Раздумывая об этом, Николай дошел до автобусной остановки, откуда и должен был доехать до военкомата.

Он вспомнил, как месяц назад встретил на ней бывшего друга Леху Васина. Тот был пьян и сразу полез обниматься.

Николай сухо поздоровался. Алексей, не обращая на это внимание, стал, по обыкновению выпучив глаза, взахлеб рассказывать, как весело прошли его проводы в армию.

– Отвальная была отпад, – кричал он в самое ухо, – спирт, колеса, бабы: все на уровне. Спирт, оказывается, такая вещь классная. Начинаешь трезветь, выпиваешь воды из-под крана и опять в дриську пьян. Ништяк, Колян.

Из всего этого Николай так и не вывел ответ на вопрос – почему же тот его не позвал? Хотя ответ знал. Это сейчас Алексей веселится, а еще пару месяцев назад плакал перед его постелью и просил не заводить дело.

Праздновали восемнадцатый день рождения Алексея.

Как водится, все много пили, плясали и веселили себя. Пригласил Алексей и Николая на правах школьного друга.

День рождения был в пике, когда имениннику взгрустнулось. Обливание шампанским и битье рюмок уже не забавляло. Он грубо сцепился с каким-то щуплым парнем, якобы оскорбившим его. Слово за слово и вот Коля успокаивает школьного друга, говоря, что все нормально и для волнений нет причин. Тут Алексей в пьяном угаре и в дурном настроении хватает со стола нож и почти по рукоятку всаживает в живот Николая.

Все мгновенно остолбенели, даже музыка, казалось, замерла в ожидании того, что это окажется розыгрышем. Но нет, Николай стал медленно сползать с ножа, заваливаясь на бок, вместе со всеми не веря в происходящее.

– Вызывайте «скорую», быстрее! – закричал кто-то, забыв, что сам стоит около телефона. Затем вспомнил, схватил трубку, но набрав сначала «02» замер, глупо глядя то на трубку, то на кричащих и визжащих девчонок, то на убегающего Алексея. Наконец придя в себя, набрал «03» и выпалил:

– Приезжайте быстрее, пожалуйста! Здесь ножевое ранение. Много крови. Человек, может быть, умирает. Что? Адрес?

Общими усилиями вспомнили адрес, где гуляют, и, сообщив его дежурной, парень осторожно положил трубку.

Николай почти ничего не забыл. Все двигались медленно и суетливо. А он спокойно и тихо лежал на боку, на полу кухни и все было прекрасно, не считая того, что из живота быстро-быстро струилась кровь. Приподняв голову, он увидел этот липкий ручеек, пробивающий себе дорогу сквозь пальцы.

Осознав, что так недолго и умереть от потери крови, ожидая приезда «скорой», он перевернулся на спину и зажал рану. Та отозвалась резкой и непривычной болью.

Когда пришли люди с серьезными морщинами в белых халатах, Николай расслабился.

На операции его исполосовали скальпелем, хотя рана была не шире спичечного коробка. Оказалось, что, пытаясь остановить кровь, он зря перевернулся на спину. Кровь перестала выходить наружу, но начала заполнять брюшную полость. И врачи вскрыли ее для очистки.

Алексей приходил каждый день в больницу, плакал и умолял простить.

И Николай, конечно, простил. Он привел Алексея домой под грозные очи отца и непонимающие взгляды матери, напоил чаем и этим закрепил мир.

Ехал автобус, как назло, быстро. Николаю хотелось еще раз без суеты проститься с этой вечно студеной частью земного шара. Он любил Север, любил снег, любил отражение солнца в нем, когда искрящиеся солнечные зайчики лезут в глаза, слепя и смеша одновременно.

Сейчас он ехал в шелестящей по дороге «Газели» и прощался с этими белыми просторами.

Природа на Севере всегда жадничает: и в красках и в количестве веток. Николай ехал мимо сиротливо торчащих на болоте деревцев, и думал, что единственное прекрасное и влекущее, смысл чего он абсолютно не может понять – это природа. Несмотря на все старания человека, она живет и радует людей.

