». Какой от Карины может быть прок маньяку?

Но когда в первый же вечер похититель принёс пленнице еду и то самое ведро, он схватил её запястье и долго в свете фонарика изучал пальцы. Сколько раз она проклинала себя, что не попыталась тогда намотать ему на шею цепь, огреть ведром, лягнуть ногами… Оправдывалась слабостью после снотворного. А на деле – просто испугалась. В тупом оцепенении пялилась за спину чудовища, мявшего её кисть грубой перчаткой. Тогда-то и разглядела в тусклом свете деревянные дверцы с номерами, совсем как в подвале её пятиэтажки. Другого шанса так и не представилось, еду и бутылки с водой просовывали в «форточку», как в настоящих тюрьмах. Тем же маршрутом примерно раз в неделю меняли ведро.

Первое время девушка кричала почти без остановки. Вместо «Помогите!», часто обречённого на равнодушие, орала изо всех сил про пожар, прерываясь только на долгий бессильный плач. Ведь она слышала кошек под дверью! Разве может звукоизоляция работать в одну сторону? Разве могут люди быть настолько глухими к чужой беде?.. Что если первый этаж над ней занят каким-нибудь магазином или складом? Что если многоэтажку давно расселили под снос? Тогда она точно обречена…

Но Маникюрщик не получит того, что хочет! Карина придумала единственную возможность хоть как-то спутать ему карты. Как следует почесав ноги, зудящие от блошиных (и чёрт знает, чьих ещё) укусов, девушка начала с наслаждением обгрызать ногти. Как можно короче и уродливее! Пусть где-то с мясом и до крови!

«Хрен тебе, сволочь!..»

***

Ещё один флакон разлетелся изумрудными брызгами совсем рядом. Галина едва успела нырнуть в помещение, захлопнув дверь. Через пару минут на улице взвыла полицейская сирена. Хозяйка салона красоты осторожно выглянула наружу. Около белой «десятки» с синей полосой коренастый сержант крутил локоть визжащей пухлой женщине. Из её руки выпал стеклянный пузырёк, разбился об асфальт и густо окатил штанину полицейского зелёнкой.

– Твою ж мать! – взревел сержант и, наконец, догадался прекратить истерику звонкой пощёчиной. – Тебе мало хулиганства? Ещё нападение на сотрудника припаять?

– Давай! – огрызнулась пухлая. – Это вы можете... А дальше носа своего не видите! Выдумали маньяков... Вот он, маньяк! Конкурентов убирает под шумок!

Женщина ткнула пальцем в сторону стоящей на пороге Галины. Та покачала головой:

– Ох и дура ты, Машка…

– Майор Твилин, – представился подошедший седой мужчина в старомодном пальто. – Заявление писать будете?

Галина окинула взглядом перепачканный тёмными кляксами фасад, махнула рукой и скрылась в помещении. Майор задумчиво посмотрел на присмиревшую хулиганку.

– Саш, допроси. Вдруг что-то новое? Потом отпустишь.

– Может, в камеру?

– Да отстираю я твои брюки! – бросила задержанная, протискиваясь на заднее сиденье.

– Отстираю… – злобно пробурчал сержант. – Перед столичным начальником позоришь, дура...

«Столичный начальник» усмехнулся вслед отъезжающей машине и зашёл в дверь. Салон красоты оказался небольшим, ярко оформленным помещением. Всюду висели плакаты с однотипными лицами моделей. Поморщившись от неестественно раздутых губ, майор подошёл к столу администратора, за которым сидела Галина. Её немолодое лицо было далеко от шаблонного совершенства, однако выглядело куда более привлекательным.

– Это же вы мне звонили? – уточнила женщина, разворачивая ноутбук в сторону посетителя. – Вот, как просили.

На экране множество мелких фото собирались в красочную мозаику.

– Вы даже по оттенкам заморочились разобрать, – одобрительно кивнул следователь.

– Это не сложно, если глаз намётанный, – улыбнулась Галина. – Тут весь спектр, как видите. Ну теперь-то поделитесь информацией? Я всё-таки за своих клиенток переживаю.

– Судя по всему, только ваших пока и не трогали, – задумчиво ответил майор. – Вот вы мне и подскажите, почему так?

Галина посмотрела на экран и пожала плечами.

– Ну, если подумать… Он забирает только однотонные, иногда с перламутровым блеском… Вот оно что! Наш маникюр всегда с рисунками, стразами, изредка френч. Фишка салона, так сказать… Ярко и нестандартно. Может, поэтому?

– «Френч» – это с белым краем?

Твилин покрутил колесо мышки, всматриваясь в сетку миниатюрных фотографий. Ногти на них действительно были, как на подбор, однотонными. Изредка на руке выбивался из ряда один. В целом всё складывалось в красочную, и оттого ещё более жуткую картину.

– А он эстет... Галя, вы ведь, кажется, психолог по образованию? Как думаете, зачем ему это?

– Вы и обо мне справки навели, – засмеялась Галина. – Да, училась когда-то, ещё в конце девяностых. И даже практиковала недолго. Маникюрщицей проще заработать, чем школьным психологом. Всё по заветам одного премьер-министра…

– Так что скажете?

– Корни часто уходят в детство, сами знаете. А может, мстит за несчастную любовь? Давно он это?..

– Десять лет.

– И до сих пор не поймали?

Следователь печально улыбнулся:

– Про нас говорят, что мы работаем по принципу «убьют, тогда и приходите». А он никого не убивает. Напрямую, по крайней мере. Города меняет то и дело. После трёх-пяти случаев шумиха поднимается, органы берутся за дело, а его уже след простыл. Пока не всплывёт в другом месте.

– А до «трёх-пяти случаев» никому дела нет, что девчонкам ногти рвут? – едко прищурилась Галина.

Твилин развёл руками.

– Много в нашей работе несовершенства… Вот и хочу что-то успеть исправить до пенсии.

– А если затянется ещё на десяток лет? – снова сыронизировала хозяйка салона.

– Нет, – уверенно ответил майор. – Сами гляньте, картина-то почти полная. Все возможные оттенки собрал. Да и зачастил он в последнее время. Будто приурочить к чему-то хочет.

– Новый год скоро, – задумчиво проговорила Галина.

– Как вариант. Галя, а вот эти работы ваши?

Твилин расхаживал вдоль стены, где между глянцевых лиц висело несколько крупных фотографий женских рук с красочными ногтями.

