Свет фонаря падал на лицо Никитичны, в ее взгляде не было ничего живого, это были холодные глаза убийцы.
Федоровна закашлялась и сплюнула, последний выезд дался ей особо тяжело, годы уже совсем не те, никчемный наркоман с ножом чуть не достал до нее, благо рядом была ее товарка: один выстрел из обреза поставил кровавую точку в истории его печальной жизни.
С проститутками гораздо легче, их порой достаточно припугнуть, цыкнуть зубом, моргнуть глазом - и все, бегут со всех ног.
У них не было внуков и всю свою нерастраченную любовь и заботу они посвятили их городу. Вместо пирожков - отстрел антисоциальных элементов. Вместо тёплых объятий перед сном - ночные рейды в самые криминальные районы.
Их так и называли: Ночные Бабушки.
Все началось банально, две одинокие старухи попытались урезонить молодёжь, шумящую ночью во дворе и мешающую спать
Те не послушались, самый борзый достал нож и посоветовал убираться подобру-поздорову.
Они убрались. Но вскоре вернулись, одна со старым, ещё отцовским дробовиком, в руках же второй был топор.
Нарушителей спокойствия как ветром сдуло.
Марфа Никитична или Марфуша, как давным-давно называли ее родители, была нелюдимой.
Ее отец, таёжник, с детства воспитывал в девочке боевой дух, ходил с ней на охоту, учил как правильно освежевать туши и разжечь огонь с одной спички.
Он мечтал о мальчике, но родилась Марфа. Он души не чаял в ней, но воспитывал по своему.
В то время, как девочки играли с куклами, Марфа училась чистить отцовское ружьё и снаряжать картечь в патрон.
Мать Марфы не противилась ее увлечениям, отец был властным человеком и она слова поперёк сказать не могла.
Как-то на каникулы Марфу отправили в Ленинград к тётке с дядькой.
В это время их дом хотели обокрасть, но родители были дома и засекли воров.
Ничего бы не случилось, если бы ее отец не захотел их задержать: он достал ружье и наставил на бандитов, те в ответ выстрелили в него, а после застрелили и мать.
Их потом поймали, судили и дали большие сроки, но для Марфы это уже не было важно, девочка полностью замкнулась в себе и практически перестала с кем бы то ни было разговаривать.
Она поступила в институт в городе, продала практически все имущество и перееехала в дом, по улице Березовой, куда позже заселилась и Людмила Федоровна, где они впоследствии и познакомились.
Жизнь Федоровны была более яркой, но и более трагичной.
Сирота изначально, она сумела избежать той алкогольной ямы, которая, зачастую, ожидает детдомовских воспитанников, хлебнувших воздух свободной жизни.
Государство выделило ей квартиру в социальном доме, где она познакомилась с таким же воспитанником детдома, как она - Игорем.
Их любовь была мгновенной, то, что в книжках называют «с первого взгляда», они проводили вместе все свободное время и не могли надышаться друг другом.
Через месяц они съехались, а после и поженились.
Гостей практически не было, присутствовал только небольшой воспитательский состав из их родных учреждений.
Жизнь у молодожёнов спорилась, медовый месяц они провели в Крыму: ели мидий, которых Игорь ловил лично, купались, занимались любовью, пили вино и гуляли до поздней ночи.
Вернувшись домой, Людмила поняла, что беременна. Их радости не было предела, Игоря повысили на заводе, где он работал, казалось вот оно, счастье!
Через несколько месяцев случился выкидыш.
Теперь уже горе сменило счастье, предела ему не было.
Но все проходит, прошло и это.
Людмила устроилась работать на железную дорогу, постепенно их жизнь стала входить в нормальную колею.
Через несколько лет Людмила снова забеременела.
На этот раз об этом не говорили никому, сразу вспомнили все истории про сглаз и тому подобное.
Вскоре родился ребёнок и в их доме снова засияла звезда счастья.
Так они и жили втроём, вскоре сын пошёл в садик, Игорь, на тот момент уже Игорь Борисович, работал посменно и периодически отводил сына туда сам.
