– Все, все, парни, спокойно. Опасности нет, – сказал Ара и показал пистолет, – и тише – менты кругом, палево.
Но те не услышали или адреналин еще не рассосался в их крови – втроем они повалили Василия лицом в твердую грязь и приставили дуло автомата к затылку.
– Лежать, мразь, не двигаться! – все еще кричал кто-то.
– Наз, хватит, говорю! Все пучком. Все живы, здоровы и радуются, – крикнул глухо Ара.
И вот уже лица растягиваются в улыбке, и двое обнимают по очереди сияющего Ару.
– Ассаляму алейкум, брателло. Молодец, что вернулся.
– Ва алейкум ассалям. Наз, а ты не хочешь своего кореша обнять? Да не убежит он никуда, – сказал, улыбаясь, Ара.
Автоматчик нехотя оторвался от жертвы и тоже обнялся с ним, крепко хлопая по спине.
Василий наблюдал снизу эту картину братания и с ужасом ждал своей участи. Хотелось тоже встать, познакомиться и мирно расстаться. Но это вряд ли, в лучшем случае его побьют, сломают чего-нибудь, а в худшем он через минуту встретится с Богом и обо всем его расспросит.
Наконец на него обратили внимание.
– А с этим чего делать? – опять помрачнел тот, кого называли Назом.
– Член его знает, – сказал один из встречающих.
– Ара, тебе решать. Вальнуть его, может, прямо сейчас? – предложил Наз, потряхивая автоматом, его, видно, не покидало желание применить возбужденное жертвой оружие.
– Какие-то вы воинственные и кровожадные стали. Надеюсь, это от радости встречи со мной, а не от того, что время такое? Валить легче всего. Вот он, например, со мной поговорил сначала. Кстати, как тебя зовут-то, мужик?
– Василий, – нехотя представился лежащий, начиная мерзнуть от холода и пережитых впечатлений.
– Итак, Василий Батькович, помирать тебе, скорее всего, не хочется? Тогда давай решим, что мы вроде как в расчете. В первом приближении. Ты мне жизнь спас, не убив сразу, я – тебе. Лады? А сейчас ты поедешь с нами, и я тебе все популярно разъясню, расставив все точки над i. А то решишь еще раз все повторить, не дай Аллах.
– Нафига он нам нужен, – бормотал басом Наз, – хоть бы избили, чтобы неповадно было в пацанов пистолетом тыкать.
– Не надо, брателло. И кяфир – человек. Посмотри какой день, прелесть. Я же откинулся только что, бля! Не надо его портить. Хотя я помню твои замашки. Рассказать человеку про жизнь и тут же убить, чтобы он это Богу передал.
А день, выглядевший как смесь всех подряд красок, был действительно необычайно весел и чудесен хотя бы для двух человек, переживших страх смерти.
Освобождение праздновали в ресторане «Белые ночи». Через край било все: и разбивающиеся «на счастье» после каждого тоста рюмки, и пьяные лица друзей и бесконечное количество одинаково безвкусно и ярко накрашенных проституток, которых Ара уводил куда-то и возвращался, улыбаясь всем, даже неодушевленным предметам.
Когда он уже не мог выходить, его выносил один из друзей, чаще всего накачанный Наз. Обратно Ара всякий раз приходил сам, с зачесанными назад мокрыми волосами. После десятка таких туров Василий невольно проникся уважением к жителю горного рельефа местности.
Сам Василий употреблял алкоголь мерно, удивляясь сдержанности. Не потому, что не хотел, гудящие нервы требовали смазки, он просто не был уверен в благоприятном исходе.
День еще не закончился, и расслабиться он сможет только дома. Как там Галина?
Из всех тостов самым запоминающимся был: «И пусть русская кровь затопит улицы Москвы. Аллаху Акбар!»
«И где же наша доблестная милиция»? – думал грустно Василий.
Изрядно подвыпивший Алексан или, как его все здесь называли, Ара подсел к жующему Василию:
– А помнишь, как мы познакомились в Волгограде? – Ара приобнял его и похлопал по плечу, затем громко что-то сказал одному из друзей на родном наречии, вызвав общий пьяный хохот, и опять обратился к Василию: – Извини, просто я очень рад происходящему сейчас. Знаешь, как тоскливо было ждать этого дня, поэтому он выстраданный, взращенный во мне. – Ара ударил тыльной стороной ладони по столу. – Поэтому я сейчас всех люблю. И их, уродов, – он указал на танцующих, – и тебя, хоть ты и пытался меня застрелить.