Слегка закемарив, он доехал до Архангельска.

Дойдя с уже порядком надоевшим рюкзаком до военкомата, он смело сдал себя в руки дежурному. Тот просто сказал:

– Сдать все вещи в комнату тридцать и ожидать указаний.

Бросив это, он в задумчивой злобе уронил взгляд на часы, констатируя, что время его дежурства закончилось, а новый дежурный все не шел.

В комнате Николая ждал первый культурный шок при столкновении с армейской действительностью. В ней стояли трое ухмыляющийся солдат. Наверное, это какой-то ущербный ген привел к возникновению целой популяции уродов, а государство определило им местопребывание, где они смогли максимально реализовать свои комплексы. Очередному призывнику они велели снимать вещи, давая взамен ношеное солдатское обмундирование.

Зубоскаля и переругиваясь друг с другом, солдаты отбирали друг у друга вещи, еще сохранявшие тепло хозяина. А хозяин, схватив пятнистые тряпки, спешно убегал.

Дошла живая очередь и до Николая. Скинув куртку на пол, он протянул руку.

Компания мародеров облизнулась, глядя на новенький спортивный костюм и кроссовки, заботливо купленные матерью.

– Остальное сымай, – вымолвил один из них, не отрывая взгляда от обуви, мысленно примеряя ее на себе.

– Зачем это?

– А чтобы было, – отхаркнул слова он же.

– Обойдешься, гони вещи, – сказал Николай.

– Не надо грязи, салага. Ты еще не то что не солдат, ты даже не дух, так что нехер выпендриваться, – повысил голос другой, – ты обязан снять все вещи.

Слово «все» он намеренно выделил интонацией.

Троица кивнула, как заведенная от одной пружины. Так заразительно, что Николай чуть тоже не кивнул.

– А то отберем, – добавил первый.

Последняя фраза была произнесена зря. Николай уже потянулся к замку олимпийки, но тут отдернул руку.

– Попробуй, – просто сказал он.

Сердце учащенно заколотилось, горло мгновенно высохло, а руки мелко задрожали. Давненько он не дрался, уже почти забыл, как это делается. Ничего, такими темпами быстро вспомнит.

Банда напряглась.

– Парень, лучше отдай, – сказал третий, видимо любитель мирных переговоров, – у тебя все равно отымут. Не здесь, так в части. А там еще и наряд за это схлопочешь.

Николай молча протянул руку. Миролюбивый так же молча и с досадой кинул камуфляж. Пока Николай шел к комнате для переодевания, троица угрюмо смотрела вслед, а угрожавший сорвался с места, и куда-то убежал.

Потом зашел дежурный и приказал снять все гражданские вещи. Лучше бы он там разделся. Стоять без трусов перед ватагой таких же, как ты, призывников, было унизительно.

За дежурным таращился угрожавший Николаю, поглядывая на полюбившиеся кроссовки.

Когда дежурный и солдат вышли, помещение, наполненное призывниками, оживилось. Все стали что-то говорить друг другу, стараясь скрыть волнение.

– Забей. Не гони, – сказал надевающему штаны Николаю бритый наголо парень, – у тебя бы их все равно отшмонали. Это верняк. Надо было что похуже брать. Лишь бы досюда дойти. А эти уроды – еще слоны поганые, всего полгода отслужили. Бить их некому, вот и выпендриваются. Тебя как зовут-то?

– Николай, – представился он новому товарищу.

– А меня Дмитрий. Я из Северодвинска, – представился лысый.

– Я тоже, как ни странно, оттуда – оживился Николай, – в поселке живу. А ты где?

– Прикольно, а я на Губкина, это на Яграх.

Дальше завязался обычный треп двух людей, ничего не знающих друг о друге и в данный момент не желающих знать. Их волею судьбы забросило в одно и то же скучное место, и они болтали, дабы убить время, забить скуку и подавить неудобство.

