24 Марта 2021
3

Субординация ?

В середине девяностых, работал на ЮМЗ 6, на крупном заводе. Обязанности были, снег растолкать, мусор погрузить, если где прорвало то копать. ЮМЗ трактор крепкий, редко ломался. В основном крепление лопаты вырывало. Подваришь, усилишь дальше работаешь. Платили не много, но стабильно. В это время важнее было стабильность, когда везде был бардак. Старый директор по утрам делал обход, если с ним столкнешься, поздороваешься и дальше идешь. К нам на завод назначали главного инженера. В 22 года, сразу после института. Как он попал? да очень просто. Отец был учредителем завода. Через полгода директора сняли, и его поставил директором. Молодой директор тоже делал обход, если с ним приходилось встречаться, то он чтобы не здороваться , отворачивался. Ну ладно не хочеш здороваться , твое право. И я стал на пять секунд раньше него отворачиваться. как то так с ним расходился. А теперь угадайте , какой это был завод? Да завод снесли и теперь здесь микрорайон.

41

Вместо бассейна "Москва". История возведения и сноса самого большого долгостроя Москвы - Храма Христа Спасителя

125 лет назад в Москве состоялось освящение Храма Христа Спасителя, чья действующая модель в натуральную величину ныне размещается на том же самом месте.

О Храме Христа Спасителя принято говорить, что он был построен на пожертвования, собранные по крупицам со всей Русской земли.

В действительности все было несколько иначе.

Более того, храм, который был в итоге построен, а впоследствии взорван, сооружался не на те деньги, не там и не так, как было задумано.

Началась же история создания храма зимой 1812 года, когда еще была далека от завершения война с Наполеоном.


После бегства французов из Москвы сомнений в том, что война будет выиграна, не осталось. На волне победных настроений в русском обществе и в особенности при дворе шло активное обсуждение того, как увековечить счастливое избавление страны "от нашествия галлов и с ними двадесяти язык". Большинство соглашалось с тем, что памятник надо строить в подлежащей восстановлению Москве, благо места для его сооружения в разрушенном городе было более чем достаточно. Почти все сходились на том, что нужно по тогдашнему обычаю отлить из трофейных пушек что-нибудь огромное, например, конную статую императора Александра. Сам же государь во внезапном крахе Наполеона видел вмешательство божьего промысла и вскоре довел свои соображения до сведения общественности.


17 декабря 1812 года генерал-адъютант Петр Кикин направил государственному секретарю Александру Шишкову письмо, в котором изложил основные соображения императора по поводу будущего строительства: "Вообще кричат, что должно соорудить монумент... но вот беда, чтобы согласиться, какой? Иной говорит — обелиск, другой — пирамиду, третий — колонну, и так далее, с разными, по их мнению, надписями ... Боже упаси нас соделаться несмышлеными обезьянами обезьян древних, забыв, что мы не идолопоклонники. Обелиски, пирамиды и тому подобное льстят надменности и гордости человеческой, но нимало не удовлетворяют благородному, преисполненному благодати сердцу христианина. И так сердце мое и ум согласно требуют воздвигнуть Храм Спасителю в Москве". Опытный пропагандист Шишков подхватил идею строительства храма, и вскоре она получила широкую поддержку.


В 1813 году был объявлен конкурс проектов храма. Большинство архитекторов предлагали соорудить нечто вроде римского Пантеона. Победил самый амбициозный и смелый проект, автором которого был художник Карл Витберг, происходивший из небогатой лютеранской семьи со шведскими корнями. "Я понимал, что этот Храм должен быть величественен и колоссален",— писал архитектор. И действительно, по проекту храм должен был быть больше и выше собора Святого Петра в Риме. От фундамента до креста на куполе здание должно было иметь высоту 237 м, в то время как высота собора в Ватикане — 141,5 м. Если бы этот храм был построен, он стал бы самым высоким зданием тогдашнего мира. Витберг предлагал построить храм за городом — на склоне Воробьевых гор.


Проект понравился государю, и Витбергу предоставили карт-бланш. Архитектор был назначен директором созданной комиссии по строительству Храма Христа Спасителя, перешел в православие и стал именоваться Александром, как и его венценосный покровитель. 12 октября 1817 года на Воробьевых горах с большой помпой прошла закладка храма. Казалось, все складывается как нельзя лучше, но трудности не заставили себя ждать.

Витберг был художником, а не администратором или строителем. Самое грандиозное здание на свете должно было стать его архитектурным дебютом. Под его началом никогда не находилось ни одного человека, кроме, возможно, домашних слуг. Сознавая свою неподготовленность, Витберг с самого начала просил Александра не ставить его во главе строительства, но император был непреклонен. Очень скоро некомпетентность архитектора-любителя дала о себе знать.

Согласно плану, составленному Витбергом, комиссия по строительству должна была взять из казны 10 млн рублей и купить на эти деньги 18 тыс. помещичьих крестьян с землей в Московской губернии и вокруг нее.

Эти крестьяне должны были либо участвовать в строительстве, либо откупаться от повинности деньгами.

В общем, храм должен был стать действительно народным — народ сгоняли на его строительство кнутом.

Скупка крестьян шла довольно активно, и в 1821 году комиссия уже владела 11 тыс. 275 душами.

Управлять этой толпой Витберг был не в состоянии.


О возникших проблемах свидетельствовал, в частности, доклад, поступивший по линии Священного Синода: "Увеличившееся количество рабочих на тесном пространстве Храма дурно повлияло на них в гигиеническом отношении; возникли повальные болезни, которые и принудили сделать преждевременный роспуск рабочих по домам.


Из числа 4123 работников, назначенных по расписанию, 2619 человек заболело в течение рабочего времени, 649 человек обещались внести за себя деньги, а в оставшихся затем оказалось много малолетних, хромых, слабых, даже безруких, слепых и помешанных".


