zarya1982

https://360tv.ru/news/tekst/dan-cooper/

Спустя два года после трагедии 11 сентября штатный репортер Esquire Том Джунод попытался выяснить, кто изображен на одной из самых известных фотографий того дня — снимке человека, падающего с северной башни Всемирного торгового центра, и почему общество хочет стереть это свидетельство из коллективной памяти. В 2006 году на основе очерка «Падающий человек» был снят документальный фильм, показанный более чем в 30 странах мира.

Человек на снимке покидает этот мир, словно стрела. Он не выбирал себе такую судьбу, но, похоже, в свои последние мгновения сумел принять ее. Если бы он не падал, наверное, он бы летел. Кажется, он падает абсолютно спокойно, и в этом невообразимом прыжке ему вполне комфортно. Похоже, его не пугает божественная сила гравитации и его грядущая судьба. Его руки вытянуты вдоль туловища, лишь слегка отклоняясь в стороны. Он согнул одно колено привычным, удобным образом. На нем белая рубашка, куртка или халат, вздымающаяся парусом из-под черных брюк. На ногах — черные высокие ботинки.

На других снимках люди, решившиеся на это, выпрыгнувшие из окон, как будто сражаются со своим несоответствием масштабам чудовищной реальности. Они выглядят маленькими и жалкими на фоне башен, колоссами нависающими над ними, на фоне всего происходящего. Некоторые обнажены по пояс, с них слетает обувь, пока они летят, беспомощно размахивая руками. У них ошарашенный вид, будто у пловцов, ныряющих вдоль скалы. Человек на снимке, напротив, летит строго вертикально, словно следуя архитектурным линиям за своей спиной. Он разделяет, расщепляет их: слева от него — северная башня, справа — южная. Конечно, он не знает о том, сколь высокого геометрического совершенства ему удалось достичь, и все же он необходимый элемент стихийно возникающего нового знамени, стяга, сплошь расчерченного металлическими балками, сверкающими в солнечных лучах.

Некоторые видят в этой картине воплощение стоицизма, силы воли, самоотречения, другие усматривают здесь нечто неуместное, и потому ужасное: свободу. В позе мужчины есть нечто мятежное, как будто, осознав неизбежность смерти, он согласился с ней. Он будто ракета или копье, стремящееся быстрее достигнуть собственной гибели. Снимок сделан в 9 часов 41 минуту 15 секунд. Человек в безжалостной хватке законов физики летит к земле с ускорением свободного падения в 9,8 метра в секунду за секунду. В своем полете он скоро достигнет скорости в 240 километров в час. На снимке он неподвижен. В жизни он падает, продолжает падать — пока не наступит конец.

Автор этого снимка с историей давно на «ты». Он знает: осознание событий наступает позднее. В момент, когда творится история, все вокруг охвачены ужасом и смятением. И лишь такие люди, как он — платные свидетели событий, — сохраняют присутствие духа, чтобы потом сложить факты в единое историческое полотно.

Этот фотограф с юности умеет сохранять присутствие духа. 21-летним он стоял прямо за Робертом Кеннеди, когда тому выстрелили в голову. Его куртку залила кровь сенатора, но он вскочил на стол и стал снимать — и пустые открытые глаза Кеннеди, и его жену Этель, припавшую к телу мужа и умолявшую фотографов, умолявшую лично его не снимать.

В романе «Падающий» Дона Делилло о судьбе человека, выжившего в теракте 11 сентября, художник под псевдонимом The Falling Man раз за разом воспроизводит падение фигуры с фотографии Ричарда Дрю, прыгая со страховкой с разных крыш Нью-Йорка.

Ричард Дрю ни разу в жизни не согласился на это. Он сохранил куртку, испачканную в крови Бобби Кеннеди, но с тех пор никогда не отказывался снимать и никогда не отводил глаз. Он работает на Associated Press, он журналист. Не в его правилах отказываться снять картинку, попавшую в объектив, потому что человек не знает, когда творится история, — пока сам не начнет творить ее. Ему безразлично, жив или мертв человек в кадре: ведь камера не видит этих различий, а его дело — снимать людей, как делают все фотографы, за исключением разве что Ансела Адамса.