– Мои и девочек, – гордо ответила хозяйка. – Как видите, слишком вычурно для этого Маникюрщика. И слава богу!

– А кто снимал?

Галина на секунду задумалась.

– Даже не помню… Сейчас же каждый сам себе фотограф, – она красноречиво помахала смартфоном с россыпью камер на задней крышке.

– Вспомните, на всякий. Очень уж профессионально.

***

Чай давно остыл. В тяжёлых раздумьях Твилин молча пялился сквозь монитор. Что нужно этому извращенцу? Больше сотни женщин и девушек за десять лет… Ни одного убийства, ни намёка на сексуальное насилие. Чистый садизм? Тогда для чего он их усыпляет? Физически слаб, труслив? Может, и не ОН вовсе?..

С точки зрения закона, Маникюрщик – не такой уж монстр. Всего лишь психопат, фетишист, причиняющий лёгкий вред здоровью. Все его жертвы живы и относительно целы. Кого волнует, что чувствует девочка, очнувшаяся где-нибудь на стройке с пульсирующей болью в наспех перебинтованных, искалеченных пальцах? Кому не плевать, что она может шагнуть в объятия депрессии или попросту из окна, от осознания своей беззащитности? Ведь её снова, неожиданно и безнаказанно, могут в любой момент вырубить и лишить чего-нибудь. На этот раз, возможно, чего-то более ценного…

Майор вдруг очень живо вспомнил прошлогодний случай. Маленький ПГТ где-то в Черноземье. Маникюрщика долго искали в райцентре неподалёку. Уже собирались сворачивать поиски и гадали, куда он отправится дальше. Но маньяк проявился близко и очень по-новому.

Неуместно солнечный день, ярко-жёлтая листва на деревьях – весёлый рядок берёзок вдоль кладбища. Разбросанные венки, новый некрашеный крест лежит рядом, свежая разрытая могила и взломанный гроб. Бледное лицо молодой покойницы. Голубовато-восковая кожа рук, тонкие пальцы без ногтей… Девушка умерла сама, сдавшись в многолетней войне с онкологией. Младшая сестра сделала ей на днях красивый маникюр необычного бирюзового оттенка. Бедняжке очень понравилось, поэтому, несмотря на все укоры приглашённых «читалок», стирать ногти наотрез отказались. Теперь ногтей нет. Есть убитая горем семья, озадаченные работники органов, десяток зевак и пара кликуш, снующих между людьми с поучительными упрёками. «А им говорили! Предупреждали! Нельзя на тот свет с такими ногтями! Черти выжгли…»

– Да заткнись уже, тварь!

Отчаянный крик матери, и в голову кликуши летит керамическая фотография дочери…

Заявление от старой брюзги с пластырем на лбу майор отправил в мусорное ведро. В тот день он впервые задумался, о скольких подобных случаях им ничего не известно? А сколько живых девушек не решились подать заявление? Чья родня из породы людей, которые винят в насилии самих пострадавших…

Но почему маникюр? Почему по цветам? Пожилой мужчина вертел в руках блистеры с накладными ногтями, которые прихватил из салона с разрешения Галины. Он потёр виски и сфокусировал зрение на мониторе. Как давно он выпал из разговора? В окне Скайпа внук увлечённо рассказывал об очередной своей поделке, вертя в руках сложную конструкцию из картона и спичек. Майор улыбнулся и на всякий случай покивал головой.

– Дед Вить, а что это у тебя?

Блестящие разноцветные штучки вызвали естественный интерес у шестилетнего ребёнка. Твилин поднёс ногти поближе к камере:

– Да вот, тоже мастерю…

– О, я у мамы такие видел! – обрадовался Владик.

Виктор Иванович не знал, опасается ли его дочь Маникюрщика или просто экономит на процедурах. Но почему-то на душе стало спокойнее, а в голову вдруг пришла интересная мысль.

– Владь, а ты бы что из них сделал?

– Рыбку! – с ходу выпалил мальчик. – Или богатыря.

– Папа! – вмешалась в разговор Алька. – Ты надоумишь, блин… Всё, пора нам укладываться. Не болей. Целуем, до скорого!

Окошко на экране закрылось с неприятным звуком. Твилин не успел даже толком попрощаться с родными.

Владик сделал бы из ногтей рыбку или богатыря. Почему? Детское мышление гибко, иногда очень парадоксально, но ассоциации выдаёт на лету. «В чешуе, как жар, горя…» А это уже кое-что!

***

Карина медленно выныривала из тягучего абстрактного бреда, ощущая головокружение и сухость во рту. Такие пробуждения становились привычными – Маникюрщик всё чаще добавлял что-то в еду или воду. А может, и вкалывал, пока пленница спала. В полной темноте следов иглы не разглядеть, а кожа всюду зудит и воспаляется от укусов подвальных насекомых.

Карина не сразу связала мысли и ощущения, соображая, что изменилось на этот раз. Цепи на шее больше не было. Зато обе руки приковали к стене в широком размахе – совсем как у средневековых узников. В каждом фильме на эту тему бывают подземелья, увешанные скелетами в цепях. Интересно, как скоро найдут скелет Карины? Девушка уже смирилась с тем, что не выйдет из подвала живой. Но она так и не приняла правила игры этого урода. Не пополнила его коллекцию натуральными, ни разу не крашеными ногтями. Слишком долго она прогибалась под мамашу-сектантку, запас упругости давно исчерпан. Пора сломаться или сломать… Пусть убьёт её, наконец! Иначе ногти отрастут, в цепях до них не добраться зубами…

Глаза на миг резанул яркий свет. Голова Карины дёрнулась, впечатав затылок в мягкую обивку стены. Маникюрщик сидел рядом, щёлкая фонариком. Снова вспышка, снова тьма, снова вспышка… Даже очень зачерствевшие нервы могут звенеть, если подобрать нужные ноты. Девушка завертела головой и застонала. Свет остался гореть, обжигая привыкшую к темноте сетчатку сквозь плотно сжатые веки. Впервые за несколько месяцев в подвале прозвучало что-то кроме кошачьих воплей и криков самой Карины. Тихий, довольно приятный мужской голос.

– Если бы мне понадобились ногти, я бы не дал их испортить. Видишь, как легко зафиксировать руки? А можно связать человека полностью. Или выбить все зубы. Или просто не давать очнуться.

Маникюрщик замолчал, чтобы затуманенный мозг жертвы смог обдумать его слова. Карина почувствовала, как в ней, впервые за долгое время, вновь просыпается паника. Страх перед неизвестностью всегда выбивает из колеи. Особенно если казалось, что подготовился к любым вариантам.