Проблемы возникли не только с рабочей силой, но и с доставкой материалов. Камень для строительства должны были доставить с каменоломен в верховьях Волги. Для этого построили канал, соединявший Волгу с верховьями Москвы реки. Чтобы баржи с камнем могли пройти этим путем, предполагалось спустить в реку воду из имевшихся водохранилищ. Однако инженеры где-то просчитались. В книге 1869 года, посвященной строительству Храма, сообщается:


"Хотя исток воды продолжался более 12 часов, но в Москве реке вместо прибыли воды оказалась ночью убыль на 5 ? верш., при этом пущенная из Григоровского шлюза вода размыла устроенный для стока ея на крутом месте канал, нанесла в реку такое множество песку и камня, что почти перегородила ее до другого берега".


На реке застряло сто барж с 10 тыс. пудов камней на каждой. На их разгрузку ушло больше года. Строительство храма превратилось в долгострой, к тому же чрезвычайно убыточный.


Анонимный автор 1869 года продолжает:

"В 1825 году находилось казенно-рабочих: на Воробьевых горах 1733, на водоотводном канале 598, при соединении Москвы реки с Волгою 300, при бараках 153, всего 2784 челов. и 17 лошадей, но многие из рабочих явились к делу позже назначенного срока; заготовление лесного материала стоило 83 700 руб., камня выломано на 303 939 р., на работы по судоходству израсходовано 94 640 р.


Прошло пять лет от учреждения Комиссии. Действия ея по искусственной части в течение этого времени ограничивались одним выравниванием косогора для нижней площади Храма. Хотя по расчету Директора строения (то есть Витберга.— "Власть") было снято и засыпано 110 636 куб. саж. земли, но грунт ея все еще не был исследован точным образом; не существовало еще никаких данных для соображений о фундаменте и набережной, никаких определительных назначений для дальнейшего хода работ и употребления в дело запасенных материалов. Все предположения Директора строения по этой части, равно как и самый план Храма продолжали оставаться в неизвестности...


Состояние экономической части было не лучше. Заготовленный в огромном количестве лесной материал от долговременного лежания при дурном помещении стал подвергаться порче. Из выломанного камня только до 1200 куб. саж. перевезено к Воробьевым горам, все же прочее количество, предположительно более 15 000 куб. саж., оставалось на месте".


Вскоре члены комиссии начали понимать, что добром такое строительство не кончится, и некоторые поспешили отмежеваться от Витберга. Состоявший в комиссии сенатор Кушников успел первым донести на архитектора. Витберг и сам уже хотел дистанцироваться от явно провального проекта и в 1825 году подал государю прошение, в котором заявлял, что "различные люди" мешают ему работать, "похищая его время и здоровье его, делают то, что он не в силах бороться".

Начали поступать и сигналы с мест. Отставной капитан Иван Яковлев подал на высочайшее имя жалобу о том, что подрядчик комиссии Балкашин самовольно ломал камень на землях, принадлежащих ему, Яковлеву. Уставший от всего на свете Александр поручил разобраться с проблемами храма Аракчееву, но тот на беду захворал, и дело легло под сукно.


Через пару месяцев император скончался, и Витберг лишился своего покровителя.

Николай I начал с того, что назначил следствие, причем Витберг оказался главным подозреваемым в предполагаемых растратах. Историк и писатель Е. Тихомиров отмечал в 1882 году: "Напрасно писал он (Витберг.— "Власть") свои объяснения нередко по 80 страниц в лист мелкого убористого письма, напрасно старался доказать правоту свою: следователь был на стороне его противников". Пока шло следствие, специальный Искусственный комитет, в который входили видные архитекторы того времени, исследовал проект Витберга.


В 1828 году комитет представил итоговый доклад, который не оставил от проекта камня на камне: "На избранном месте строить столь огромного здания нельзя потому что нижние части храма и его фундамента углублялись бы ниже крепкого и глинистого слоя... Поэтому на избранной местности можно построить здание, но не огромное, и то с осмотрением и принятием особенных осторожностей".

Строительство было остановлено, комиссия распущена, некоторые ее члены включая Витберга осуждены за растрату. Сам Витберг не был вором, а вот осужденные вместе с ним правитель канцелярии Канарский, подрядчики Балакшин и Лобанов и многие другие личности, кормившиеся вокруг проекта, воровали и, надо полагать, по-крупному. Имущество Витберга было конфисковано, а сам он сослан в Вятку. Впоследствии, правда, ему разрешили вернуться в Петербург, но свою репутацию он так никогда и не восстановил и умер в нищете. Первая попытка построить Храм Христа Спасителя обошлась государству в 4 млн 132 тыс. 560 рублей 74 копеек ассигнациями.

"На глубине девяти аршин встречены кости мамонта"


Николай I не мог позволить себе отказаться от строительства храма. Его восшествие на престол, как известно, было омрачено восстанием декабристов, которые сомневались в законности его прав на корону. Поэтому Николай был просто обязан показать всему миру, что он — законный продолжатель дела своего старшего брата, так что строительство храма, который обещал возвести Александр, стало для него первостепенной задачей. Правда, все началось с ликвидации дел распущенной комиссии. Бараки, построенные для рабочих на Воробьевых горах, отдали под казармы, бревна и доски частью продали, частью пустили на дрова, а частью передали погорельцам из села Всесвятского. Но уже в 1830 году был объявлен второй конкурс проектов. Большая часть новых проектов продолжала напоминать собор Святого Петра или Пантеон, однако победить в конкурсе сумел, возможно, не самый талантливый, но уж точно самый осведомленный архитектор.


Константин Тон имел перед остальными зодчими одно неоспоримое преимущество — он был дружен с президентом Академии художеств Алексеем Олениным. Именно Оленин ранее помог Тону выиграть конкурс на строительство храма святой Екатерины в Петербурге. Храм был построен в старорусском стиле, что очень понравилось государю. Оленин, вероятнее всего, дал понять Тону, что император и на этот раз желает видеть нечто в духе московской старины. Проект Тона действительно напоминал русскую церковь допетровского периода с той разницей, что превосходил любую из них по размеру. Впрочем, до масштабов Витберга ему было далеко. Строить было решено поближе к Кремлю.