Иногда они вечером встречали маму Люду на железной дороге.
Так было и в тот роковой вечер, когда их жизнь потеряла смысл.
Игорь с сыном в очередной раз пришли на вокзал, дожидаясь Людмилу, Игорь отпустил руку сына и закурил и в какой-то момент потерял ребёнка из виду.
Внезапно прибывающий локомотив заскрипел изо всех сил тормозами, загудел гудком, раздался короткий детский вскрик..
Гроб был закрытым.
Игорь запил. Он пил беспробудно, Людмила пыталась растормошить его, но это не помогало. Ее саму съедало горе, а тут ещё поднимать мужа...
Они съехали на другую квартиру где ничто не напоминало им о топоте детских ножек по полу, новый дом находился на улице Березовой, недалеко от старого завода, где раньше работал Игорь. Его уволили с работы за прогулы и пьянство и Люда одна содержала семью.
В один из его запоев, вернувшись домой, она застала мужа в петле.
На фоне горя, Люда сама была готова прыгнуть с крыши головой вниз, но сошлась с Марфой, жившей этажом ниже, ее молчаливая поддержка помогла ей пережить те страшные дни.
Их знакомство переросло в дружбу, которая сохранялась на протяжении десятилетий.
После того случая с разгоном гопников из под окон дома, две старушки никак не могли успокоиться: они стояли в темноте и тихо хихикали.
Для Никитичны это вообще была редкость, проявление каких-либо эмоций было не ее коньком, мышцы на ее лице с трудом принимали давно забытое для них положение, свойственное для улыбки.
В тот вечер, две бабушки, за небольшой бутылочкой, решили очистить этот город от всякой мрази. А город этого ждал уже очень давно.
Через пару дней бабушки отправились в свой первый ночной рейд.
Они катались на трамваях по окраинам города, выходили на конечных и шли через парки.
На одной из темных аллей им улыбнулась удача и на встречу им вышли двое субтильного вида мужчин.
Их потряхивало, но ножи они в руках держали уверенно.
Более старший выступил вперед:
- Так, старые, мы вас не тронем, но вот сумочки придется отдать. И пойдете домой с миром.
Федоровна улыбнулась, засунув руку под пальто, где был заткнут ее топорик.
- Мальчики, вы делаете очень неразумный выбор. Я прошу вас остановиться и подумать, что вы делаете со своей жизнью.
Стоявший впереди переменился в лице.
- Ты что мелешь, сука старая? Гони сумку, пока я добрый, а то тут останешься, не дождутся тебя дети и внуки!
После этих словах в глазах Федоровны вспыхнуло что-то из глубин ада, вся застарелая боль, которая все это время сидела в ней вылилась наружу.
- Ты прав. Не дождутся.
Топор сработал грязно, но эффективно и тело упало на землю.
Второй нападавший с недоумением смотрел на мертвого товарища.
- Это....Это что...Вы же...Как вы...Кастет...Кастет...Ты...
Тем временем Никитична вытащила свой обрез.
Нож выпал из рук нападавшего и он упал на колени.
- Пожалуйста, не убивайте...Я не хотел...Это его идея...Мне очень плохо, если бы не это...Да я не в жисть, ломает, простите, простите, простите....
Никитична вопросительно посмотрела на Федоровну.
Та покачала головой.
- Ты это, посиди, успокойся. Выдохни.
Стоны не прекращались.
- Я сказала не скули! Как тебя зовут?
Подзатыльник привел бандита в чувство и он замолчал.
- Посошок... Ну то есть кличка...Так-то Паша я... Не убивайте, у меня мама...
- Молчать! О маме раньше думать надо было. Расскажи-ка мне, Паша, бабушке старой, такую вещь, колешься же? Я по рукам твоим увидела сразу, как ты их поднял, глаза хоть и старые, но дырки твои за версту видать.
Паша резко кивнул.
- Да не тряси так, голова отвалится...Как у друга твоего.
Никтична, так и не опустившая обрез, после этих слов улыбнулась и хмыкнула. Улыбка с каждым разом давалась ей все легче.