– Чего тебе надо? – с трудом выдавила девушка из сухого охрипшего горла.

Мужчина приник к самому её виску, и Карина порадовалась, что не чувствует его дыхания через лыжную маску:

– Мне не надо ни-че-го. А вот дракон скоро проснётся. Знаешь, что едят драконы?

Следующие слова маньяка потонули в тихом бессильном завывании пленницы:

– Драконы едят девственниц…

***

– Никита Люгаев?

Худощавый молодой человек на лестнице поднял голову и кивнул. Майор Твилин, стоявший на площадке перед дверью, развернул удостоверение:

– Зайду к вам на пару вопросов?

Никита пожал плечами и щёлкнул замком. Обычная квартирка в микрорайоне, чересчур простая и безликая. Двое прошли на кухню, где хозяин кинул пакет с продуктами в угол и предложил гостю табурет. Оба не разувались и не снимали верхней одежды, поэтому на полу быстро расползались две лужи грязной талой воды.

– Давно тут живёте? – без предисловий спросил следователь.

– Полгода. Как переехал из Подмосковья, так и снимаю.

– Нравится?

Никита усмехнулся:

– Нервный городок. Новый год через неделю, а все о каком-то маньяке молотятся. Говорят, много лет по стране орудует, а в Москве и не слышали ничего.

– Верно, я тоже не слышал. Сидел там, как в погребе… Кстати, у вас ведь тут подвал есть?

Никита озадаченно поднял брови:

– Должен быть. Хозяин квартиры ключ не давал, а мне и без надобности.

– Значит, не против, если мы там осмотримся? Тем более, хозяин разрешил.

Лицо квартиранта по-прежнему не выражало никаких эмоций, кроме лёгкого интереса. «Крепкий ублюдок», – подумал Твилин, извлекая из сумки следующий козырь. На кухонный стол легла россыпь фотографий: школьные выпускные, пара семейных фотосессий, рекламки для салонов красоты и парикмахерских.

– Ваша работа?

– Моя, – ответил Никита, спокойно изучая цветастый ворох.

– А эти?

Рядом появились новые фотографии женских рук, помеченные логотипами разных салонов.

– Нет. Вот тут, в уголке: «Урюпинск». Я там не бывал.

– Странно. А девчонки в Урюпинске фотографа описали – словно ваш брат-близнец. И в Таганроге. И в Эртиле.

На стол ложились эскизы и фотороботы, в разной степени напоминавшие квартиранта. Он всё так же невозмутимо наблюдал за происходящим. Твилин решил покончить с вежливыми условностями.

– А вот этого, Никит, на оптовой базе нарисовали, под Самарой. Грузчиком у них был, пять лет назад. Вот память у некоторых! А этот в Старом Осколе на стройке поработал недолго. И все на тебя похожи, ты представляешь!

– Я, кажется, начинаю понимать, – широко улыбнулся Люгаев, присаживаясь на второй табурет. – Дело пора закрывать? Звёздочку вешать на погоны, а всех собак – на маленького человека, вроде меня. Который похож на кого угодно. Удобно.

– А то! – оживился следователь, вынимая из кармана куртки зажужжавший смартфон. – И ещё вот это, Никит. Прямо сейчас в твоём подвале происходит.

Он повернул к молодому человеку экранчик, на котором в свете фонарей кутали в плед подвывавшую грязную девушку рядом с открытой дверью подвальной каморки. Хозяин квартиры в сторонке яростно тряс головой и пожимал плечами, испуганно глядя на людей в форме.

– Ишь, какой мерзавец оказался! – усмехнулся Люгаев. – А с виду приличный, за квартиру по-божески брал. Значит, за январь можно деньги ему не переводить?

– Ага, – кивнул майор, которому захотелось разбить маску ехидства высящей над столом сковородой. – Только он вчера из Питера прилетел. Как квартиру тебе сдал, так и отбыл туда на ПМЖ. Не знал?

– И вы думаете, это я её…

Никита так картинно вытаращил глаза, что Твилину стоило больших усилий не врезать по ним ладонью. Вместо этого он вынул из сумки решающий аргумент – ещё одно общее фото класса, только старое и изрядно поблёкшее. Откашлявшись, словно перед выступлением, Виктор Иванович заговорил:

– Уверен, ни пальцев, ни ДНК мы в подвале не найдём. Да и бог с ними, если честно. Повезло мне. Мало ли фотографов сейчас доморощенных в любом городе? Но что-то вот кольнуло именно этого проверить. Хозяйка одного салона тебя не вспомнила, в отличие от её работниц. Странно, думаю. Ты вовремя появился – лето, пора выпускных. И в школах тебя узнали. А в одной вообще озадачили. Бывший ученик, говорят, снимал. Только шлангом прикинулся – мол, спутали его с кем-то. Может, правда, спутали? Или тебя ностальгия замучила?

Непроницаемая маска всё так же бесстрастно улыбалась, но Твилин был уверен, что по ней вот-вот пробежит первая маленькая трещина. Он продолжил:

– Стали разбираться, кого это им фотограф напомнил. Оказывается, двадцать четыре года назад был один первоклашка. Слабый, болезненный, с одноклассниками не заладилось. Мать-одиночка – на трикотажке в две смены, жили бедно. А тут новогодний утренник, двухтысячный год. Круглая дата, новый президент, новые надежды… Школа решила с размахом отметить – маскарад с призами от местных братков… Пардон, «предпринимателей»… Мать на работе лоскутков всяких набрала и сшила ему костюм дракона – символа года. Фото не видел, но, говорят, красивый. Мальчик очень гордился. А выиграл сын одного из… тех самых. Батя просто напялил на него свой малиновый пиджак и цепь золотую. Образ уже терял актуальность, но народ ещё веселил. Да и как спонсора не уважить? А дракона одноклассники засмеяли… Особенно семейка «победителя». Не дракон, говорят, а лоскутное одеяло. Так и вижу, как мальчишка стоит в этом костюме, с такой любовью и старанием сделанном, чешуйка к чешуйке. А зрители над ним смеются хором. Оно же всегда так – стоит одному начать травлю…

– Даже директриса, – тихо проговорил Никита. – Рот прикрыла. Вроде, ей стыдно смеяться со всеми. А я смотрел на её холёные ногти. На огромные яркие ногти жён этих «спонсоров». Не так меня взбесили их шубы и золото, как вычурный маникюр. У мамы такого никогда не было…

Повисла долгая тяжёлая пауза.