В 1834 году был создан временный комитет предварительных распоряжений с бюджетом в 750 тыс. руб., который должен был обеспечить подготовку к строительству. Комитет действовал весьма эффективно. Уже к 1838 году были скуплены дома вокруг места будущего строительства, а также принято решение о том, что делать с Алексеевским монастырем, располагавшимся на месте предполагаемого строительства. Монастырь решили демонтировать и перевести в Красное село (ныне Красносельская улица), что затем и было сделано. В том же 1838 году была образована новая комиссия, ответственная за строительство, которую возглавил московский военный генерал-губернатор князь Голицын.


Вначале нужно было вырыть котлован, причем рыть пришлось достаточно глубоко, дабы фундамент получился устойчивым. Строители срыли два кладбища — XVI и XVIII веков. Еще глубже, по словам современника, были "на глубине девяти аршин встречены кости мамонта. Стало быть основание Храма положено на первобытном грунте и гораздо ниже того слоя, в котором лежали кости допотопного животного". 10 сентября 1839 года прошла церемония вторичной закладки храма, причем обставлено все было так же торжественно, как и в прошлый раз. Помимо государя в церемонии участвовали "сто диаконов, двести священников и протоиереев, девять Архимандритов, три Епископа и Митрополит", а также несколько тысяч солдат.


Строительство храма началось, но продвигалось оно довольно медленно: с 1839-го по 1853 год клали стены, до 1857 года ставили купола, затем приступили к отделке стен и потолка. Однако на сей раз в задержках был повинен не архитектор. Все упиралось в деньги, а точнее — в их нехватку.


В Петербурге в те годы еще строился Исаакиевский собор, который как столичный имел приоритет, да и на другие нужды тоже требовались казенные средства. Сбора же народных средств не было ни при Витберге, ни при Тоне. Тихомиров писал: "Самою же главною причиною медленности работ была умеренность и неравномерность отпускаемых на построение Храма сумм (от 150 до 620 тыс. рублей в год)". На Исаакиевский собор тем временем тратили от 800 тыс. до 1 млн рублей. Только в 1862 году сумма ежегодных трат на строительство московского храма была зафиксирована на уровне 300 тыс. рублей. Через два года, правда, сумму урезали до 276 тыс. 861 рубля в год.


Другим фактором, задерживавшим строительство, стал восшедший на престол в 1856 году Александр II, который лично следил за работами и время от времени требовал что-нибудь переделать. Современник писал в 1869 году: "По устройстве крылец, при обозрении Его Императорским Величеством работ храма 16 Сентября 1856 г. Высочайше повелено было весь наружный цоколь облицевать тем же сортом полированного гранита, из которого сделаны крыльца, потому что темные парапеты их, имеющие одинаковую высоту с белым мраморным цоколем, резко от него отделялись и нарушали тем самым гармонию общего вида здания. Вследствие этого весь мрамор цоколя был сколот и заменен полированным гранитом. Облицовка эта конченная в 1860 г. стоила 139 000 р.". Художникам приходилось сначала делать деревянную модель каждой детали храмового декора в натуральную величину. Затем эту модель отделывали теми же материалами, что намеревались использовать в храме, и везли на утверждение к царю.


Иногда приходилось тратить время на то, чтобы объяснить самодержцу, почему нельзя строить так, как ему хочется. Тот же современник писал:

"Хотя Государю Императору сперва угодно было, чтобы вся одежда как внешняя, так и внутренняя состояла из камней одних русских приломов, но высокая цена хороших отечественных минералов, не полная известность о всех местах их нахождения и неточные исследования их свойства для употребления в дело побудили назначить на внутреннюю облицовку храма... не более двух сортов русских камней: Лабрадор (темнозеленого цвета, имеющий кристаллы радужного блеска) и Шокшинский порфир (темнокрасного цвета) и добавить к ним пять сортов Итальянского мрамора".


Александр II так и не дожил до сдачи главного московского объекта. Освящение храма состоялось 8 июня 1883 года и было приурочено к коронации Александра III, который тянул с этой церемонией с марта 1881 года из-за траура по убитому отцу. Облик храма вполне соответствовал старорусскому духу эпохи, а его размеры отвечали представлениям о величии империи. Современники видели в храме архитектурное воплощение идеи православия, самодержавия и народности. Впоследствии это в каком-то смысле обернулось против него.

"Целесообразно вырезать целый портал"


В 1918 году новая власть выказала свое отношение к наследию старого режима.


В декрете Совета Народных Комиссаров за подписью Ленина говорилось, что "памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению на склады, частью использованию утилитарного характера".

Декрет о памятниках Республики

12 апреля 1918 г.


В ознаменование великого переворота, преобразившего Россию, Совет Народных Комиссаров постановляет:

1) Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера.

2) Особой комиссии из народных комиссаров по просвещению и имуществ Республики и заведующего Отделом изобразительных искусств при Комиссариате просвещения поручается, по соглашению с художественной коллегией Москвы и Петрограда, определить, какие памятники подлежат снятию.

3) Той же комиссии поручается мобилизовать художественные силы и организовать широкий конкурс по выработке проектов памятников, долженствующих ознаменовать великие дни Российской социалистической революции.

4) Совет Народных Комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и поставлены первые модели новых памятников на суд масс.

5) Той же комиссии поручается спешно подготовить декорирование города в день 1 мая и замену надписей, эмблем, названий улиц, гербов и т.п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России.

6) Областные и губернские Совдепы приступают к этому же делу не иначе, как по соглашению с вышеуказанной комиссией.

7) По мере внесения смет и выяснения их практической надобности ассигновываются необходимые суммы.


Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин).

Народные комиссары: А. Луначарский. Сталин.

Секретарь Совета Горбунов.



Храм Христа Спасителя к тому времени был еще слишком новым, чтобы иметь историческую ценность, а художественные его достоинства многим представлялись сомнительными еще во время постройки.


Когда же в 1922 году на I съезде Советов Киров выдвинул идею строительства грандиозного дворца для будущих съездов, прозвучали мнения о том, чтобы выстроить его на месте крупнейшего московского храма. Так, архитектор Балихин из Ассоциации новых архитекторов (АСНОВА) в 1924 году писал о дворце, что "для него — лучшее место Москвы — площадь, где стоит ныне храм Спасителя.