Утром 11 сентября 2001 года он тоже снимал людей. По заданию AP он поехал на показ мод для беременных в отеле «Брайант-парк» — по его словам, примечательный тем, что «в нем участвовали реальные беременные модели». На тот момент ему было 54. В очках, с редкими волосами, с трезвой головой. За свою жизнь фотографа он научился быть мягким и резким, способным на бесконечное терпение и на мгновенную реакцию. Он занимался тем, чем всегда занимался на модных показах — «наблюдал за происходящим вокруг» — когда оператор CNN произнес в микрофон, что самолет врезался в северную башню ВТЦ. Редактор тут же набрал сотовый номер Дрю. Он бросил фототехнику в кофр и прыгнул в поезд метро, направлявшийся в деловой центр Нью-Йорка.

Метрополитен еще работал, но Дрю был единственным пассажиром в вагоне. Он вышел на станции «Чемберс-стрит» и увидел, что обе башни окутаны дымом. Все еще продолжая наблюдать за тем, что происходит вокруг, он пошел к западу, где завывали сирены скорой помощи — «потому что спасатели обычно не пытаются сразу вышвырнуть тебя прочь». Затем он услышал крики. Люди на земле кричали, потому что люди в здании прыгали из окон. Он начал снимать на 200-миллиметровый объектив. Он стоял между полицейским и спасателем и всякий раз, когда кто-то из них восклицал: «Еще один!», направлял объектив на падающего человека, успевая щелкнуть затвором от 9 до 12 раз. Он снял десять или пятнадцать падающих людей, прежде чем услышал грохот со стороны южной башни, и сквозь мощную линзу объектива увидел, как она оседает к земле. Волна пыли и мусора накрыла его, но он, ухватив маску в машине скорой, сумел заснять, как верхняя часть северной башни «взорвалась, словно гриб», как обломки полетели во все стороны… Тут он, наконец, понял, что может оказаться слишком близко к месту событий. Решив, что профессиональный долг выполнен, Ричард Дрю присоединился к плотной человеческой толпе, серой от пыли, стремившейся к северу, и прошагал пешком до самого офиса своего агентства в Рокфеллер-центре.

В штаб-квартире AP не ощущалось ни ужаса, ни смятения. Напротив, тут каждый чувствовал: именно здесь и сейчас творится история. Офис был битком набит — Дрю не мог припомнить, когда в последний раз в пресс-зале было столько народу, — и все же в нем «царила вдохновенная тишина, которая наступает, когда люди по‑настоящему увлечены работой». Дрю тоже занялся делом: вытащив флэшку из фотоаппарата, он вставил ее в компьютер и мгновенно увидел то, что сумела схватить его камера, — символизм продолжающейся смерти Падающего человека. Он не стал смотреть на остальные кадры — это не имело смысла. «Занимаясь редактированием фотографий, ты учишься видеть кадр, — говорит Дрю. — Ты должен узнать тот самый снимок. Эта картинка буквально выпрыгивала из экрана благодаря своей вертикальной симметрии». Он отправил кадр на сервер агентства. На следующее утро снимок появился на седьмой полосе The New York Times. Он появился в сотнях газет по всей стране, по всему миру. Но кто он, этот Падающий человек, никто не знал.

Люди стали прыгать из окон вскоре после того, как первый самолет врезался в северную башню и начался пожар. Они продолжали прыгать, пока башня не рухнула. Сначала они вываливались из разбитых окон, потом сами разбивали стекла, чтобы рухнуть вниз. Они прыгали, чтобы спастись от огня и дыма, когда над их головами стали рушиться потолки, а полы начали проваливаться под ногами. Они прыгали, чтобы еще раз вдохнуть воздуха перед смертью. Они падали нескончаемой чередой со всех четырех сторон башни, из окон над зияющим провалом и вокруг него. Они прыгали из офиса страховой компании Marsh & McLennan, из офиса брокерской компании Cantor Fitzgerald, из ресторана «Окна мира», расположившегося на верхних, 106 и 107 этажах. Больше полутора часов они падали из окон — не беспорядочно, а, скорее, один за другим, словно каждый из них черпал мужество для последнего шага, глядя на то, как предыдущий проваливается вниз. На одном из снимков, снятых с большого расстояния, мы видим, как три человека падают в строгом порядке, подобно парашютистам, формируя правильную дугу, летя на одинаковом расстоянии друг от друга. Кое-где проскакивали сообщения о том, что многие пытались использовать импровизированные парашюты — но все эти лихорадочно схваченные куски материи, занавески и скатерти, ветер вырывал у них из рук. Каждый из них, несомненно, был жив все время своего полета, продолжавшегося около десяти секунд. Они не были убиты — их уничтожало столкновение с землей. По крайней мере, это касалось их тел, ибо многие молятся за то, чтобы их души остались нетронутыми. Один из них, упав на стоявшего на земле пожарного, убил его. Тело погибшего соборовал отец Микель Джадж. Священник погиб в те же часы, и его смерть была признана образцом мученичества после того, как снимок скорбной процессии пожарных, выносящих его тело из обломков, снимок, подобный искупительной иконе, облетел мир.