– Знаешь, Никит, я тому мальчику очень сочувствую, – искренне сказал следователь. – Школьный психолог так и не смогла ему помочь. Замкнулся. А тут ещё трикотажку закрыли, мать запила… Ему сочувствую. А тебе нет. Все эти девочки ничего плохого не сделали. Их болью ты свою не заглушишь.

Маска, наконец, треснула, обнажив кривую ухмылку и горящий взгляд. Никита вскочил с табурета и стоял в дверном проёме прихожей, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– При чём тут боль? Я думал, вы поняли…

«В чешуе, как жар, горя…»

– Новый дракон, – уверенно сказал Твилин и, судя по взгляду собеседника, угадал. – Двадцать четыре года прошло. Последние десять – на подготовку. Крутой, наверное, костюм получился. Только первоклашка-то вырос…

– Смотря, какой первоклашка, – загадочно прошептал Люгаев.

Он вдруг протянул руку в тёмную прихожую и куда-то громко постучал. Скрипнула дверь, по ковровой дорожке зашаркали домашние тапочки. Рядом с Никитой возник взъерошенный мальчик лет семи.

«Совсем как наш Владька…»

– Дядь, любите драконов?

Следователь смотрел на аккуратные ряды ногтей, расположенные по цветам спектра. Недавно Галина точно так же раскладывала фото на экране компьютера. Только те ногти хвастали маникюром на тонких женских пальцах, эти же, казалось, росли прямо на теле ребёнка. Мальчик пошевелился, и иллюзия пропала. Под «чешуёй дракона» мелькнула ткань – что-то вроде узкой белой толстовки с капюшоном. Многие чешуйки искрились перламутром в свете одинокой кухонной лампочки. Твилин осознал, что, разглядывая детский костюм, ненадолго потерял из виду взрослого. Словно фокусник, отвлёкший внимание зрителя, тот уже стоял позади мальчика, положив обе руки ему на плечи. Между пальцами правой подрагивал небольшой шприц.

– Дяде пора уходить, – широко улыбнулся Никита, медленно пятясь в прихожую вместе с ребёнком.

– Пап, он меня боится?

«Папа...»

Твилин неотрывно смотрел на иглу, пытаясь собраться с мыслями. Маленький незаметный человек может кочевать по городам, нигде особо не наследив. Выбирать работы, не требующие документов. Снимать квартиры без договора, передвигаться автостопом… Но как можно скрыть наличие ребёнка? Кто его мать, где она, знает ли обо всём? Неизвестно, способен ли маньяк причинить вред своему сыну, но проверять очень не хотелось. Майор медленно поднялся с табурета, стараясь держать руки на виду. Так же медленно пересёк прихожую и подошёл к выходу.

– Отличный дракон! – подмигнул он мальчику и посмотрел на его отца. – Самый лучший на утреннике…

– Пфф! Утренники для детей! – гордо заявил школьник. – У меня будет настоящий рит…

Никита мягко зажал ему рот свободной ладонью:

– Это секрет. Забыл?

Мальчик закивал головой, жестом застёгивая губы на воображаемую молнию.

– А что дальше? – спросил Твилин, глядя в смеющиеся глаза Маникюрщика. – Чемодан денег и вертолёт? Всё равно ведь найдём. О сыне подумай.

– О сыне есть, кому позаботиться, – прозвучал за спиной женский голос.

– Мама! – радостно крикнул мальчик.

Виктор Иванович повернулся и успел увидеть лицо Галины. С пронзительным треском тело скрутила судорога, превращая изношенное сердце в твёрдый вибрирующий камень…

***

В палате интенсивной терапии было тихо, светло и невероятно скучно. О празднике напоминали только бумажные снежинки на окнах и редкие весёлые возгласы из ординаторской в конце коридора. Твилин не упрекал подгулявший персонал – за столичным гостем ухаживали как надо, а кроме него в кардиологии, похоже, встречала Новый год лишь пара пациентов. В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, заглянула знакомая голова:

– С Новым годом, Виктор Иваныч!

Пациент устало кивнул и завозился на постели, принимая сидячее положение. Сержант, прошуршал бахилами, устраивая ветер полами накинутого поверх формы халата.

– Мы тут вам это… – он положил на тумбочку пакет с разными вкусностями. – Только спиртного доктор не разрешил.

– Переживу. Рассказывай, Саш.

Саша сел на свободную вторую кровать и почесал небритую щёку. Как ни странно, вся его помятость напоминала, скорее, не последствия праздников, а многодневную рабочую усталость.

– С чего бы начать…

– Начни с того, как мы с тобой маньяка профукали.

Такая формулировка воодушевила молодого сотрудника, ведь начальник готов был разделить с ним ответственность.

– В общем, часть группы работала в подвале, остальные повезли Карину в больницу. Я дежурил у двери. Если честно, подслушал немного… Вдруг прибегает та женщина, из салона красоты. Говорит, майор вызвал на срочное опознание. Я за ручку двери схватился, а она меня шокером. А потом и вас… Но вы не переживайте, нет больше Маникюрщика.

Твилин почувствовал, как быстро заколотилось сердце, но на возможные последствия ему было сейчас плевать.

– Взяли?!

– Давайте я по порядку. Сначала из клиники сбежала Карина. У неё совсем плохо с головой было – страх, изоляция, наркотики… Сломал девчонку, гад… Вещи её перерыли. Отыскали блокнот – наши давали, просили записывать, что вспомнит. Там всё бред какой-то про драконов и девственниц. Куда-то успеть рвалась, «пока ещё кого-нибудь не поймали на корм». А в конце дом в лесу нарисован. К чему, непонятно… И вдруг Машка – которая зелёнкой кидалась – сообщила, что Галина дачу сгоревшую отстроить хотела. Они, оказывается, дружили раньше…

– А про рисунок Машка откуда узнала? – майор пристально посмотрел на рассказчика, и тот почему-то густо покраснел. – Ладно, не важно. Дачу нашли?

– Нашли! В соседнем районе, в лесхозе. Сгоревший сруб, а перед ним поляна вытоптана большая. А на ней…

Сержант замялся, подбирая слова.

– Чертовщина там, Виктор Иваныч. Свечи, фигурки, кости разные… Кровью полито всё. Знаки какие-то.

«У меня будет настоящий...»

– Ритуал! – уверенно сказал Твилин, глядя куда-то сквозь собеседника.