Ара немного помолчал и более сосредоточенно продолжил, не сводя взгляда с собеседника и не отвлекаясь на снующих и шумящих людей вокруг:
– А сейчас главное. Я действительно убил твоего сына.
Рука Василия, внезапно вспотев, потянулась к ножу, которым он недавно резал мясо. Увидел это, Ара положил на его руку свою и, еще более приблизив лицо, посмотрел в глаза и с расстановкой проговорил:
– Василий, клянусь Аллахом, я отомщу за него. Я вырежу весь ментовский род. Я устрою им террор. Я прекращу это делать только когда мои руки будут слишком поражены артритом, чтобы бросать гранату в заполненные ментами отделения и даже не будет сил, чтобы загнать на место последнюю обойму. Пока палец твердо лежит на курке, я буду их мочить, Инша Аллах.
Ара взглянул на оцепеневшего Василия и продолжил:
– Он был мне так же близок, он был моим другом. Я его любил. Мне тоже больно. Его смерть грузом лежит на моей душе, но если ты так хочешь – возьми нож и убей.
Василий вдруг очень устал. Руки висели плетью, голова не поднималась, слова еле выдавливались.
– Зачем ты это сделал? – спросил он хрипло.
– Ничего личного, Василий. Маша Аллах. Просто пообещали выпустить по УДО, а так бы еще десять лет чалиться. Я понимаю, что тебе больно все это слышать, но это был чистой воды прагматизм. Причем, я должен был убить заточкой, чтобы выглядело, как будто его зеки порешили.
Василий спросил пересохшим горлом:
– А почему он тебя раньше не узнал?
– Мы в разных отрядах жили, да и повзрослел я вообще-то.
Ара задумался, вертя в руках вилку:
– Хороший был парень, салля Аллаху аллейхи ва саллям. Думал только много. Я еще по спецуре помню. Его раньше отчислили, меня спустя месяц. Я «замку» челюсть в трех местах сломал. А Серега классный парень. Все развлекаются, отрываются по полной, а он мысли гоняет, везде смысл ищет. Вот и доискался. Я надеюсь, ты знаешь, кто на него зуб имел?
Василий кивнул. Конечно, он знал последнюю выходку сына с женой милиционера, но никак не мог подумать, что за это можно убить. Жену неверную надо убивать, а не сына…
А виноват ли Ара? Конечно, виноват, но он же раскаивается. Но искренен ли он? Случайно ли вообще они встретились?
Но Василий не хотел непременно убить, не хотел ненавидеть. Он хотел справедливости, хотел жить в мире.
Василий совсем загрустил, не зная что делать.
Убить он уже никого не убьет. Бог им судья. А Сергей, его кровиночка, может, и сам виноват. Неспокойно жил, не как все, и умер, успокоившись, наконец. Может, сейчас ему легче стало, когда он понял и суть всего, и смысл?
Как бы то ни было, жизнь продолжается.
– Мы по-прежнему не в расчете. Поэтому запомни адрес. Тринадцатая Гвардейска, дом двадцать, квартира три. Жду.
Дойдя до дома, Василий разделся и, подойдя, обнял жену.
– Вась, что случилось? Может, кушать хочешь?
Он кивнул, и Галина бросилась разогревать и резать.
А у Василия все крутились слова Ары: «Россия умерла давно. Она медленно разлагается, а вы еще ползаете по ее гниющему телу и выискиваете не затронутые гангреной куски мяса и, вырывая их, жрете, жрете и не можете насытиться. Все: и олигархи, и простые люди. Что, не так?»
И хотелось сказать: «Нет, не так», – но он не мог, даже сейчас.
Василий переоделся в чистое. Когда он снимал штаны, на пол выпал, брякнув, пистолет. Он замер со штанами, глядя на черное блестящее дуло. Оно манило, затягивало в себя. Едва сдерживаясь, он взял себя в руки и спрятал оружие далеко в шкафу, решив потом переложить обратно на чердак.