Затем новый дежурный определил всех в общежитие, расположенное в этом же здании.

Там выделили по комнате на семь человек и приказали ждать. Причем предела для ожидания дежурный не определил. Позже сообщили, что послезавтра приедут «покупатели», чтобы разобрать их по учебкам и частям. А пока – комната, курилка, коридор между ними, шаг за эти пределы – побег и уклонение от службы в армии.

– А это, милый мой, статья, – говорил всезнающий Дмитрий, попыхивая в курилке вместе с Николаем, – так что лучше пока не рыпаться особо, в части развернемся. Ладно, пошли покеда. Пора ко сну отходить.

Отход ко сну мил был на гражданке. Здесь это мероприятие сопровождалось мерным стуком зубов и натягиванием на себя всевозможных подобий одежд и одеял.

А так как последнее не предусматривались, то первая ночь была вторым шоком для Николая. Вот когда он пожалел, что не удалось отбить одежду у слонов. Так он до утра и не уснул, как, впрочем, и большинство присутствующих.

Дмитрий оказался классным парнем. С таким другом не пропадешь. И за себя сумеет постоять, и близкого в беде не оставит. Жил он беззаботно и весело. Единственной головной болью была оставленная на попечение родителей невеста Марьяна.

– Она такая классная, Колян, – сверкал Димка глазами, – добрая, умная, красивая, ноги от шеи, уши огромные. Я ей цепочку золотую подарил с кулоном. Так прикинь, Коль, на ее бюсте цепура не висела, даже не лежала горизонтально, а постоянно скатывалась к горлу, так что она регулярно ее расправляла. За ней столько кексов бегало. Я сначала всем рожи чистил, а потом надоело. Ей льстит, а мне-то кайфа мало. В общем, перестало меня это втыкать, и я ей кричу: «Определяйся, старая. А иначе бреди лесом – гриб найдешь».

Каждый день в преддверии армии Дмитрий снова и снова делился с Николаем самым нежным откровением – как между ним и Марьяной развернулась своей дисперсией любовь.

Тема женщин пока еще была больной. Вниманием слабого пола на гражданке Николай обделен не был. С тех пор как в четырнадцать лет он, наконец, избавился от этого больного зуба – девственности, дальше дела шли все лучше и лучше.

Случилось знаменательное событие после какого-то шумного праздника.

Николай грустно сидел на кухне и пил горький чай. Ему не спалось. Казалось, весь мир занимается любовью, кроме него. Хотя думает он об этом больше всех. Своим развивающимся мозгом он осознавал, что через десять лет с улыбкой будет вспоминать эти мысли, лежа в постели с какой-нибудь пышнотелой блондинкой. Осознавал, и все же хотел этого именно здесь и сейчас.

– Привет, как дела? – бросила, зайдя, темноволосая Алла.

– Потихоньку, – вяло ответил Николай, поглядывая по привычке на аппетитный зад, как специально выпятившийся навстречу. А тетя Алла тем временем достала из холодильника бутылку пива и, подвинув стул, пристроилась рядом.

– Не пойдет, – сказала она и дала бутылку: – Открой.

И продолжала:

– Потихоньку нельзя. Надо быстро и брать от жизни все.

Николай открыл бутылку и передал Алле:

– А если не дает?

– А ты не спрашивай, – бросила тетя Алла, и сделала широкий глоток из горлышка. – Хорошо. Ты, кстати, о чем?

– Так, о своем, – смутился Николай.

– Понятно, – медленно сказала женщина и, сделав еще три глотка, спросила, как метнула нож: – Ты еще мальчик?

Николай покрылся испариной, а лицо заволокла краснота. Собравшись с мыслями, он, не поднимая глаз, выпалил:

– Почти. Один раз попробовал, но не получилось.

За время недолгого молчания тетя Алла с улыбкой рассматривала его, а затем слегка потрепала по голове:

– Не горюй, в следующий раз получится.