– Похоже на то. Эксперты ещё работают. И как они это всё в лес притащили?

– Пожарище разберите. Там, наверняка, погреб есть. В нём и хранили.

– Точно! Сделаем! – просиял Саша. – Но это не главное. Люгаев и Галина там же нашлись.

Сержант опасливо покосился на датчики, фиксирующие давление и пульс руководителя, но тот заверил:

– Переживу! Говори, как есть.

– Оба убиты. Множественные проникающие. Карина их раньше нашла. Откуда нож взялся, выясняем.

Твилин зарылся рукой в седые волосы:

– Прямо сплошной рояль в кустах эта Карина… Допустим, про дом в лесу маньяк обмолвился… Но точный адрес она как узнала? Тем более, в её состоянии!

– Виктор Иваныч, я думаю, у них в психушке сообщник. Кто-то же Маникюрщику наркоту доставал. А тут жареным запахло, вот он и решил «поехавшую» барышню на подельников натравить, адрес ей нашептал. И не прогадал.

– Логично, Саш, – задумчиво кивнул майор.

Он был уверен, что девушку направили в лес не для того, чтобы помешать ритуалу. Скорее, наоборот.

– Карина тоже мертва?

– Угадали, – удивился Саша. – Неподалёку обнаружили. Похоже, шатун задрал. Но тут много странного… В наших лесах ни волков, ни медведей больше полувека не водилось. Да и следов хищника егерь не нашёл. Там, правда, снегом припорошило. Но не так, чтобы…

– Сильно погрыз?

– Наелся до отвала! Извините…

Твилин прикрыл глаза и, стараясь подавить волнение, задал главный для себя вопрос:

– Что с мальчиком?

– Ищем, – развёл руками сержант. – Ни крови, ни одежды, ни ногтей из того костюма. Не похоже, что медведь и его… Как сквозь землю провалился.

Саша вдруг вскочил с кровати и шлёпнул себя ладонью по лбу:

– Погреб! Разрешите, товарищ майор?

– Иди, командуй.

Дверь хлопнула за убегающим сержантом. В палату вернулась тишина, которую нарушало лишь мерное пиканье приборов. Твилин чувствовал, что в его жизни впервые настал момент, когда самое абсурдное объяснение бывает единственно верным. Мальчика в погребе нет. И нигде больше нет. Пожилой мужчина посмотрел в окно. Ему представилось, как из-за верхушек деревьев выныривает изящная рептилия, как перепончатые крылья режут зимнее небо, а разноцветные чешуйки празднично искрятся на солнце. Как дракон поворачивает голову, посылает человеку подобие сытой довольной улыбки и стремительно удаляется в сторону горизонта.

– Не бойтесь, он только послушает!

Толя невольно вжался в серую дверцу УАЗика, когда ему в живот ткнулась уродливая башка. Она была красной и плешивой, как и остальное тело. Оба глаза напрочь заплыли под жуткими шрамами. Конопатая девчонка потянула на себя верёвку, накинутую на шею зверя.

– Пёс болеет, что ли? – нервно спросил парень, уворачиваясь от прикосновений.

– Сам ты... – почему-то обиделась хозяйка, с трудом оттащив питомца.

Вместе они пошагали прочь в сторону деревни.

– А чё я-то? – буркнул Толя, брезгливо отряхивая спецовку.

Собак он ненавидел с детства. Когда-то приёмные родители снимали жильё в многоквартирном бараке. Общий двор охраняла большая дворняга, ласковая ко всем, кроме приёмыша-первоклассника. Мальчишка быстро прикинул длину цепи и обходил зверюгу на безопасном расстоянии под оглушительный лай. Однажды хозяин натянул проволоку, чтобы собака таскала по ней цепь и бегала по всему двору. Вернувшийся из школы Толик об этом не знал. Это был единственный раз, когда он намочил штаны в сознательном возрасте, и единственный раз, когда отец поругался с соседями. Со всеми, кроме Палыча, который с детства поддерживал мальчишку. Псину загнали в наспех сколоченный вольер, а соседский Лёшка начал дразнить «ссыклом». Теперь, спустя полтора десятка лет, Толик работал с Палычем в одной бригаде. Звеня «когтями», пожилой монтёр слез со столба и грубо объяснил, что сматывать обрезанные провода не собирается.

– Зря ты его псом назвал, – заявил старший, когда УАЗик снова затрясся по разбитой грунтовке.

– А он кто? – удивился молодой напарник.

«Афроамериканец», – вертелась в голове известная киношная сцена. Но Палыч просто пожал плечами:

– Чёрт его знает. Кому как.

– Чего не добьют животину? Явно же мучается. То ли чумка, то ли ожоги...

– Всегда так. Одни мучаются, другие живут припеваючи. Тебе-то какое дело?

– А почему «послушает»? – вдруг осенило парня.

Вспомнилось, как он смеялся над знакомой продавщицей парфюмерии. В их среде все ароматы исключительно «слушали», тогда как все остальные, по старинке, «нюхали». Но едва ли за перелеском среди деревянных домиков скрывался какой-нибудь «Л’Этуаль».

– А чего тебя нюхать? – ухмыльнулся Палыч. – Сразу видно, что засранец.

Электрик сипло засмеялся, и, вторя ему, запыхтел и задёргался УАЗик, но быстро заглох и остановился. Пока старший ковырялся в движке, его коллега отошёл по нужде, осматривая окрестности. Грунтовку с обеих сторон теснил по-осеннему красочный лес, до райцентра – полсотни километров. Из россыпи деревенек и хуторов здесь осталась одна Щуровка, которую они с Палычем сегодня окончательно обесточили. Когда парень вернулся к машине, старик злобно плевался, размазывая по лицу чёрные полосы.

– Что сломалось-то? – поинтересовался Толя.

– А ты что, шаришь?

– Да не особо.

– Ну и не лезь!

Палыч сел за руль, пытаясь безуспешно завести рабочую колымагу. Он покосился на стремительно темнеющее вечернее небо.

– Говорил тебе, надо с утра ехать!

Толя, которому на самом деле никто ничего не говорил, иронично хмыкнул и вытащил из кармана старый кнопочный телефон. Конечно, ни одна из сетей тут не работала.

– До Щуровки дотолкаем? – спросил он.

– Пупок развяжется, – мрачно буркнул Палыч, вытирая лицо тряпкой.

– Может, схожу в деревню, сеть поймаю?