Как исторический и художественный памятник — храм не представляет никакой ценности".


И все же большевики еще долго не переходили от слов к делу. Решение о сносе было принято только 16 июня 1931 года.


Для ликвидации храма была создана специальная комиссия, которая составила свои рекомендации:

"Из 12 бронзовых дверей необходимо сохранить полностью одни центральные с запада и одни боковые... Необходимо снять все горельефы (группы) из которых некоторые, имеющие художественное значение... передать в Третьяковскую галерею, Русский музей и Антирелигиозный музей искусств, а остальные предложить за границу за валюту, причем целесообразно вырезать целый портал с дверью и скульптурами".

18 августа 1931 года началась разборка храма, но разрушить его оказалось почти так же сложно, как построить. В отчете Дворецстроя — организации, отвечавшей за снос,— говорилось: "Наиболее сложным делом с производственной точки зрения является разборка здания б. храма.


Не составляющий никакой художественной ценности корпус храма представляет собой весьма прочное сооружение из кирпича и железа... Общее количество ценных пород мрамора достигает 600 вагонов. Кирпича на кладку храма ушло 500 млн штук, извести 30 тыс. куб. метров... Для того чтобы вывезти с площади такое количество грунта, ежедневно в течение трех месяцев должны работать по 8 часов 100 грузовых машин, 200 ломовых лошадей и 8 трехвагонных грузовых составов трамвая.


Чтобы облегчить и ускорить процесс демонтажа, 5 декабря 1931 года храм был взорван.



31 мая 1994 года Московской патриархией и мэрией города было принято постановление о начале строительных работ по восстановлению храма.

Новый храм Христа Спасителя был воссоздан к 1999 году как условная внешняя копия своего исторического предшественника: сооружение стало двухуровневым, с храмом Спаса Преображения в цокольном этаже.

Сегодня, выходя со станции метро "Кропоткинская", мы сразу видим храм Христа Спасителя.


Но москвичи старше 35 лет, рожденные в СССР, хорошо помнят:

раньше здесь стояли клубы пара, расхаживали люди в купальных костюмах, а воздух прорезал зычный голос инструктора:

"Товарищи! Соблюдаем правила безопасности на воде, не мешаем друг другу, держимся правой стороны дорожки".


Решение соорудить открытый бассейн между Волхонкой и Москвой-рекой было принято в середине 1950-х. Долгие годы здесь находился гигантский котлован с бетонным фундаментом, который построили ещё до войны для будущего Дворца Советов.


Высота этого здания с венчающей его статуей Ленина должна была составлять 415 метров – на 34 метра больше, чем Эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке. И это не считая 21-метрового фундамента.

Собственно, его, а также стальные конструкции для каркаса дворца успели смонтировать.


Из-за войны строительство заморозили, часть металлических конструкций пошла на противотанковые ежи и на металл для фронта.


Разработку проекта поручили Дмитрию Чечулину. Создатель высотки на Котельнической набережной и гостиницы «Россия», в послевоенные годы занимавший пост главного архитектора Москвы, довольно быстро предложил решение:

старый фундамент в форме кольца не трогать, а новый объект поместить внутрь.

Из-за этого получился бассейн не привычной прямоугольной формы, а круглой.

Открыли его 16 июля 1960 года.

"Хороший подарок получили в эти жаркие июльские дни москвичи, – рапортовала газета "Известия" в статье "Пляжи в центре Москвы".

– В торжественной обстановке строители передали ключи хозяевам бассейна на Кропоткинской набережной (ныне Пречистенская).

Новый бассейн является самым большим открытым сооружением подобного типа в Европе".


На тот момент неподалёку, возле станции метро "Парк культуры", уже три года работал открытый бассейн "Москва". Он стал именоваться "Чайкой", а почётное "столичное" название позаимствовало сооружение Чечулина.

В течение первых дней после открытия бассейн полностью предоставили строителям.

Затем право посещения получили все желающие. Люди поражались прежде всего размерам сооружения.

Его диаметр составлял 130 метров, зеркальная гладь воды превышала 13 тысяч квадратных метров. Дно бассейна постепенно углублялось к центру. Глубина в спортивном секторе достигала 6 метров.


В семи павильонах оборудовали раздевалки, душевые, буфеты, наверху павильонов – солярии и аэрарии (площадки для принятия воздушных ванн), вокруг бассейна – пляжи с мелкой морской галькой. Для маленьких москвичей предусмотрели 5 отдельных бассейнов с проточной водой.


К слову, подачу в "Москву" чистой воды обеспечивал целый фильтровальный зал с 9 мощными фильтрами. Вода поступала уже подогретой, при любой погоде её температура не опускалась ниже +27 градусов. Даже в мороз в чаше было тепло и комфортно. Работал бассейн с 8 утра до полуночи.


"Вечером, когда над Москвой сгущаются сумерки, на территории бассейна вспыхивают огни прожекторов и тысячи электрических ламп, – живописала в июле 1960 года газета "Советский спорт". – Они ярким светом заливают голубое зеркало воды, подъезды и аллеи парка, окаймляющего это прекрасное сооружение нашей столицы".



1,5 рубля стоило посещение бассейна "Москва".

Он был способен принимать 20 тысяч человек в день.

Источник

Источник

Бассейн "Москва" 1960 год.Сразу после открытия.

Документальный фильм, интересные виды и рассказ об устройстве бассейна.

Показать полностью 5 1
828

Заминированный рай

А в этих сраных Райка́х, оказалось, не так уж и плохо…



Старый ПАЗик подпрыгивал на пыльной дороге, я тряслась на заднем сидении автобуса, усиленно разглядывая проносящийся за окнами унылый пейзаж, потому что бабка, сидящая напротив меня, сверлила меня глазами, похожими на блеклые стекляшки. Подслеповато щурилась, приглядываясь, даже наклонялась, словно пыталась меня понюхать. Это было очень странно и неприятно. “Чудь белоглазая.” — почему-то всплыла старая обзывалка. А тут все такие. Белые волосы, глаза, как у призраков, с еле подкрашенной радужкой, говор такой, что вообще не понимаешь, что они трещат. Фразы, как пулеметная очередь. В кассе на вокзале два раза пришлось переспрашивать, чтобы понять, что она там окает.