А ночью к нему пришел домовой. Он не помнит, что ему снилось, но проснулся Василий оттого, что кто-то сидел у него на груди, черный, без глаз, и с усилием сдавливал горло. Василий пытался сориентироваться, понять, сон это или явь. Но глаза видели только черное, а руки налились свинцом и не подчинялись воле, что-то давило на легкие, подбираясь к душе, мешая вдохнуть.
Затем его резко отпустило, и он забылся.
Утром, открыв глаза, Василий вспоминал вчерашний день, его события, свои выводы.
И вдруг понял, что ничего не закончилось, что решение еще не принято. Но продвижение вперед означало, что по-прежнему надо наказать виновного. Если он не может убить, он покалечит, если это не Ара, то обязательно кто-то другой. Ведь сын его мертв, а они все живы.
Но если это не Ара, то кто? Жена милиционера, сам он, начальник зоны, кто?
И, решив довериться судьбе, Василий тронулся в путь: – кто первый попадется, того он и накажет.
Выйдя на конечной остановке, Василий направился на завод, где работал Сергей. Аккуратно придерживая пистолет через карман, он выискивал того, кого пошлет на расправу рок.
Василий вышел на дорогу. Много они с Галиной выходили по этой дороге жизни.
И зимой, когда снег лезет в рот, а ты, сопротивляясь, медленно бредешь по придорожным сугробам, и таща санки с передачкой. И весной, утопая в грязи, тянешь тележку. И в жару, обливаясь потом, плетешься с долгожданной дозой еды.
А затем перевозка по этой дороге гроба с сыном...
Василий с натугой сглотнул.
Около задумчиво бредущего Василия остановилась серая «Волга» и оттуда, улыбаясь, выглянул какой-то милиционер.
«Вот оно», – подумал Василий.
Он сел, и машина тронулась, растрескивая льдинки на дороге.
– Вы в поселок или к зоне? – спросил водитель.
Был он невысокого роста, коренаст и хорошо сложен физически. С таким справиться будет сложно.
– Я к сыну, он в зоне сидит.
– Понятно, а чего без баулов? Обычно родственники столько скарба волокут, аж жалко на них смотреть.
– Мой сын попал по ошибке, – четко, с расстановкой сказал Василий.
– Понятно, – вмиг поскучнел крепыш.
Потянулось молчание. Василий что-то решал, морща лоб, а крепыш сосредоточенно вел машину на скользкой дороге.
– Вот погода. Март месяц на дворе, а погода как хреновой зимой. Какое там глобальное потепление. Глобальное похолодание, – заговорил опять крепыш.
– Говорят, до середины апреля так будет, – выдавил все же Василий и опять нахмурился.
– Точно, – оживился водитель, – и холодов толком ведь не было, до декабря тепло стояло, а сейчас зима отрабатывает.
Они уже подъезжали к зоне, а Василий все не решил, как воспользоваться ситуацией.
Водитель все болтал и вдруг оборвался.
– Опаньки, – сказал он и притормозил около одиноко идущего полного милиционера в офицерской папахе.
– Валерий Леонидович, – обратился он, открыв окно, – садитесь, подвезу. Холодно ведь.
– Ничего, Влад, – серьезно сказал подполковник, – не маленький, не замерзну. А прогулки полезны.
И, показав, что разговор окончен, зашагал дальше.
– Начальник наш, – объяснил крепыш, как они тронулись, – все гуляет. В прошлом году бегал каждое утро. От инфаркта убегал. Не убежал. Вот сейчас гуляет, жир сгоняет.
И замолк, опасаясь не сболтнуть лишнего.
Но Василий его уже не слышал, решив для себя все.
Выйдя, он проследил за машиной, и когда та скрылась за поворотом, скорым шагом двинулся назад.
Издалека увидев округлую фигуру хозяина зоны, он свернул на ответвляющуюся от основной дорогу.
Замер, тревожно дыша. Мужчина подходил медленно.
Василий выскочил и, схватив его за рукав, потянул, не забыв выхватить пистолет и покачать им перед носом удивленного начальника. Но тот и не думал двигаться с места, на удивление быстро сориентировавшись.
Василий заметил, что руки «врага» сжимаются в кулаки, а нога подбирается для удара.