Николай не на шутку перепугался, что и следующее утро встретит девственником, и запальчиво затараторил:

– Надоело. Мне сейчас хочется. Пожалуйста, помогите.

Последние слова он сказал почти шепотом.

– Классно. Меня еще никто так не разводил, – весело сказала Алла после паузы.

А затем к нему потянулись горячие и зовущие за собой в путешествие губы.

Утром с женского тела уставший, голодный и довольный собой встал новый мужчина.

Потом, после расставания с Алкой, пока не была еще разработана тактика, он несколько раз применял этот способ. Юноша просит опытную женщину лишить его невинности.

Они стояли с Дмитрием и курили.

– Так хочется, чтобы эта армия скорее уж закончилась, – протянул друг.

– Она же еще и не начиналась, – удивился Николай.

– Во, а уже хочется. Парадокс.

– А я хочу, чтобы был мир на всей земле и нашли лекарство от рака, – решил пошутить Николай.

– Во загнул. От рака? А от СПИДа?

– Нет, СПИД в наказание.

– Э, а ну, пошли из курилки, – прикрикнул молодой слон, обращаясь к оживленно беседующим призывникам.

Говор смолк, и все молча высыпали в общагу.

– А ты останься, – грубо сказал тот же солдат Николаю, – уберешься сейчас. Вот тебе метла и совок.

– А не пошел бы ты? – сказал Дмитрий, стоявший рядом.

– Что ты сказал? Куда я пошел? – солдат наступал, как кабан на добычу.

– Пока подальше, а потом, возможно, и на хуй, – напряженно проговорил Дмитрий.

– Чо?! – протянул слон и, притянув друга за шею к себе, ударил лбом в лоб.

– Руки убери, – сдержанно сказал Дмитрий, не предпринимая попыток освободиться. – Хочешь драться, пошли, отойдем. А за шею нехрен хватать.

– А ты не припух, салага? – сказал, выпучив злобно глаза и оскалив зубы, слон, но руку убрал.

Немая сцена продолжалась не более пяти секунд.

Солдат покрутил головой и, ткнув пальцем в направлении одного из зрителей сцены, закричал:

– Э, а ну, стоять!

А Дмитрию бросил:

– Потом поговорим. Ты не теряйся.

– Сам не теряйся. Маякуй, когда готов будешь, – сказал все так же напряженно Дмитрий.

– Слушай, Дим, у меня, что, лицо лоха? – спросил Николай, когда они отошли, – абсолютно все меня обуть пытаются.

– Да фигня война, не бзди, – ответил Дмитрий, криво улыбнувшись, – дальше таких любителей на чужом горбу в рай въехать пойдет больше, так что готовься к веселой жизни.

Жизнь и правда, улыбалась все шире и шире. Вскоре уже нельзя было понять – улыбка это или звериный оскал.

Хотя Николай все-таки слегка  лукавил. Он предполагал, за что его всегда выбирают из толпы. Еще в школе он приметил, что часто лицо его казалось людям наглым.

– Ну и наглая же у тебя рожа, паря, – сказал старшеклассник в школе и ударил ногой под зад.

После этого он пытался изменить лицо, стал часто хмуриться, опускать глаза, тереть переносицу. Но затем в школу на разборки зашел старший брат, и необходимость в этом отпала.

Неуверенность в нем была всегда, но, в отличие от брата, он не боролся с ней, а просчитывал варианты. И вывел: «Не дерись с тем, кого не можешь победить. Бей наверняка».

В тот же день состоялось долгожданное распределение.

Важные дяди с маленькими звездами бесконечно рассматривали призывников, оценивали, сверяли фамилии со списками.

Затем в спешном порядке вели к автобусам и бежали за новой партией.

Под конец, когда абсолютно все покрылись испариной, их все же рассадили по машинам. Но какой-то лейтенант что-то перепутал, и оказалось, что Николай сидит не в своем автобусе.

Пересев, он обнаружил рядом широко улыбающегося Дмитрия.