Пока я стояла на остановке, ожидая автобус на Райки́, уже было понятно, с каким контингентом я поеду. Вокруг одни бабки. Пожилые женщины и совсем древние бабули, с какими-то кошелками, ящиками, сумками. Несмотря на июльскую жару, одеты они были в теплое, на ком-то стеганое пальто, толстые вязаные кофты, одна - просто вылитая баба Яга. В коричневом плюшевом салопе, платке в мелкий цветочек и валенках. Только метлы и кота черного не хватает.


Старухи шушукались за моей спиной, а одна даже громко сказала, что мол, видать зеленки-то немало ушло, аль с болота девка вылезла. Это они про мои волосы. Они зеленые, да. Для местных это шок, наверное. Не то, чтобы я такой провокатор, или хочу бросить обществу вызов. Просто в один момент мне захотелось иметь зеленые волосы. А если мне чего захотелось, я это обычно делаю. Может быть иногда и кляну себя потом за сделанный выбор, но так как он мой, и вроде осознанный, то все моральные терзания сводятся к выговору, с занесением в какие-то дальние закоулки сознания, и на этом все заканчивается. Потому что я собой довольна.


Вот и сейчас я пялилась на елки и осины, пролетающие за окном автобуса, а внутренний голос бухтел : “ Осспадя, Мамонтова, ну куда тебя несет? Что ты там забыла, в этой богом забытой деревухе? Какой фольклор? Там уже все носители местных обычаев спились и умерли. Что ты там найдешь? Частушки про “девки трахнули попа” или песенки про разудалого тракториста. А еще там сортир на улице.”


Наша дорогая преподша на факультете филологии, Дарья Васильевна Дрожкина -Тырц ( да кто ж ей сказал, что это будет удачное сочетание фамилий, когда она вступала в брак?) была непреклонна. На фольклорную практику надо ехать именно в Архангельскую область, в деревню Райки, Вельского района. А как расписывала...


— Живописная деревня на берегу реки Кокшеньга, там такие люди… Соль земли! Мы там были в прошлом году на Ивана Купалу, девочки, это просто рай на земле! — вещала Дрожкина, а девочки и пара студентов мужского пола слушали ее, приоткрыв рот, — Вот куда вы поедете. Я уже договорилась с деканом, вам все оформят.


— Дарья Васильевна, так там все вдоль и поперек прочесано уже, чего нам туда переться? — наш знайка Вадик как обычно, взял и ткнул в воздушный красный шарик, который надула нам преподша.


— Ты, Вадим, можешь и не ехать. Но учти, что диплом тебе писать лучше на самостоятельно собранном материале.


Дрожкина скривилась и продолжила свою речь, обещая чуть ли не утопическую пастораль в отдельно взятой деревне, приветливых местных жителей, готовых поделиться сакральными знаниями предков, и главное, что мы успеем на тот праздник, на который она не смогла попасть, а вот мы как раз на Ве́довки и успеем.


Короче, на Ведовки я поехала одна. Со мной должны были поехать еще Клячкина и Рудковский, но у Рудковского мама уже все купила и разрулила, сына поехал в Анталию, собирать присказки местных торгашей, видимо. А Кляча… Ну, у Клячи все как обычно - не понос, так золотуха. Позавчера она позвонила и стала ныть, что у нее депресуха, живот болит, в поездах одни пьяные едут и ей будет страшно, что лучше она готовый материал возьмет для диплома, статьи же есть, да там и собирать нечего. Колхоз вонючий и вообще, прощай немытая Россия, все равно в Испанию родители переедут на следующий год.


Ну и вот, в Райки я еду сама. Да, я упертая такая. А потом, интересно же. Про такой праздник - Ведовки, я вообще не слышала никогда. Может и вправду что-то самобытное, Дрожкина говорила, что только в том районе осталась традиция его отмечать. И все бы хорошо, если бы не долбанный старый автобус, набитый старухами.


Бабка всё продолжала ко мне наклоняться и в какой-то момент, дотронувшись до моей коленки, сказала:


— Ты, доча, старух не слушай, волосья-то хоть в красный покрась, дак все равно ж как у нас станут. Им-та завидно просто, давно молодых у нас не было. На Ведовки едешь?

— Ага. — умело поддержала я беседу.

— В первый раз-то, не боязно?

— А чего там у вас такого, страшного? — подумав, что бабка немного не в себе, я решила свернуть так чудесно начавшийся диалог. — Если что - я себя в обиду не дам.

— Ну-тко, смотрите на нее… — старуха поджала тонкие губы, покачала головой и отвернулась к окну.


И хорошо. Потому что остальные бабки стали оборачиваться, перешептываться, словно обсуждали мои слова и противно хихикать. За эти трясущиеся от смеха сгорбленные спины я их возненавидела просто. Тупые старухи, ничего в своей серой жизни не видевшие. Для них девушка в штанах и ботинках , да еще с зелеными волосами - событие, которое они будут обсуждать еще год. Через полчаса бабка, сидевшая напротив меня опять со мной заговорила. Да что ж ей неймется.


— А ты, доча, у кого остановишься -то? Ночевать где буш?


Я достала из рюкзака бумажку, которую дала мне Дрожкина-Тырц. Она там списывалась с какой-то женщиной, готовой приютить студентов, на бумажке был адрес и имя.


— Вот у меня записано, бабушка. Улица Сычий погост, дом 2. Аглая Ивановна. Там комнату для студентов сдают. А мне всего на два дня.

— Да кто ж тебя к Глашке-то послал? — охнула старуха, — Да еще и на Ведовки! Ты погоди, погоди… Лучше я тебя к Лешачихе нашей на постой определю. Там спокойней будет.