Тогда он, сжав зубы, со всей силы ткнул ему в лицо рукояткой пистолета. Удивление будто смыло кровью, хлынувшей из носа.
И вот уже страх, невольный и неконтролируемый сначала выпрыгнул нерешительно, а затем в секунду исказил лицо в театральной гримасе.
Все произошло столь быстро, что Василий даже не успел заметить, как это начальник оказался стоящим на коленях.
Не было произнесено ни слова. Лишь раздувались ноздри да пыхтели рты.
– Не убивайте, прошу, я вам больше заплачу. Пожалуйста, – говорили быстро губы, без всякой интонации.
Василий ничего не слышал вокруг.
Он лишь разглядывал глаза этого человека, молящие о пощаде. Жалкие глаза слабого человека.
Он даже разглядел мелкие капилляры на белках, раздувшиеся краснотой от напряжения. Цвета глаз не было видно, зрачок принял свои максимальные размеры, и только по краям виднелась каемка то ли серого, то ли зеленого цвета. Василий поднял уже взведенный и снятый с предохранителя пистолет, навел на эти глаза и прицелился. Ему хотелось погасить черноту этих угольков. Он только решал, как сделать это одним выстрелом.
Тут он заметил, что человек смотрит куда-то вбок, а губы его перестали двигаться.
Повернув голову, Василий посмотрел в ту же сторону.
На дороге застыла большая грузовая машина.
Может, она и гудела, он не знал. Он видел только две пары удивленных и ошарашенных глаз сидевших в кабине людей.
Рука метнулась и нажала на спусковой крючок. Пуля угодила в фару и та беззвучно разлетелась вдребезги.
Машина поспешно попятилась. Василий вернул пистолет обратно и вдруг понял, что убить он никого не сможет. Лучше сам умрет, но убить – это выше его сил.
Вот если бы тот побежал, в спину он, может быть, стрельнет, не видя этих глаз.
– Беги, – прохрипел он, выдохнул слова белым паром.
Но начальник не двигался, не отводя глаз. И тут Василий внезапно стал слышать звуки. Крики команд, звук передергивающихся затворов, топот множества ног по скрипучему снегу.
Осознавая, что жить все еще хочется, Василий развернулся и бросился бежать, скользя на укатанной дороге, которая вдруг резко свернула в сторону. А он, проскочив по инерции в лес, провалился по колено в снег, сопя и яростно, с рычанием, выдыхая воздух ртом.
И тут засвистели пули. Это он понял по отсекаемым от деревьев веткам, падающим то сбоку, то спереди.
Василий увеличил скорость, стараясь нагибаться ниже и втянув голову в плечи. И вдруг лес резко кончился, и перед ним оказалась снежная гладь застывшей воды.
В отчаянии он бросился к единственной тропке по ледяной твердыни, осознавая, что это конец, здесь он будет как мишень в тире. Сердце раскачивало тело, пальцы скрутило винтом.
Умирать не хотелось до судороги в мозгу.
Василий заметил, что по-прежнему сжимает пистолет и захотел выбросить его, чтобы не мешал, но не смог. Пальцы тисками обняли рукоятку и не хотели отпускать единственную надежду на выживание, не подчиняясь слабому мозгу, находившемуся в состоянии сродни предсмертной агонии.
Недалеко от берега он обогнул рыбака, сгорбившегося над лункой, и бросился дальше, уже не разбирая тропы.
Тот вскочил и, откинув шапку с глаз, крикнул:
– Э, мужик, там лед тонкий! Провалишься!
Это Василий еще слышал, но уже не видел, как рыбака прошила вереница летящих в очереди пуль, и как тот повалился рядом с лункой, пачкая в крови пойманных и еще бьющихся рыб.
И тут Василий почувствовал, что в него попали. Ноги вдруг подкосились, бежать стало невозможно, он застрял на месте и падал. Нога ушла по колено, а затем и по пах под лед. Пытаясь выбраться, он провалился окончательно и барахтался, обламывал вокруг себя лед.
И тут что-то схватило его за ноги и поволокло.
Дальше была крутящая темная и холодная невесомость.
