Работа у меня такая — монстров мастерить. Ничем не хуже любой другой. Что? Спрашиваешь, зачем монстры? Как это — зачем? Полезные они. Вот, скажем, враги. У нынешнего человека настоящих врагов почитай что и нет, а если и есть, то он в жизни о том не признается. А искусственный враг — очень удобно: бодрит, закисать не дает, адреналин опять же... Приходишь ты домой, а из-под кровати: "Бу!" — враг выпрыгнул! Пока не победишь — спать не ляжешь. Стимулирует.

По первости я, конечно, не раз ошибался. Враг-то он для каждого человека свой. Помню, пришла девушка, милая такая: коса в руку толщиной, глазищи в пол-лица... и, что характерно, скромная, без этих нынешних ухваток, словно ей все должны. Я прям сомлел. Не сказать, что влюбился, но вроде того. И решил: самого лучшего монстра сделаю, какого смогу! Расстараюсь, наплевать на затраты! Взял тело слизня, голову коршуна, клюв зубастый, глаза — короной вокруг черепа, все это на осьминожьи щупальца поставил и утыкал шипами в разных местах, чтоб страшнее казалось. В один тентакль вставил бензопилу, в другой — шуруповерт. Красавец! Пришла клиентка за заказом, увидела и как кинется к нему целоваться! Говорит: "Всю жизнь о таком домашнем питомце мечтала!" Достала печенье и ну ему в клюв совать. Я даже струхнул маленько: враг он и есть враг, я же сам в него программы на черный юмор да на злобу закладывал! Вдруг обидит красавицу? Но обошлось. Выдрался монстр из объятий и хрипит: "Еще бы чашечку чая и я весь ваш!" Переписали мы заказ, поменяли "врага" на "домашнего питомца", я снизил злобность до нормативной, чтобы он соседей не перекусал, и разошлись довольные друг другом.

А ведь могло и по-другому обернуться. Не стала бы девушка заказ забирать, что мне делать? Теперь-то проще, можно доступ к подсознанию потребовать. Правда, там такие монстры порой плавают, что воплощать их категорически нельзя. Враг для того и существует, чтобы его побеждать. Непобедимые враги запрещены законом как объекты, способные нанести психотравму. Так что приходится осторожно выбирать, с учетом обстоятельств и возможностей заказчика. Да и опыта хватает. Люди, конечно, все разные, но и общего много. Чаще всего тещ приходится делать. Нет, не теплокровных человекоподобных, конечно, это тоже запрещено. Тут так извернуться надо, чтобы была какая-нибудь восьминогая свинья, но при этом — вылитая теща. Или коза, на начальника похожая. И чтобы человек мог своего врага бить, а тот лишь блеял жалобно.

Хотя и сейчас бывают казусы. Недавно гражданочку одну обслуживал... Знаешь, есть люди, которые с первого взгляда отвращение вызывают. И вроде бы ничего такого ужасного в них нет, но вот не лежит душа и все. Гражданочка это... ну, не первой молодости, крупная такая, костистая, на затылке жиденький пучок, глаза, как у овцы, навыкате. И не уродина вроде, таких теток на улице — через одну, но они так губы не поджимают и так не кривятся. Я еще подумал, что надо сообразить, чем она так отталкивает, какой черточкой, и потом в работе использовать. Заказала гражданочка себе врага. Получился худосочный зомби, весь в язвах, все на нее влезть пытался да на шее примоститься, а она его стряхивала да пинала. Стандартный, в общем-то, заказ, многих женщин после неудачного замужества на зомби тянет, иной раз даже в качестве домашнего питомца. Мы уже и документы подписали, она платить собралась, а тут вдруг открывается дверь и вбегает еще один клиент, молодой парнишка. Тоже врага заказывал, да только я не успел его образы воплотить. Договаривались, что он к вечеру придет, после учебы, а у него, видать, терпежу не хватило, примчался с утра. Я чуть вслух не выругался. Чувствовал же, что от бабы этой с ее зомбяком проблемы будут! Все заказчики, как нормальные люди, когда ко мне в мастерскую заходят, дверь за собой прикрывают, и та сама на защелочку запирается. А эта кобыла, видать, пинком дверь распахнула — дескать, встречайте, я иду! — защелочка-то и не сработала.
Скандал!
Монстростроение — процесс интимный. Обычно клиент своего врага от людей прячет. И впрямь, кому охота, чтобы каждый встречный-поперечный знал, что ты ненавидишь? "Все, — думаю, — плакали мои денежки. Такие, как эта баба, своего не упускают. Предъявит нарушение процессуальных норм и не только за зомбяка не заплатит, еще и сверх выставит за моральный ущерб". Я вскочил, чтобы остановить парня, а он вдруг схватил стул и как врежет бабе по голове! Та — с копыт. Зомби верещит, на хозяйку прыгает, а парень мне:
— Ой, спасибо! Ой, как классно! Где расписаться?
И тут до меня дошло, что дурень этот молодой бабу за своего врага принял!
Потом, конечно, суд был. Казус этот мне в кругленькую сумму обошелся. Хорошо еще, что адвокат у меня сильный, удалось доказать непреднамеренность и стечение обстоятельств. Да и гражданочка, получив по голове стулом, стала менее настырной. Может, некоторым и полезно в роли монстра побывать.