С первых мгновений зрелище обреченных людей, бросавшихся вниз из окон башен ВТЦ, казалось противоположностью искупления. Их называли «прыгающими», будто членов какой-то новой секции самоубийц. Те страдания, что им довелось пережить в горящем здании и потом, в воздухе, обернулись совсем иными страданиями для тысяч, наблюдавших за ними с земли. Никто не сумел привыкнуть к этой картине и никто не пожелал бы увидеть ее вновь — хотя, безусловно, многие смотрели на нее опять и опять. Каждый прыгнувший, не важно, какой по счету, вызывал ужас и шок, испытывал души и наотмашь бил по нервам. Эти люди падали в зловещем молчании; кричали те, кто был внизу. Именно падающие люди заставили Руди Джулиани сказать полицейскому комиссару Нью-Йорка: «Мы столкнулись с тем, чего не видели никогда». Именно они заставили неизвестную женщину закричать: «Господи, спаси их души! Они прыгают! Господи, пожалуйста, спаси их души!» И, в конечном итоге, именно они стали неопровержимым доводом против тех, кто утверждал, что картина того дня была «как в кино». Американцы отвечали на самый ужасный теракт в истории актами героизма, самопожертвования, великодушия, мученичества, а те, кого ужасная необходимость подталкивала к этому, — актом долгого суицида, если это слово уместно в контексте массового убийства.

В большинстве американских изданий снимок Ричарда Дрю появился лишь однажды, чтобы потом исчезнуть навсегда. Газеты по всей стране — от Memphis Commercial Appeal до The Denver Post — были вынуждены отбиваться от обвинений в том, что они используют чью-то смерть, лишают погибшего достоинства, вмешиваются в частную жизнь и превращают трагедию в подобие порнографии. Большинство авторов возмущенных писем настаивали на факте, не нуждавшемся в доказательствах: тот, кто видит снимок, должен знать, кто на нем изображен.

И хотя фотография Дрю мгновенно стала символом и объектом нападок, кто был изображен на ней, по‑прежнему оставалось тайной. Поэтому редактор газеты Toronto Globe and Mail отправил репортера Питера Чейни на поиски Падающего человека. Поначалу Чейни пришел в отчаяние: в те дни весь Нью-Йорк был обклеен снимками тех, кто пропал или не выходил на связь. Но затем, взяв себя в руки, он отдал снимок в фотостудию, где его увеличили и почистили. Детали прояснились: Чейни показалось, что человек на снимке — не темнокожий, а смуглый, возможно, латиноамериканец. У него была небольшая бородка. То, что казалось белой рубашкой, выбившейся из брюк, оказалось подобием куртки, вроде тех, что носят сотрудники ресторанов. В «Окнах мира» погибли 79 сотрудников и 91 постоянный посетитель; похоже, Падающего человека следовало искать среди них.

Чейни целый вечер обсуждал эту тему за ужином с друзьями, после чего отправился на Таймс-сквер. С момента теракта прошло восемь дней. Было глубоко за полночь. Снимки пропавших по‑прежнему покрывали все стены. Один из них привлек внимание репортера. На нем был человек, работавший в «Окнах мира» шеф-кондитером. Он носил белую куртку, у него была небольшая бородка, и он был латиноамериканцем. Его звали Норберто Эрнандес. Прихватив фотографию, Чейни направился в Квинс к родственникам Норберто — его брату Тино и сестре Милагрос. Да, сказали они, взглянув на снимок, это он. Тем страшным утром Милагрос смотрела репортаж о падавших из окон людях — до того, как подобные кадры исчезли с экранов. Один из них, летевший с грацией олимпийского прыгуна в воду, поразил ее сходством с братом. Взглянув на снимок, она узнала его. Теперь Питеру Чейни оставалось лишь подтвердить свои заключения, поговорив с женой Норберто и его тремя дочерьми. Но они отказались разговаривать — особенно после того, как останки Эрнандеса, его туловище и рука, были идентифицированы с помощью анализа ДНК. Репортер решил прийти на похороны, взяв с собой снимок Дрю. Он показал фотографию Жаклин Эрнандес, старшей дочери Норберто, та мельком взглянула на него, затем подняла глаза на Чейни — и приказала журналисту удалиться. Чейни запомнил ее слова, полные боли, гнева и обиды: «Этот кусок дерьма — не мой отец».