- Где же вы с другом твоим Кастетом дрянь эту брали?
- Дак известно где, весь город знает, Цыган с Южной поставляет, а уж он откуда берет - это только ему и известно.
- Цыган, значит. Ну что ж, Посошок, считай сегодня тебе повезло, ты теперь внучок наш, если шкодить будешь еще - мы тебя накажем. Ну беги скорей, да не огорчай больше бабушек, уж пряником мы тебя не угостим, но кнут, если что, всегда найдется.
Как только Паша скрылся в темноте, Федоровну затрясло и она осела на землю. Никитична подорвалась к подруге, та держалась за сердце.
- Валидол...В кармане...
Таблетка в мгновение ока оказалась в руках Никитичны, после чего она засунула ее Федоровне под язык.
- Спа...Спасибо..
Никитична одобрительно что-то хмыкнула.
«Ночные бабушки» наносят очередной удар!»
«Преступность поставлена в угол».
«Насильник уложили спать навечно»
«На мушке у бабушкИ!»
Газетные киоски города пестрели яркими заголовками.
Редакторы каждой газеты пыталась переплюнуть конкурентов и выдать нечто яркое и запоминающиеся.
За последние 2 месяца жизнь в городе стала немного лучше: нет, преступность никуда не делась, но в людях проснулся дух взаимопомощи и ответственности за других. Люди стали защищать друг друга и помогать тем, кто нуждался в помощи.
Две старушки, убивающие направо и налево, как ни странно, стали путеводной звездой для жителей, указывающей путь к лучшей жизни.
Власть, конечно, заявляла, что это самоуправство и они такие же преступницы, как и те, кто становился их жертвами, но эти заявления встречали свистом и улюлюканьем, народ был на стороне пожилых мстительниц.
- Слушай, Никитична.
Та сидела за столом и чистила обрез.
Для неё это был целый ритуал, она повторяла его точь в точь так, как ее обучал отец, не отступая ни йоту от заученных за годы до автоматизма движений.
- Марфа!
Старушка очнулась и посмотрела на Федоровну.
- Чует мое сердце недолго нам с тобой осталось песок везде рассыпать...Думается, что пока ещё силы есть, надо бы навестить Цыгана. Как ты считаешь?
Никитична на секунду задумалась и резко кивнула.
Цыган жил в собственном доме на Южном проспекте, там селилась вся элита города. Поговаривали, что дом ему сосватал нынешний мэр, решивший, что раз преступность все равно не победить, то пусть она хотя бы будет организованной и у него под контролем.
Цыган не был цыганом по происхождению, эту кличку ему дали ещё в юности, когда он в счёт карточного долга забрал у проигравшегося бизнесмена его коня.
Конь в итоге издох без надлежащего ухода, а кличка закрепилась на всю жизнь.
Цыгана не особо беспокоили все те слухи, что ходили по городу, о двух бабушках, которые в последние месяцы стали держать в страхе криминальную часть населения .
Он думал, что идёт передел сфер влияния на низшем уровне, гибли только мелкие сошки, которых было легко заменить, ключевые же фигуры так и оставались на доске. А он был одной из самых главных фигур на ней.
Истории про старух с топорами и дробовиками вызывали только смех.
В любом случае, чтобы добраться до него, любому убийце пришлось бы постараться, пусть его дом и не крепость, но охранялась неплохо. Охрана с оружием, высокий забор, в крайнем случае группа быстрого реагирования из ментов, зря что ли он ежемесячно платил им сумму с 6 нулями.
Цыган растянулся на диване и с удовольствием закурил первую утреннюю сигарету.
Сегодня должен был прийти груз из Средней Азии, наконец напрямую, без посредников, сколько он бился над этим, страшно вспомнить.
Сколько голов было сложено...
Тут он усмехнулся, но это скорее приятные воспоминания, он любил убивать лично: видеть, как страх в глазах смешиваются с мольбами, чувствовать себя вершителем судеб, а потом одним движением пальца прерывать чью-то ненужную ему жизнь.
Сладко.