– Приключений на задницу ты поймаешь! Тут ночуем, а утром до трассы дойдёшь, нашим позвонишь.

– Мороз ночью обещали...

Палыч открыл заднюю дверцу и забрал из микроавтобуса небольшую спортивную сумку.

– Пошли, тут недалеко.

***

Маленькая железная печка уютно потрескивала, в теплеющем воздухе приятно пахло дымком. Грубый стол, две широкие лавки по бокам, ничего лишнего. Сколько же раз старик бывал в здешних местах, если знал про этот охотничий домик? Палыч достал из сумки разные закуски, пару кружек и пачку дешёвого чая, выдал напарнику помятый чайник из-под стола:

– По тропинке иди, там речушка будет.

Шурша разноцветной листвой в полумраке, Толя порадовался, что всегда брал на работу налобный фонарик. Тропинка уводила в самую чащу, потом резко свернула и закончилась невысоким обрывом зарастающей речки. Осматриваясь в поисках удобного спуска, парень заметил вдалеке, вверх по течению, одинокий мерцающий огонёк. Как они там теперь без электричества? Керосиновые лампы, как в старину? Подёрнутая ряской вода встретила свет фонарика весёлыми бликами. Пришлось долго и осторожно разгребать растительность, чтобы не взмутить. Наконец, зачерпнув где почище, Толя накрыл чайник крышкой и поставил рядом, а сам принялся полоскать руки и умываться, с удовольствием морщась от студёной влаги. Он что-то уловил боковым зрением и повернул голову. Течение несло в его сторону тёмный мохнатый ком. Выдра, что ли? Когда нечто зацепилось за камыши совсем рядом, свет фонарика позволил как следует рассмотреть.

Тушку развернуло брюхом кверху, и брюхо это оказалось вспоротым по всей длине. Кишки и прочие внутренности расстелились по воде жутковатой абстракцией. Крови почему-то не было. Когда человек попятился и уселся на илистый берег, громко ругаясь, зверь вдруг зашевелился и повернул голову. Затем шустро заперебирал лапами, развернулся и поплыл, вылез на противоположный берег и скрылся в кустах, волоча по земле промытые потроха. Толя отдышался, сглатывая тошноту, и выплеснул чайник в реку. Идти за водой в деревню было далеко, да и не оттуда ли плыла необъяснимо живучая тварь?

– За смертью тебя посылать! – проворчал Палыч, когда замёрзший и злой напарник ввалился в избушку. – Речку, что ль, не нашёл?

– Дохлятина плавает, на хрен такую воду...

Парень решил не вдаваться в подробности – всё равно не поверят или обзовут наркоманом. Старик задумчиво почесал лысину.

– Ладно, в машине полторашка валялась. Может, не протухла ещё. Сам схожу.

Палыч застегнул спецовку, зачем-то прихватил свою сумку и вышел в ночь. Толя, которого всё ещё мутило, завалился на лавку, даже не взглянув на еду. Тепло и усталость сделали своё дело – быстро навалился тяжёлый сон.

Пробуждение было резким и неприятным, как от пощёчины. Парень сел в полной темноте, не понимая, где находится. Пахло сыростью, пылью и копотью, слух же не улавливал вообще ничего. «Печка молчит!» – сообразил Толя и сразу почувствовал, что продрог. Он щёлкнул фонариком, который до сих пор ремешком перетягивал голову. В холодном свете маленькое помещение с двумя лежанками, столиком и окном казалось вырванным из пространства и времени куском поезда. Судя по тишине и кромешной темени за окном, остановка была конечная.

Телефон ожидаемо вырубился, перегруженный постоянным поиском сети. Сколько времени он проспал, и как долго отсутствует Палыч? Фонарик высветил скудные остатки ужина на столе. Вот это аппетит у старого! А может, у него в Щуровке баба, и он ей гостинцев понёс? Значит, места ему точно знакомы...

– Вот козёл! – констатировал Толя, разрушив тишину и вздрогнув от собственного голоса.

Под лавками не было ничего, кроме пыли и паутины. Придётся идти за дровами в лес. Потирая замёрзшие руки, парень поднялся с лежанки. Слух резануло громким скрежетом – словно сухой веткой по шиферной крыше. От неожиданности Толя уселся обратно, сердце испуганно заколотилось. Он прислушался, ожидая порыва ветра или раскатов грома. Ничто не нарушало абсолютной тишины, кроме его громкого дыхания. Пока оглушительный скрип не ударил с другой стороны. Разум схватился за единственную соломинку:

– Палыч! Хорош пугать, козлина!

А ведь и правда. Так могла бы шкрябать не только сухая ветка, но и... Рога?

Подтверждая безумную догадку, новый скрежет спустился с крыши и прозвучал под самым окном. Сорвав с головы фонарик, Толя вытянул дрожащую руку к тёмному стеклу, пытаясь разглядеть что-нибудь издалека. Луч беспомощно шарил по жухлой листве, чёрным кустам и корявым веткам снаружи. Никого...

Новые звуки раздались со стороны двери. Тяжёлые сбивчивые шаги. У кого-то явно заплетались ноги. Или просто ног было больше одной пары? Фонарик повис ремешками на рукаве, бестолково сверкая под ноги. Интересно, если там медведь, получится ли отвлечь его остатками колбасы? А как же рога? Или это были когти?

Шаги стихли. Ни сопения, ни рыка, вообще ничего. Прислушивается? В прыгающем свете Толя разглядел на двери ржавый крючок и почувствовал слабое облегчение. Он звякнул проволокой, накинув её на гвоздь, и снаружи сразу отреагировали. Шаги удалились на некоторое расстояние, затем резко, по-лошадиному, забарабанили в сторону домика.

БАХ!!!

Это точно был не медведь... Из двери полетели щепки, но дубовые доски держали удар. Хорошо, что дверь открывалась наружу.

БАХ!!!

Теперь уже по боковой стене. Домик ощутимо тряхнуло, на голову посыпалась труха. Запертый человек нервно заметался в тесной каморке. Можно забиться под лавку, тогда не придавит крышей. Но если неизвестная тварь прорвётся внутрь... Окно!!!

К счастью, крышка стола держалась хлипко. Деревянного щита хватило, чтобы полностью закрыть раму. Навалившись плечом, Толя прислушивался к передвижениям таранившего избушку существа и впервые в жизни пожалел, что не верит в бога.

БАХ!!!