Сопротивление снимку — точнее, всей картине — началось сразу, уже в момент трагедии. Мать шептала плачущему ребенку: «Наверное, это просто пчелки, солнышко». Билл Фиган, заместитель начальника пожарной бригады, прогонял случайного прохожего, который снимал прыгающих из окон людей на видеокамеру, требовал выключить ее, крича: «Неужели у вас нет простого человеческого сострадания?» — перед тем как сам погиб под обломками рухнувшего здания. Из всех снимков, сделанных в тот день, пожалуй, наиболее тщательно запротоколированный день в истории — лишь фотографии падающих людей, по всеобщему молчаливому согласию, стали табу, лишь от них американцы гордо отворачивали взгляды. Весь мир смотрел на то, как люди массово сыплются из окон верхних этажей северной башни, но здесь, в США, мы видели эту картину лишь до того, как шефы медиахолдингов решили избавить нас от душераздирающего зрелища — из уважения к семьям тех, кто погибал у всех на глазах. На CNN пленку с прыгавшими людьми крутили, пока люди, сидевшие в пресс-зале, еще толком не понимали, что происходит. Затем случилось то, что Уолтер Айзексон, в то время начальник службы новостей, назвал «тягостными спорами» с «теми, кто определяет правила». В итоге было решено показывать лишь те кадры, где лица людей закрыты или неразличимы. Но вскоре и они исчезли из эфира. И так было повсюду. Авторы фильма «9/11», собранного из документальных кадров, Жюль и Гидеон Ноде включили в него лишь запись звука, потрясавшего землю, когда в нее врезалось человеческое тело. Создатели драмы «Руди», где Джеймс Вудс сыграл мэра Джулиани, сначала включили в свой фильм кадры с падающими людьми, но затем все же вырезали их. На обширной выставке «Это Нью-Йорк», собравшей массу профессиональных и любительских фотографий, сделанных 11 сентября, был представлен лишь один снимок летящего из окна человека, да и тот был сделан с очень большого расстояния. Кто-то из посетителей откомментировал его на сайте выставки: «Вот почему мне нравится идея цензуры в прессе».

Дикий остров, загадочный тасманский волк и одноименный производитель тактического снаряжения - мои ассоциации, когда я слышу слово "Тасмания". Однако сегодня мы поговорим о несколько другой странице из истории этого края.

Александр Пирс был одним из самых знаменитых преступников Австралии. Его история стала широко известной не только в Австралии: о ней или по её мотивам было написано несколько книг и снято несколько фильмов. Документальные свидетельства его преступлений собраны в записях священника Роберта Нопвуда (Robert Knopwood, 1763—1838), который изложил историю Пирса с его слов в 1824 году, а также в подробном репортаже о заседании Верховного суда Земли Ван-Димена (Supreme Court of Van Diemen’s Land), опубликованном в газете «Hobart Town Gazette and Van Diemen’s Land Advertiser» 25 июня 1824 года.

Александр Пирс родился в 1790 году в графстве Монахан в Ирландии; иногда в качестве места его рождения упоминается город Клонс (англ. Clones, ирл. Cluain Eois), входящий в это графство. В 1819 году за кражу шести пар обуви он был приговорён к семи годам ссылки.

Пирс был доставлен на Землю Ван-Димена, как тогда называлась Тасмания, в феврале 1821 года.Там сразу проявился его мятежный характер: за полтора года, прошедшие с февраля 1821 года по август 1822 года, он два раза сбега́л, был четыре раза порот плетьми (за воровство, пьянство и плохое поведение), а за кражу тележки был приговорён к шести месяцам работы закованным в цепи. После побега в марте 1822 года его смогли поймать только через три месяца. В результате терпение судей Хобарта (столица Тасмании) иссякло и Пирс был сослан в недавно, в 1821 году, образованную колонию Маккуори-Харбор (англ.), расположенную в диких местах на западе Земли Ван-Димена — на небольшом острове Сара в заливе Маккуори.