А в общем и целом я свою работу люблю. Клиентов хватает, заработков - тоже. Жить можно. Только вот себе я врага так и не сделал. Все руки не доходят...

Люди ужасающе эгоцентричны. В большинстве своем кого ни спроси, практически каждый будет колотиться с пеною у рта в категорическом убеждении исключительного одиночества нас во Вселенной, приводя научные доказательства сему и в кровь расшибая все «псевдонаучные» предположения о чем бы то ни было ментально-потустороннем. У меня лично на сей счет была своя точка зрения: я допускала возможность существования чего-то, но задумывалась об этом ввиду занятости крайне редко. Так что ярым мистиком или исключительным скептиком я не была, скорее, я была глубоко безразличным жителем этого мира, иными мирами не замороченная. Утро мое начиналось с мысли о работе и лошадиной дозе кофе, а не об обитателях тонкого мира. Утра эти были близнецовыми. Кофе, впрыгивание в одежду, водружение в автомобиль и погружение в рабочий процесс.

В одно такое утро мартовским вторником меня разбудил не будильник, а звонок моей коллеги, печальным голосом сообщавшей мне о кончине нашей главного бухгалтера. Весть меня расстроила, но не удивила: Инна Александровна болела раком двенадцатиперстной кишки, и кончина ее была предначертана еще в декабре, когда врачи развели руками. На работе все только и говорили, что о траурном долге коллег — венках, финансовой помощи и прочей дани памяти, после чего день пошел своим чередом — живым, как говорится, живое.

Похороны были в четверг. Ветреный март, снежно-слякотная шаль на кладбищенских дорожках, серое низкое небо. В этом году март выдался совершенно дрянным — полным филиалом февраля, за исключением пронизывающих ветров. Похоронная процессия была скромной. Коллег было больше, чем родственников. Прощание прошло стремительно: дань холоду куда выше дани памяти, увы, но подхватить пневмонию или даже насморк никому совершенно не хотелось.

После погребения я двинулась к машине, погрузившись в размышления о тщете сущего и неотвратимости кончины. Проходя мимо кладбищенской часовни, я заприметила фигуру на самой первой линии захоронений, той, что прилегает к стене часовни. Фигура меня удивила. Стоял ребенок, маленький, лет шести-семи. Среди скорбящих я его не видела, а помимо нас на кладбище была всего одна процессия, но совсем малочисленная, и там были только старики. Ребенок смотрел в мою сторону, но лицо его было сокрыто огромной шапкой, поэтому проследить взгляд не удалось. Может, нищий с паперти? Да, вероятно.

Я зашла в церквушку. Поставив свечки и кратко поговорив со священником, я вышла и, повернув было к кладбищенскому выходу, вдруг заприметила того же ребенка — он стоял теперь за могильной плитой недалеко от выхода. Теперь он был виден совсем хорошо. Это был, как я уже говорила, мальчик. Голову венчало нечто, когда-то бывшее шапкой желтого меха, а ныне сбитый в монолитное мочало, огромный грязный мохнатый горшок грязно-бурого цвета; оно так внушительно было по размерам, что совершенно скрывало лицо ребенка. Верхней одеждой служило пальто — возможно, это была парка: фасон, равно как и цвет, угадывался весьма отдаленно — нечто буро-зеленое. Вся одежда была с чужого плеча, а штаны были просто огромные, они гармошкой собирались внизу и были выношены до крайности. Он всё так же смотрел на меня — хотя и не видела его глаз, но чувствовала его взгляд на себе. Я окликнула его, он не двинулся. Тогда я решительно пошла в его сторону. Тут стоит отметить, что хотя я являлась особой мизантропичной, мое пренебрежение никогда не распространялась на стариков, детей и животных. Я не выношу, когда люди равнодушны к тем, кто слабее. Мне было жалко мальчишку. Он явно был попрошайкой, возможно, беспризорником или из семьи алкоголиков.

— Мальчик, возьми деньги, — сказала я, параллельно извлекая кошелек из сумки.

Мальчуган не двинулся и только медленно качнул отрицательно головой.

— Могу тебе чем-то помочь?

— Кушать.

Он не попрошайка, он был голодным и замерзшим малышом. Что-то заныло у меня внутри (вероятно, редко участвующее в моей жизнедеятельности сердце).

Я судорожно стала перебирать варианты кормежки и поняла, что кроме церковных просвирок в данном квадрате ничего съестного изыскать не получится. В сумке валялась только жевачка, что отпадало как вариант. Но по дороге я видела небольшой магазинчик на остановке — там-то точно будет еда.

— Эй, малыш, идем со мной, сейчас что-нибудь придумаем, — выдавила я максимально приветливым тоном.