Вечер обещал быть интересным: Вагиз обещал привезти двух новых девочек, мечтающих о красивой жизни. Что ж, если так хотят...после него дурехи мигом отправятся к маме Свете, она быстренько выбьет всю дурь из смазливых головок и те начнут приносить ему деньги, как остальные проститутки с Добросердечной улицы.
Он стряхнул пепел прямо на пол. Как же прекрасна жизнь!
Внезапно на улице раздался тихий вскрик.
Он бы и не услышал его, если бы не открытое на ночь окно: Цыган все же заботился о своём здоровье и любил спать на свежем воздухе.
Он прислушался.
Может Вагиз приехал раньше и уже начал учить девчонок уму-разуму?
Он отмахнулся от этой мысли, нет, тот слишком боится его, чтобы пойти на такой шаг.
Внезапно внизу раздался ещё один вскрик, на этот раз более сильный.
Это точно не Вагиз.
Цыган осмотрел комнату, в спальне нечего было использовать как оружие, хотя если разбить зеркало...
Дверь его спальни резко отварилась и на пороге в нелепой позе, опираясь на окровавленный топор, возникла старуха: ее седые космы разметались из под платка, все лицо было в крови, она еле дышала, но на лице ее сияла счастливая улыбка.
- Ну здрав будь, наслышана о тебе, Цы... Цы...
Неожиданно она побледнела и осела на пол, вдыхая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.
Время действовать! Цыган с места прыгнул к двери, намереваясь забрать топор и прервать это жалкое подобие жизни, а потом расстрелять всю свою выжившую охрану за такую профнепригодность, как из-за двери показалась вторая старуха и сходу выстрелила из двух стволов своего древнего обреза.
Безголовое тело отлетело и врезалось прямо в зеркало, оставив на нем кровавый след. Так и не выпущенная из руки сигарета отлетела в сторону кровати и задымилась.
Старуха с дробовиком счастливо засмеялась, такой смех последний раз небо слышало от неё больше 50 лет назад где-то далеко-далеко отсюда и с триумфом взглянула на лежащую подругу.
Та не шевелилась.
Смех оборвался.
- Люда, Люда, держись!
Дым со стороны кровати тем временем усилился, открытая дверь и окно создавали прекрасную среду для разгорающегося пожара.
Марфа начала судорожно пытаться достать таблетки из кармана Фёдоровны, но карман не поддавался.
Она услышала топот на лестнице и быстро перезарядив обрез и высунув его за дверь выстрелила на звук не глядя.
Раздался всхлип и звук упавшего на лестнице тела.
Вдалеке раздалась сирена.
- Людочка держись, я сейчас, сейчас, ты только держись! Держись, старая!
В конце концов она справилась с карманом и попыталась засунуть таблетку под язык, но уже мертвому телу от этого не было никакой пользы.
Огонь разгорался все сильнее.
Позже полиция, пожарные, приехавшие на место репортёры и просто зеваки застали перед входом в горящий дом авторитета Цыгана стоящую на коленях безумную старуху, сотрясаемую в истерике. Ее лицо в крови и копоти походило на маску самой смерти.
Она сидела перед телом другой старой женщины и пыталась привести ее в чувство.
Людмилу Федоровну похоронили на главном городском кладбище, деньги на ее похороны собирали всем городом, на церемонию прощания с ней пришли тысячи людей.
На могиле установили плиту с надписью: «Бабушке от внуков и внучек».
Это дело стало резонансным, после него в городе началась настоящая борьба с преступностью, «нулевая» терпимость: летели погоны, рейды по ночам стали обыденным делом, преступники и нос боялись высунуть.
Марфа Никитична была осуждена и посажена в тюрьму, но просидела там недолго и тихо умерла во сне через несколько лет после приговора.
Ее похоронили рядом с давней подругой, поставив на могилу плиту с такой же, как у нее, надписью.
Много позже, по инициативе мэра Павла Федоровича Посошка, по его же словам буквально спасённого бабушками от смерти в молодом возрасте, им была поставлена скульптурная композиция в одном из парков города: на ней две пожилые женщины закрывали руками от зла испуганных мальчиков и девочек