Но Бог не желал его к себе. Это Василий понял четко. И по тому, как его перестало таскать, и он поплыл ровно и быстро, и по тому, как неожиданно вспомнил, что под пластом льда есть пространство с воздухом в несколько миллиметров. И припал к этому промежутку жизни, а его так и тянуло течением вдоль льда, наполняя легкие влажным воздухом.
Губы были ободраны и кровоточили, когда его выкинуло течением в какую-то лунку, пробив головой тонкую корку льда.
Выбравшись, он увидел, что это не лунка, а скорее прорубь для купания или полоскания белья. Далеко ли его снесло, Василий не знал, но преследователей видно не было. Их скрывал холм и изгиб реки. Он как будто пробудился в другой жизни, очистившись водой.
И тут резко почувствовал, что такое настоящий холод. Жалящий панцирь из миллиона иголок сковал тело, сжимая объятья. Дыхание останавливалось, глаза не видели, мышцы не слушались. Холод, захватывая тело, двигался к сердцу.
Чтобы выжить, он стал двигаться быстрее, а потом побежал. Выбравшись на натоптанную дорогу вдоль берега, Василий побежал по ней. И было все равно, посадят его или расстреляют при задержании, хотелось только одного – прекратить все это.
Дорога вела наверх, на пригорок. Затем Василий увидел знакомые очертания зоны. Резко свернув в сторону, он пристроился около разрушенных стен, спрятавшись за их массивной твердыней.
По-прежнему не зная, что делать, он готовился к смерти.
Решив все же пойти в зону и сдаться, тогда у него был еще шанс выжить, он привстал из сугроба и, не чувствуя пальцев, облокотился о кирпичи, прежде чем выбраться из укрытия.
И тут увидел машину, и она показалась ему знакомой.
А когда из нее вышел Ара и громко крикнул: «Василий!» – он просто замер, и слезы заскользили по ледяным щекам.
Попытавшись крикнуть, но понял, что это не удастся, горлом он мог только дышать. А Ара уже закрыл дверь и покатил машину дальше. Тогда Василий сорвал сосульку с кустарника поблизости и что есть силы кинул в машину.
Попал. Звук был слабый, но его заметили. Дальше Ара быстро растер его и дал снятый с себя свитер. Затем натянул на него какую-то грязную робу, а сверху дубленку. Потом он откинул заднее сиденье, и Василий залез в тайник, устроившись там на груде оружия.
Постояв немного, поехали, и он потерял сознание или просто забылся. Дальше помнит только, как Ара выпытывал его адрес. С трудом вспомнив, он сказал. Затем была Галина, болезненное растирание и крепкий чай с водкой.
Стало хорошо, и он забылся тяжелым сном без сновидений. Ночью у него был жар. Он это запомнил, потому что именно это слово бесконечно повторяла Галина:
– У него жар! Надо срочно в больницу! Он недавно инфаркт перенес!
И ей противился другой голос с легким акцентом:
– Галина Андреевна, извините, но я не дам увезти его в больницу. Сейчас нельзя. Будут хуже последствия. Я куплю каких надо лекарств. Аллах поможет.
Очнувшись, он узнал, что прошла неделя.
– Ну, ты и здоров дрыхнуть, Василий, – приветствовал его Ара, – прямо младенец, такой лысоватый децал. Все обошлось. Слава Аллаху, господину миров. Кстати, – прибавил он тише и наклонился к Василию, – у тебя подельник что ли был? Нет? А что по ящику говорят, что твоего соучастника пристрелили при бегстве?
Василий молчал. Говорить не было ни сил, ни желания.
Вскоре по телевизору передали: «Продолжается громкое дело о покушении на начальника УГ 42/7 Новикова Валерия Леонидовича в поселке Конвейер. Как мы сообщали ранее в специальном выпуске новостей, задержан первый подозреваемый. Его имя в интересах следствия не разглашается. В данный момент он находится под подпиской о невыезде. Ведется следствие».
– Василий, собирайся. Двигаемся в больницу, я врача хорошего нашел. Хватит народными средствами лечиться, пора довериться специалистам.
На следующий день к лежащему на больничной койке Василию пришел проститься Ара:
– Я слышал, у тебя микроинфаркт был. Хапнул ты горя. А я в срочном выпуске новостей услышал, что кто-то на начальника покушался. Догадался, что ты не успокоился. Ничего, главное выжил. А мне уезжать пора, я здесь и так лишний месяц проторчал. Надеюсь, мы в расчете. Если все же нет, адрес у тебя есть.