Он слегка кивнул и пошел к выходу. Я, приняв это за согласие, ускорила шаг и нагнала его. В ту минуту, как мы поравнялись, мальчик вдруг взял меня за руки. Окоченелые пальцы больно вцепились в мою ладонь — какая же холодная была эта рука! Должно быть, он до костей промерз.

Моя машина стояла у самых входных ворот. Я поторопилась открыть заднюю пассажирскую дверь и помогла моему маленькому спутнику забраться на сидение. Когда я закрывала дверь, взгляд невольно упал на ноги малыша. До этого не могла их видеть, так как они были сокрыты от меня складками штанов. Я увидела ноги.

Мальчик был бос. Белые, как снег, ступни. Все это время он стоял босиком в снегу. Меня взяли ужас и злость. Как такое может быть, почему с ребенком так поступает мир взрослых?!

— Где ты живешь? — спросила я.

— Здесь, — его голос звучал тихо и низко, как-то не по-детски холодно и отрешённо. Односложность ответов тоже удивляла, но в его ситуации, вероятно, состояние ступора вполне нормально.

Я быстро села в машину, врубила обогрев на +32 градуса и понеслась в сторону магазина. Я то и дело поглядывала в зеркало заднего вида, силясь рассмотреть его лицо или хоть бы его часть. Тщетно. Вдобавок малыш молчал — ни слова, ни звука. В шоке, помыслилось мне.

Когда мы подъехали к магазину, я, глядя в зеркало, спросила, что он любит и что ему купить, но он промолчал, пожав плечами.

— Подожди в машине, погрейся, я сейчас вернусь.

Я стояла в магазине, набирая все подряд от беляшей до коробок молока, но что именно я беру, не видела, в голове носились мысли, что произошло с мальчуганом, как ему помочь. Оплатив два пакета снеди, я понеслась к машине. Открыла дверь и оторопела: пусто. Машина была пуста, на заднем сидении никогошеньки. Смылся. Но куда? Ведь, по его словам, он живет в районе кладбища, а мы уехали достаточно далеко по меркам пешехода. Я расстроилась и растерялась. Решила проехать обратно — вдруг он идет вдоль дороги? Но в вечерних сумерках я никого не нашла, как ни искала. Вернувшись домой, я, очень расстроенная, легла спать.

Следующий день был насыщен делами, и я забыла о босоногом мальчишке. Замотанная и усталая, я вернулась домой и никуда не пошла вопреки правилам пятницы. Поужинала и завалилась спать.

Я редко встаю ночью, обычно походы в туалет, жажда и прочие нужды меня до утра не беспокоят, но в ту ночь я проснулась и лениво поплелась в туалет. Тут самое время сказать о планировке моего жилища. Туалета у меня два, один рядом со спальней, но с бачком приключилась какая-то беда, и мне приходилось пользоваться гостевым. Дабы до него дойти, нужно было выйти в коридор и пройти мимо входной двери. В полусне я дошла до туалета, а вот обратно возвращалась уже вполне проснувшись. Я поравнялась со входной дверью, и что-то, увиденное боковым зрением, мне показалось не таким. Посмотрев на дверь, я замерла. Ручка медленно и без звука опустилась и так же медленно вернулась на положенное место. Я было подумала, что это мне спросонья мерещится, но в это мгновение все повторилось. Кто-то там, в подъезде, медленно дергал ручку. Часы показывали 2:43, в моем подъезде имелся консьерж. Кто это? Мой бывший? Воры? Кто-то ошибся дверью? Все эти вопросы легко можно было развеять, ведь у меня имеется глазок, казалось бы — подойди и посмотри. Но какое-то чутье, предчувствие, интуиция, как ни называй — это что-то сразу дало мне ответ, что это нечто плохое, очень плохое. А тем временем ручка продолжала свое движение вверх и вниз. В этот момент я, крепко жалеющая, что живу одна, собрав мужество и скепсис в кулак, уверяя себя, что это кто-то из соседей после пятничной гулянки ошибся этажом (дело в том, что на моем этаже всего две квартиры, во второй идет ремонт уже полгода, там никто не живет), подошла к глазку и, затаив дыхание, глянула.

Я забыла, что дышать всё же нужно. Меня охватили ужас и чувство нереальности. Там, под дверью, стояла маленькая фигура в грязно-желтой шапке со снежно-белыми босыми ножками. Это был тот самый ребенок. Как? Как он мог быть здесь?

Он не двигался. Просто стоял.

Я отпрянула от двери. Может, сон? Я ощупала себя, глянула в громадное, во весь рост, зеркало. Нет. Не сон. Это я, с бледным лицом и округлившимися от ужаса глазами. Тем временем ручка снова пришла в движение, но на этот раз к этому прибавился стук. Легкий стук, как кулаком в дверь. Я снова вытаращилась в глазок. Стоит. Все там же, а от лифта до двери тянется цепочка мокро-грязных следов.