— Да ну что вы, мне адрес преподаватель дала наша. Она уже договорилась, не надо...

А бабка уже орала на весь автобус.

— Лидка! Лидка! До Лешачихи доехал кто? Девку, во, к Глашке послали на Ведовки, ты ж понимаш?


Лидкой оказалась та старушка в плюшевом салопе. Выправив из-под платка бледное ухо, она принялась натужно орать, переспрашивая, видно со слухом все плохо было. В конце концов было выяснено, что у неведомой Лешачихи сейчас постояльцев нет, и мне лучше поселиться у нее, в у той Аглаи сейчас не сезон. Как сказала бабка Лида, у Аглашки Ивлевой волки в огороде воют.


Что там за волки, я не поняла, но и жить на улице в названии которой есть слово “погост” тоже не хотелось. Может и к этой Лешачихе лучше будет. Бабки меж собой уже обо всем договорились, и та, что сидела напротив меня сказала, что отведет к хозяйке дома, а завтра сама Лешачиха на Ведовки пойдет и вот тогда, мол, ты , девка все и увидишь.


— Тебя, доча, как звать-то? — снова наклонилась ко мне старуха, втягивая воздух ноздрями. Да что ж она меня все нюхает, может пованиваю уже? Сутки в поезде Москва-Архангельск, да потом на дневной жаре торчать и в душном автобусе уже почти час - никакой дезодорант не спасет.

— Настя.

— А меня баба Стеша все зовут, и ты так зови. Ты, девка, меня держися, я ж вижу что в первый раз едешь. Ты к этим, — старушка кивнула на остальных бабок, — лучша не прибивайся, они тебя на два счета сжуют.

— Чем сжуют? — мне стало смешно от такого предупреждения. Беззубые старухи меня сжуют.

— Знамо чем. — и бабка ткнула пальцем куда-то себе между ног. — Всё мандой своей вытянут. Силы, молодость, радость, и не радость тоже.


Ошалев от такого предупреждения, и преисполнившись осознания, что баба Стеша точно сумасшедшая, я решила что надо ее отвлечь от такой темы и за одно собрать хоть какой-то материал по обрядовой поэзии. Может она присказки знает или песни, что на эти Ведовки поют.


— А скажите, пожалуйста, вот вы на Ведовки какие-то песни может поете или обряд какой есть? Я студентка, собираю фольклор местный. Расскажите про Ведовки вообще, что там делают?


Баба Стеша воззрилась на меня, как на слона в цирке, стала поправлять черный шерстяной платок, заправляя его за уши. Из-под платочка выбились серебристые пряди волос, завились возле висков. Она стала выглядеть как-то моложе, что ли, даже румянец проступил на восковых щеках.


— Дак чего... Ота завтра у нас Ведовки, это наш обычай такой. У нас, в Райках-то токмо и сохранился, поди. Завтра будем утрешнее тесто печь - косицы, а потом угощать всех, кто в дом зашел, а потом ужо в вечор-то на Кокше́ньгу пойдем, на берегу костры разводить, да русалок звать, песни поем, да… — бабулька все заправляла платок за ухо, словно он ей мешал слышать.


В душной, нагретой солнцем железной коробке на колесах стало невыносимо жарко, ветерок, хоть и залетал в приоткрытое окно, но облегчения не приносил. Удушающая вонь немытых старческих тел, ментоловой мази, которой бабки мазали поясницы и черт знает еще что, запах заплесневелого хлеба и куриного помета накрыла весь салон автобуса. Меня затошнило, а бабка Стеша все бубнила про свои Ведовки, про обряд, козлов, русалок, я стала дышать почаще, чтоб прогнать тошноту. Старуха, видимо, заметив это и немного помолчав, тихонько запела, похлопывая рукой по коленке :


медведь топтучий, нагони тучи,

дам меду, да овса кучу.

нагони туман, дам пирог румян.

отче громам Перуне,

силы Прави дарует.

медведь по небу гуляет, дождь призывает.

ой и на лапоньки капало, и на ушки капало

да на зубки кровь наша капала, ой…


Я, позабыв включить диктофон на смарте, слушала бабкину песню, как завороженная, вроде даже раскачиваясь, под мерное пение тонким, надтреснутым голоском. Когда на ушки медведя стало капать в третий раз, на небе сгустились тучи, где-то прогремел гром и пошел дождь.


Свежий ветер залетел в автобусное нутро, принес запах мокрой пыльной дороги, зеленых листьев и свежескошенной травы. Мне стало легче, а остальные бабки загомонили, стали оборачиваться, злобно зыркая в нашу сторону.


— Стешка, хорош, и так холодно! — крикнула одна из них, и достав из кошелки пуховый платок, укуталась им, как будто на улице был жуткий мороз.


Странно все это. Как будто из-за песни бабы Стеши дождь пошел. А может старухи совсем поехавшие. Скорее бы уже конечная.


В Райках целая делегация пожилых женщин провожала меня до моего временного жилища.


Приехали мы в деревню в полчетвертого, а до дома этой Лешачихи шли еще полчаса, хотя я сама дошла бы за 10 минут. Бабули все время останавливались переговорить с торчавшими из-за заборов головами в таких же цветастых платках, здоровались, обменивались новостями, кто-то передавал подарки, кошелки набитые чем-то кочевали из рук в руки, и ни разу я не увидела ни одного мужчину. Ни старого, ни молодого. Детей тоже на улице не наблюдалось, хотя, может дома сидят, сейчас такое время, даже в глухой деревне интернет есть. Играют, может.


Проходя мимо почерневших от времени деревянных домов, я разглядывала затейливые резные наличники в облупившейся зеленой краске, распахнутые окошки, в которых колыхались от ветра кружевные занавески, качали красными цветами герани, и нежились на солнце коты. Асфальта в деревне не было, а вдоль заборов сделали деревянные настилы из досок, так непривычно - словно по мосту идешь. Доски поскрипывали под ногами, пружинили, а у дома, где мне предстояло ночевать, я даже немного покачалась на доске, как в детстве, пока баба Стеша ходила к хозяйке договариваться.