Василий глупо улыбался и пожимал руку.
Затем они обнялись. И было у Василия такое ощущение, что суждено ему еще раз увидеть этого странного человека нерусской крови, оказывающего до сих пор непонятное влияние на судьбу их семьи.
Выписали его уже через две недели.
Но не все было так гладко. Время расставляет свои точки, мы всего лишь предполагаем, где они могут оказаться.
Выйдя из больницы, и рассматривая фотографии сыновей, Василий решил пойти в милицию и сознаться.
Может, чтобы не посрамить память о сыне, может, чтобы все-таки соответствовать себе, доказать что-то.
Он вдруг вспомнил о давно позабытом творце, о его справедливости. И решил, что за все содеянное должен ответить сам.
Решиться было не трудно. Настрой довел до нужного красного дома, но дальше началось непонятное.
В отделении милиции его долго не хотели слушать.
– Ты мне по ушам не езди. Пиздуй отсюда, пока цел, – крикнул после первого обращения дежурный, выслушав сбивчивый рассказ до половины.
– Ты не внял что ли? Щас блевать кровью заставлю, непонятливый, – крикнул все тот же дежурный, когда Василий попытался рассказать вторую половину.
– Вот ты достал, – бросил милиционер на попытку возобновить рассказ.
– А что такое? – спросил заступающий на пост.
– Да кричит, что это он хотел убить начальника зоны на Конвейере. Тупой какой-то.
– О, как раз кстати, – встрепенувшись, обрадовался заступающий дежурный, – первым будешь. Сейчас оформим.
Дальше была сдача личных вещей и душная камера.
До утра их набилось в камере одиннадцать человек. Почти все воняли и дышали перегаром, и каждый нудно хотел курить.
Под утро Василий проклял себя за этот порыв благородства, но когда стали всех выпускать, решимость вернулась.
Беседовала с ним женщина. Милицейская форма ладно сидела, подчеркивая высокую грудь и тонкую талию.
– Итак, вы утверждаете, что покушались на жизнь начальника УГ 42/7, так?
Василий устало, несмотря на начало дня, кивнул.
– И вы хотите, чтобы мы посадили вас в следственный изолятор для дальнейшего выяснения?
– Я не хочу, это вы должны хотеть, – растерялся Василий.
– Молчать! – хлопнула та наманикюренной ручкой по столу. – Ты только мое время занимаешь зря. Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь, бомж сраный? Холодно стало на дворе, вот и решил обратно в тюрьму – погреться, да на казенных харчах отъесться. Смотри, я ведь могу и серьезно засадить, а не до лета.
– Дамочка, погодите, я, кажется, ничего не понимаю, – растерянно бормотал Василий.
– Зато мне все понятно! – девушка стала собирать папки на столе и вдруг остановилась. – «Дамочка»?!
– Я требую, чтобы мое дело было рассмотрено.
Милиционерша вышла из комнаты и вернулась с дородным парнем, который ничего не сказал, а лишь оскалился улыбкой закоренелого садиста и зарядил Василию между глаз. У того прямо искры посыпались. Он попытался отмахнуться, чем вызвал несказанное удивление на лицах обоих.
Затем его били уже не по лицу, но явно профессионально, стараясь нанести наибольший вред и так неважному здоровью, оставив минимум следов.
После его отволокли за ногу и, несмотря на возмущенные возгласы дежурного, закинули обратно в камеру.
К вечеру тело перестало ныть, а узелки на канате окончательно сильно затянулись, сделав его еще более прочным, крепче, чем в начале пути.
К ночи Василия отпустили. Даже довезли на машине.
За рулем сидел тот мускулистый, что избивал его недавно.
– Ты уж извини, мужик, работа у нас такая, – бросил он и улыбнулся в зеркало заднего вида уже знакомой улыбкой, – не держи зла.
– Дурацкая у вас работа, – старался грубить Василий.
– Главное, на жизнь хватает и детям копится. А работа как работа. Не хуже других. Я тебя избил не потому что хотел этого или мне это удовольствие доставляет, просто надо было. Это непременная составляющая нашей профессии. Необходимое кровопускание.