Остров Сара (Sarah Island), на котором находилась колония Маккуори-Харбор

Основным занятием заключённых была заготовка древесины — главным образом местной сосны, которая была ценным материалом для изготовления кораблей. Для этой работы отбывающих наказание перевозили с острова Сара на восточный берег залива Маккуори, что и было использовано Александром Пирсом и ещё семью заключёнными для побега 20 сентября 1822 года. Обезоружив надсмотрщика, они двинулись на восток и углубились в густые дождевые леса в том районе, который в настоящее время составляет часть дикой природы Тасмании и который даже опытные путешественники считают труднопроходимым.

Через восемь дней чувство голода стало невыносимым, и беглецы пришли к идее каннибализма — они убили и съели Александра Долтона (Alexander Dalton), которого, по признанию Пирса, все ненавидели за то, что он добровольно принимал участие в порках. На следующий день двое беглецов — Эдвард Браун (Edward Brown) и Уильям Кеннерли (William Kennerly), опасаясь, что они могут стать следующими жертвами, решили вернуться в колонию на остров Сара. Они добрались до берега залива Маккуори, но вскоре после этого умерли от истощения.

Оставшиеся пять человек продолжили свой путь на восток, ведомые Робертом Гринхиллом (Robert Greenhill), который был моряком и умел ориентироваться по солнцу и звёздам. Путешествие продолжалось пять недель, и за это время были зарублены топором и съедены ещё двое ослабевших беглецов — Томас Боденхам (Thomas Bodenham) и Джон Мэзер (John Mather). В результате остались только трое — Гринхилл, Пирс и Мэттью Трэверс (Matthew Travers), друг Гринхилла. В такой ситуации, казалось, судьба Пирса была предрешена, но его спасло то, что Трэверса укусила в ногу ядовитая тигровая змея. Гринхилл и Пирс попеременно несли Трэверса в течение восьми дней, но на его ноге началась гангрена, и в конце концов Трэверс сам попросил спутников убить его. Они зарубили его во сне и утолили голод его мясом.

Тем не менее, поскольку Пирс и Гринхилл ещё не достигли населённых мест, было ясно, что один из них может стать жертвой другого. Каждый из них боялся заснуть, опасаясь, что будет убит своим спутником. Такое бодрствование продолжалось в течение восьми дней, и первым не выдержал Гринхилл. Как только он заснул, Пирс убил его ударом топора.

Через некоторое время Пирсу удалось добраться до населённых мест в районе реки Деруэнт, где он познакомился с пастухом, тоже из заключённых, и продолжал вольную жизнь в течение нескольких месяцев, занимаясь воровством на фермах и крадя овец — до тех пор, пока его снова не поймали. Интересно, что, когда Пирс рассказал местному судье историю о побеге из колонии Маккуори-Харбор и последующем каннибализме, тот ему не поверил, полагая, что Пирс выдумал эту историю, чтобы выгородить своих спутников, которые всё ещё могли находиться в бегах.

Закованный в цепи, Пирс был снова доставлен в колонию Маккуори-Харбор на острове Сара. 16 ноября 1823 года (по другим данным — 13 ноября) ему удалось снова сбежать с работ на восточном побережье залива Маккуори, на этот раз с одним молодым спутником — Томасом Коксом (Thomas Cox), который упросил Пирса взять его вместе с собой. На этот раз они направились к северному берегу залива Маккуори. Когда Пирса поймали через несколько дней после побега недалеко от устья реки Кинг, у него в кармане нашли человеческое мясо, хотя при этом он имел с собой достаточно другой еды. Пирс рассказал, что убил Томаса Кокса в ярости, когда при переправе через реку узнал, что его спутник не умеет плавать. Расчленённое тело Кокса было найдено на месте, указанном Пирсом; при этом голова находилась в стороне, а с тела были срезаны мясные части.

Суд над Александром Пирсом состоялся в Хобарте в холодный зимний день 20 июня 1824 года. За совершённые преступления Пирс был приговорён к смертной казни через повешение, а после казни его тело должно было быть отдано хирургам для расчленения. Подробный репортаж о заседании Верховного суда Земли Ван-Димена (Supreme Court of Van Diemen’s Land) был опубликован в местной газете «Hobart Town Gazette and Van Diemen’s Land Advertiser» 25 июня 1824 года. Через тридцать дней, 19 июля 1824 года, Пирс был повешен во дворе городской тюрьмы Хобарта. Утверждают, что перед смертью он сказал: «Человеческое мясо очень вкусное — гораздо вкуснее, чем рыба или свинина».