Совсем рядом с окном. Послышался мелодичный звук – одно из стёкол треснуло и рассыпалось. Следующий удар будет прямо в остатки рамы, деревяшки разлетятся во все стороны вместе с кусками черепа... Парня вдруг захлестнула ярость. Какого чёрта этот бешеный бык, или кто там ещё, к нему прицепился! Какого хера он должен вот так тупо сдохнуть в этой жопе, толком ничего хорошего не увидев в грёбаной жизни!

– Сука!!! – заорал Толя, срывая голос. – Ушатаю, тварь!!!

Он саданул пинком по двери, «с мясом» вырывая крючок. Держа перед собой импровизированный щит и до боли стиснув зубы, пошёл обходить домик.

Небо начинало светлеть – утро было уже не за горами. В расступающемся полумраке виднелись смутные очертания крупного рогатого зверя. Фонарик до сих пор болтался на запястье. Перехватив деревяшку одной рукой, Толя направил свет.

Это было что-то вроде лося – в зоологии молодой электрик не разбирался. Да и кто-то другой едва ли сказал бы наверняка. Раздутые, отвратительно облезлые бока громоздились на узловатых ногах, гнущихся во множестве мест, не задуманных природой. Голова выглядела какой-то гротескной аппликацией. Словно несколько лосиных голов взорвали изнутри, а затем из получившихся кусков собрали бесформенный ком. Щёки, ноздри, пустые глазницы, десяток оскаленных челюстей, толстые дрожащие губы, несколько свешенных языков, единственное оттопыренное ухо... Месиво щетинилось во все стороны разнокалиберными гребнями рогов. Сохатый никак не реагировал на свет фонаря, но, когда человек остолбенел и выронил щит, ухо дёрнулось, и уродливая башка повернулась.

«Только послушает...»

Существо взрыло землю передним копытом и резко понеслось на истошно орущую цель. Как в дешёвых «ужастиках», кто-то в последний момент успел затащить парня за угол дома. Чудище пронеслось мимо и, ломая кусты, скрылось в лесу.

– Вернётся, – прошептал Толя.

– Не, – уверенно отрезал Палыч.

Откуда-то издалека послышался свист. Треск веток удалился в том направлении, пока не затих окончательно.

***

– Всё сказал? – улыбнулся старик после долгой эмоциональной речи в свой адрес.

В выражениях молодой коллега не стеснялся, поэтому теперь чувствовал себя немного неловко. Да, напарник его бросил, но он же его и спас. Палыч, кажется, совсем не обиделся, спокойно разлил кипяток из чайника и поцокал языком – крышку стола приладили довольно криво.

– Ну простите! – буркнул Толя.

Получилось удобно – будто разом извинился и за испорченную мебель, и за оскорбления. Однако гнев постепенно сменялся плотной, устойчивой обидой.

– В другой раз, Палыч, я в деревню пойду, а ты тут с мутантами мудохайся!

– Успеешь в деревню, – отмахнулся старший, прихлёбывая крепкий чай. – И нет тут никаких «мутантов».

– Слушай, чё ты меня за дурачка держишь? – снова вскипел парень. – Ты ж тут явно не впервой! Колись давай! Или я сюда с пацанами приеду, деревню твою на уши поставим. И поохотимся заодно. На крупную дичь...

Палыч поставил кружку на стол и обхватил руками, согревая грубые морщинистые ладони.

– Ты сам-то про это место ничего не помнишь?

– В смысле? – насторожился Толя.

– Ну, может, слышал чего, да и забыл?

– Не помню. Тут военный городок в лесах? Радиация, ракеты?

– Да какие, к чёрту, ракеты...

Старик задумчиво посмотрел в окно, разбитую часть которого затянули пакетом. Снаружи совсем рассвело. Трава, покрытая инеем, весело искрилась на солнце.

– Ладно, скажу, что знаю. Не вздумай ржать! Хотя всё равно. Знаешь, что такое тотемы?

– Палыч, ты меня гуманитарием обозвать хочешь? – усмехнулся Толя. – Божки деревянные, что ли?

– Люди всегда искали защиты. У бога, у чёрта, у духов разных. А самые древние – у всего, что вокруг. Какой-нибудь зверь считался покровителем целого рода, а то и племени.

– Вроде как медведь у нас, у русских?

– У вас, у русских... – почему-то усмехнулся Палыч. – Да, вроде того. Но это не просто символы были, а настоящие защитники. И кое-кто в них до сих пор верит. Ну а во что веришь, то и получишь. Я и правда из местных. К северу от Щуровки наш хутор был, давно там всё заросло. Я в детстве хворал часто. Сейчас бы сказали – иммунитет слабый, а тогда пригадывали всякое... Вот матери и втемяшилось в голову меня покрестить. Отец партийный, сперва бухтел, но потом согласился. Одна прабабка ворчала до последнего. Крестили по-тихому в райцентре. Не помогло, конечно. А баба Глаша всё своё – мол, нету от чужих защиты, к своим идти надо. Какие такие «свои»?.. А как я снова от воспаления лёгких чуть не помер, так она меня в Щуровку и потащила. Из её рассказов мало что помню. Вроде, есть тут место, где из земли эти «свои» выходят, цепляются за человека и хранят его до поры.

– Пещера какая-то? Или колодец?

– Этого я в детстве так и не узнал, – вздохнул Палыч. – Отец догнал, разорался, домой нас развернул. Побоялся дважды партбилетом рисковать. Потом уже я вырос, болеть перестал, уехал в райцентр, на электрика выучился. Но любопытно было всегда. Ездил, смотрел, спрашивал... В общем, таких мест по миру осталось очень мало. Да и людей, в это верящих, не многим больше. Кому очень надо – едут защиты искать. В девяностые братки зачастили – «работа» опасная, сам понимаешь... А сейчас почти никого.

Толя слушал старика с каким-то странным чувством. Вроде, явные сказки, но очень хотелось им верить. Разум искал хоть какого-то объяснения недавним событиям. На первое время сгодится и самое фантастическое.

– И куда такого «защитника» девать? В деревне-то ладно, а в городе? В гараж или на балкон?

– Они умеют подходящую форму выбрать, – серьёзно ответил Палыч. – Зверя, птицы, да хоть человека... Городской отсюда с котом за пазухой уйдёт, с собакой на поводке, с вороной какой-нибудь. А леснику на опушке и медведь сгодится.

– Или лось... – задумчиво пробормотал Толя. – А чего они страшные такие?