А потом меня позвали знакомиться. Дверь в дом была такая низкая, что мне пришлось наклониться, заходя в него. В коридоре на полу тканые цветные половики, в большой комнате из мебели только стол, два стула, маленький буфет с посудой и швейная машинка на тумбе. Над столом красный тканевый абажур с бахромой, короче все, как и положено, по моему мнению, в деревнях.


Из дальней комнатки вышла маленькая старушка в длинном сером платье, а за ней выползла баба Стеша, как-то загадочно улыбающаяся.


— Вота, Настя, это Полина Степановна, поживешь у нее. — баба Стеша мелко засеменила к выходу, — А к Глашке не суйси, и тут хорошо. Поля, девка первой раз, дак ты покажи, да расскажи. Обустрой. Завтра-ча ужо увидимси.


Полина Степановна подслеповато прищурилась, разглядывая меня, потянула носом воздух, и, видимо, сделав какие-то свои выводы, молча повернулась ко мне спиной. Махнув рукой, мол, иди за мной, повела в комнатушку, что была дальше по коридору. Там она еще раз махнула рукой, типа, располагайся, и все так же молча вышла. Странная старуха. Немая может?


В комнатке тоже было не густо с обстановкой. Узкая кровать с панцирной сеткой, тумбочка, стул и шкафчик с покосившейся дверцей. На окне все те же кружевные занавески, явно связанные вручную, два горшочка с фиалками, и старая керамическая вазочка с отколотым горлышком. Пахло в доме приятно, то ли сушеными травами, то ли сеном.


Разложив свои вещи, плюхнулась на кровать, застеленную байковым одеялом. Сетка пружинила, матрас был мягкий, вышитые наволочки на двух подушках пахли свежестью … И через пять минут провалилась в сон.


Я стояла на краю берега, покрытого обледеневшей коркой грязи, у моих ног, под тонким слоем льда крутилась вихрями серая, мутная вода, заполнившая все пространство до горизонта. Тяжелые волны вздымались вдали, перекатывались медленно, словно это было желе из воды и пыли. Внезапно корка льда под моими ногами треснула, ботинки заскользили, и я, неловко упав, съехала в воду. Дикий ужас охватил меня: уйдя под воду с головой, понимая, что зимняя одежда намокла и тянет на дно, стала пытаться выплыть на поверхность. Но как только я выныривала, волна плотным студнем прихлопывала меня, отправляя опять туда, где нет воздуха, туда, где я точно умру. Уже понимая, что не могу вдохнуть, что умираю в этой серой мутной воде, так нелепо барахтаясь в попытках сохранить свою жизнь, я вспомнила о маме. И мне так стало ее жалко, до слез. Ведь мама будет рыдать на моих похоронах, ей будет больно. Уходя все глубже под воду, просто заливалась горькими слезами. Вода все сильнее сдавливала, пыталась продавить ребра…


Дернувшись, я открыла глаза. На моей груди, подогнув лапки калачиком, сидел здоровый черный кот, внимательно разглядывая мой нос зелеными глазищами . Фух, вот это сон… Так страшно и горестно мне давно не было. Спихнув кота, который возмущенно мявкнул, поняла, что очень хочу в туалет. Надо у бабы Поли спросить, где это. Наверняка на улице, ток куда топать?



Быстро глянув на экран телефона, выяснила, что уже 23.32. Вот это я поспала. На улице было светло, почти как днем. Удивительно. Белые ночи - все таки здорово. Не надо впотьмах шариться по чужому дому. А бабка спит уже, наверное. Ну да ничего, разберусь как-нибудь.


Осторожно ступая на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку, пошла по коридору к выходу. И дернул меня черт повернуться, проходя мимо двери в большую комнату.


Баба Поля не спала. Она сидела на стуле у окна и отодвинув занавеску, что-то увлеченно разглядывала на улице. Я застыла на месте, боясь, что половицы скрипнут. Потому что бабка выглядела как-то странно. Седые короткие волосы на голове ее торчали, как у ежа иголки, дыбом, руки отбивали неслышную дробь по подоконнику, рот кривился, уголки губ скакали то вниз, то вверх, обнажая крупные желтые зубы. Она что-то шипела, глядя на улицу.


— От шшаболды, от шшшаболды… — донеслось до меня.


А потом старуха вытянула шею вверх, словно черепаха. Маленькая голова с торчавшими во все стороны волосами закачалась на невероятно длинной морщинистой шее, напоминая шипящую кобру. Зубы скалились, тонкие губы шевелились, как бледные червяки, руки бабки стали колотить по подоконнику сильнее, отбивая какой-то рваный ритм. Это было так жутко, я почувствовала, что до туалета точно не добегу. Пол подо мной скрипнул, бабка резко обернулась. В момент втянув шею, она испуганно заморгала, досадливо сморщилась, завозившись на стуле.


— Тху ты, забыла про тебя! Чего, девка, проголодалась?

— Да нет, бабушка. А где у вас туалет? — почти выкрикнула я и,не дожидаясь ответа, рванула к выходу из дома.

— За теплицей… — уже на крыльце услышала.


Возвращаться было как-то стремно. Помаявшись на крылечке, осмотрела двор. Ну, ничего особенного. Напротив крыльца сарай какой-то, из таких же почерневших бревен, как и дом, справа массивные покосившиеся от старости ворота с калиткой, слева огород. По окнами кусты сирени да раскидистая старая пихта, положившая лапы прямо на крышу дома. Дом как дом. Но хозяйка дома меня пугала. Что у нее с шеей? Может у нее такое прозвище, Лешачиха, не даром?


Откуда-то вынырнул черный здоровенный котище, и стал крутится вокруг ног, подергивая хвостом.


— Чего тебе? Из-за тебя во сне утонула, так на грудь давил, лосяра! — прошептала я коту, и отодвинула его ногой, — Иди давай, мышей лови.

— Дуррра… — промурлыкал кот и, горделиво задрав морду, прошествовал к сараю.