В 2000-е годы в Австралии появился ряд фильмов, в которых Александр Пирс фигурировал в качестве прототипа для персонажа (в связи с чем его даже называли «любимым злодеем австралийского кино»):

1.«Последняя исповедь Александра Пирса» (англ. "The Last Confession of Alexander Pearce"), 2008, также известный как «Последнee признание Александра Пирса».

2.«Вымирающая порода» (англ. "Dying Breed"), 2008, где Александр Пирс также фигурирует под прозвищем «Пирожник» («The Pieman»).

3.«Земля Ван-Димена» (англ. "Van Diemen's Land"), 2009.

Источник: Wikipedia.

Что с ней произошло?

Олив родилась в семье мормонов в Иллинойсе. Не будем вдаваться в детали разногласий, которые возникли в общине. Стоит отметить лишь то, что семья Оатман, вместе с некоторыми другими, решила двигаться в Калифорнию. Часть повозок пошла северным путем. Часть – среди которых был и обоз Оатмонов – южным.

На пути последних ожидала пустошь. Известно было, что в этих местах лютуют индейцы. Это было правдой. Семья Оатман вскоре убедилась в этом.

Однажды к повозке подъехала на лошадях группа коренных жителей Америки. Индейцы, которых посчитали за Апачей, попросили оружие, порох и еще кое-какие вещи. Ройс Оатман – отец семейства, видимо, отказал индейцам. Те ускакали, но вернулись вновь. На этот раз, чтобы разделаться с белыми людьми.

Выжили только трое: 14-летняя Олив, её младшая сестра Мэри Анн и 15-летний брат Лоренцо. Девушек индейцы, оказавшиеся представителями племени Толкепаяс, забрали в плен, а избитого юношу бросили погибать в пустыне.

Парень выжил. Его нашли и вылечили.

В племени Толкепаяс девушки исполняли роль рабынь. Они добывали пищу, искали воду, поддерживали очаг, нередко над ними издевались. К сожалению Мэри Анн не выдержала нахождения в плену. А Олив повезло больше. Но, до того как младшая Оатман ушла в мир иной, она пержила с Олив еще одно приключение.

Однажды в гости к Толкепаяс наведались индейцы из Мохаве. Старший этой группы заметил, что у хозяев имеются две белые рабыни. Было предложено обменять их на лошадей, украшения и разные другие вещи. Толекепаяс согласились.

Олив и Мэри Анн начали жить у Мохаве.

Как относились новые хозяева к девушкам сейчас уже установить сложно. Считается, что Олив и Мэри Анн были пленницами. Между тем, Мохаве нанесли на подбородок старшей Оатман татуировку, которую делали только членам племени. Выглядит она как несколько вертикальных и горизонтальных линий в нижней части лица. Мохаве считали, что без такой татуировке человеку в ином мире будет худо.

Кроме того, Олив сама говорила, что часто общалась с вождем племени и очень благодарна за поддержку его жене и дочери. В общем, если это и был плен, то условия там были, как в пионерском лагере.

Когда Олив исполнилось 19, то есть, прошло 5 лет с момента начала жизни в плену, в форте Юма узнали, что индейцы удерживают у себя белую девушку. К Мохаве был послан гонец, который предложил выдать пленницу. Но индейцы не согласились. Они заявили, что никакой пленницы у них нет. Прошло время, и гонец был послан к Мохаве вновь. Он передал, что индейцев уничтожат, если они не выполнят требование о выдаче девушки.

В переговорах участвовала сама Олив. Мохаве согласились её выдать. Мисс Оатман попросила привезти ей одежду, характерную для белых, ведь на территории, где жило племя, она ходила в юбке и с голым торсом.

Спустя короткое время, Олив прибыла в Юму. Там её встретили аплодисментами. Кроме того, она встретилась со своим братом Лоренцо.

Между тем, современники Олив рассказывали, что она часто грустила, вернувшись в белое общество. Якобы у индейцев она вышла замуж и даже родила двоих детей.

Этим вполне объясняется наличие на её лице татуировки, положение далеко не рабыни в индейском обществе и сложность переговоров по вопросу выдачи мисс Отман форту Юма.

Позже Олив вышла замуж за скотовода. С мужем они уехали в Техас, удочерили малышку.

Олив Оатман стала прототипом Евы из «Ада на колесах». Впрочем, сюжет ленты сильно отличается от того, что происходило в реальной жизни.

Кадр из сериала «Ад на колёсах».