О квартирном вопросе⁠⁠

На днях в автобусе два застарело-похмельных бомжеватых мужика спорили о чём-то насущном.

Один говорил другому:

– Ты помолчи, ты меня послушай, как бывшего депутата!

Второй перебивал:

– Что мне тебя слушать?! Я и сам не последний человек! Ты хоть знаешь, где я вращался?!

Вспомнилось.

Перед третьим курсом я в очередной раз осталась без квартиры.

Общежитие мне не светило, так что приехала на пару дней раньше и приступила к поискам.

Поисковик из меня аховый, и я таки нашла свой мордор – комнату в частном доме, в жутком неосвещённом переулке.

Удобства во дворе.

Там же будка и дурная собака на цепи, мечтавшая разодрать меня на маленькие кусочки. Пробираться к удобствам приходилось, вжимаясь спиной в забор.

Ванна в кухне.

Великодушный хозяин ласково улыбался:

– Ты как помыться захочешь, скажи, не стесняйся, я колонку включу, следить за ней буду, за ней глаз да глаз, за колонкой-то.

Колонка висела тут же, рядом с ванной, никаких занавесок, мыться вообще расхотелось.

За неделю хозяин поласковел до приторности, собака озверела до невозможности, и я поняла, что чувствовал Одиссей, проплывая между Сциллой и Харибдой.

Возможные варианты были один другого краше.

То кладовка без окон в хрущёвке, то проходная комната в квартире с тремя малолетними детьми, то хозяйка с моральными устоями (позже семи не приходить, после девяти свет не включать) или повышенными санитарно-гигиеническими требованиями (посуда сначала моется, потом кипятится не менее пяти минут, дабы уморить выживших после мытья микробов).

В конце концов мне повезло, комната в сталинке, в центре города, пять остановок до университета, чуток дороже, зато вменяемая хозяйка.

На той же лестничной площадке, в квартире напротив проживала пара тихих приветливых алкоголиков.

Кандидаты наук, интеллигентные люди, гармоничная пара.

Гармонию нарушал лишь крепкий сон жены.

Если она возвращалась домой первой и успевала принять на грудь, то частенько закрывала дверь на защёлку и мирно засыпала.

Затем приходил муж, настойчиво, но безуспешно пытался попасть внутрь, звонил, стучал, потом начинался театр одного актёра.

И не важно, на сколько градусов тело мужа отклонялось от вертикали – голос всегда звучал абсолютно трезво.

И вот этим трезвым голосом с одними и теми же интонациями, без пауз произносился монолог.

– Что же делать? Как мне попасть по месту прописки? Вызываю милицию. Сержант Хлебцевич! Что случилось? Товарищ сержант, жена не открывает, а я хочу домой, вот мой паспорт, я здесь прописан. Понятно, отойдите от двери, будем взламывать. (Бух! Бух!) Мало милиции, позовём ещё. Капитан Ванюшин! Что тут происходит? Мне не открывают дверь. Сержант, прописан ли в данной квартире гражданин? Да, товарищ капитан, я проверил его паспорт. Нехорошо, это нарушение конституции. Отойдите от двери. (Бух! Бух!) Не помогает. А, вот и депутат Верховного Совета! Товарищ депутат, данный гражданин имеет право ночевать в своей квартире, а его не пускают. Какое безобразие! Попробуем все вместе взломать дверь. (Бух! Бух!)

И т.д.

От раза к разу состав участников взлома менялся, но сержант Хлебцевич и капитан Ванюшин присутствовали всегда.

Дверь не открывалась и не выбивалась, отчаявшийся муж собирал половички и укладывался под дверью.

Моя сердобольная хозяйка укрывала его каким-нибудь лапсердаком.

Проспавшись, утром муж интеллигентно звонил в дверь и говорил, дыша в сторону:

– Анна Фёдоровна! Благодарю вас за ваше доброе, отзывчивое, не загрубевшее сердце! Я поцеловал бы вам руку, будь я этого достоин!

Лет через двадцать проходила мимо, зашла во двор, ничего не изменилось, только ступеньки к подъездам переделали, беседку снесли, новые скамейки поставили.

И на одной из них, на той, что на солнце, сидели старичок со старушкой, оба с палочками.

Кстати, прекрасно сохранились, просто прекрасно.