– Ты прямо гордишься своей профессией.
– А почему бы и нет? Кто в стране – сила и правда? Мы. Даже во главе государства наш человек. Это раньше везде правили бандиты да партаппаратчики. Все, кто не успел переметнуться, для того лафа кончилась. Наше время пришло.
– Тайсон, может хватит по ушам ездить? Ты полгода как к нам перевелся, и я еще ни разу не видел тебя молчавшего. Хватит всех бомжей подряд доставать. Кстати, откуда ты? – это к парню обратился напарник.
– Из славного города Петрозаводска. С девчонкой в армии переписывался, приехал и влюбился. Свадьбу сыграли. Слыхал про бежавших в прошлом году из воинской части засранцев?
– Да их много уже набегало.
– Десантники, убили ментов тогда еще много. Это он к моей Марьяне бежал, скотина. А потом засосал меня ваш дрянной Северодвинск. Дай хоть с умным человеком поговорить. С тобой об одних пездах калякаем.
– И почему это он дрянной, позволь тебя спросить, друг ты мой здоровенный? – обиделся милиционер.
– Не позволю, но отвечу. Как я для себя понял, север – большая белая жопа, а Северодвинск – это вот это маленькое сморщенное карее пятнышко посередине.
Напарник заржал, а Тайсон невозмутимо продолжил, обращаясь к Василию:
– Итак, на чем это я остановился… Зарплату платят везде не вовремя, если вообще платят, люди озлобляются, идут воровать, убивать. Кстати, такая закономерность: раньше больше воровали, сейчас больше убивают. Есть деньги в офисе – легче зайти и всех там перестрелять, чем ночью залезать. Помнишь, Саня, на прошлой неделе «Карфаген» расстреляли?
– Да вы сами, – опять сверкнул Тайсон глазами в зеркале, – нас кормите. Я мог бы на одних взятках жить, что мне в карманы суют каждый день, а еще стабильные бюджетные деньги, льготы. Нужны мы, значит, раз так о нас заботятся. А сейчас фишку Путин придумал о борьбе с международным терроризмом. Звучит как красиво – международный, да еще и терроризм. Это как межгалактическая ассоциация карманников или насильников. И опять наша работа оправдывается. Мы – хозяева жизни. А вы, быдло, так и молчите всю жизнь. Дохните и молчите. Мы вас и ваших детей ебем, убиваем, а вы молчите.
Предел. Это была та капля, что неистово рвет дамбы, та снежинка, что заставляет сходить лавины, та искра, что детонирует атомную бомбу. Василий подобрал ноги.
Тут рация что-то хрипло пропищала, перебив нотации.
– …Выезжаем! – нажав на кнопку, проговорил Тайсон и обратился к Василию. – Куда тебя высадить, мил человек? Тебя, если по чесноку, предполагалось отвезти за город и отмудохать, как Бог черепаху, но жалко хороших людей бить, да и времени нет с тобой возиться. Так что живи пока.
– Да здесь и притормозите, – сказал напряженно Василий.
А сам потянулся и неспешно, как свое, расстегнул кобуру на боку у Тайсона, достал пистолет, привычно снял с предохранителя и передернул затвор.
И только этот четкий звук напрягшегося механизма заставил картину ожить. Напарник, резко оборачиваясь, уже тянулся к своему пистолету, но получил пулю в висок и, дернувшись, откинулся, припав к окну.
Тайсон, тормозя и еще не сориентировавшись, хотел что-то сказать, но так и остался сидеть с открытым ртом, когда пуля с характерным чавканьем вошла ему в шею.
Только запах пороха вился вокруг, да на переднем стекле и дверях, была разбрызгана и медленно стекала кровь.
Василий медленно выбрался из машины, тихонько прикрыл дверь и уже собирался уйти, но, посмотрев на машину, одиноко стоящую с трупами, прильнувшими в неестественных позах к окнам, вернулся и, перегнувшись через сиденье, выключил в кабине свет. Машина погрузилась во мрак. Двигатель он заглушить не решился, боясь испачкаться в крови.
Он вдруг перекрестился и тут же смутился этого жеста.
Затем вынул второй пистолет из кобуры Тайсона и, отойдя и еще раз оглянувшись на содеянное, побрел по ночному городу.