– Братан, это судьба, – сказал тот и хлопнул Николая по плечу, – ништяк.

Лейтенант объяснил призывникам, что они, оказывается, избранные и направляются в учебку, расположенную в Коврове.

Учебка так учебка. Интересно только, по каким критериям их отбирали.

– Все просто, Колян, – нежился в изрядно потертом кресле Дмитрий, – у тебя сколько классов? И у меня. Так что мы с сидящими здесь являемся самыми образованными. И значит, первейшими кандидатами в будущие командиры.

Выводы понравились Николаю, и он позволил себе повеселеть, убедившись, что все идет по плану.

Кульминацией расставания с вольной жизнью стала поездка в поезде. Водки было закуплено много.

Чтобы прощание прошло полнее, Николай решил размять главный орган тела, который во время поездки мысленно перепрограммировывал на сокращение функций.

«Только пописать», – твердил он, вспоминая занятия аутотренингом.

Решив побаловать его последний раз, Николай направился в купе проводников, но те оказались разнополые и злые. Тогда он двинулся в путешествие по вагонам. Если где и попадались женщины, то с обязательным присутствием таких же, как он, бедняг с командующим органом. Утомившись от бессмысленного хождения, Николай погрузился в пьяный и тревожный сон, полный сексуальных фантазий.

– Друган, вставай, станция. Пошли сигареты кушать, заодно члены разомнем, – разбудил его толчком в бок Дмитрий.

Вспомнив про члены, Николай поморщился, поправив рукой стояк, но с полки слез.

Развеяться было просто необходимо. Мозги жестоко мстили за вчерашнее.

– Водка была говно, – сказал он на улице, передергиваясь от неожиданно ужалившего холода.

– Водка-то нормальная, – весело балаболил Дмитрий, – только не надо ее мешать с чем попало. А то, как малые дети, дорвались до запретного. Нализались до талого. Вон, гляди.

Николай посмотрел в указанном направлении и улыбнулся.

От проема окон по боку поезда тянулись шлейфы блевотины. Причем, смываемые встречным воздухом, они ложились на ребристый бок вагона под одинаковым углом, создавая причудливый рисунок.

– Прямо, экспрессионизм какой-то, – сказал, хмыкнув, Дмитрий, закуривая сигарету.

– Типа рисования дерьмом на холсте, – сказал Николай, тоже закуривая, – я по телеку одного такого чудака видел.

– А я ходил на выставку в Архангельске, – вставил друг, – где одна овца выставляла работы, написанные собственной менструхой.

– Да мы с тобой прямо самая что ни на есть культурная молодежь, – сказал Николай.

– Точно, – сказал Дмитрий и громко засмеялся.

Глядя на него, Николай тоже прыснул.

В долгожданный Ковров они все же доехали. В ковровском военкомате их раскидали по комнатам и оставили дожидаться утра. Затем снова распределение, уже по ротам. Были проведены тесты для выявления предрасположенности к той или иной специальности.

– Добро пожаловать в мотострелковую роту, сынок, – сказал невысокий жилистый старший лейтенант – командир роты.

– Все здесь просто, – продолжал он, – слушайся меня и сержантов. Наше слово – закон. Данный тебе приказ необходимо сначала выполнить, а уже потом обжаловать. Ладно, Шершнев, определи место и объясни распорядок.

Последней фразой он обратился к широкоплечему сержанту, стоящему тут же. Тот лихо отдал честь.

– Вот твое место, – указал сержант на голые прутья кровати, – матрац получишь в каптерке. Подъем в шесть часов, обед в тринадцать, ужин в восемнадцать. Отбой в двадцать два. На построение лучше не опаздывай. Все ясно?

Кивнув в знак согласия, Николай сбегал за матрацем и стал располагаться на новом месте жительства.

Его постоянно преследовало ожидание ужасов армейской жизни: и когда он стоял в строю, и когда шел в столовую, стараясь попадать в ногу, и когда ложился спать.