– Так они же не сразу. Как иначе, если всю жизнь на себя чужие беды принимать? И не факт, что принимают «как есть». Тот лось своего подопечного мог от пули в башке спасти. Или от инсульта. А может, от простой мигрени годами берёг. Поди знай... Это ты ещё «цветочки» видел...

Толя сглотнул. Интересно, выдру, полоскавшую в реке внутренности, можно считать «ягодками»?

– Самое поганое, – продолжал Палыч, – что страшнеют они не только снаружи. Изнутри тоже гниют, злобы набираются. Чем дальше, тем больше. Важно успеть их вовремя вернуть, пока беды не вышло. Тут есть, кому о них позаботиться.

– Выходит, Щуровка – тот ещё зоопарк?

– Скорее, пансионат для ветеранов труда.

– Как же они не разбегаются?

– Я-то откуда знаю? Говорю же, присматривает кто-то. Знает средство, наверное...

Чай закончился, солнечный луч из окошка подсвечивал пылинки, лениво висящие в воздухе. Они постепенно оседали на пол, вместе с ещё недавно бурлившими эмоциями.

– Палыч, а чем люди за такую защиту расплачиваются?

– Если б я знал...

***

Давно пора было ехать в город. Толя тряхнул головой, разгоняя навалившуюся дрёму. Только что он допивал чай и выслушивал сказки Палыча, а теперь за окном уже вечерело. И старик снова куда-то делся. В тусклом свете на столе белел сложенный клочок бумаги.

«Иди в Щуровку»

Каракули Палыча. К бабе опять свалил? Ну что ж, заодно можно убедиться, что никаких монстров там нет и официально назвать старика... Нервы полоснуло ледяным лезвием. Ну не глючило ведь! Вот и кривой стол, и разбитый глазок окна, и крючок на полу валяется... Надо бы успеть в деревню засветло.

УАЗика на дороге не оказалось, и Толя, злобно кутаясь в спецовку, ускорил шаг. До первых домов он дотопал примерно за час, когда небо уже заметно покраснело. С виду – обычная вымирающая деревня, каких по стране великое множество. К тоске, вызываемой подобным зрелищем, всегда добавлялось что-то неожиданно тёплое, вроде ностальгии.

У заросшего кустами палисадника стояла серая фигура старухи. Толя направился к ней, на всякий случай отряхивая куртку и приглаживая волосы.

– Здрасти! – приветливо крикнул он издали.

Фигура резко повернула к нему сморщенное лицо с молочно-белыми глазами. Она замолотила тощими руками по воздуху, пока не ухватилась за гнилые штакетины. Держась за них, боком зашаркала в сторону гостя, загребая галошами землю. Старуха неестественно запрокинула голову назад, широко разинув беззубый рот, и громко захрипела, как будто собираясь плюнуть. Изо рта с бульканьем потекла на одежду тёмная жидкость. Парень попятился, оглядываясь. Вся улица пришла в движение. Из-под забора выползла на брюхе жутко раздутая свинья, с огорода спешил, кувыркаясь и загребая крыльями, уродливый безногий индюк. Были собаки, огромные крысы, покрытый коростами кролик и бог знает кто ещё... Совсем рядом из терновника вышла невероятно тощая лошадь. Все они были слепы и одинаково вертели головами, улавливая каждое движение пришельца.

Толя замер, надеясь, что бешеная дробь сердца снаружи звучит не так оглушительно, как в его собственной голове. Он смотрел на уродцев и почему-то не слишком жалел их. «Подходящая форма», – так сказал старик. А кто они на самом деле? И что они взяли с подопечных за свою «работу»? Рука сама собой потянулась за телефоном, выбрала знакомый контакт. В деревне, как ни странно, была связь.

– Толик, прости... – отозвался Палыч. – Не время ещё, сам знаю. Берёг тебя, как мог... Но рано или поздно...

На фоне знакомо гудел рабочий УАЗик. Внезапно послышался визг тормозов, громкий и долгий хруст, словно кто-то комкал шуршащий пакет перед микрофоном. Телефон выпал из руки, звонко отскочила задняя крышка. «Такие не бьются», – ухмыльнулся Толя. Неожиданно его скрутила острая боль во всём теле. Затрещала грудная клетка, ткань куртки натянули искривлённые рёбра. Хрустнул позвоночник и что-то обжигающе лопнуло в животе. Ноги подкосились, и парень с громким стоном упал на колени. Со всех сторон на звуки двинулись местные обитатели...

***

Толик сидел на лавочке, щурясь последним тёплым лучам бабьего лета. Свет его потухшее зрение пока ещё распознавало. Травмы и переломы уже не беспокоили, хотя человек от таких не выжил бы. «Его» человек – точно. А теперь коллеги скажут, что Палыч родился в рубашке – из такой аварии почти целым вышел! Ничего, рано или поздно «рубашку» придётся оплатить. Вот только Хозяйка назначит цену...

Новый житель деревни глубоко и с наслаждением вдохнул, свистя порванным лёгким. Знакомый воздух, знакомые звуки. Он вернулся. Пришлось отдать зрение, но это теперь не важно. Всё теперь не важно, да и не осталось почти ничего. Ещё неделю назад он вообще не помнил своего детства, не узнавал родные места. Не знал, кто он на самом деле... Но теперь Толик дома, и всё иначе. Стёрлись из памяти приёмные родители, друзья и коллеги. Остался лишь голос Палыча, который он услышит и узнает из миллиона. Придётся очень внимательно слушать.

Для чего Палыч вообще искал защиты? Из любопытства, или в память о прабабке? Как бы то ни было, подопечным он оказался ответственным. Берёг своего «защитника», как мог. Бросил курить, почти не выпивал, докторов не чурался. Правда, опасное ремесло не оставил, потому что ничего другого в жизни не умел. Может, потому и сломался. Думал вернуть «своего», пока тот не превратился в чудовище.

«Рано или поздно...»

Но у Хозяйки свои планы, своя схема. Взялся за гуж, как говорится...

Неслышно подошла Хозяйка, погладила по щеке. Толик живо представил её. Всё та же конопатая девчонка, как и двадцать лет назад. А может, и двести, и тысячу... Парень был уверен, что она улыбается, глядя на его изменившееся лицо. Маленькая ладонь мягко прикоснулась к щеке, скользнула по закрытым векам. Почему-то вспомнилось, как Палыч недавно хвастался первыми словами подрастающей внучки. Нет, это слишком! Он же с Толиком по-человечески...

Остатки зрения и рассудка заволокла непроглядная тьма.

(На Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место. Тема на октябрь)