Поежившись и посмотрев по сторонам, я зашла в дом, на ходу размышляя, не стоит ли мне сходить к врачу. Котов, говорящих гадости, не бывает, значит в ушах шумит. А может и бабка нормальная, а я - нет. Галлюцинации от переутомления. Ну, часто же со студентами усердными такое бывает. Кто-то таблетки потом жрет, а кто-то в петлю лезет.


Полина Степановна за это время накрыла на стол. Откуда-то появился казанок с дымящейся парком картошкой, засыпанной резанным укропом, тарелка с терпко пахнущими солеными огурчиками, большие ломти ржаного хлеба на деревянной доске, какие-то маленькие соленые грибочки в керамической миске, и блюдце с желтым сливочным маслом. У меня заурчало в животе.


— Настасья, поди! — приглашающе махнула рукой баба Поля, — Исти будем, я тож с тобой посижу.


Волосы старушки уже были причесаны, шея обычной длины, и вроде все нормально, но я все равно настороженно присматривалась к бабке. А она навалила мне из казана душистой картошки в большую тарелку, туда же щедро сыпанула грибочков, положила пару огурцов, и со сковородки, стоящей на печке, выловила кусок обжаренной домашней колбасы. Запах был такой вкусный, что эту колбаску я стрескала в первую очередь, с картошкой, заправленной маслом. Охренительно просто.


Хозяйка, хитро сощуривщись, улыбнулась:


— Тебе, девка, осмьнадцать-то есть?

— 23 скоро. А что такое?

— Ну эта хорошо. Вота мы с тобой на ночь-то, по румочке. Чтоб спалось тебе слаще.


Баба Поля достала из буфета старинные высокие рюмки, графин с светло-зеленой жидкостью и налила нам по сто грамм.


— Сама настойку делаю, на травках. Ты пей, не боися. — подмигнув мне, старушка лихо опрокинула рюмку в рот, крякнула и закусила грибочком.


Настойка обожгла рот, теплым клубочком скатившись по пищеводу. На языке остался привкус горьковатой полыни и холодком пробежалась мята.

— Ух! Вот это да. — чет мне стало сразу так хорошо и уютно. — Похоже на “Бехеровку”, только лучше.

— Это ты еще мою “чертову́шку “ не пробовала. Там и смородина, и малины лист, и брусника. Да потом, если захочешь остаться, научу тебя такую делать. Завтра Ведовки покажут, кто ты есть-то. Может и другое варить тебе предначертано.

— Да ничего я варить не собираюсь. Я местный фольклор приехала собирать. Песни там, обряды, присказки.

— Ага, ага… — закивала головой баба Поля, — Да вы все так приезжаете… А потом кто остался учится, а кто без памяти уехал.


Старушка хихикнула и налила еще в рюмки.


— Давай, Настасья, за мою душу грешну выпей, да спать иди. Белые ночи длинные, а у меня бессонница. Пока тесто на косицы заведу, пока напеку. Завтре такой день, такой день…


Опрокинув вторую рюмку и немного осмелев, я решилась спросить :

— Баб Поля, а вы кого там за окном шаболдами ругали?


Старушка зыркнула на меня цепким трезвым взглядом, поняв, что я все видела.

— У нас тут странно кое-чего, да ты не боись. Мы нормальней всех тех, в городах. Ты поймешь потом. — и помолчав, раздраженно добавила, — А шаболды-то - Лидка Беркина да сволочь Михалёва! Пошли раньше всех к Стешке, тесто ставить, а меня не позвали! Думали, я их не увижу.


Баба Поля убирала графин в буфет, еще что-то бурча про гадских подружек, а я думала, что женщины с возрастом не меняются. Лидка Беркина, надо думать, та старуха в плюшевом салопе, что слышит плохо, а Стешка - баба Стеша, я с ними уже была знакома. Две подружки пошли тусоваться к третьей, а еще одну с собой не взяли. Обидно же, понятно.


Я уже собралась пойти к себе спать, потому что в сон клонило неимоверно, видать настойка действовала, как баба Поля присела за стол, и подперев рукой щеку, сказала:


— Вота я тебе фольклору спою ночную. Когда белы ночи, спится плохо, так оно очченна хорошо действует.

— Да я сейчас, за диктофоном схожу, ладно?


Но баба Поля прошла в комнатку вместе со мной, усадила меня на кровать, и пока я включала запись на телефоне, велела ботинки “сымать” да укладываться. Сама она приоткрыла окно, присела на стул возле тумбочки, подвинув мои вещи.


Пока я раздевалась и укладывалсь на кровать, раскладывая подушки как мне удобно, старушка тихонько запела. Мотив был незнакомый, тягучий, похожий на колыбельную. И так мне стало хорошо. Запах трав приносил покой, подушки нежно поддерживали голову, одеяло уютно обволакивало тело, веки стали тяжелыми, глаза закрывались… А баба Поля пела что-то нескладное :


Как на небеси солнце красное

Закатается, западает

За тёмны леса,

За высоки горы

Тихо да крадучись.

Матушка вечёрня заря

Затухает, ветки качает,

Не гремит, не зашумит,

В белых одеждах ночь величает.

Так бы и Настя

Приутихла да приумолкла

Спала-почивала

С вечёрней зари да до утренней зари.


В последний раз с трудом приоткрыв глаза, я увидела, как баба Поля шепчет, стоя надо мной какие-то слова, ускользающие от сознания. “... Как лесную ведовку приму , ступень за ступенью поведу…” — расслышала я, и провалилась в сон.


Продолжение следует.



Комментируйте, обязательно, так как у меня первый опыт такой - история с женским персонажем. Насколько правдиво получается, что правильно, а что нет, все ваши замечания учту, история в процессе написания, будет из двух частей.

Фото Марчин Награб.

Заминированный рай

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.


Оценивайте, комментируйте, мне это важно.


Обнимаю, ваша Джурич.)

Показать полностью 1
Мои подписки
Подписывайтесь на интересные вам теги, сообщества, авторов, волны постов — и читайте свои любимые темы в этой ленте.
Чтобы добавить подписку, нужно авторизоваться.

Отличная работа, все прочитано! Выберите