Началось все на следующий день. Подошел такой же, как он, салага и, брезгливо бросив:

– Слышь, на, пришей лычки на стекляшку, – дал китель и сержантские лычки.

Что это салага, видно сразу. По одежде и по поведению.

От своего одногодки он такого не ожидал. Поэтому сразу и не нашелся, что сказать. Молчание было расценено по-своему:

– Да побыстрее давай. Чо глаза лупишь?

Это уже после Николай усвоил непреложное армейское правило – «молодой рожает старшему». Если совместить с рассказами брата, это как шныри на зоне. Они готовят, моют посуду, пришивают погоны, а за это им даются поблажки – более свободное передвижение по гарнизону, защита от сержантов, отмазывание за косяки.

– В уставе этого не записано, – единственное, что нашел сказать Николай.

– Хочешь жить по уставу? Щас, – сказал салага и ушел.

Вернулся он с сержантом. Не с тем, который привел Николая, а с другим – значительно тоньше.

– Пошли, – процедил тот сквозь зубы.

Николай двинулся за ним, зная, что ничего хорошего это не предвещает.

Отведя в каптерку, где было еще двое, низкий завелся:

– Ты чо, дух, офигел в край? Старших по званию в хуй не ставишь?

– Он меня не старше, – сказал Николай.

– Зато я старше, и приказал тебе передать, – снова взорвался тощий.

– В уставе не сказано, что я должен лычки пришивать, – начал говорить Николай и тут же получил удар в грудь.

Затем удары посыпались со всех сторон. Били все и куда попало, обходя лицо, даже салага старался зацепить сквозь мелькающие руки. Николай прижался к стене спиной. Было безумно обидно. Он вспомнил Сергея, и стал бить в ответ.

Сержанты сначала обомлели, явно не ожидая такого, затем атаки внезапно прекратились.

– Ну, ты и дурак, парень, – сказал, стараясь отдышаться худой, – сейчас тебе писец будет. Мара, зови Тайсона.

Салага убежал и вернулся со здоровым сержантом.

– Тайсон, тут салага в отмах пошел. Слушаться не хочет. Борзеет, – стал говорить низкий.

– Ладно, Заряд, не гони коней. Сейчас разберемся, – спокойно сказал Тайсон, рассматривая с интересом Николая, – выйдите-ка пока все, прошвырнитесь по продолу.

И когда они вышли, протянул руку:

– Я – Тайсон.

– Николай, – пожал руку Николай.

– Что же ты творишь, Николай? Разлагаешь дисциплину в роте. Ты не прав. Подожди, не перебивай. Я говорю. Зря ты это затеял. То, что тебя отхерачат, можешь не сомневаться. Отметелят, как Бог черепаху. Что улыбаешься?

Николай вспомнил, что Сергей тоже любил употреблять это выражение.

– Не тебе нарушать нормы в армии, – продолжал Тайсон, – если дедовщина есть – подчинись ей, или она сломает тебя. Поверь мне. Все ясно?

– Понимаешь… – начал Николай.

Тут Тайсон, почти не размахнувшись, резко ударил его в челюсть. Удар мог свалить и быка, так что Николай так с полуоткрытым ртом и повалился на пол.

– Вставай, нечего тут валяться, – Тайсон опустил кулак.

Николай поднялся, потирая онемевший подбородок.

И только отвел руку, как получил новый удар, сильнее первого, от которого в голове что-то стряхнулось, как вольфрамовая нить в лампочке. Все поплыло перед глазами. Он еле различил наклонившегося Тайсона, помогающего ему встать.

– А ты думал, у нас тут все друг друга любят, открытки на день рождения дарят? Надеюсь, ты понял. Если нет, подваливай, продолжим беседу. А пока отдыхай, к построению готовься.

Николая пытались избить еще несколько раз, но он так же яростно защищал свое тело и честь. Затем приходил Тайсон и одним ударом выключал сознание.

– Слушай, Шишов, ты солдат или извращенец? – как-то спросил он, сломав ему ребро, – я ведь могу этим заниматься бесконечно, и мне нисколько не надоест.

Затем всем, видно, это все-таки надоело, и от него отстали.

В роте появилась новая напасть – даги.

– Это у американцев негры, сохранившие в крови ненависть угнетенного народа. А у нас замена – чурки. Тоже признают только силу. Колян, ты когда-нибудь видел негра шахматиста? Потому что они все дебилы, – горячо говорил Дмитрий в курилке, куда они периодически устраивали вылазки для общения, – они только и могут, что в баскетбол играть. Нафиг думать, если и так зашибись. Да они даже президента-негра не могут выбрать, хотя их большинство в стране.

Дмитрий смешно изобразил баскетболиста, бегущего с мячом к кольцу. Лицо его выражало полную дебильность.

Николай засмеялся. Здесь лишь это общение приносило утешение и немного доброй грусти. И он был уверен, что эта армейская дружба вечна. Внезапно друг помрачнел:

– А женщины, Колян, это животные, хуже негров. Их надо постоянно ебать, напоминая, кто хозяин, иначе отвыкают.

Николай уже знал, как, впрочем, и все в роте Дмитрия, что Марьяна спуталась с каким-то приезжим. Тот впоследствии был бит друзьями, но сам факт внушал подозрение.

– Не знаю, Колян, что будет, – сказал Дмитрий, нервно закуривая, – просто, если и дальше так пойдет, я за себя не ручаюсь. Приеду, замочу нахрен. Знаешь, эти тоже начинается на «Ж», а заканчиваются на «Ы», но не женщины.

– А кто? – не понял Николай.

– Животины, – зло, как матерное слово, выплюнул друг и более спокойно добавил: – Здесь и так хреново. Еще и даги эти.

Дагестанцы, действительно, добавляли трудностей не сладкой жизни российского солдата.

– А мне сугубо параллельно, что ты уже дед. Я – вне ваших законов. Не против них, а просто вне, – говорил высокий дагестанец третьего десятка лет кому-то из сержантов.

Тогда Николай впервые увидел Ару. Он был тем лидером, который повел за собой, объединив горцев не только в роте, но и во всем полку. Он и выглядел лидером – черные густые волосы, сломанный нос и цепкий, пронизывающий взгляд.

Русские аморфны в том, что конкретно их не касается. Эти же в секунду слетались по первому зову. Были даже специальные люди, которые при опасности неслись в конкретную роту и собирали толпу, с которой вскоре стали считаться.

С сержантами Ара поступал еще проще. Он каждому назначил вознаграждение. Причем оно не зависело от того, помогал ли тот в данный момент. Делался задаток на будущее. А как солдат мог отказаться от того, что ценилось в армии сильнее денег, – еды и сигарет?

Но не все были столь сговорчивы. Однажды самый правильный сержант роты Николая по прозвищу Первый увидел, как даг с труднопроизносимым именем, которого все звали Наз, заставляет мыть за себя пол молодого, как и он, солдата. На замечание Наз ответил матом. Не долго думая, сержант ударил наотмашь.

Наз вытер кровь с губы и сказал:

– Сейчас, жди.

Вернулся он с Арой и еще пятью дагестанцами.

Николай, повинуясь природному любопытству, остался смотреть, чем это увенчается. В крайнем случае, решил помочь Первому, который любовью к уставу был ему близок.

– Ты что ж это, служивый, людей бьешь? – спросил Ара у Первого, когда они окружили его в умывальнике.

– Он меня на хуй послал, – Первому явно было не по себе в окружении здоровых мужиков.

– И что? – наигранно удивился Ара. Он стоял, совершенно уверенный в собственной силе и правоте:

– Хочешь, я подтвержу его слова?

– Попробуй, скажи. Я и тебе врежу! – Первый напрягся, готовый принять бой.

– Нет, Первый, ты меня не понял, – одарил его Ара наглой ухмылкой, – я не буду оскорблять, а просто в одну из темных ночей приду и трахну тебя, как резиновую лошадку. Ты, наверное, слышал, что мы на такое способны? Так как? Я могу пообещать это, а слово свое я держу.

Сержант потерялся, не зная, что сказать.

– Первый, не молчи. Ответь, я же спросил. Хочешь ли ты до конца службы просыпаться ночью от каждого шороха и держать в штанах сковородку? – так же улыбчиво спросил Ара.

– Все равно не будет по-вашему, – выпалил сержант.

– Милый, уже и так все по-нашему. Попробуй, устрой восстание. У нас, может быть, руки еще короткие, зато члены длинные. Выебем, высушим и на гвоздик повесим.

– Да пошли вы, – бросил резко Первый, – чурки ебаные!

Ему надоело стоять и бояться. Он видел, что разговором его переиграют, и решил разом рубануть этот Гордиев узел.

Дагестанцы подались вперед и подняли кулаки, Николай тоже двинулся, еще, впрочем, ничего не решив, скорее по инерции порыва.

Ара живо подскочил к нему:

– Братан, не делай ошибки. Если за пидора заступишься, то кто ты после этого будешь?

– Не брат ты мне, – сказал Николай, вспомнив фильм, тем не менее, остановившись. Сердце било, как молот о наковальню. Драться не хотелось, тем более что проигрыш был очевиден.

– Ни себе хрена. Вафелы, вы чо припухли? – ввалился в умывальник Тайсон. – Что тут за туса? Прекратили это неуставное безобразие.

Оценив немую сцену – прижавшегося к стене Первого с поднятыми кулаками, подступивших вплотную к нему дагестанцев, а также беседующих Ару с Николаем – он спросил:

– И кто мне поведает, что тут за шняга творится? Кто кого в моей роте убивать собирается?

– Все нормально, Тайсон, – подбежал к нему Ара, – мы просто беседуем.

– Какая-то неравноценная у вас беседа, – ухмыльнулся старшина.

– Он сам залупу кинул, – горячо убеждал Ара.

– Что, сразу на пятерых? Ну, ты и смелый дядька, Первый, – оскалился Тайсон и повернулся к Аре: – Давай, рассказывай, мой черножопый друг, что почем, хоккей с мячом.

– Первый ударил Наза, а затем при разговоре оскорбил нас, – изложил тот кратко.

– Знаю я ваши разговоры, – махнул Тайсон рукой, – да и Назу, скорее всего, не просто так в табло зарядили. Так, Первый?

– Точно, – выдавил из пересохшего горла тот.

Ноги у него тряслись от напряжения, и чтобы их унять, он стал подниматься на носках.

– Короче так, полупокеры, – выдал решение Тайсон, – определяю порядок действий. Первый с Назом схлестнутся сейчас на единице, а все остальные стоят и спокойно смотрят на этот естественный отбор. Всем все ясно?

– Тайсон, – убеждающе обратился к нему Ара, – мы с тобой в мире живем. От нас никакой подставы и косяков.

– А я, борзый ты мой, и не собираюсь пока ссориться, – Тайсон похлопал Ару по затылку могучей пятерней и прибавил: – Но не принимайте мою доброту за слабость. Просто делайте, как говорю. Скажите спасибо, настроение у меня хорошее, а то бы уже полчаса ваши кровавые трупы пинал.

– А ты, Большой, – обратился он к Николаю, – постой-ка на шухере. Смотри, чтобы сюда ротный не забрел, пока мы эту машину говна разгружать будем.

В армии высоких и здоровых называют – «Большой», а низких и щуплых – «Малой».

Николай вышел на лестничную площадку и пристроился у перил, поглядывая в пролет.

Никаких важных погон не мелькнуло. А вскоре вышла вся дагестанская мафия, явно недовольная исходом дела. Последним шел Наз, держа руками лицо. Из-под пальцев на ступеньки быстро капала кровь.

«Русские начинают и выигрывают», – констатировал Николай.

– Надо было больше народу взять, – услышал он.

Читать Главу 3. Ч.2